«ДЕТИ ЯНУСА» (книга вторая, часть десятая) Мы устраиваем Женю и Дениса в гостинице, а сами отправляемся в Реджо Эмилию за машиной. • Приедем завтра утром! До поезда еще 20 минут. Заходим в бар. Народ похлебывает кофе. Пожевывает бутерброды. - Налей-ка мне винца,- обращается один из посетителей к бармену. - Белого или красного? • Красного, конечно. • Почему - “конечно”? • Как говаривал мой дед, когда после красного отливаешь, собственными глазами видишь, что внутри хоть что-то осталось. Шатаемся по вокзалу. Мауро задумчив. - Сколько у меня мотоциклов было,- с сожалением в голосе вдруг говорит он, и уже раздраженно: - А сейчас - ничего! Конечно! Каждый раз как в Россию поедешь - бац, и одного мотоциклика как не бывало! Проели, прожили! Да и жене сколько оставил… По залу идет высокая эффектная девица. Вокзальный гул стихает. • Смотри! -пихает меня в бок Мауро. -Смотри какая! Следом за ней, торопливо семенит поддатый парень. Видно, уже не первый десяток метров он пытается поравняться с девицей. • “Эй!- кричит он ей.- Эй! Девица оборачивается и выдает торопыге по-русски: • “Эй”, чтоб вставал, кричи своему херу! • Наша! - гордо произносит Мауро, уловив лишь фонетику русских слов. В поезде напротив нас садится молодая женщина и сразу же начинает обкусывать заусеницы на одном из пальцев левой руки. При этом она поморщивается и искоса поглядывает на Мауро. Поезд трогается, работа над заусенцами продолжается. Подходит контролер, просит предъявить билеты. Не вынимая палец изо рта, женщина свободной рукой роется в сумке и протягивает ему билет. Уже позади остались Чезена и Форли, но заусеницы никак не поддаются. Взгляд глодающей по-прежнему скользит по Мауро. Тот начинает ерзать, видно, что ему не по себе. Через некоторое время женщина отрывает палец ото рта, отведя руку в сторону, внимательно рассматривает его и, видимо, удовлетворенная своими трудами, приступает к обработке другой стороны того же ногтя. Челюсти у нее опять заходили, как у белки. Взгляд снова лег на облюбованное место. В какой-то момент Мауро не выдерживает: • Оу! Ну все, наверно?! • Угу!- соглашается женщина.- Приехали: Болонья. В Болонье у нас пересадка. • Ну ты видел, какая кретинка!- возмущается Мауро.- 120 километров палец сосать! Переходим на другую платформу. Здесь, развалившись, на лавке сидит небритый старик в дорогом, но замусоленном костюме. На земле, рядом с ним - бутылка пива. Он смотрит на торопливо идущих мимо него людей и медленно рокочет: • Спешите? Напрасно! Я тоже спешил в свое время. У меня были деньги. Много денег. Но я выбрал свободу. - Старик отхлебывает из бутылки и, подняв руку в древнеримском приветствии, обращается к Мауро на латыни: • Ave! На этот раз в поезде напротив нас - две женщины. Ну, если и эти будут сосать,- Мауро прикрывая ладонью рот и позевывает,- из окна выброшу… Но “эти” оживленно беседуют. Одна из них, судя по тому, что она говорит своей спутнице, - школьная учительница: • Давала своим сочинение на тему “ Нравится ли тебе “кока-кола”?” • Вот, наверно, наворочали ! - Знаешь, один парнишка очень здорово написал, в двух предложениях.- Учительница вытаскивает из сумки листы бумаги и, пошелестев ими в поисках нужного, зачитывает: “В “кока-коле” мне нравится бутылка, она достаточно симпатичная. А содержимое - нет, потому что я не знаю, из чего оно состоит”. • Сколько ему лет? • Двенадцать. • А действительно, что такое “кока-кола”? Все пьют - и никто этого не знает. Учительница с подругой сходят на следующей станции, открыв нам таившегося за их спинами откровенного пидрилку: облегающая майка, подведенные глаза и серьга в ухе - сомнениям появиться не позволяют. Пидрилка уставился на Мауро и стал сигнализировать о своих желаниях, подергивая себя за ухо: этим жестом в Италии обозначают принадлежность к “ категории”, а на юге страны пидерастов называют “оррекьоне”, что значит “ушастый”. Мауро покраснел. • Оу! - Да чего ты! - говорю я.- Чем ты недоволен?! Сегодня же явно твой день: сначала тебя “120 километров” заманивали на минет, потом приветствовали как императора царства свободы, и вот теперь предлагают садомские радости... Нет, Мауро, грех жаловаться! Ты сегодня нарасхват! Реджо Эмилия. На вокзале мы останавливаемся около телефона. Пидрилка некоторое время крутится невдалеке, но потом, видя, что на его “маяки” не обращают внимания, уходит. • На гостиницу тратиться не будем!- говорит Мауро, и как бы размышляя вслух, продолжает:- К братьям не поедем, к матери - тоже. Вот что! Позвоню-ка я дядьке Фламинио! Он нас в каком-нибудь закутке пристроит. Он набирает номер и повествует старику Фламинио о трудностях жизни. • Один можешь приехать,- коротко отвечает дед.- С другом - нет! • Что будем делать?- почесывая затылок спрашивает Мауро, но сразу же сам находит ответ:- Да Гошины ребята сейчас должны быть в Реджо! У них же здесь квартира! Сейчас я найду их телефон. Он распахивает чемодан и начинает в нем рыться, бубня “ну где же это!” и выкладывая на пол одежду, обувь… Записная книжка Мауро по известному закону оказывается на самом дне чемодана. Представляет она собой, напоминающий, правда, книжку, прозрачный пластиковый чехол от какого-то электробытового прибора, доверху заполненный разнокалиберными клочками бумаги, записками, обрывками газет и журналов, разобраться в которых, наверно, может только сам хозяин. • Надо нормальную книжку завести,- ворчит Мауро, сидя на корточках и перебирая бумажки. • Слушай, а зачем ты столько барахла с собой набрал?- спрашиваю я, показывая ногой на разбросанные по мрамору вокзала вещи. • Как зачем?! Грязное все. Марина теперь не стирает. А штаны вон какие, видишь? Может домработница братьев стиранет… А то как же я без штанов-то? Говоря “штаны”, он использует не итальянское слово “панталони”, произошедшее от имени святого Пантелеймона, которого особо почитали венецианцы, из-за чего французы шутливо окрестили распространенные в Венеции широкие портки пантелеймонками, а очень древнее, сохранившееся в местном диалекте - “браге”, что сразу же выдает в нем уроженца территории, относившейся в древности к Галлии: ведь именно отсюда “пришли” в Рим со своими названиями рубашка и штаны. Одежда вообще делилась в глазах римлян на две главные разновидности - со швами, кроеную, и без швов, драпирующую тело. Последний тип был характерен для египтян, греков, римлян и воспринимался как признак средиземноморской культуры, городской цивилизации, в отличие от сшитой одежды, распространенной у народов периферии античного мира мира - галлов, германцнев, парфян - и считавшейся признаком варварства. Слова, обозначавшие оба главных вида кроеной одежды, штаны и рубаху,- “bracca” (отсюда русское “брюки”) и “camisa - представляли собой галльские заимствования. Они проникли в латинский язык довольно поздно, отмечаются на периферии римского мира и старому языку самого города Рима неизвестны. Когда Юлий Цезарь ввел в сенат некоторых представителей галльской аристократии и они облачились в тоги- претексты, римских остроумцев больше всего забавляло то, что им пришлось отказаться от штанов. В ходившей по Риму сатирической песенке вся соль состояла в соединении этих в принципе несовместимых видов одежды - исконно римской и варварской: “ Галлы скинули штаны - Тоги с красным им даны.” • Ну вот!- говорит Мауро, вставая с пола.-Нашел! Теперь давай звони, договаривайся, чтоб нас приютили. Ребят дома не оказалось, и мы отправляемся на такси в “одну очень хитрую”, по определению Мауро, гостиницу, где на следующее утро платим за ночлег 100 000 лир. По телефону Мауро выясняет, что брат может дать ему машину только на следующий день. • Придется обратиться к жене! Правда, у нее машиненка крохотная. Но ничего, как-нибудь...- И неожиданно Мауро взрывается: -Черт возьми! У жены приходится клянчить! А у меня, ведь, бывало, даже по три машины было! Причем самых последних в то время! Мариза открывает дверь и с верхнего этажа на своих драконьих лапках с лаем вниз устремляется знаменитый рыжий кобель Людвиг, в представлении Мауро символ домашнего уюта, ставший причиной дарения им особо приближенным московским подружкам такс всевозможных мастей. Не подозревая о том, сколь она значима, собака трется у ног блудного хозяина, который ведет непринужденный разговор с женой: • Ну как вы здесь? ( оставалось добавить “без меня” - и картина “Возвращение полярника домой с дрейфующей льдины” была бы завершена) . • Ничего,- спокойно отвечает Мариза. • А Джессика где? • Cпит. • Пойду взгляну на нее.