62.МОЯ ЖИЗНЬ. ЧАСТЬ 26(1) ХРАМ. Всевышний благословлял каждого, входящего в храм и на Братском, и в Койсюке (Батайск). Но мне везде было неуютно, как-будто некая сила гнала меня прочь. И невозможно было понять, или я такая греховная, что всегда оттуда ухожу с рыданием или… что? Почему тогда я так ясно все вижу? Так быстро понимаю Писания, знаю, что скажет духовный учитель, еще не открыв рот? Почему я так четко вижу огрехи матаджей и почему меня ошибки преданных доводят до рыдания? Почему Бог меня водит по храмам и все показывает? И что это за чувство во мне, возвышающее меня в моих глазах, хоть я не желаю этого? И почему Тунга Падра все время ко мне присматривается? Почему и она во мне что-то выискивает? Но я-то молчу… Все во мне. Почему она растревожена мною и готова принимать относительно меня чуть ли ни противоположные мнения постоянно? Она озадачена. Что-то ей на мой счет Говорит через мыслительный процесс Бог. Но Бог никогда точно не скажет. Бог показывает. Бог дает человеку мысль по его ступени развития, по качествам. Хочешь разоблачить? Бог и это даст. Но потом снова озадачит. И ты сам свои мнение будешь пересматривать… И никогда не поймешь. Но высота брахмана, а Тунга Падра - Брахман, если уж она дана Богом… Надо понимать, что ни над материальным миром, ни над ошибками преданных рыдать не следует, ибо ты не святой и ни оракул, ибо и ни от тебя все зависит. Все в процессе своего материального и духовного развития, все поднимаются вверх по лестнице индивидуальной и здесь ни одну ступень не перешагнуть. А каждая ступень ведет к ошибкам своего уровня, к своим и последствиям греховной деятельности, которые эти ошибки и исправляют. Со своим видением я не могла еще бороться. Ибо сначала все же должна была наплакаться и потом посмотреть на вещи трезвее или точнее, но в свое время. Привлечение к матаджам было в любом случае сильнее, чем отторжение из-за их ошибок, тем более, что они всегда встречали меня благостно, прислушивались к моим словам и, видимо, были под влиянием Тунги Падры на мой счет, иногда говорившей обо мне не против меня. Невозможно также сказать, что все без исключения здесь были люди с улицы, без жилья и без дела. Здесь обосновывались и находили свой дом и студенты, и дети из обеспеченных семей, и бежавшие от родительского произвола, всех обстоятельствами жизни сюда вел Бог, и Сам Бог делал эти обстоятельства жизни и делал путь в храм единственно возможным, чтобы решить тот или иной жизненный вопрос; а по сути люди шли к Богу по Плану Бога Кришны, отнюдь не случайно, каждый своим путем, каждый со своей ступени материального и духовного развития, каждый со своими отнюдь не совершенными качествами, но достаточными, чтобы Бог отрыл им эти массивные двери Божьего Дома под воспитание и присмотр и строгой и нежной, и очень характерной, и очень верной Богу Кришне Тунги Падры. То, с чем сюда входили, и то, чем становились уже через полгода, было в разительном отличии. Люди, не смотря на многие свои Земные качества, реально одухотворялись. Тунга Падра всем в себе была очень и очень привлекательным, буквально завораживающим человеком. Бог этот образ сопровождал неземным энергетическим благостным потоком. Потому ее мнение было закон, потому перед ней могли и дрожать, и переживать об ее мнении. Она никогда и никого не гнала из храма, ибо всегда говорила, что на все Воля Бога, Бог привел. Я – никто. Но, тем не менее, считала себя кем-то, и этим, по сути, храм и держала, будучи и стержнем храма и легче легкого, ибо была тонка, вся светилась, была бесшумна, легко поднималась, но и легко вставляла мозги провинившимся, но, имея элементы отрешенности, не делала больно, ибо она и присутствовала и нет, наказывала и нет, возводила себя в ранг и нет… Сказала бы, что дочь Бога, но таких пониманий у Бога нет; и как только я готова была ею привлечься, Бог тотчас воочию показывал ее ущербность, опускал на землю с готовности ей подчиняться и идти за нею и привлекал мои нравственные устои и убеждения, с которыми некоторыми своими проявлениями она шла вразрез, вздымая во мне снова боль. Она просматривала меня, я просматривала ее, но Волею Бога, ибо на самом деле она мне была безразлична. Я могла легко о ней забыть. Но Бог вновь и вновь устремлял меня в храм на Братской, ибо там была моя старшая дочь, и надо было, тем более, что я не работала уже, отдавать некий долг храму и за дочь и потому, что это Была Воля Бога. Потому я была свидетелем и будней, и празднеств матаджей, где не забывали отмечать и день рождения или день явления Тунги Падры, на что уходили колоссальные средства храма и потом есть бывало и нечего… Я же смотрела на это, будучи вхожей во все мероприятия храма, как на незаконное или нерелигиозное действо, направленное на удовлетворение чувств, на восхваление Тунги Падры и, что самое ужасное, она это нормально принимала, как и подарки. Но… кто я была такая, чтобы на это указать. Но указывала иногда и не только по этому поводу, за что и прислушивались, ибо это было аргументировано, но и относились ко мне с недоумением, желая понять уровень моей реализации. Слово реализация было очень не слабо распространено в храме и применялось к брахманам, духовным учителям, старшим преданным, получившим инициацию, реже оно могло использоваться к новоприбывшим преданным, но в таком случае можно было говорить об опыте и качествах человека, отданных ему Богом из прошлой жизни. Но это было не очевидно, и такие примеры были очень единичны, чтобы преданный с первых шагов освоился и стал проявлять духовную активность и понимание, как и обладал духовной речью и видением достаточно быстро. Вообще, реализация - вещь достаточно и обманчивая; и опытные преданные прекрасно могли иметь на памяти примеры, когда человек реализовано проявляющий себя в одном, совершал серьезные ошибки или проявлял низшие качества в другом. Поэтому и на мой счет Тунга Падра была в неопределенности, что меня мало беспокоило, ибо понемногу она всех пыталась как бы раскусить, уличить и забыть, поставив человека на свое место и успокоившись на счет того, что ей альтернативы нет и не может быть. А ему… ему надо учиться учиться идти по ее стопам, как она любила повторять и призывала понять ее в этом «учиться учиться» правильно. На свой