Интервью с покойником

«Говорить со знанием дела могут только покойники».

Лешек Кумор

Когда эта дрянь приходит в гости, то человек в большинстве случаев оказывается застигнутым врасплох, хоть она и возвещает о своём приходе. Смерть растаптывает и поглощает без остатка, что когда-либо определяло всех и вся: награды и досады, улыбки и поступки с воспоминаниями. После этой гадости — чистый лист. Но она — вопрос неудобный тем, что каждый из нас говорит вдруг приглушённым голосом или вообще гадская тема является табу; мы даже не хотим, порой, знать и сила данной мысли ведь настолько велика в умишке человечка, что он отбрасывает её неизбежность из рутины собственного бытия.

Разговор с покойником имели честь вести многие наши драматурги и писатели, вот и я сподобился смачно ковырнуть в своих мозговых извилинах и выдвинуть некоторые сатирические размышления на данную тему. Итак… Представьте только себе: обычный писатель с деревенской окраины, допустим, не верящий ни в какие вирусы на всём белом свете, вдруг оказывается лежащим на кушетке в коридоре районной поликлиники из-за тучной её переполненности. Мол, вы ещё не решили для себя личного вопроса, некорректно спрашивал его лечащий врач, мол, есть желание просуществовать в этих апартаментах пару месяцев или сразу отдать концы?

— Может уже смирились с мыслями крамольными? — настойчиво усугублял положение больного он.

Ну, что тому оставалось делать ещё?

— Да, — только и ответил.

— Я вас прекрасно понимаю, — располагал к себе дружеский тон, обласканный всевозможными народными мудростями.

— Соблаговолите, чёрт возьми, чтоб матом не ругаться, хотя бы краткое сделать разъяснение этой дикой философии.

— Конечно…

— Вечно я вам там… буду благодарен.

— Да, пжалста… Чему быть тому не миновать. Не так ли?

— Согласен.

— Прислушайтесь к здоровой философии нашего мудрого народа, когда днём раньше или позже…

Я не буду полностью пересказывать весь этот диалог и в скорости перейду к другому. Прикончу его только сразу тем, что доктор всё же воззвал великодушно к доброму сердцу писателя и тот вынужден был ему уступить, став намного быстрее, чем предписывала природа, тем самым покойником.

А теперь вот что… Снова представьте, как наш герой попадает на тот свет, который мне представляется полной неизвестностью, и покойник встречается по злой иронии судьбы с самым настоящим корреспондентом из сельской районной газеты, который невероятным способом попал на чудесное интервью через знакомого экстрасенса.

— Ах-ах… Это же… Это же очень интересно, — записывал с быстротой молнии в большой блокнот корреспондент, оглядываясь по сторонам, мол, мало ли там чего.

— Ещё бы… — отвечал весело покойник.

— У меня к вам самый главный вопрос…

— Догадываюсь…

— У вас теперь есть другое мнение о смерти?

— Изменил я это мнение, к большому сожалению, для всех окружающих. Ведь я не всегда был покойником.

— Ну, разумеется…

— Так вот… Я раньше придерживался, пока не стал покойником, совсем другого мнения. Это, примерно, также, как люди не имеющие представления о женитьбе, проповедуя о ней совершенно с другой колокольни.

— Вот-вот… Мне как раз именно сейчас и требуются самые достоверные сведения, — сказал журналист, перевернув, исписанный до самого конца, лист. — Это просто счастье-то какое: спросить об этом у самого покойника!

— Да уж — это единственный честный способ получить достоверные сведения.

— Извольте, вечно буду благодарен. Мнения живых людей различны, которые они вне всякого сомнения пересматривают, но никогда не сообщают свои проверенные мысли.

— Ну, да… Согласно древнейшему представлению, существуют две жизни: в этом и ином мире. По истечении времени данное представление было усовершенствовано, по ходу истинным утверждением, что существуют телесная и духовная жизни.

— Так-так…

— То есть… Если человек умер телесно, то он начинает жить духовно и наоборот. Не боюсь утверждать, что второй случай, когда умирают духовно и живут телесно, встречается гораздо чаще. И даже беру на себя смелость покойника — люди-человеки, выбирая между духовной и телесной жизнями, уверенно предпочитают последнюю.

— И… Почему?

— По всей видимости — духовная жизнь после смерти уж очень однообразна. Вот, что мне сейчас прикажите делать?

— Что?

— Хм… Посещать своих близких, пугать их своим незатейливым присутствием или же являться на сеансах к вашему другу-экстрасенсу.

— Охарактеризуйте, наконец, смерть.

— Во-первых, сразу отмечу, что смерть для человечества в целом — обыкновенная привычка. И оно, человечество, привыкает к смерти намного легче, чем к жизни. Эта привычка так укореняется в подсознании, что покойник никогда не помышляет о жизни. А вот живой постоянно гонит от себя пагубные мысли, но думает и думает о смерти. Живой может расстаться с жизнью, мертвец со смертью — никогда. Смерть ничего не требует, а жизнь-зараза хапает и хапает: научись ходить, научись говорить, приобрети специальность, женись и ещё не груби при этом. При жизни мы начинаем распределять могилы на дорогие или нет, не взирая ни на какие религии, которые тоже, кстати, способствуют такому распределению, украшая и превознося. Мертвецам не нужны все эти классификации, и на каком они кладбище похоронены тоже. Ведь они все первоклассные мертвецы.