- И Мауро идет в соседнюю комнату ,чтобы посмотреть на спящую дочь, которая через год будет адвокатом. Оставшись с Маризой один на один, я чувствую себя неуютно .Она искоса посматривает на меня, и я понимаю, что во мне она видит одну из причин развала своей семьи: случайно вторгшийся в их жизнь идиот заморочил ее бедному мужу голову этой чертовой Россией... • Ну не будем тебя задерживать,- говорит Мауро. - Машину завтра верну. Кстати, я вещички можно у тебя оставлю, чтоб не таскаться… • Оставляй. Выкатив из гаража малолитражный малиновый “фиат”, мы направляемся к автостраде. • По-моему, она меня ждет,- ставит Мауро диагноз обстановке в родных пенатах. • Тебе, вообще-то, надо прекратить идиотничать и вернуться домой, к жене. • Возможно, когда заработаю денег, и вернусь. С триумфом, но не с позором. “ Итальянец покидает свою страну,- замечает английский писатель Тим Паркс, - почти всегда с намерением вернуться в нее улыбающимся победителем.” И архетипом этой цели у покидающих родину итальянцев вполне можно назвать триумф и овацию - церемонии торжественного вступления в Вечный город , которых удостаивались возвращавшиеся из походов римские полководцы-победители, получая право прошествовать на Капитолийский холм в сопровождении обоза с добычей, плененных царей покоренных народов и колонн рабов . Но если победы древних римлян были почти нормой, у их потомков - современных итальянцев - они редки. Сегодня для итальянца быть героем значит: не удостоится насмешки соотечественников. Сорвать банк истории – не получается. Общий для многих итальянцев порок, по мнению журналиста Луиджи Бардзини, состоит в том, что им не удается использовать свои личные способности таким образом, чтобы создать что –либо устойчивое, надежно защитить свою жизнь, чтобы добиться продолжительных почестей, долговечного богатства, престижа, как это сделали бы, обладай они такими способностями, люди из других стран. Что-то мешает им в этом… Возможно, их слишком обольщает внешняя сторона успеха, и, однажды добившись его, они так «заигрываются» с формой, что в какой-то момент напрочь забывают о сути … Как бы то ни было, большинство из них на чужбине попадает в ситуацию, которую описал приехавший однажды в Рим как путешественник и оставшийся в нем навсегда американский писатель Nathaniel Hawthorne: “Если мы проводим много лет в чужих землях, время становится вакуумным. Реальная жизнь тогда нам видится в будущем - в том миге, когда мы снова вдохнем родной воздух. Но время идет - и нет никакого будущего мига. Если же мы возвращаемся, то замечаем, что воздух родины утратил свою жизнетворность и жизнь сместила свою реальность в то место, пребывание в котором мы считали для себя временным. Так, оказавшись между двумя странами, мы не принадлежим ни одной и ни другой. Ни в одной из них нет ничего нашего, кроме того клочка земли, на котором в конце концов упокоится прах нашей неудовлетворенной бренности”. Около Фаэнцы – родины фаянса –машину наполняет тошнотворный запах, что-то среднее между ароматами взрыхленной навозной кучи и миазмами скотомогильника. Эту радость нос испытывает всякий раз, как проезжаешь это место. Говорят, запахи связаны с процессом производства фаянса. Если это так, то природа действительно не дает ничего задаром, и красота в самом деле – страшная сила. Недалеко от Римини заезжаем на заправку. Едва переступаем порог туалета, как раздается крик: - Дед, ты чего, сдурел?! Всю стену обоссал! Возьми хер в руку... - С тех пор, внучок, как этот мерзавец перестал вставать, я ему руки не подаю,- отвечает старикашка, и, подергивая свои брюки за карманы , пытается навести струю в писсуар, Острый ответ, шутка, прикол, розыгрыш - это визитная карточка Романьи. Хохма, заметил журналист Энцо Бьяджи, для обитателей этих мест- призвание, почти долг. “Ради того, чтобы она удалась,- пишет он,- они не остановятся ни перед чем. Одно из стихотворений Лоренцо Стеккетти, написанное на равеннском диалекте, хорошо передает дух таких забав. Группа шутников была занята организацией сложной проделки, и один из них едва не распрощался с жизнью. Ну и что? “Мы чуть не утонули,- говорит герой,- но здорово хохотнули”. Во время войны, когда распределение продовольствия жестко контролировалось, чтобы незаметно доставить в надежное место нескольких убитых телят, местные балагуры нарядили их в платья, напялили им на головы женские шляпки и, усадив в машины рядом с шофером, с наступлением темноты провезли под самым носом продовольственной полиции. Ничего не подозревающие патрульные даже пожелали “молчаливым синьорам” доброго вечера. В эти же годы, однажды, когда один из местных фашистских вожаков напился до беспамятства, ему загипсовали руку, предварительно согнув ее в жесте традиционного римского приветствия, после чего он целый месяц ходил, невольно салютуя каждому встречному и думая, что у него сломано плечо... Уже в наше время студенты Римини пустили как-то раз по городу слух, что в “Гранд отеле” должен остановиться известный швейцарский ученый, который нашел новое средство для лечения опухолей. Он-де получает его из червей, водящихся обычно там, где содержатся коровы. За насекомых швейцарец будет готов щедро заплатить. В многолюдных местах Римини даже были вывешены плакаты с изображением червяка и описанием его характерных признаков. Началась охота. Наиболее упорным удалось набрать по несколько мешков этой Божьей твари, в результате чего их жилища вскоре наполнились тучами выведшихся из червяков бабочек... Из Романьи “страсть к шуткам распространяется на Эмилию”, чем, можно сказать, оправдывается название региона: Эмилия Романья. На международном конкурсе розыгрыша болонцам удалось занять первое место, потеснив шведов, представленный которыми прикол был интересен, но отягощен техникой: при помощи специального аппарата скандинавы растопили лед небольшого озера во время выступления фигуристов. Болонцы же особо не мудрствовали: узнав, что из-за жары артисты уличного кукольного театра дают представления, оставшись в чем мама родила, они просто привязали балаган к трамваю... Обижаться здесь не принято. По традиции жертва розыгрыша смеется вместе с шутником. Трудно сказать, удалось ли это группе иностранных туристов, которые, обедая в одном из ресторанов Романьи, непредусмотрительно оставили без присмотра свои фотоаппараты: ведь потом среди фотографий архитектурных памятников и великолепных итальянских пейзажей, снимков улыбающихся лиц друзей и знакомых они вдруг обнаружат несколько портретов незнакомых волосатых задниц... Расположившись в баре, прикидываем план поездок по обувным “точкам”. • Но начнем с Виньолы,- говорит Мауро, имея в виду оптовый склад, от которого в 1993 году начался наш знаменитый автопробег до Москвы.- Это близко к Реджо, заодно и машину поменяем. • Простите друзья,- вмешивается в наш разговор сидящий рядом с нами за стойкой парень.- Вы, я вижу, люди серьезные. У меня есть для вас дело. Выйдем на минутку. Не обращая особого внимания на его слова, мы выходим из бара. Но он опережает нас и по-неаполитански плаксиво продолжает: • Видите вон тот грузовик. - Парень кивает на припаркованную неподалеку трехтонку “Рено”- Там товар фирмы “Валентино”. Я - шофер экспедитор.- В подтверждение своих слов он начинает размахивать перед нами закатанной в пластик карточкой, на которой по диагонали, наподобие полосы на старых отечественных проездных билетах, красным крупно набрано:”VALENTINO” . - Но хозяин у меня такая гнида! Я хочу ему отомстить. Расквитаться со змеем хочу… за сестру… Понимаете? Товара там на 150 000 миллионов лир, вам - как деловым людям - отдам все за 50. Сейчас быстренько сгрузим где - нибудь у вас,- и вам выгодно, и я ему так, гаду, отомщу… Ну что, поехали? • Не знаю, как говорят в таких случаях у вас, в Неаполе, стараюсь туда не ездить,- отвечает ему Мауро,- но у нас, на севере … • Понял, синьоры, понял!- не дает ему закончить неаполитанец.- Не смею больше беспокоить.- И он возвращается в бар. Мы снова въезжаем в бетонный загон автострады. • Во проходимцы!- возмущается Мауро.