день рождения в 1991 году Тунга Падра звала меня неоднократно. На тот период Светлана еще не жила в храме. Оставив Ольгу на Светлану, купив какой-то скромный подарок, я приехала в храм. Было утро, примерно десять утра. Храм только что был вымыт, в храмовой комнате уже расстилали большую клеенку, которая служила столом, и матаджи усаживались по кругу, стол постепенно заставлялся ведическими блюдами, салатами, свежими овощами, ароматно пахла еда, свежевыпеченный хлеб… собирались чествовать Тунгу Падру. Еще до начала принятия прасада Тунга Падра, увидев меня, улыбаясь, стала приглашать к столу и непременно усаживая рядом с собой, всем объявляя, что Наталия будет у нее всегда по правую руку, сама своей рукой наполнила до краев мою тарелку и, выбрав из блюда самый большой огурец, положила его ко мне… Это был тот период, когда она еще не начинала критически меня воспринимать и прочила мне работу завуча в гуру-куле, себя же непременно отводя место директора, ибо других альтернатив и не было с ее глаз… Не состоялась гуру-кула, хотя на это было положено много сил и средств. Но городская администрация не сочла это возможным, хотя уже и учительский состав формировался, и дети были; и в этом состоянии предвкушения новой деятельности ашрама были все и тем более Тунга Падра, которой очень подходило и то, что я учитель математики, да и были в храме матаджи, которые обучались в Ростовских вузах и могли взять на себя работу педагога… Бывало и так, что я приходила в храм несколько раньше, чем другие прихожане, и сидела себе в уголке, тихонько проверяя тетради учеников, дабы не тратить время, но и с пользой его проводить, хотя и просто разговоры с Тунгой Падрой были не плохими и были бы еще лучше, если бы она все же не столь высоко себя ставила, отчего я в себе замыкалась и далеко не все выкладывала из того, что думала и в плане ашрама и в плане духовных учителей, и в плане комментариев к Бхагавад-Гите как она есть, да и касательно Шримад-Бхагаватам. Но, тем не менее, иногда на высказанное мной что-либо она просто легонько закусывала губу или переводила разговор, или пыталась более жестко возразить. Но благость была присуще и мне, и потому я отвечала так, что особо ей сердиться на меня не приходилось, а вот задумываться – да. Это день рожденье Тунги Падры было для меня с ее стороны самым милостивым, ибо это было самое начало, 1991 год. Далее, она уже вошла в некоторое состояние больших ее сомнений относительно меня. И этому были причины. Но об этом позже. Между тем шел 1993 год. Светлана служила в храме, я была в поисках все же работы, Саша еще жил дома, я время от времени ездила в храм, работала там и была озадачена и свой судьбой, и своим путем и не видела для себя особо нигде открытых дверей, тяготея к преданным, но и там для себя не находя ниши, ибо не было у преданный некоей силы и строгости в служении, не было великого вдохновения, не было горения в преданном служении, был не простой быт, были вещи материального порядка… Боже… чего же я хотела. Они все только учились учиться… Тунга Падра была права… И она не могла иначе себя проявлять как только так, как она себя проявляла. Она все же на свой период абсолютно подходила к тому, что делала… У меня просто мозгов не хватало быть добрее. Она – есть Воплощение Воли Бога на тот период, который ей и был отведен. И работала она, по сути, не покладая рук. Великая аскетическая преданная Богу Кришне женщина. Слава ей. Увы мне. Бог поможет мне. Бог простит мне. Я надеюсь. Но продолжим о днях рожденьях Тунги Падры… Часто посещая храм, поскольку там жила моя старшая дочь Светлана, я видела, что вопросы обуви самые болезненные для матаджей. Сама Тунга Падра ходила зимою в очень стареньких сапожках, потертых и скрюченных, какие могла себе позволить очень старая женщина. Летом она ходила постоянно в шлепанцах с закрытым носком и в тоненьких носочках. Весной и ранней осенью одевала старенькие туфли на низеньком каблуке, которым тоже износу не было. Я не работала в школе, уже не имела и достаточных средств, чтобы купить подходящую или добротную обувь, но не очень дорогую могла себе позволить купить в подарок Тунге Падре на день рожденья. Узнала через Свету ее размер - 37,5 и направилась по магазинам Ростова-на-Дону, в надежде найти что-либо подходящее и так решить хотя бы эту проблему старшей матаджи. Это было очень не простым занятием уложиться в ту сумму, которая у меня была, это была максимальная сумма, и больше я уже не могла добавить ни копейки. Я долго-долго ходила по всем магазинам, прошла всю Энгельса (теперь Большая Садовая), весь Ворошиловский, все бутики, какие только можно было найти; и только в одном месте нашла за мои деньги, избив ноги неимоверно, туфли примерно подходившие под те, которые могли бы устроить Тунгу Пудру. Это были черные, зауженные к носку, на низком на сколько можно каблучке… Но, увы, 37 размера без необходимых полсантиметров. Эти пять миллиметров я посчитала незначительными и купила. Надеясь, что разносит, что, может быть, придется по ноге. Они и были отданы ей на ее дне рожденья моей дочерью. Праздновали день рожденья как обычно, пиршество не уступало и прежним мероприятиям такого рода. Но на этот раз я сидела в маленькой комнате, ибо готовила прасад и сесть пришлось туда, где место оставалось. Т.е. не со всеми, а рядом еще с пятью матаджами. Дочь передала подарок. А на следующий день оказалось, что он не пришелся впору. Маловаты оказались туфли. Тунга Падра попросила меня пойти и поменять их на другие, побольше. Увы, я уже заранее знала, что это невозможно. Но как ей сказать, что у меня нет денег на другие? Это невозможно было. Я просто сказала, что, поскольку она преданная Бога Кришны, то не должна привязываться к подарку. Если ей не подошли туфли, то пусть просто отдаст их любой матадже в храме, ибо вопрос с обувью был насущный и острый, и непременно нашлась бы та, которой были бы туфли впору. Это было ей испытанием. Она не сумела сдержать гнев, она бросила туфли в лицо Светлане, с тем, чтобы она сама их носила. Светлана их привезла домой. Через некоторое время я их сожгла. Последнее, что я подарила Тунге Падре на следующее ее день рожденья был добротный зонт, то, что преданным всегда было необходимо, ибо дожди препятствовали