«В этой же зале стояли у западной стены огромные часы из черного дерева. Маятник качался взад и вперед с глухим, унылым, однообразным звуком, а, когда минутная стрелка делала полный круг, и часы начинали бить, из медных легких машины вылетал чистый, громкий звук, необыкновенно певучий, но такой странный и сильный, что музыканты в оркестре останавливались, танцоры прекращали танец; смущение овладевало веселой компанией и, пока раздавался бой, самые беспечные бледнели, а старейшие и благоразумнейшие проводили рукой по лбу, точно отгоняя смутную мысль, или грезу. Но бой замолкал, и веселье снова охватывало всех. Музыканты переглядывались с улыбкой, как бы сами смеясь над своей глупою тревогою и шепотом обещали друг другу, что следующий бой не произведет на них такого впечатления. И снова, по прошествии шестидесяти минут (что составляет три тысячи шестьсот секунд быстролетного времени), раздавался бой часов, и снова смущение, дрожь и задумчивость овладевали собранием». Эдгар По Маска Красной смерти. «Звук голосов все выше, выше, и вот с эстрады, где сидят музыканты, раздается веселый крик: «Маски долой! Маски долой!». Стивен Кинг, Сияние. На подносе транквилизаторы, Разбирай, запотевший люд. Меж соавторами аватары, Просят сказочно вкусных блюд. Слово вот, под хорошим соусом, А на вкус будто вся строка. Стих-шедевр, бесценен спросом, Но оставим его пока... Слоги вот, даже просто звуки. Заказал кто-то весь катрен. Там поэзии сытой муки: Незадачливость вскрытых вен. Об пол бьется пьянея муза, Чья-то муза, хлебнув саке. И не выдержав сути груза Впала в кому, держась в руке. И трясясь той рукою, в очи Смотрит снизу да вверх, вопя Своим взором убитым очень, Ее сердце — искусств дитя. Кто ее в зал утехи вкусной, По спине обнимая вольно, Ввел потугой ума искусной, И оставил, теперь ей больно. И чего-то она глотнула, Со стола общей пьянки смутной. И средь прочего вдосталь гула Стала жертвой сиюминутной. Здесь поэзии разве царство? Там на вывеске возле входа Литер четких призыв, убранство Завитками, но то лишь мода. Она думала здесь дух слова. Что свершается час поэзии. Но в полу и в ногах голова. Опьяненная в честь иллюзии. Как ей встать, как подняться, падая, Дрожью рук упираясь в сонное... Она выпила яд, ненаглядная... Чья же Муза ты, чувство скромное. Чувство чуткое до вершин стиха. Пролагающее в запредельное. Защищающее суть от праха. Понимающее только цельное. Не уйти ей отсюда, уж никогда. Опустили до низа, гордую. И свободу ее — в никуда. И талант ее в воду горькую. И на сердце теперь мрак и сень. А про солнце забудет, средь свечей. Ее каждый и новый туманный день, Он беспутный совсем, он ничей. Преисполненный смехом пустым навзрыд, Упокоенной тишью еще вина. Здесь толпится бубнящий свое народ. И пред взором нет выхода, лишь стена. Так хотела творить, быть потребной всем. В том живя, кто вошел в эти двери раз. Может в той. Благоуханием теорем. Мыслей наживо, — слов экстаз. Но забыта, средь затхлых вин. И объедков. Чужих столов. Средь по стенам лихих картин: Достоянье искусств, веков. Атмосфера беспечной мглы. Танцевальный этюд порока. И лишь взгляд ее — желчь иглы, Что пронзает, и в дрожь рука. Остается здесь. Уж не выйти. Грязь бессмыслия ей — закон. И забудет уж скоро выть... Звукам алчным души поклон. Потеряет себя. Безвозвратно. Ибо тут лишь словесный гной. И часы пробьют полночь. Внятно. Визги глоток. И «Маски долой!». Тени времени блу́дят сонно. Средь руин из пустых столов Бродит воздух наветрий вольно, Выдыхая размер слогов. И пытаясь слагать причастно, Заглаголивая в прилагательном. Но дух немощи правит властно: Сие место пребудет с тлом. Пепелищем душевных казусов. Что пытались восстать над суетным. Только нет больше сущих вопросов. Очаг слова — станет безлюдным. Тот огонь ведь бытует в сердце, Кое чисто от всякой накипи. Но когда парадиз на лице — То, возможно, то признаки... Тайна слова сулящая сущее Обращается в первозданное: В звуки похоти, скабрезно-лающее, В лицемерное и похабное. А спустя чуть немного времени, Когда жизнь по цене воздаст Слову тайному, кое в семени, Кое требует сути рост... Вот тогда зал тенями-толпами Возрыдает, клокоча звук. И когтями об лица стертыми Воспылает прозреньем мук. ( Система «информационного серфинга» превратит Цивилизацию в оплот сверхрационального исполнения потребностей в познании и осуществлении необходимого; основой оплота станет модуль лингвистической стабильности, который послужит для оптимизации знаний, потоков информации, для искоренения ненужного и попросту вредного. Потребуется литература, настоящая и обязательно современная, для актуальности его функционала, который будто лопасти огромной машины, что погрузятся в мир, разгребая течения сложившиеся исторически и ситуационно, сиюминутно, отделяя принадлежащее клоаке от добротного. А литература нужна для настройки «языкового спина» в модуле, для того, чтобы разбудить «искусственный разум», вернее, интеллект витально-проекционной структуры, которая от людей, его конструкторов. И те кто полагает себя литератором в этом непростом мире, кто имеет труд и терпение искать настоящее в своем творчестве, получат возможность присоединиться к сему великому — и переходному для всей Цивилизации — этапу футуристического планирования, обеспечив и себя, и свои поколения: материально, духовно, статусно. Конец передачи. )