- Чтоб они все провалились вместе со своим Неаполем! Знаешь,ч то выделывали, когда только появились сотовые телефоны? Инсценировали на дорогах аварии, да так что пробки образовывались в обоих направлениях, А они ходили по машинам и предлагали водителям за десять тысяч лир позвонить домой - сказать, что задерживаются. А в Павии что удумали! На автобусных остановках, когда народа много, продавали стулья и газеты! Пожалуйста, люди добрые, отдохните, почитайте! Наш малиновый “шарабанчик” довольно-таки резв: через несколько минут стрелка спидометра на деление 150. Правда, вряд ли показание прибора соответствует действительности: “Даже точные приборы ,такие как, например, тахометры и часы часто в Италии конструируют так, что они лгут ради твоего же счастья, - пишет журналист Луиджи Бардзини,- Автомобильный спидометр всегда показывает скорость процентов на 20-30 превышающую реальную. Это позволяет тебе преисполниться гордости автомобилем и собственным вождением и в то же время дает возможность вовремя затормозить. Часы на железнодорожных станциях всегда идут на пять минут вперед; естественно все об этом знают, но все же пассажиры, которые успели бы на поезд, даже если бы шли вразвалочку, спешат. Отчаяние прежде времени порой охватывает лишь иностранцев – и тогда они действительно позволяют поезду уйти… ” Мауро, прищурившись и оттопырив нижнюю губу, выпускает толстые струи дыма. • Знаешь,- говорит он,- ребята твои, конечно, хорошие, честные даже, по-моему. Обещают вроде в долю взять. Но все-таки, кто его знает? Береженого Бог бережет: давай-ка на всякий случай наш “фьорин” заложим. А? • То есть ты, как обычно, хочешь срубить десять процентов у продавцов? • И так мы не обманем ни наших друзей, ни себя самих,- увещевает Мауро.- Поведут себя нормально, мы эти деньги бросим в общий котел. Нет - ну что же, кое-как наше время и возня с ними будут оплачены. • Это тебя встреча с неаполитанцем растормошила? • Да иди ты! • Шучу. В целом - разумно. Странно, что Мауро не выдвинул свое предложение раньше. Такой подход к делу по итальянским меркам типичен и действительно разумен: цивилизация, развившаяся на лишенных философской основы, почти атеистических представлениях о мире, которые исключают возможность сильной этики, перенесла вызванное этими представлениями настороженное, недоверчивое отношение к природе и на отношение человека к человеку. “ Страх гнездится в каждом миге итальянской жизни, -пишет Луиджи Бардзини,- даже когда о нем и не подозревают. Он влияет на существование людей, меняет их характер, тайно и молчаливо решает все проблемы, определяет принятие политических решений. Даже когда жизнь безмятежна и стабильна, итальянец должен оставаться начеку и быть осмотрительным. Италия - размером почти такая же как Калифорния, но менее плодородна и не столь богата природными ресурсами. Население же ее невероятно велико - пятьдесят миллионов. Конкуренция здесь в любой области и на любом уровне чудовищна и постоянна. Жизненное пространство достаточно ограничено. Италию часто сравнивают с тарелкой супа, вокруг которой собралось много ртов. Так что неудивительно, что поведение сотрапезников отвратительно. Страх научил итальянцев идти по жизни с настороженностью первопроходцев в джунглях, которые продвигаются вперед, постоянно озираясь, прислушиваясь к малейшим шорохам, прощупывая землю в поисках скрытых ловушек… Пожалуй, одним из наиболее ярких примеров способности итальянцев избегать смертельной опасности, благодаря их “национальной недоверчивости”, была жизнь Пальмиро Тольяти. В 20- годы, находясь в изгнании, он работал в Москве как представитель итальянской партии в Коминтерне. Жил в Отеле “Лукс” на улице Горького вместе с другими руководителями международного коммунистического движения. Каждый день встечался с героями русской революции Зиновьевым, Бухариным, Сталиным, Молотовым, Троцким. Все они были по- дружески щедры с невзрачным, маленьким очкастым итальянцем, у которого была лишь одна заметная слабость- ухлестывать за приезжавшими с Запада молоденькими курьершами и секретаршами. Он старался не покидать Москвы. Лишь один раз, во время гражданской войны, ездил в Испанию, и несколько раз - в Париж. В результате он пережил многих из своего поколения и стал на Западе - наиболее авторитетным толкователем марксизма-ленинизма. Большинство его коллег по Коминтерну погибли: большая часть из них была убита Сталиным, другие бесславно закончили свои дни вследствие авантюрного образа жизни. Осторожный и молчаливый Тольяти, сын администратора детского приюта на Сардинии, был одним из немногих, кто обладал качествами необходимыми тогда для выживания. Маневрирование недоверчивого пролетария, проникнутого итальянскими традициями, оказалось весьма эффективным против азиатского вероломства, жестокости и дикости, которые царили в высших сферах международного коммунистического движения”. Женя и Денис ждут нас в гостинице. Просят свозить их в какой-нибудь магазин, “ где есть все”, чтобы купить “кое-что из одежды для себя и родственников”. Загружаемся в малолитражку и едем в находящийся не далеко от Римини торговый центр “Оливейро”. • Как мы в такой машине разместим Тенгиза и Галю?- спрашивает Женя. • Завтра будет другая! Огромное двухэтажное помещение, забито всевозможной одеждой, по узким проходам протискиваются покупатели. Продавщицы - в засаде, и как только кто- нибудь обращает внимание на какою-нибудь вещь, они тут же подскакивают с сакраментальным “ могу помочь?”и, говоря языком торгашей, начинают навяливать. Торговля по сути - своего рода попрошайничество. “Вам это идет”, маскирующее истинное - “купите” мало чем отличается от какой-нибудь уличной россказни, за которой следует в той или иной форме неизменное “подайте”. Суть одна: дайте денег. Объясняем Денису и Жене “правила игры” и запускаем их на закупки, а сами бесцельно слоняемся по залам. Вскоре это занятие надоедает и мы выходим на улицу. У дороги, напротив магазина, небритый сицилиец торгует с машины апельсинами. Оранжевые мячики, на некоторых из которых остались сочно-зеленые листья, навалены в коробки и ящики. Чтобы продать свой товар, бедняге пришлось, преодолеть Мессинский пролив и уехать подальше от родных мест. Бывают годы, когда на Сицилии апельсинов урождается столько, что, для поддержания цен, до трети урожая уничтожают, давя тракторами. Демон раскола в нашем мире неистребим: все мы в мыслях хотим возврата Сатурнова века, а как касается дела, не принимаем его основного правила – правила энергетического равенства людей и не можем сделать даже такой простой шаг, как, признав за голодным право на его долю Вселенской энергии, подарить ему апельсин. Но не все могут видеть, как гибнут плоды их труда – и, тогда, подобно этому торговцу, они гонят на север грузовики с собранной в оранжевые шары энергией солнца … • Попробуйте,- предлагает сицилиец. - Не пожалеете. Апельсины действительно вкусные, цена – пустяк, и мы покупаем пару ящиков. Через час Женя и Денис появляются с нагруженными тележками на первом этаже. • Секундочку,- говорит Мауро,- подождите.- Он подходит к одной из кассирш, взмахнув рукой в нашу сторону, что-то говорит ей и возвращается к нам: • А теперь давайте! Ребята платят. А Мауро снова подходит к той же кассирше, и она вручает ему сложенную салфетку. Это вам,- говорит Мауро, когда мы выходим на улицу, и протягивает салфетку Жене . • Что это? • Смотри! В салфетке оказываются деньги: ровно пять процентов от истраченной ребятами суммы. • Как ты это сделал?- спрашиваю я. • Очень просто: сказал, что это я приволок вас в магазин. По такой схеме, даже в крупных магазинах и супермаркетах, работают в Римини мелкие чичероне. Вероятно, в связи “с русским нашествием” в компьютерную программы касс здесь введен параграф “агентские”, предусматривающий выплату пяти процентов посреднику. Такие выплаты при коммерческих операциях в Италии являются нормой и никого не смущают. Борьба за клиента - здесь не просто слова. Однажды мне довелось увидеть, как в супермаркете, чтобы не упустить покупателя японца, оставшегося по какой-то причине без лир, потратив около получаса, после хитрых манипуляций с компьютером и звонков в банк, администратор перевел кассовый аппарат на йены. В аэропорте те же лица, тот же ажиотаж. Галя и Тенгиз продираются сквозь ряды встречающих и подходят к нам. Тенгиз, который уже бывал пару раз в Италии, начинает с ходу объяснять, как устроена эта страна, - и через минуту появляется подозрение, что столица Италии не Рим, а Тбилиси. У Мауро, хотя он понимает из рассказа немногое, от удивления глаза лезут на лоб . • Ладно,- говорит он,- поехали есть. • Нет,- возражает Галя, глядя на наш малиновый автомобильчик,- сначала мы возьмем напрокат машину. Маленький “форд” пристраивается “нам в хвост,” и мы едем в рыбный ресторан. Да, увы, прошло время, когда гарна дивчина была у “мэны едина”, а “смуглянка-молдаванка собирала виноград” на радость бойцам советской армии. В Беловежской пуще их сделали “едиными для всех”, а смуглянкам высветлили волосы, и руки их теперь принимают иные грозди: железно усвоив, что, согласно древней средиземноморской традиции, ****ь должна быть светловолосой, шпалерами стоят вдоль дороги мои бывшие соотечественницы. Через открытое окно, словно звук вздергиваемого ветром флага, до нас долетают обрывки русских фраз. • Наши!