их передвижению, а ездить надо было частенько. Зонт дарится к разлуке. Это был последний мой подарок Тунге Падре… Скоро она действительно потерялась из виду, а я пошла своим путем, как повел Бог, ведомая Богом…. Но это потом. Тунга Падра была отходчивой и пыталась возвыситься над своими обидами, пыталась быть не привязанной и отрешенной, в какой-то мере контролировала Милостью Бога себя и не очень на мой счет все же ожесточилась. Думаю, что она анализировала себя в своих поступках и не позволяла себе проявлять качества, не достойные Брахмана. А я продолжала посещать храм, трудиться в нем, в своей мере радуясь за Светлану и благодаря Бога за то, что дал ей этот путь. Дочь несколько раз приезжала домой за новой постелью, жалуясь, что постель воруют, что не просто там жить, но и не очень торопилась оттуда уходить. Ей было почти четырнадцать лет, и выносить те нагрузки, которые ложились здесь на плечи взрослых матаджей, ей было не просто. Но было и снисхождение в продолжительности сна и кормили чаще, чем два раза в день. Она приучалась готовить или помогать готовить прасад на кухне, чистила картошку, перебирала зерно, читала джапу, ездила с матаджами в Койсюк, делала гирлянды к приезду духовных учителей, убирала храм, ездила по Ростовской области, учась распространять книги Шрилы Прабхупады, понемногу проповедовала и навезла своим подружкам из многодетной семьи сари и научила делать тилаку, как и свозила их и их родителей в Батайский храм к прабху, пощеголяла в сари во дворе с подругами и несколько была удовлетворена своей жизнью в храме, хотя не очень контактировала с некоторыми матаджами, но была под защитой Тунги Падры. Однажды Тунга Падра, будучи в приподнятом настроении, потребовала от меня, чтобы я привела в храм младшую дочь Ольгу с тем, чтобы она здесь жила и постепенно приобщалась к жизни при храме, ибо это на тот период практиковалось, как в мужском храме, так и в женском. Это предложение было несколько неожиданным, и к нему я была не готова. Однако, тунга Падра это свое желание никак не оставляла и становилась все более настойчивой, но я не торопилась. Очень не просто было представить себе и без того опустевшую семью. Здесь в храме несколько матаждей жили со своими детьми, и те были достаточно активны в стенах храма, уже почитывали джапу, как могли постепенно вовлекались в элементы преданного служения, любили духовные праздники, наряжались в сари, носили тилаки и уже могли грамотные вопросы духовного порядка задавать Тунге Пудре. Однако, настораживало и то, что время от времени Светлана жаловалась, что с ней здесь бывают строги, что пища слишком перченая, воруют одежду и пастельное белье и особо с ней не церемонятся, заставляя делать то, что другим матаджам делать не хочется; и даже сон до 6 утра, а не до 4-х, для нее изнурителен и постоянно хочется в течение дня прилечь, но некуда; также не просто искупаться, ибо в душевую по утрам не пробиться, как, впрочем, и в туалет. Также жить по вайшнавским требованиям далеко не просто, ибо поход даже в ванную или туалет, или на кухню - это целый ритуал, требующий постоянной смены одежды, и где ее столько взять. В храме у нее украли все шесть простыней, украли нижнее белье, и Тунга Падра с этим особо разобраться не могла. Но уходить Светлана из храма категорически не хотела, ибо Бог ей еще не давал такого желания. Но Тунга Падра относительно Ольги не отступала, переходя на требование и неумолимость. С моей точки зрения Оленьке было рановато, но я понимала и то, что Тунга Падра говорила не от себя, что желание и требовательность ей дал Сам Бог, и это было неотвратимо. Но это я откладывала, как могла, хотя этот путь уже виделся неминуемым. Свое требование Тунга Падра основывала на том, что скоро откроется гуру кула, ведическая школа, при которой будут и жить, и учиться дети преданных. Потому детей уже теперь надо как-то настраивать на духовную жизнь, духовные знания и духовный быт. Поэтому образование было обещано и Светлане, и Ольге. Это была очень серьезная затея храмовой администрации, что делало Ростовский искон внушительной религиозной организацией, имеющей возможность вести к Богу с детского возраста, постепенно вовлекая ребенка в более строгую религиозную практику, в духовный мыслительный процесс, в посильное исполнение основных религиозных принципов, дабы вырастить лидеров преданных Бога Кришны, взрастить своих духовных учителей и брахманов, сделать искон лидирующим и имеющим хорошую духовную и материальную базу. Как уже было сказано ранее, Тунга Падра уже видела себя директором, меня прочила в завучи и много раз это оглашала, и начинала давать некоторые в этой связи распоряжения. На выделенные исконом деньги предстояло закупить для будущей школы необходимый товар и пособия. Тунга Падра, имея многие планы, уже составляла списки учителей из образованных матаджей, как уже и подбирались сари для каждой. В один из дней и меня заставили нарядиться в несколько непривычное или странное для меня одеяние, ибо сари все же не моя одежда, и я более тяготела к христианской одежде, не броской, что есть юбка и кофта. Но сари… Пока меня наряжали, я не могла не чувствовать, как во мне возник энергетический протест. Внутри меня встала, как стена, как запрет… Такие состояния мне давал Бог всегда, когда какое-либо предприятие мне не разрешалось или когда я не могла где-то присутствовать или с кем-то говорить. Запреты Бога я в себе знала и была озадачена тем, что Бог ведет меня в храм, дает общение… и в некоторых случаях я просто не могу находиться в этой среде или есть то, что во мне под запретом… Это опять могло вызвать рыдание, великое не понимание, но чувство – нельзя. Уже теперь я понимаю, так провозглашено Богом Кришной, что Бог дает в материальный мир Бога Кришну, но ни как индийскую религию; и потому все атрибуты, сопровождающие эту религию индийского порядка, следует убрать, ибо Бог дает религию в другой форме, через Более точные совершенные духовные знания, без индийской кухни, без сари и дхоти, без белых желтых одежд, без брахманов, без гирлянд, без поклонения духовным учителям в той форме, которая была крайне греховной, ибо духовного учителя почитали, как Бога Кришну. Это недопустимо. Поэтому мне сари было одеть мучительно и очень не