— Ой… Вы меня всё уводите и уводите не в ту сторону. Хотелось бы конкретики какой-то. Например, скажем так… Многие философы земли характеризовали смерть таким образом: смерть — убежище мира и спокойствия, тихий отдых после жизненных бурь и тому подобное; смерть — это последний итог жизненных устремлений, и конечный пункт маршрутов.

— Ага… А ещё говорят, что мёртвые орлы, подстреленные в небе — это намного лучше, чем глупые и неотёсанные ишаки при жизни. Но ведь вот какая штука совсем не вдруг выясняется: мёртвые свободолюбивые орлы с этим философским книжным высказыванием очень даже согласны, но живые ишаки — нет.

— Ииии…

— А уж, если преобладающее большинство с чем-то не согласно, то те философские высказывания так и останутся во веки веков книжной мудростью всего лишь. Ну а теперь — вот вам личное мнение о смерти…

— И три года не прошло…

— Не хамите, корреспондент, ведь у меня о смерти самое хорошее мнение.

— Простите, я весь во внимание.

— У вас есть цель, дружище?

— Безусловно…

— А ведь смерть, по сути тоже цель, причём она является самой, что ни на есть, реальной целью, которую человек всегда достигает, несмотря ни на что.

— И ещё раз — иии..?

— Поэтому я предпочёл бы остаться в живых.

— Уфф… Ладно, что я ещё могу записать в свой терпеливый блокнот о вашей смерти?

— Как сказал Коразон Акино: «… предпочёл бы умереть значимой смертью, чем жить бессмысленной жизнью». Я с ним не совсем согласен, как не согласны те, которые этой бессознательной жизнью живут. Просто… Когда вы просыпаетесь и начинаете свой день — не мелочитесь. Не надо бояться приближающейся руки смерти, скоро или нет наступит мрачная минута. Попробуйте испытать лучше всё, что может предложить вам жизнь в хорошем смысле слова. Ведь она, жизнь, совсем не маленькая, если ей правильно распорядится. Ведь она такая интересная и такая разноплановая вещь. Просто живите свободно дыша при этом. Берегите жизнь. Наслаждайтесь, пожалуйста, каждым её драгоценным моментом.

Корреспондент молчаливо записывал в блокнот размышления покойника, а тот продолжал:

— Я ведь вот, что думаю: для вас, как и для меня, самое главное состоит в том, что я покинул этот бренный мир, что я умер, а всё остальное имеет уже совсем другое значение, второстепенное, так сказать.

— Вижу, что от вас ничегошеньки не добьёшься… Каковы, хотя бы, были ваши последние слова?

— Какие слова?

— Ну, как какие? Последние… Это правило такое: когда человек умирает, то он должен сказать последнее слово.

— А-а-а… Вспомнил… Моими последними словами были: «И чё я Наташку с Иркой тогда вместе спать с собой не уложил?» Но это было сказано в более грубой форме, если что.

— Помилуйте, издеваетесь что ли? Я же не могу опубликовать в газете эти слова, как последнее слово нашего, всеми любимого писателя. Вот, например: «Скучно продлевать жизнь искусственно. Свою задачу на Земле я выполнил; время уходить. Сделаю это элегантно!», Альберт Энштейн, или «Я не боюсь умереть. Я просто не хочу при этом присутствовать», Вуди Аллен, или Вальтер Скотт сказал: «Я чувствую себя так, словно вновь родился», Рабле: «Опустите занавес, комедия окончена». Неужели вы, так ничего стоящего и не воскликнули, умирая?

— Вот ещё… Могу привести в ответ последние слова Карла Маркса: «Давайте, убирайтесь! Последние слова — для дураков, которые сказали достаточно в своей жизни!» Да и не поверю я никогда, чтобы эти уважаемые люди говорили что-либо подобное. Клянусь душой покойника — всё это биографы придумали. Я, например, провожал в последний путь своего отца и когда на смертном ложе помогал его одевать, просовывая руку в рукав пиджака — он, как будто сам помог и просунул руку, до этого упорно сопротивляясь. Но, буквально через год, пошли уже слухи, что он ещё и слово добавил: «Сейчас».

— Что ж такова? У нас, у журналистов водится завсегда. Надо же как-то по приличнее изъясниться перед потомками. Недавно описывал смерть одного нашего политического деятеля, который орал, словно верблюд в ночи. Но я написал, что он вздохнул с надрывом и на его лице отразилась великая забота о нас, о всех.

— Ну что же, признаюсь я вам, что кроме тех последних слов я произнёс ещё одни последние слова в разговоре с доктором, который меня лечил. Сказать?

— Нет, не надо. Я знаю эти слова.

— Давайте, я скажу просто, а вы запишите… Ведь я уже покойник, а вы берёте у меня интервью. Так пусть будет моё последнее слово таковым: «Привет, я ещё не сказал своего последнего слова!».