- прислушиваясь к доносящимся с улицы словам, восклицает Мауро. • Нет, дружок: это - наши! “В России есть места, где можно отчетливо понять, что страна эта бедная, -пишет итальянский журналист Беппе Северньини ,- страна, где от ста долларов, которые какой-нибудь девчонке удается выцепить у иностранца в гостинце, даже после того, как она выплатит из них должное портье, охранникам и дежурной по этажу, остается больше чем ее отец зарабатывает на заводе... Эта Россия не изменилась с горбачевской перестройкой, не изменилась она и с приходом Ельцина. Москва с этой точки зрения напоминает послевоенный Неаполь, а мы здесь своего рода американцы. Разница лишь в том, что, допустив семьдесят лет коммунистического режима, свою странную войну против всего мира русские проиграли самостоятельно. И мрачные портье, служащие в их гостиницах, и их девчонки, задирающие ноги на гостиничных диванах, - по-сути, вернувшиеся с фронта солдаты, и поэтому их следует уважать”. Ресторан, один из лучших в Римини, напоминает склад: все подсобные помещения забиты коробками наших шопников. В гостиницах не хватает места - и рестораторы за отдельную плату превращают свои заведения в камеры хранения. Меню - на русском. Удобно: достаточно ткнуть пальцем - и заказ сделан. За соседним столиком - две мои соотечественницы. Диалог, естественно, о шмотках. - Завтра надо по бутикам пройти,- говорит одна из них. - Я тебе один магазин покажу - там все есть,- предлагает ее собеседница . - Нужен мне твой магазин! Я для себя покупаю в бутиках.- Последнее слово произносится с такой почтительностью и торжественностью, будто означает оно нечто сакральное, а не как на самом деле: “ лавка”. Мауро открывает бутылку с оливковым маслом и, поднеся горлышко к носу, нюхает: Хорошее: не пахнет. Итальянское! Оно лишь усиливает вкус и запах еды. • А раньше,- говорю я, знаешь, как воняло! • Когда это? • Две с половиной тысячи лет тому назад. • Спятил?! • Оливковое масло не сразу стали употреблять в пищу. Сначала его применяли как средство для заживления ожогов и обмороженных мест. А поскольку твои предки тогда не мылись и отливали прямо около хижин, представляешь, как оно усиливало общую вонищу ? • Мои предки не римляне. Я - галл-бой. • Голубой? Смотри, никому так в России не скажи! • Почему? • Это то же самое, что у вас - зеленый. Грузин снова пустился в россказни об Италии и на фоне сидящего перед ним итальянца выглядел, наверно, так же, как перед евреями - украинцы, недавно всерьез заявившие, что в Киеве имеются документы, подтверждающие, что Иерусалим основали славяне, а само название города означает: “ русское поселение”. Прекратив нести бред об итальянских обычаях, он принялся читать нам лекцию на тему “кто есть кто в итальянской моде”: • Да все эти “армани” ваши и “труссарди”- чушь. Есть фирма “Совьет”- вот это да! В прошлом году вся Италия была в ее рекламных щитах. Причем, вещи ее еще не каждому продадут. Мне товарищ, итальянец из Турина, по большому блату кое-что достал. А так - строго по записи. • Да херня, наверно, какая-нибудь…- не удержался я. После этих слов Галя метнула на меня по-бабьи свирепый взгляд, а грузин, возразив: • Не, ты просто не знаешь.- Продолжал:- Этот товарищ мой вообще мощный человек: знает такие места, где можно купить уникальнейшие вещи! Он за мной на днях “крайслер” пришлет. Длинный такой! Белый! • Если он за тобой, правда, “крайслер” присылает,- говорит себе под нос Мауро,-т о в этих самых местах ты платишь как минимум втридорога. Вечером, разместив грузина и и Галю в гостинице, мы гуляем по набережной. • Они все такие,- говорит Женя, намекая на Тенгиза.- А ты слышал вообще-то о такой фирме? • Нет,-отвечаю я.- Сейчас у Мауро узнаем. Ты слышал о фирме “Совьет”? • Да вы что! В Италии о ней вообще никто никогда не слышал! • Смотрите!- Он подходит к группе парней, сидящих на лавочке, и: • Ребята, извините, вы знаете такую фирму - “Совьет”? Те подергивают плечами. Но Мауро этого мало: за короткий отрезок времени, с лихостью Паниковского, им были остановлены и опрошены около двадцати прохожих. Результаты следствия таковы: большинство о существовании фирмы “Совьет” даже не подозревало, один человек сказал, что это”вроде бы марка часов”, а молодой очкарик с толстой книжкой под мышкой сообщил, что ему “известен только один “Совьет”: Совьет народных депутатов России”. • Понятно?- лаконично подвел итог своего статистического злодействования Мауро. На следующее утро, когда мы собираемся в холле гостиницы, чтобы отправится в Виньолу, перед нами появляется, под руку с Тенгизом, Галя- бесцветная девушка в бледно-розовом балахончике с красно-зеленым ярлыком “Совьет”. Оптовый бизнес “башмачника” Лориса раздобрел за эти годы, как и он сам: на улице больше на пару торговых павильонов, на их хозяине на пару размеров - одежда. Лорис расхаживает по своим владениям,ведя беседы с клиентами и поставщиками по мобильному телефону, и, следуя местной мудрости -“от хозяйского глаза конь крепчает,- ”внимательно наблюдает за тем, что происходит вокруг. Изредка он прерывает разговор, чтобы дать зычную команду суетящимся кладовщикам и грузчикам. • Давненько вас не было…,-говорит он, выключая телефон, и сразу же переходит к сути мероприятия.- Десяточку, десять процентов, для вас заложу, да? • Конечно! Наш фьорин!- словно армейскую команду выпаливает Мауро. • А эти кто такие?- спрашивает Лорис, осклабившись и кивком показывая на блуждающих по “башмачным полям” наших четверых друзей. • Да русские!- коротко объясняет Мауро. • Русские теперь сюда частенько приезжают. • Как?!- встрепенулся Мауро. • Да. Целыми автобусами привозят. • Ну значит, моему городу - конец! Галя, выступающая в роли эксперта, придирчиво рассматривает приглянувшиеся ей башмаки, покачивает головой и переходит к следующим. • Русские еще не поняли,- поглядывая на нее говорит Лорис-, что не в фирменной этикетке дело, а в модели, в ее актуальности... У нас ведь в большинстве своем как люди покупают? То,что подешевле. А у них? То, что поименитей. Да!- подтверждает Мауро.- Это верно. Просто они еще “этикеточностью” не переболели. У нас ведь так же было. • И только потом мы пришли к верному пониманию соотношения “качество-цена”. Правда, в самом начале, когда была разруха, мы работали и, в отличие от русских, не стремились в первую очередь приодеться... Тогда у нас, как, наверное, знаешь, было две «фирмы» : пиджак с кармашком на левой стороне, который носили люди зажиточные, и второй - тот, у которого кармашек был справа, потому что неимущим приходилось свой пиджак перелицовывать... • И главное все-таки,- не унимается Мауро, - чтобы вещь подходила, смотрелась на тебе... • Несомненно, но о моде совсем забывать нельзя... “ Делать покупки,- пишет английский писатель Мартин Солли,- для итальянцев одно из развлечений, особенно на рынке, где вам сбросят цену весьма существенно, главное - не интересуйтесь слишком пристрастно происхождением товара. Если маленькое черное платье “Москино” вам подходит, почему бы не купить его за пятьдесят тысяч, и зачем расспрашивать, не то ли самое платьице вы видели вчера на виа Венето за пятьсот? Разумеется, вы рискуете, поскольку выгодная покупка может запросто обернуться никуда не годной подделкой”. Но такое случается довольно-таки редко. Просто итальянцы, как было однажды замечено, «создают удовольствия и радость для других, а сами не спешат насладиться ими». К чему спешка? Ведь красота – вечна... После тщательного осмотра товара в четырех огромных павильонах “эксперт”дает категоричное “нет”, и мы прощаемся с Лорисом: • Подумаем и позвоним! • Не сомневаюсь! Мы едем в находящуюся неподалеку Реджо Эмилию, чтобы поменять машину. Останавливаемся на заправке. Перекусываем в баре. • Это все, что вы хотели нам показать?- язвительно спрашивает Галя. • Не нравится - поедем в другое место,- говорю я.- Тебе виднее, что лучше продается! • А-а! Значит, это была проверка на вшивость. Огромный дом братьев Мауро стоит на возвышении, окруженный цветниками. За решеткой бегает мощный ротвейлер Захар, которого я привез из Москвы года три тому назад. Правда, теперь его зовут Ред: выговорить слово «Захар» для итальянца дело немыслимое. Рядом с ним шустрит худоватая сука. • Откуда она?