понятно. Но… меня нарядили, посмотрели со стороны и на том и порешили, что в гуру-куле все учителя обязаны быть именно в сари. Я положилась на Бога, ибо пути Бога Неисповедимы. Далеко не все еще мне Бог объяснял, но энергетически все было яснее ясного. Что-то здесь не то. На самом деле, Бог просто меня водил по тому, что надо было обозреть, увидеть, осознать, что есть на данный момент, от чего надо будет в свое время отказаться. Но мою роль при этом мне Бог Кришна не сообщал. На самом деле Бог меня и вел к преданным и изгонял одновременно, чтобы я не приняла этот путь, как мне данный, ибо мой путь должен был быть вне храмов, вне преданных, вне того, что они теперь проповедуют… Здесь очень и очень много ошибок. С этими ошибками в преданном служении к Богу Кришне на духовный план не прийти. Я должна была дать Новые Святые Писания, но очищенные от ненужной духовной практики, от индийской тематики, от ненужных ритуалов, от ненужной привязанности к индийской одежде и еде и прочей символики. Это знание должно было быть дано всем в своей основе, донесено каждому в достаточно простом варианте, в простой и понятной духовной практике, не отрывая человека от семьи, детей, работы, но одухотворяя работу средствами, которые Бог должен был дать через меня и дал к тому моменту, когда пишутся эти строки. Но еще не провозгласил. Но и это не за горами. Но в свое время. Поэтому Бог меня водил по храмам искона, и там, где было ущербно, том Бог давал мне состояние осознания этого и боль, и слезы, и непримиримость. Ибо видеть религиозные ошибки людей и молчать, это не просто. Ибо постоянно хотелось указать. Но кто я? Никто. Попытки мои на тот период не увенчались бы успехом. Но и не моими руками. Бог Знает, как. Но План Бога на меня и на преданных мне был еще не известен. Я еще не умела мыслить смиренно: Воля Бога, План Бога, Бог Знает. И потому мыслила так, как умела, пытаясь воспринимать правильно и не могла понять, почему другие также не мыслят категорически, почему не меняют ситуацию, почему не направляют на это умы новых преданных, почему не ведется необходимая разъяснительная работа, почему нет ультиматума для многих. Мне не нравилось, что, вкушая прасад, матаджи не передавали, а бросали друг другу хлеб, мне не нравилось, что большим пальцем припечатывали тараканов со словами харе-кришна, весело объявляя, что отправили насекомое на духовный план, мне не нравилось, что процветало безнаказанное воровство, мне не нравилось, что матаджи жадничали в еде, мне не нравилось, что Тунгу Падру почитали не менее, чем духовного учителя, и подчинялись ей и паниковали, если она будет не довольна, мне не нравилось, что Тунга Падра призывала всех учиться учиться идти по ее стопам, мне не нравилось, что Тунга Падра считала себя абсолютным эталоном ведических знаний и мудрости, мне не нравилось, что матаджи были нечистоплотные в женкой части и порою в прихожей и в первой кухне была очень явная вонь, мне не нравилось, что привезенные прабху фрукты и овощи могли реально гнить, ибо до них руки не доходили и что прихожан поили кофейным напитком, что категорически запрещалось религиозными принципами, мне не нравилось, что многие учились в вузах и собственно не столько служили Богу, сколько решали свои вопросы касательно крыши над головой, мне не нравилось и то, что проживающие здесь дети матаджей и прабху не учились. Мне многое еще тогда не нравилось, ибо я сама одной ногой была в материи и в свою меру в ней увязала. И все же я чувствовала, что можно, а что нельзя. Только десятилетия спустя мне Бог показал и научил, что есть Воля и План Бога. Воля Бога – Закон. И если надо, человек ради преданного служения может вообще не учиться, может вообще принять саннйасу, может вообще не работать, и это не будет грех. И это не подлежит никакому обсуждению. Бог также показывал мне и то, что вчерашние материальные девушки были прилежными матаджами, умеющими подчиняться, быть смиренными, могли наслаждаться преданным служением и проповедями, не выпускали из рук Бхагавад-Гиту, отказывались от материальных благ, сносили бедность, могли спать на голом полу, были аскетичны, не вступали очень часто и в праджалпу, впитывали в себя слова Тунги Падры и считали преступлением ее ослушаться, могли не спать по ночам, готовясь к приезду духовных учителей, таскали тяжелые сумки с книгами, распространяя их и тем зарабатывая на еду в храм… Таким образом, Бог работал над каждой, вел каждую, учил каждую… И это показывал мне в своей мере. И так рождая во мне и боль и радость… Постоянно. Уже был на исходе апрель 1993 года, а я все еще не начинала искать работу. Бог все еще водил меня в храм. Старшая дочь в своей мере была озадачена, окружена и присмотрена, накормлена и ей все же нравилось, младшая исправно ходила в детский сад; Марков жил наполовину дома, а остальное время проводил в доме, доставшемся ему по завещанию, меньше крутил мне мозги, и я оказалась в некотором состоянии отдыха, что было очень чувствительно, ибо такая свобода была некоей наградой, ибо школа и домашние условия были очень не слабой кабалой, изнуряющей до предела. Я знала, что работу все же надо подыскивать, но Бог не давал мне еще той энергии, которая бы меня подняла и повела неотвратимо. Божественное Управление собой я хорошо знала. Это вещь непреодолимая. Но пока меня непреодолимо влекло в храм. Ибо все у Бога на меня, моих детей, на Александра было расписано, и меня должны были принимать в храме, и со мной должны были считаться, и я должна была извлекать то, что становилось основой некоторого моего мышления и что в свое время я должна была и поведать. Я должна была в храме претерпевать разные к себе отношения, должна была и сама с разных сторон видеть этот путь человека, как его ведет Бог и что есть, является для Бога ценностью, а что нет или не на столь высоком уровне, ибо все недостатки всех и каждого входит в План Бога, над всем Бог работает Лично, во всем присутствует Лично и никак не смотрит через плечо матаджи, никак не восхищается ее преданным служением, но ведет неумолимо, ведет строго, ведет Божественными средствами, никому не спускает, никого не упускает из виду, работая над каждым индивидуально и скрупулезно; руками и словами более сильных поднимает тех, кто слаб, но