- спрашиваю я • Да какой-то кретин с юга хотел ее пристрелить. Уже к столбу проволокой привязал… Брат случайно все это увидел и забрал ее себе. А того урода, знаешь, судить могли за это. Ну в общем вот она теперь и живет вместе с твоим кобелем. Тоже ротвейлер… Ребята с любопытством разглядывают роскошную виллу. • Домовито!- одобрительно заключает Женя. Мауро смотрит на стоящий рядом не до конца достроенный дом и, покачивая головой, со вздохом произносит: • Когда-то он был моим. Теперь принадлежит жене. Он открывает ворота и выгоняет из гаража новую “вольво” своего брата. Я сажусь за руль малиновой букашки - и мы едем в бывшую городскую резиденцию Мауро, чтобы оставить около ее подъезда любезно предоставленную нам его бывшей женой машину. Российский покупатель - покупатель взыскательный. Поэтому следующей в нашей деловой программе стоит, имеющая столетний опыт пошива башмаков, фирма “Помпили”, находящаяся “в центре европейской обувной промышленности” - итальянском регионе Марке. Мы отправляемся в город Чивитанова. Гале нужно купить духи - и по дороге мы заезжаем в парфюмерный магазин. Просторный зал разделен на две половины: для женщин и для мужчин. И хотя здесь, кажется, есть все, магазин ни в какое сравнение не может идти с парфюмерными магазинами Парижа. Вот где запахи- настоящий культ! Вот где продавщицы - истинные жрицы, а сами магазины - храмы божества ароматов! Продажа парфюмерии там целый ритуал, который захватывает, обволакивает, пьянит, дурманит…Кристиан Диор, Нина Риччи, Шанель - какие имена! Но, если вся хорошая контрабанда в Одессе делается только на Деребассовской, то вся хорошая парфюмерия во Франциии, как утвеждают, бадяжится исключительно на парижском бульваре Капуцинов. Здесь в доме №39 с 1900 года обитает фирма “Фрагонар”. Она -то и готовит те странные “коктейли”, которые, обретают волшебные имена, после того как эстеты-нюхачи от Кристиана Диора, Нины Риччи, Шанели и др пройдутся носами по фрагонаровским чанам и, ткнув в то, что им покажется, пальцем, скажут свое безусловное “это.”Затем “это”разливается в изящные фуфырьки. Потом в симпатичных коробочках с фантастическими названиями, а когда фантазии не хватает, то просто с номерами, фрагонаровские микстуры развозят по магазинам .И образ, например, мадам Риччи, сидящей ночами за составлением ароматов и черпающей свое вдохновение из лунного света, усиленный гипнотическим воздействием продавщицы-жрицы, ведет покупателя на алтарь кассы. Хотя, рассеяв эстетический дурман, можно поступить проще: купить те же самые духи прямо на бульваре Капуцинов. Правда, под другим названием. Но зато в специальных металлических емкостях, которые увеличивают срок хранения ароматных жидкостей до 4 лет. И главное: в три раза дешевле. • Почему так дорого?- обращается ко мне Галя, держа в руках зеленую коробку с какими-то духами. • Франция! И Галя идет платить. Рассматриваю стеллажи, уставленные пестрыми коробками с мужскими одеколонами, лосьонами, туалетной водой… Как изменилась со временем «традиция запахов» на Апеннинах! «Ни у одного народа, кроме римлян,- писал кто-то из латинских классиков, - привычка к духам не фигурировала так часто в роли государственного обвинения…» «От порядочного человека не должно нести и разить как от грязнули,- наставлял в XVI веке в трактате «Галатео, или об обычаях» своего юного племянника эрудит Джованни Делла Каза, - но от мужчины не должно все же пахнуть, как от женщины или блудницы. Полагаю, что твоему возрасту не противопоказаны простые запахи проточной воды». Сегодня же, четыре века спустя, в Италии для мужчин парфюмерии – моря и горы. Думается, что изменения эти вполне закономерны: сориентированность итальянцев на социальное первенство, их извечное стремление возвыситься и выделиться неизбежно должны были привести и к отчетливой индивидуализации в запахе… • Видел какой магазин!- говорит мне Мауро, когда мы садимся в машину.- Как все устроено ! А? Вот что значит итальянский глаз! • Не, Мауро, по части “парфюма”французы вас делают, как хотят. • Да брось ты! • И я, кстати, знаю, в чем их секрет. • В чем?- встрепенулся Мауро. • Однажды в Париже я заводил машину и вдруг мне показалось,что у меня отнялись руки. Трогаю пальцами ладони - ничего не чувствую. Шуганулся я, надо сказать, прилично. Рассматриваю руки - вроде, все в порядке. И тут меня осенило: это из-за парижской воды! От нее кожа становится шелковой: ты ее практически не чувствуешь. Так что секрет французской парфюмерии - в воде. Французы вообще могли бы разливать воду из-под крана… • А-а!- усмехнувшись, перебивает меня итальянец.- Так вот почему она у них называется “туалетная” ! Мы подъезжаем к тоннелю, за которым вскоре кончается Романья. • Вот здесь надо стену поставить,- говорит Мауро-. Отделить Италию от не - Италии. Вон, смотрите, что кругом ! Именно в этих местах проходит лингвистический раздел полуострова, невидимая линия, которая наискосок тянется от находящегося на западном побережье города Ла Специя до стоящего на восточном побережье Римини. По одну ее сторону остаются диалекты западной группы, по другую – восточной: прибегая к словам Бальдассаре Кастильоне, можно сказать, что как реки, берущие начало на вершинах Апеннин, разделяются и стекаются в два моря, так же разделились и эти языки. Эта линия соответствует древнейшей этногеографической границе, разбивающей полуостров на две части: ту, что сориентирована на заальпийский мир, и ту, которая открыта миру греческому. Мауро этого несомненно не знает. Он это чувствует: изменение культуры для него - как температурный скачок. Действительно, даже славянин может уловить некоторое небрежение в ведении жизни за тоннелем: заправки здесь не имеют северного лоска, в барах грязновато, бармены и бензинщики работают вяло, с прохладцей. Словом, в местной жизни не чувствуется деловой собранности, инициативности и готовности к новому экономическому рывку, которые присущи северу страны . «Итальянцев здесь нельзя узнать,- писал о юге Италии Гоголь,- нужно прибегать к палке, -хуже, чем у нас на Руси». Однажды, при разговоре с начальником полиции одного городка на юге Италии, юге, с которым Мауро идентифицируют все территории от выезда из тоннеля до мыса сапога, я услышал такое мнение: “ У нас, на юге, бизнес - это то, что может дать деньги сразу же, почти на месте. Мероприятия, растянутые во времени, те, которые нужно планировать,- здесь кажутся сказкой”. “Работать?- говорят южане.- Присядь- пройдет”. • Да, Италия закончилась,- не унимается Мауро. • Если уж на то пошло, она только начинается,- возражаю я. • Как это? - Италией первоначально был назван юг полуострова. Точнее Кампания, где твой любимый Неаполь, и Лукания. И места, по которым мы сейчас проезжаем, поскольку они ближе к нему, чем подразумеваемая тобой Реджо Эмилия, “географически” имеют больше прав претендовать на это название. • Нет, Италия это Реджо Эмилия и север. • Ну тогда ты житель страны рогатого скота или рогатая скотина. • Чего? • Правда. • Сдурел? “Италия” в переводе с древнегреческого - “страна рогатого скота”. Соответственно итальянцы… Ну здесь выбирай сам! Мне особо почетным не кажется ни первый, ни второй вариант. С “Помпили” я познакомился в 1991 году, когда размещал в Италии заказы для одной дальневосточной фирмы. Прилавки российских магазинов тогда были пусты. И многие наши бизнесмены, которым удавалось вырваться на европейские просторы, нередко хотели подчинить многовековые законы эстетики скудности собственного бюджета. Тогда, в 1991, в шоу-руме фирмы “Помпили” среди множества превосходных моделей обуви я заметил сиротливо стоящий в углу женский башмак - утюг, по сравнению с которым сапог-чулок на иссушенной ноге алкоголички показался бы истинным шедевром. • ??? • Образец по заказу ваших соотечественников,- ответили мне. • Но как такое можно сделать? • Можно, если, следуя воле клиента, работаешь с самым дешевым материалом, по самой простой технологии и забываешь слово “красиво”. Я повнимательнее рассмотрел тогда уродца и вдруг отчетливо понял, что для моей родины он вполне годится: нельзя требовать эстетической разборчивости и ясных представлений о красоте от людей, живущих в стране, в которой в XIX веке только начался переход от прекрасного канона к личному поиску… Сейчас здесь красиво все. Итальянцы в принципе не умеют делать несимпатичные вещи: в стране, где более 80% сырья составляет статьи импорта и природа щедра лишь на живописность и разнообразность пейзажей, основной статьей экспорта является фантазия. Нельзя создавать неизящный продукт из