кому пора, если Бог его привел в храм. Тунга Падра уже почти считала меня своей, пыталась мной распоряжаться, что я нормально принимала, отнюдь не претендуя на должность завуча гуру-кулы, ибо уже точно знала в себе по Божественным энергиям, что и не это мой путь. Я просто все делала по Воле Бога, которую в себе понимала точно и в связи с тем, что преданные приняли мою старшую дочь и таким образом достаточно трудный возраст ее приходился на служение Богу Кришне; она была под присмотром, и это все же гарантировало ей Милость Бога, ибо всегда чувствовала, что она должна пожить в храме; и нет для нее, для моих детей большей защиты в материальном мире, чем такая духовная практика и поклонение Богу. Бог в свое время дал мне такие молитвы и просьбы к Богу, и в свое время этот путь для моих детей начинал осуществляться. Но не на долго. Они просто должны были приобщиться к высшей религиозной вере, поклоняться, знать Высшую Причину всех Причин, т.е. Самого Бога Кришну, что для меня должно было быть решительно всем, что помогало в дальнейшем, когда я приступила писать Святые Писания. Бог уготавливал этот путь уже теперь. В один из дождливых апрельских дней Тунга Падра, дав мне двух матаджей, отправила нас на покупку товаров, необходимых для гуру-кулы. Это был оптовый магазин на Красноармейской, где мы закупили все необходимое: тетради, ручки, небольшие доски, классные журналы, мел, карты, гербарии, глобусы, макеты, портреты, все необходимое для уроков химии, биологии, труда, физики, купили указки, линейки, лекалы, циркули, пеналы и все другое, что только можно было купить для открытия и работы гуру-кулы. Все было упаковано в огромные коробки, что унести на себе было невозможно. Едва хватило сил все вынести на улицу под моросящий дождь, подтащить ближе к дороге в надежде скоро поймать машину. Пришлось долго голосовать, ну, не менее часа, пока к нам не подкатила машина более-менее подходящая, с кузовом и, немного поторговавшись, мы сговорились на приемлемой сумме, что была отнюдь не маленькой и составляла собой все содержимое моего кошелька, за исключением незначительной мелочи. Я тотчас отдала деньги наперед, отстранив руку матаджи, ибо им в храме деньги нужнее. И скоро мы ехали по направлению к Братскому, почти удовлетворенные, почти умывая руки, ибо работа была колоссальная, ответственная и несколько утомительная. Когда мы уже подъехали, когда машина развернулась так, что оставалось только принимать груз, когда ворота были открыты нараспашку, я была поражена. Преданные матаджи, делая у порога дома свои дела, вовсе не обратили на нас внимание. Одна развешивала после дождя белье, другая в проходе вибрировала джапу, другие также были в состоянии полной отрешенности, кто-то на низком столике перебирал крупу, кто-то чистил картошку, кто-то нарезал овощи. Многие свои дела в теплое время преданные выносили за пределы храма в широкий проход, перебирая здесь картошку, овощи, фрукты, вибрирую джапу, делая небольшие постирушки… Наш приезд никого не сдвинул с места, никто не посмотрел в нашу сторону, никто и малого движения не сделал, чтобы прийти на помощь, сгрузить многочисленные ящики и коробки, все упакованное и не упакованное и отнести в храм. Отрешенность была демонической, не угодной Богу, греховной. И снова я почувствовала в себе энергии Бога, показывающие неудовлетворение Бога. Материальный мир куда отзывчивей и понятливей. А здесь… Как мы привезли, так и стали разгребать. А Тунга Падра и глазом не моргнула. Только спросила, сколько денег осталось… На другой день, как только я явилась в храм, она тотчас безотлагательно спросила, где деньги. Я изумилась. Указав на матаджу, я сказала, что у нее деньги оставались. Но привоз я взяла на себя. Та сказала, что положила деньги на холодильник… Там их и нашли. И снова мне подумалось. Почему они этот вопрос касательно денег не решили без меня? Какая-то безалаберность, не собранность… Да и обращение было ко мне таким, словно я деньги их присвоила… Вроде мелочи… Но такие мелочи унижающего порядка были здесь все же в порядке вещей, где многое я понимала, как вину самой Тунги Падры, которую она никак не желала признавать, была рассеяна, и многие матаджи от этого и страдали и ревели или рыдали… А за привоз я тогда отдала все свои деньги и было непонятно, как продержусь, чем накормлю семью… Хоть иди сдавай бутылки. Аскез хватало всегда. Но человек не должен страдать от слишком большой отрешенности преданного, не должен, поэтому, знать несправедливость, и отрешение не должно не подставлять руки помощи другим. Бог помог, дал желаемое в храм, дал и машину. Но и показал еще некоторые качества матаджей. Какие-то качества и заслуги привели их к преданному служению, а какие-то качества Бог еще будет растить и растить, не без страданий и преодолений и возможно ни одну жизнь, ибо за некоторыми качествами надо возвращаться в материальные отношения и оттуда извлекать… Но, а гуру-кула… Все купленное еще долго лежало неразобранное, сваленное в кучу в маленькой прихрамовой комнате, где находился погреб и матрасы матаджей; и непонятно было, какая участь ожидает все эти приготовления к гуру-куле, ибо разрешения от администрации города на открытие гуру-кулы искон ростовского храма преданных так и не получил. Но о том еще преданные не знали и пока наполняли свои два храма детьми преданных… Тунга Падра, Управляемая Богом, настаивала на том, чтобы я отдала в храм и младшую. Саша не возражал. Бог дал ему в сердце согласие. И в июле 1993 года, когда Оленьке исполнилось пять лет, я, поговорив с дочерью, пообещав часто приезжать, получив ее радостное согласие, решила исполнить Волю Бога и отвезла ее в храм на Братский, собрав ее вещи, видя в этом необходимость, положившись на то, что мне уготовано. К этому периоду произошло несколько событий в общем-то не маловажных, где-то в середине весны… Но все было одно к одному. Сами по себе события могли показаться обычными, но имели символический смысл и показывали суть работы Бога надо мной. В один из выходных я поехала в Койсюк в храм к преданным, ибо это уже была часть моей жизни, как я себе это понимала, поехала с Оленькой, ибо теперь ее оставлять было не с кем, радуясь ее радости, ибо здесь она, обласканная матаджами и самой Тунгой Падрой, чувствовала себя, как в своей стихии, прилежно покланялась, разумно слушала прабху, с удовольствием вкушала прасад и порхала с другими детьми и находила здесь для себя немалый интерес, ибо всегда очень сильно тянулась к общению, была миролюбива, могла что угодно сносить, но никогда долго ни на кого не обижалась и входила в жизнь храма легко и с пониманием, всегда прося меня, как и на этот раз, чтобы я привезла прасад и для ее подружек из преимущественно многодетной семьи. В храме у прабху можно было купить и изображения Бога Кришны, также четки, мешочки для четок, книги Шрилы Прабхупады и также можно было купить побеги деревца туласи, которому поклонялись преданные, ибо туласи, это дерево олицетворяет собой чистую преданную Бога Кришны согласно индийскому эпосу. Эти слабенькие зеленые росточки продавались в маленьких горшочках, были или считались достаточно прихотливыми и их вырастить в домашних условиях было отнюдь не просто, ибо они нуждались в постоянном свете и тепле, и умеренном и очень тщательном уходе и поливке. Надо понимать, что все религиозные устои, обряды, поклонения, молитвы Бог дал преданным и поддерживал из все же индийский практики преданного служения Богу Кришне. Но теперь, когда я пишу эти строки, а ныне 2017 год, или четверть века спустя, Бог отменяет все, что связано с такой формой поклонения Богу Кришне, отменяет поклонение туласи, отменяет джапа-медитацию, все провозглашая старой верой и ее приверженцев староверами. Но это теперь, ибо в мир идут Новые Святые Писания и духовные практики, направляющие полностью мыслительный процесс на Бога Кришны и забирающий все окольные или опосредствованные образы и формы поклонения, включая туласи, Шрилу Прабхупаду, духовных учителей, непременно убираются и божества, мурти, и изображения Бога Кришны, ибо все это не имеет отношения к самому Богу Кришне. Что, какие Писания изучать и как поклоняться Богу Кришне – только через Наталию Маркову и через Писания, данные Богом Кришной через нее, и непосредственно спрашивая и получая через нее ответ от Самого Бога Кришны. Но на тот период все поклонения, все ритуалы, все Писания Богом поддерживались и это было Свято и будет Свято, пока Бог Сам своими путями не провозгласит эпоху нового религиозного направления. Таким образом, Оленька уговорила меня купить один горшочек с ростком туласи и на протяжении всей дороги домой из храма спрашивала, не поломался ли росток, не холодно ли ему, правильно ли я его укутала, постоянно напоминая мне, что растение очень хрупкое и любит влагу, ибо так услышала и так запомнила и в свою меру желала проконтролировать. Будучи на тот период святым в моем понимании растением, видя в этом также Волю Бога, я была исполнена удовлетворением, ибо и дома Бог давал мне в связи с росточком туласи благость, мир, надежду… Оберегая деревце, я отвела ему нишу в детском шкафу, купила маломощную лампу и поместила ее так, чтобы деревце было всегда в тепле и на свету, охраняя это местечко от взгляда Маркова, ибо он был непредсказуем и не потерпел бы круглосуточного горения лампочки, ибо был жаден и мог легко переходить на гнев. Но Бог миловал от его взгляда и все чаще и чаще уводил по его делам. Но, увы. Как я ни оберегала растение, как я ни скрывала его от других любопытных глаз, как я ни желала ему войти в силу и окрепнуть, оно начинало вянуть и гибнуть на глазах, не успев хоть немного укрепиться и освоиться в новой обстановке. В один из дней, открыв дверцу шкафа, я вскрикнула от увиденного. Туласи, крохотное растение, любимое и неумело опекаемое мною, распластавшись по земле, уже не подавало признаков жизни… Это событие буквально потрясло, выбило меня из колеи… Три дня я плакала, я возводила к Богу глаза, я грешила, упрекая Бога, я молилась, я опускалась на колени вновь и вновь… Гибель растения я переживала очень тяжело и понимала отчасти, что этим Бог что-то хочет мне сказать. Но что? Ужели я такая паршивая преданная, что в мой дом нельзя дать святыню… Меня Бог изгоняет? Как же я в прошлой жизни, наверное, нагрешила… Что же я наделала? Я от слез ничего не видела. Ум вопрошал и ответ не находил. Я еще не могла знать тогда, что, кому угодно, но мне воспринимать деревце туласи за воплощение святости нельзя, это не мой символ, не мой путь поклонения Богу, как и многочисленные изображения Бога Кришны не должны быть в моем доме, ибо это – не Бог. Бог не имеет такого тела, такого обличья, так Бога воспринимать нельзя. Бог – Высочайший Дух, не привязанный ни к каким образам, и не принимающий поклонение через дерево. Но на тот период для преданных и для меня эти религиозные атрибуты были значимы, и в некоторой мере Бог все же это во мне поддерживал, но и предупреждал теми символами, которые я еще разгадать не могла и напрямую еще Бог со мной не говорил, но это время стремительно уже приближалось. Ибо есть вещи, которые надо было мне сказать и вручить однозначно, с моим ясным пониманием. Хотя и тогда хватало неясностей, ибо Бог Непостижим. Услышал ли Бог молитвы мои, увидел ли слезы за деревцем туласи? И увидел и услышал, ибо Сам и дал, дал то, что было пока по моему пониманию. Не только услышал, но и возместил Божественно щедро… Но как? Об этом несколько позже. Но было и другое потрясающее событие. С уходом из школы в феврале 1993 года я начинала погружаться в долгий марафон безденежья и, увы, поиски работы, которые в середине весны стали все более активней. Это, по сути, был путь вырывания меня из материальной зависимости через труд и постепенный перевод меня на рельсы полного подчинения Богу, и непременно Бог начинал учить меня предаваться Богу, но и не в одночасье, позволяя этот переход делать постепенно, ставя меня, однако, в условие зависимости от материальных средств и невозможности не работать. Т.е. я должна была, ведомая Божественной Волей, искать работу, находить и терять, и снова искать, находить и терять до момента провозглашения мне окончательной Воли Бога, не подлежащей более сомнению… Т.