недешево достающихся материалов. Принцип Италии - “страны обработчицы”, распространяющийся в ней на все проявления жизни, - приглядность и тщательность формы. Италия не имеет права позволить себе роскошь небрежности и вялости мысли, свойственную России, убогость и многие беды которой, как порой может показаться, - и от ее природных богатств... - Да,- говорит мне Мауро, поглаживая черный лакированный ботинок, - наша обувь - непревзойденна. Мне вспоминается ироничное замечание одного итальянского журналиста по поводу модных в свое время итальянских башмаков: “Неважно, что модель эта придумана для пустыни, лишь бы она выдержала асфальт”. Замечание, хорошо отражающее суть итальянской цивилизации, которая, в отличие от цивилизаций юных, не претендует ни на вечность, ни на долговечность, из поколения в поколение передавая память о том, что «часы идут, и смерть близка», и лишь непрестанно обновляет радующими чувства хрупкими украшениями искусственную среду, в которой протекает жизнь - этот тяжелый и постоянно вызывающий у человека потребность в утешении биологический процесс. И я отвечаю: - По дизайну - да. А в целом, с учетом носкости, непревзойденна английская обувь. Хотя разработку моделей англичанам делают итальянцы. - Если честно,- Мауро почесывает затылок,- то так оно и есть. - Ну если у нас сейчас миг честности,- тормошу я своего друга,- скажи мне: сколько по-твоему проездила бы “феррари”, если бы ей пользовались каждый день. - Думаю, не долго. “Феррари” - это же в первую очередь имя... Галя и Тенгиз придирчиво рассматривают обувь. Женя ходит за ними следом и записывает номера рекомендованных ими моделей. Потом менеджер составляет заказ, и довольный своим обувным дебютом Женя пытается завести с ним разговор об эксклюзивных правах на продукцию “Помпили”. Прыткость новоиспеченного обувщика встречает разумное предложение “ отложить разговор на будущее”. Правда, ему обещают выдать рекламные плакаты и статуэтку- символ фирмы - торчащие из запененной ванной женские ноги. • О`кей!- соглашается Женя. • Через месяц ваш заказ будет готов,- говорит менеджер,- вместе с обувью все и положим. Галю же, привыкшую к рыночной торговле, начинает томить тоска по быстрому навару. • Спроси у него,- просит она меня,- нет ли у них чего-нибудь готового. Готового ничего не оказывается, зато менеджер дает нам телефон своего знакомого торговца - Антонио, у которого “всего навалом”. • Так ты что,- спрашивает Женя, обращаясь к Гале,- не будешь деньгами в заказе участвовать? • Ты знаешь, я подумала: а чего их мариновать… • Ладно. Обшарпанный магазинчик Антонио стоит на обочине сельской дороги. Но людно в нем по-городскому. Облезлые стены помещения ясно говорят о том, что хозяин его, поймав счастливый момент, во всей полноте переживает его и не хочет думать о будущем. Наши шопницы, под пристальными взглядами своих персональных итальянцев - вожатых, роются на многоярусных стеллажах с обувью и, отобрав нужный товар, выстраивают около себя башни из картонных коробок. • Антонио!- обиженно восклицает одна из них.- Мне не хватило “Чезаре Пачотти”.- На глазах девушки - слезы. • Ничего-ничего! Сейчас еще подвезут! - ободряет ее продавец. • Антонио,- доносится из другого конца лавки,- а это сколько стоит?- Женщина поднимает в руке на манер бизмена пару красных туфель. • Сто долларов,- отвечает Антонио по-русски настолько безукоризненно, что если бы его услышал профессор Розенталь,он не стал бы сокрушаться по поводу того, что московский диалект исчезает. Галя и Тенгиз погружены в выбор: тщательно проверяют швы, рисуют в воздухе пальцем форму мыса, какую им хотелось бы видеть у той или иной модели и т.д. Мауро тем временем заводит разговор с одним из чичероне: • Хлопотное, как я погляжу, это дело. • С такими клиентами - да,- отвечает маэстро пыльных круизов.- Они не хотят заказывать на фабрике. Им нужно готовое,чтоб сразу же торговать на рынке. Да и берут в основном немного: по несколько пар. Правда, требуют при этом, чтобы был размерный ряд. А откуда ему, размерному ряду-то, взяться-то, когда вон Антонио сам где попало урывает?! Но все равно это выгодно. • Конечно!- соглашается Мауро.- Цены-то какие! • Выгодно-выгодно!- резюмирует чичероне и отходит в сторону. Действительно выгодно: оборот в затрапезном магазинчике за полтора часа составил около 40 000 долларов.Такую сумму во времена оные владелец не чаял обернуть и за год. Галя с Тенгизом подтаскивают коробки с обувью к кассе. Антонио их пересчитывает, называет сумму и, принимая деньги - 7000 долларов, - спрашивает у меня: • Когда они снова приедут? • Когда мы их привезем! • Сильно сказано! - стоящий рядом с Антонио неаполитанец бросает на меня одобрительный взгляд: мои слова отвечают традиции итальянских острот. “ Каждый народ, - пишет итальянский историк Уго Энрико Паоли,- раскрывает себя в иронии и остроумии; не-француз может уловить“esprit fransais”, но никогда не овладеет им; классика Аристофана вне Афин непонятна; сугубо римский и дух острословия Рима. В римской остроте есть нечто точное и окончательное, почти лапидарное, что не встречается больше нигде; ей свойственны четкое выделение мотива высмеивания и ясность формулировки, которой способствует сам характер языка... ; присуще ей и некое вероломство, человеческое, разумеется, кое чудесным образом обеспечивает ей вечную молодость”. Мы помогаем ребятам загрузить товар в машину. • Жалко,- говорит Галя,что “Балдиннини” у них нет. У нас очень хорошо идет. • Балдиннини? Кто такой Балдиннини?- недоумевает Мауро.- Никогда не слышал?- И обращаясь ко мне: • А ты знаешь? • Нет! • Балдиннини! Проходимец какой-нибудь! – с возмущением заявляет Мауро, ничтоже сумняше относя “Балдиннини” к тем фирмам ,что с появлением русских в Италии возникли на пепле разорившихся фабрик, и раскручиваясь в складчину с себе подобными на выставках в московском Центре Международной торговли, предстают на российских рынках как авангард европейской моды. Мы отправляемся в Риччоне- прошвырнуться по симпатичному городку и заодно поужинать. А Галя и Тенгиз спешно уезжают в Римини, чтобы “скотчевать” свои коробки: таким глаголом, образованным от слова “скотч”, шопники определяют действие, состоящее в скреплении, для вящей безопасности, коробок с товаром клейкой лентой. Это слово вошло и в язык жителей Римини: забавно слышать, как старательно выговаривают они не свойственное итальянскому языку сочетание звуков “Т” и”Ч”,чтобы введенный русскими неологизм”скотчаре” не был похож на привычный им глагол “скоччаре”, имеющий по иронии судьбы значение противоположное: “бить”, “разбивать”. Этот, казус вполне бы мог претендовать на то, чтобы, с некоторыми оговорками, стать филологической иллюстрацией различия наших цивилизаций и их возраста. Он напоминает о карнавале и масленнице - праздниках, которые как никакие другие характеризуют психологию и историю развития народа, поскольку их суть - временное осуществление людьми того, что для них невозможного в повседневности: у итальянцев, уже не отягощенных личной несвободой и грызущихся между собой каждый день, карнавал это объединение, своего рода склеивание в равенстве, у русских же, еще склеенных в повседневности рабством в некий однородный брикет, масленица - это, наоборот, выплеск индивидуальной удали, разгул, битье, мордобой. Словом, там, где итальянцы уже склеивают, мы еще бьем, а там, где уже бьют – еще склеиваем... Вот уж, действительно, когда по праву можно сказать: русские – трагическая версия итальянцев, а итальянцы – комическая версия русских… Рестораны в центре закрыты: четверг. Мы стоим на виа Чиккарини, не зная, куда податься. К нам приближается высокий пожилой мужчина с густой седой шевелюрой. • Эй, любезный,- окликает его Мауро.- Вы, я вижу, капитан…- И не дождавшись ответа на свое предположение, продолжает:- Где бы нам перекусить? • Так…- Седовласый в раздумье сжимает пальцами подбородок.- Можно на станции, но там неважнецки кормят… Можно пройти метров 100 вперед, повернуть направо, а потом…- И он, подобно одесситу из известного анекдота, начинает подробно объяснять, где расположены все работающие в этот день точки общепита, кляня их все на чем свет стоит, и заканчивает: • Лучше всего в порту. Там замечательный ресторан. Правда, по сто тысяч где-то на человека выйдет… • По сто тысяч!- восклицает Мауро. Он слегка приседает, раскидывает в сторону руки, как удивленный пингвин - крылья, и голосом, в котором слышится призыв к корпоративной солидарности, заявляет: -Но мы же - моряки! • Чем могу…- откланивается седовласый, и мы проходим метров 100 вперед, поворачиваем направо, а потом… При выходе из ресторана нам в глаза бросается светящаяся вывеска специализированного магазина “Балдиннини”. Мауро справляется у продавщице о фирме и выясняет, что “Балдиннини” - ветеран обувного дела, а ее продукция весьма дорогая. • Оказывается, это известная птица!- говорит он, выходя из магазина.- Что ж, ладно! Найдем им и где “Балдиннини” можно по сходной цене взять. В гостиничном баре Мауро подсаживается к одному из чичероне и в завязавшейся беседе, как бы невзначай, задает ему вопрос: • А ты не знаешь, где можно взять по нормальным ценам “Балдиннини”? • Кто это такой? -удивленно восклицает его собеседник. • Как?! Ты не знаешь “Балдиннини”?! “Балдиннини”?! Да это же известнейшая фирма! “Балдиннини”! Ты что?! Ну ты даешь! - Меняются декорации - меняется текст: таков закон искусства, которым и является вся итальянская жизнь. Места глубоким убеждениям нет, все построено на лицедействе. Если у других замечаешь ошибки, которые сам уже преодолел, - чем не повод, чтобы возвыситься? Главное выказать себя, быть протагонистом. Переметчивость, а точнее флюгерность одна из главных черт итальянского характера, которую определяет основной принцип бытия Италии: приукрашивание действительности, замена реальности утешающей иллюзорностью. Называясь словом “voltagabbana”, составленным из глагола “voltare” - поворачивать, выворачивать- и существительного “gabbana”, обозначающего широкую длинную накидку и образованного в свою очередь от арабского слова “qaba” - мужская туника, это качество с древности регулирует поведение обитателей Апеннинского полуострова. Вспоминается фрагмент из “ Гражданских войн” Аппиана: “Во главе этих людей был сам консул Долабелла. Вчера еще он спешил утверждать, что он принимал участие в заговоре против Цезаря, теперь же резко переменился: накидывался с бранью на многих, спрашивая, не хотят ли они, желая оказать почести убийцам, обесчестить свое начальство, лишь бы придать лучший предлог для спасения убийц”. Мрачным символом этого национального качества стал и эпизод Второй мировой войны, когда, после капитуляции фашистской Италии, из бывших воинов дуче был составлен Итальянский Корпус Освобождения, которому английское командование передало обмундирование с солдат, убитых незадолго до этого сами же итальянцами, и те были вынуждены носить униформу, продырявленную собственными пулями. В баре становится шумно: освободившись от тюков и коробок, его заполняют российские шопники. • Ну что, хлебнем чего-нибудь?- говорит белобрысый парень в спортивном костюме своему приятелю. • А то! • А как ему сказать?- кивает тренировочный костюм на бармена. • Да хуль говорить! Ткни пальцем в бутылку! И все! Какие дела-то?! Вскоре, отскотчевавшись, к нам присоединяются Галя и Тенгиз. • Слушай,- обращается Тенгиз к Жене,- я бы тоже хотел в твое дело войти. Конечно, дешево я себя не продам… Но можем поговорить. • А что ты, собственно, предлагаешь?- говорит Женя.- Ребята вот помогают организовать дело. Галя у нас, вот… в консультанты перешла. Я даю деньги. А ты что можешь дать? • Денег я конечно не дам! • А что же тогда? • Свои мозги! В холле гостиницы, на диванах, благоухая разномастными парфюмерными ароматами, сидит группа итальянцев- вожатых и наши девки из турагенств. • Послушай,- обращается плотный чичероне с седой львиной гривой на голове к худенькой туроперейторше,- помоги мне! • Чем же? • Видишь вон ту девушку?.- Он взмахом ладони показывает на стоящую поодаль блондинку.- Я целую неделю к ней присматриваюсь. Очень уж она мне понравилась. Завтра она улетает. • Ну и что ? Мне бы ее на машине просто прокатить ,музыку вместе с ней послушать. Объясни ей, а?А то она по-итальянски не говорит. Турооперейторша подходит к девушке, разговаривает с ней, и через несколько минут они обе возвращаются к компании. • Поезжайте. Напевая, львинонгривый распахивает перед блондинкой дверцу “мерседеса”, стоящего напротив входа в гостиницу, садиться за руль- и машина с лихой пробуксовкой уносится прочь. Через некоторое время блондинка вновь появляется в гостиничном холле… Вся зареванная. Что случилось? Что он тебе сделал? - Обступают ее с вопросами наши девчонки. • Да он поставил музыку из “Титаника”,а я как ее услышу, сразу же плачу почему-то... В этот момент в гостиницу входит львиногривый. По его щекам тоже текут слезы. • Ну а с тобой что?- спрашивают его коллеги. • Да она влюбилась в меня, а завтра ей улетать, вот она и заплакала. Ну и меня прошибло… Я ведь тоже влюбился в нее и мне тоже не хочется с ней расставаться…- Он достает из кармана платок и, звучно высморкавшись, вытирает слезы. “ Итальянцы,- писал в начале XX века немецкий писатель Герман Гессе, -когда не заняты делами, с необычайной легкостью поддаются порыву чувств; их жизненность и изменчивость столь естественны, что мы, северяне, по сравнению с ними, просто марионетки”. По части умения пустить слезу итальянцы в Европе бесспорные лидеры. Согласно, проведенному статистическому исследованию, за ними следуют испанцы, венгры, голландцы и французы; практически не возможно вышибить слезу у англичан (могут всплакнуть, говорят о них, лишь когда у них подохнет лошадь), трудно прослезить немцев. Но в Италии слезы легко текут не только на досуге: здесь они могут стать и символом социального движения , и оружием в политической борьбе. Так, например, в ХV веке во Флоренции «плаксами» называли сторонников Савонаролы, которые боролись против светской роскоши и призывали людей к раскаянию; а после первой мировой войны на мирной конференции в Париже , отстаивая права Италии на территории Хорватии и Далмации , использовал слезы в качестве аргумента глава итальянской делегации Витторио Эмануэле Орландо,что` президент Жорж Клемансо, страдавший заболеванием простаты, прокомментировал словами: “Если б я мог так отливать, как он рыдает!” Около стойки гостиничного бара, размахивая газетой, какой-то лысеющий тип призывает бармена в свидетели: • Ну ты только посмотри, что пишут! Миллион долларов запросил за сезон! Речь идет о каком-то футболисте далеко не экстра-класса. Да это мы виноваты,- говорит бармен,- сами их избаловали: платим за то, что однажды человек на тридцать секунд приковывает наше внимание, больше никто, как я слышал, не держит, и становится героем... А потом, чтобы посмотреть на таких героев, мы забиваем под завязку стадионы, фанатеем, орем… Так что они просто используют ситуацию… • Да он еще молод! Куда ему столько денег! Он же не знает, что с ними делать! • Сейчас деньги - самое главное… • И за ними никто ничего не видит. Вот ты - считаешь себя бедным? • Нет,- отвечает бармен. • А ты?- лысеющий обращается ко мне. • Да нет. • Ну зачем же людям столько денег? Что же они их так хапают? Почему? • Да потому что они правят миром,- как само собой разумеющееся произносит бармен. - Деньги не могут править миром,- откликается на его заявление сидящий на диване старик. - Их придумали люди, и они не закон. Здесь другое. Иногда кажется, что при борьбе людей за деньги вырабатывается какая-то энергия, необходимая высшим субстанциям. Вдумайтесь: “золотым веком” мы называем те времена, когда люди еще не знали золота… - А может быть, - вступаю в разговор я,- деньги это реальный накопитель жизненной энергии, и формальность их - второстепенна … Может быть человек просто не осознает, что в том и состоит их «задача», чтобы, кочуя из рук в руки, собирать эту энергию, забирать ее у людей, подобно магниту, концентрировать, а затем - передавать. Возможно, с этим связан и обычай не давать деньги из рук в руки , а класть их рядом с тем, кому их нужно вручить... Правда, интересно, кому деньги передают снятую энергию? • Как кому?!- оживляется старик.