е. свой путь я должна была выстрадать, прийти к нему естественно, через постоянное понимание, что же все-таки хочет от меня Бог и к чему Он меня ведет, дабы именно так принятый путь делает Волю Бога необратимой в сознании человека. Так он смиряется и к этому времени приходит и к убеждению, что Бог ему все время и помогает. Так что Бог должен был вести меня на работу и прогонять оттуда и снова вести и снова прогонять, ибо по Божественному Плану не должна была быть зависима через работу от материального мира, мнений, управления, никто, кроме Бога, не должен был быть для меня значимым, никто не должен был возвышаться надо мною, диктовать свое мнение, как и Тунга Падра, как и Александр, как и мама или Лена, никто не должен был говорить со мной высокомерно, поучительно, назидательно… Поэтому Бог давал все это в совокупности обозреть еще раз и вскоре войти в состояние любой независимости, но преимущественно от чужих людей. Но это обозревание было или должно было быть затяжным, все извлекающим, достаточно болезненным, отдающим все мои Земные долги, на сколько это было можно, и высвобождалась я из этих долговых цепей не годами, а десятилетиями… Весь этот период Бог учил видеть во всем Причиной только Себя, только к Богу возводить свой взгляд, только на Бога Уповать, только в Боге Видеть Причины и надеяться только на Бога, и только из Рук Бога получать все Указания. Об этом я еще четко не могла знать, многое в себе принимала и понимала за свою волю, свой мыслительный процесс принимала за свой мыслительный процесс, как и желания. У меня после оставления работы в школе складывалось постепенно понимание о моей будущей работе, где главным все же было не удаленность от дома, несложность, более-менее чтобы подходила по качествам и чтобы могла заниматься своими детьми, уделяя им достаточно времени. Зарплата даже маленькая мне казалась великим благом, я уповала на то, что сама не прихотлива, могу претерпевать и в одежде и в еде, но буду ее направлять в основном на детей, их нужды, да и Марков помогает в некотором роде. Работа учителя были привлекательна для меня всегда, но пока в эту сторону я смотреть не могла по ряду обстоятельств и прежде всего потому, что еще все свежо было в памяти, и Бог меня от этого мыслительного процесса отводил энергетически, давая во мне запрет не слабый. Так я устроилась, пройдя медосмотр, в детский сад в минутах пятнадцати ходьбы от дома, устроилась младшим воспитателем, попросту нянечкой, дав себе обещание здесь работать долго. Но Бог Знал, как лучше всего меня вести и как со мной поступить, чтобы вырвать из материальной деятельности. На работе учителя независимо от того, хотела я или нет, но я подняла свое эго, осознала свою значимость, влияние и власть, свою волю и свое положение. Далее, Бог, показав мне очень хорошо, что некоторые мои качества и, более того, мое материальное положение с этой работой несовместимы, низвергнул меня из этого внутреннего и внешнего престола, ввергнул меня в отчаяние, забрал реальную возможность и с этим желание работать в этой почитаемой школьной среде и далее, дав объективную и неминуемую необходимость все же работать, низверг меня вниз в обслуживающий персонал, где и дал ко мне презрение тех, кто меня знал, дал мне обостренное чувство унижения, страдание моему интеллекту и внутренним не слабым возможностям, дал подчиненность тому человеку, над которым с успехом могла бы сама стоять и управлять, как и вести за собой, ибо Бог давал чувствовать в себе силы великие, ум мыслил опережающе, активность от знаний и опыта могла и зашкаливать… А вместо этого я должна была, по сути, учиться через страдания и преодоления отрешенности, тому состоянию, когда тебе все все-равно, и только Воля Бога над тобой, и нет никаких внутренних процессов, унижающих или возвышающих тебя. Есть только Воля Бога и в этом – блаженство. Полная независимость от условностей материального мира. Она, эта независимость не дарится, к ней Бог ведет человека, вел меня, а по глубочайшей сути весь материальный мир через подъемы и падения и вновь подъемы и падения… Это многому учит. Это и готовит к преданному служению. Все - из анналов материи и самыми не простыми путями. А мне это надо было освоить за одну жизнь или вспомнить за одну жизнь и на этом стоять, ибо, иначе, не было бы дано писать Святые Писания. Поэтому все в моей жизни было несколько сконцентрировано, или я шла по пути быстрого обучения тому, что было и не особо чуждо мне. Но когда так резко… это больно. В материальном мире этот путь проходят многие, и это называется падением. Действительно, с ног на голову. Не падение, но подъем. Но не простой и бьющий по самому больному, ибо в промежутках таких перепадов стоит жуткое безденежье и очень часто затяжное, неминуемое, скандальное и оплакиваемое для души, ибо каждый находится помимо себя и в тисках мнений премногих, кому еще как бы везет. И не знают, что своей помощью призваны помогать не неудачнику, а тому, кто избран Богом. И сами тоже в свое время будут вышибаться из нагретых мест и устремляться в поисках справедливости и истины, а находить Божественные Уроки, где не будет щадиться эго никак, ибо и хватит. Детский сад находился в пяти минутах ходьбы от школы, где совсем недавно работала я. Те же самые родители приходили ко мне отдавая в группу младших детей. Зная меня, как педагога с неплохой, по сути, репутацией, которому несли цветы, которого стремились одарить вниманием, которому пытались угодить и видели себя от него зависимыми, не изгнанного школой, не обруганного детьми, они были не мало озадачены, отводили взгляд, переставали здороваться, вообще изничтожали меня глазами, когда заставали за мытьем полов… Они становились лицемерами, только вчера угодливо дарившими, льстившими, просившими… Некоторые полностью переставали здороваться и встречая на улице, отворачивались… Это больно на самом деле. Но это надо было испить. Такое положение было резко уничижительным, требовало терпения, смирения перед Богом, почти мужества. В детском саду дети отнюдь не были предметом моей работы, хотя я знала, что и этому возрасту я могу отдать очень и очень многое. Воспитатель, как я наблюдала, была очень степенной, вялой, далеко не предприимчивой, вела с ними достаточно банальные простенькие занятия, особо не утруждала себя, но неизменно в конце рабочего дня уносила полные сумки еды. Мне казалось, что я смогла бы написать о детях и о том, как надо с ними работать, очень неплохие методические пособия, как и руководство для воспитателей, как и родителей. Наступало во мне некоторое опустошение от моей невостребованности, от того, что во мне есть много понимания и не только религиозного, что это можно было бы дать людям. А взамен, были страдания и непременно науки Бога, которые на самом деле были бесценны. Но в себе разобраться огурцу, на сколько он прокис в банке, реально невозможно. Я не могла оценить, что со мной было и что делается, тем более, я была только в самом начале пути к Богу и в самом начале тех качеств, которые надо было еще развить, и на это надо было положить силы, на это Бог Свои Божественные Силы и труд направлял, а не на тоненькую брошюрку руководств о детях. На этот счет у Бога есть другие слуги. И потому я должна была кормить детей, укладывать их спать, кормить рыбок, мыть полы, поливать цветы, мыть и утеплять окна, делать генеральные уборки, мыть туалет и горшки, дезинфицировать и следить за постелью, ее сменой, за обувью, за ящичками, протирать пыль, и непременно за состоянием посуды. Молодая детсадовская медсестра курирующая чистоту, стала частенько заглядывать в группу с проверками, требуя от меня постоянной чистки содой детских кружек, говоря со мной высокомерно-пренебрежительно, поучительно и с угрозами. А воспитательница почему-то взялась проверять мои сумки, видимо боясь, что я тоже буду выносить продукты; здесь оказался, в столь малом учреждении столь явный клубок подозрительности и доносительства, что мне просто такая атмосфера показалась явно намеренной и развивающейся против меня, ибо начались странные вызовы к заведующей на ковер, где она постоянно придиралась, пытаясь меня поставить перед фактом той или иной недоработки. Увы, все козни были с благословения Бога. Не проработав и двух недель, я уволилась, нисколько не сожалея, однако, была поставлена перед фактом, что работать на низких слоях я не могу или не знаю как, ибо люди активно пытались мне указать на мое место… Я должна была устремиться к новым поискам, ибо деньги мне все же были нужны. Такая вот перипетия несколько и повлияла на мои пожертвования в храм, ибо все стоило денег. Однако, я отдавала трудом и тем, что привозила нам мама, ибо она работала в продуктовом магазине и кое-что могла жертвовать, ибо в эти трудные и для всех времена было что продать и подороже и что списать, но при этом все же продать. Но ничего подходящего в работе мне пока не было видно, и вновь я ехала в храм, и вновь решала вопрос с Ольгой. Примерно в начале июля 1993 года Я отдала дочь в храм, где к ней тотчас были приставлены две молодые матаджи, которым строжайше вменялось смотреть за девочками в храме, всего двумя, по расписанию, которое составила сама Тунга Падра и согласно которому туда входило пятиразовое питание непременно с фруктами и молочными блюдами, прогулки, духовное обучение, как азы преданного служения, купание, стирка, сон, что должно было неустанно контролироваться, и все протекало неизменно на глазах у Тунги Падры, где надо отдать ей должное, ибо она была и тщательна и понимала ответственность за детей и была с матаджами в этом вопросе строга, контролировала и сама лично вела беседы с детьми, раскрывая им в свою меру суть Святых Писаний, религиозных принципов и основы преданного служения, позволяя потихоньку начинать вибрировать джапу, выделив каждому свой мешочек с четками и пробуждая интерес у детей достаточно просто и с пониманием дела. Для меня же теперь приезд в храм становился моей работой, моей ответственностью, но и моей внутренней растерянностью, ибо так долго продолжаться не могло, я желала все же устойчивый быт, образование детям материальное… Но все шло так, как наметил Бог. И, теряя в материальном, я постепенно входила в практику духовную, но никак все же не могла определить в ней свое место… Случилось так, что в один из дней все матаджи с Тунгой Падрой поехали в Койсюк в храм к прабху, где ожидался приезд духовного учителя. Поехала и я. Мне было сказано, чтобы я подвела Оленьку к духовному учителю, дабы он дал ей духовное имя. Детям до семи лет давались духовные имена духовными учителями после лекции. Сначала к духовному учителю с внучкой подошла бабушка и попросила благословения. Он спросил ее, какое духовное имя она желает для внучки. Та растерялась. Тогда он спросил через переводчика, как девочку зовут. «Ирина», - ответила та. И тотчас Духовный учитель дал ее внучке имя Рукмини. Затем подошла я с Ольгой. «Как зовут ребенка?» - спросил Индрадйумна Свами. Я ответила. «Туласи», - однозначно сказал Учитель и пошел. Вот так Бог Кришна вернул мне Туласи через мою дочь… Не было более ни дня, когда бы я это имя не называла. Все ее друзья, все близкие. Даже бабушка и Лена, также папа более другим именем ее не называли… Бог вернул мне деревце туласи моей дочерью, ставшей преданной Бога Кришны. Теперь мне стало понятным, почему Светлана, как только Ольгу принесли из роддома, потребовала, чтобы сестричку назвали Ольгой. Такое желание Бог дал ей с тем, чтобы через пять лет по этому имени дать и духовное имя, ибо духовные учителя всегда смотрели на имя человека и по одной букве из этого имени определяли и имя духовное, так, Ирина стала Рукмини, а Ольга стала Туласи. Стало понятно и другое. Бог исполнил мои слезные просьбы о том, чтобы дети мои пожили в храме. Бог дал желание и возможность обеим. Это случилось волею других людей, которым Бог дал свою причину, это случилось и через желание моих детей, которые также были даны Богом. Также, Бог перед тем, как отправить Оленьку пожить в храм, дал ей Своей Милостью через духовного учителя духовное имя Туласи, этим подтвердив Свою Высочайшую Волю на моих детей. Итак, Бог увел меня с работы учителя с тем, чтобы и далее отводить от материальной деятельности. Бог отвел, стал отводить постепенно от меня мужа, дав ему наследство и многие здесь заботы, Бог стал входить в сердца детей, давая им пожить в храме, Бог стал в свою меру работать с мамой и Леной, о чем еще будет поведано. Приближался август 1993 года, когда Бог должен был заговорить со мной по кругу второму, непосредственно, словами, потрясающе…. И на этот период я должна была быть дома без детей, но еще приезжал муж. Но План на меня у Бога только начинался. О том, как заговорил со мной Бог Милостью Бога описано в начале повести. Продолжение следует.