- Тем же высшим субстанциям! • Могу поспорить, вы не итальянец,- говорю я ему. • Верно, я - чех. Но всю жизнь прожил здесь. А как вы это поняли? • Вы отрываетесь от земного и пытаетесь проникнуть в суть... И, по-моему, правы: так жить - интереснее. Мне тоже хочется в этом разобраться. • Ну и что вы думаете? • Вся эта «денежно-энергетическая история»,как мне кажется, оформилась , когда Моисей ушел на гору Синай за скрижалями Завета, а те из ожидавших его, кто были нетерпеливы, вылили себе из украшений золотого тельца. Многие из них отреклись от золотого божка с возвращением Моисея. Но часть осталась ему верна. Их потомки, уже ясно сознавая ничтожность золота, не веря в него сами, стали использовать его как средство совращения человечества. Под это была подведена теория, извращающая учение Моисея, теория, где понятие Бог подменили понятием дьявол, ибо, сказали они, не может быть Богом тот, кто скрывает знание. В качестве подкрепляющего аргумента в этом отношении нередко используется тот факт, что слово «Люцифер» буквально означает « несущий свет»… Правда, при этом забывают о том, что человек уже был однажды наделен Богом полным знанием, знанием Вселенским, и о том, что из этого вышло… Знание же, которое предагает Люцифер, хорошо отражает традиция сатанистов читать наоборот «Pater noster»: это своего рода символ стремления человека к управлению энергией путем цивилизации – напролом, вверх, вперед во что бы то ни стало, а не вниз, назад, к обретению утраченной в прошлом духовно-нравственной воли, единственному, что позволяло ему быть действительно подобным Богу и безопасно повелевать энергией... Словом, по-моему, все шло примерно по такому сценарию… Хотя вероятно « Ветхий завет» переносит в библейское время события более раннего периода, интерпретируя их в национальном ключе... • А вы когда-нибудь по-настоящему обращали внимание на знак доллара?- спрашивает старик. • Конечно,- говорю я.- По иронии судьбы дизайн-проект современного доллара предложил мой соотечественник - русский эмигрант Сергей Макроновский… • А что его рассматривать?! - перебивает меня бармен.- Главное, чтобы купюры не фальшивые были, а это я и на ощупь могу определить. • Не сомневаюсь,-Старик улыбается.- Ведь зомбируют не так, как это показывают в фильмах, а гораздо проще: привычкой. А знак доллара - это стоящий змей. • Какая чушь!- бармен ударяет ладонями по стойке. • Сейчас я вам кое-что прочту,- говорю я и вытаскиваю из сумки захваченную в дорогу книгу.- Слушайте: “Перед нами план, в котором стратегически изложена линия, от которой нам отступать нельзя без риска видеть разрушение многовековых работ. Торжество нашей системы, части механизма которой можно располагать разно, смотря по темпераменту народов встречаемых нами по пути, не может иметь успеха, если практическое его применение не будет основываться на итогах прошлого в связи с настоящим. 1.Нам необходимо подорвать веру, вырвать из умов гоев самый принцип Божества и Духа и заменить все арифметическими расчетами и материальными потребностями. Чтобы умы гоев не успевали думать и замечать, надо их отвлечь на промышленность и торговлю. Таким образом все нации будут искать своей материальной выгоды и, в борьбе за нее, не заметят своего общего врага. Но для того, чтобы свобода окончательно разложила и разорила гоевские общества, надо промышленность поставить на спекулятивную почву:это послужит к тому, что отнятое промышленностью от земли не удержится в руках и перейдет к спекуляции, то есть в наши кассы. Напряженная борьба за превосходство, толчки в экономической жизни создадут, да и создали уже, разочарованные, холодные и бессердечные общества. Эти общества получат полное отвращение к высшей политике и религии. Руководителем их будет только расчет, т.е. золото, к которому они будут иметь настоящий культ, за те материальные наслаждения, которые оно может дать. Тогда- то не для служения добру, даже не ради богатства, а из одной только ненависти к привилегированным, низшие классы гоев пойдут за нами против наших конкурентов на власть интеллигентов -гоев. 2.Все в сущности будет разрешено вопросом цифр. 3.Все колеса государственных механизмов ходят воздействием двигателя, находящегося в наших руках, а двигатель этот - золото. Измышленная нашими мудрецами наука политической экономии давно указывает царский престиж за капиталом. Капитал, для действий без стеснений, должен добиться свободы для монополии промышленности и торговли, что уже и приводится в исполнение незримой рукой во всех частях света. 4.Надо усиленно покровительствовать торговле и промышленности, а главное,- спекуляции, роль которой заключается в противовесе промышленности: без спекуляции промышленность умножит частные капиталы и послужит к поднятию земледелия, освободив землю от задолженности, установленной ссудами земельных банков. Надо, чтобы промышленность высосала из земли и руки, и капиталы и, через спекуляцию передала бы в наши руки все мировые деньги, и тем самым выбросила бы всех гоев в ряды пролетариев. Тогда гои преклонятся перед нами, чтобы только получить право на существование. Для разорения гоевской промышленности мы пустим в подмогу спекуляции развитую нами среди гоев сильную потребность в роскоши, всепоглощающей роскоши. 5.Мы одурачили, одурманили и развратили гоевскую молодежь посредством воспитания в заведомо для нас ложных, но нами внушенных, принципах и теориях. В странах, называемых передовыми, мы создали безумную, грязную, отвратительную литературу. Еще в древние времена мы среди народа впервые крикнули слова: “свобода, равенство, братство”, слова, столь много раз, повторенные с тех пор бессознательными попугаями, отовсюду налетевшими на эти приманки, с которыми они унесли благосостояние мира, истинную свободу личности, прежде так огражденную от давления толпы. Якобы умные, интеллигентные гои не разобрались в отвлеченности произнесенных слов, не заметили противоречия их значения и соответствия их между собой… 6.Интеллигенты гоев будут кичится знаниями и, без логической их проверки, проведут в действие все почерпнутые из науки сведения, скомбинированные нашими агентами с целью воспитания умов в нужном для нас направлении. Гои не ведают ничего, даже непосредственного результата: они задаются, обыкновенно, минутным расчетом удовлетворения самолюбия в исполнении задуманного, не замечая даже того, что самый замысел не принадлежал их инициативе, а нашему наведению на мысль. Наши специалисты черпали для управления нужные сведения из опытов истории, из наблюдения над каждым текущим моментом. Гои же не руководятся практикой беспристрастных исторических наблюдений, а теоретической рутиной, без всякого критического отношения к ее результатам. Поэтому нам нечего с ними считаться - пусть себе до времени веселятся, или живут надеждами на новые увеселения, или воспоминаниями о пережитых. Пусть для них играет главнейшую роль то, что мы внушили им признавать за веления науки (теории). Для этой цели мы постоянно, путем нашей прессы, возбуждаем слепое доверие к ним. Эта их психология значительно облегчает нам задачу их направления. Эти тигры по виду имеют бараньи души, а в головах их ходит сквозной ветер. В этой разнице способности мышления между гоями и нашими можно ясно узреть печать избранничества и человечности, в отличие от инстинктивного, животного ума гоев. Они зрят, но не предвидят и не изобретают (разве только материальные вещи). Из этого ясно, что сама природа предназначила нам руководить и править миром. 7.Мы будем еще направлять умы на всякие измышления фантастических теорий, новых и якобы прогрессивных: ведь мы с полным успехом вскружили прогрессом безмозглые гоевские головы и нет среди гоев ума, который бы увидел, что под этим словом кроется отвлечение от истины во всех случаях, где дело не касается материальных изобретений, ибо истина одна, в ней нет места прогрессу. Прогресс, как ложная идея,служит к затмению истины, чтобы никто ее не знал, кроме нас, Божьих избранников, хранителей ее. 8.Чтобы взять общественное мнение в руки, надо его поставить в недоумение, высказывая с разных сторон столько противоречивых мнений и до тех пор, пока гои не поймут, что лучше всего не иметь никакого мнения в вопросах политики, которых обществу не дано ведать, потому что ведает их лишь тот, кто руководит обществом.- Это первая тайна. Вторая тайна, потребная для успеха управления, заключается в том, чтобы настолько размножить народные недостатки - привычки, страсти, правила общежития, чтобы никто в этом хаосе не мог разобраться, и люди вследствие этого перестали бы понимать друг друга. Эта мера нам еще послужит к тому, чтобы посеять раздор во всех партиях, разобщить все коллективные силы, которые еще не хотят нам покориться, обескуражить всякую личную инициативу, могущую сколько-нибудь мешать нашему делу. Нет ничего опаснее личной инициативы: если она гениальна, она может сделать более того, что могут сделать миллионы людей, среди которых мы посеяли раздор. Мы убедили, что прогресс приведет всех гоев к царству разума. Наш деспотизм и будет таковым, ибо он сумеет разумными строгостями замирить все волнения, вытравить либерализм из всех учреждений. Когда народ увидел, что ему во имя свободы делают всякие уступки и послабления, он вообразил себе, что он владыка и ринулся во власть, но, конечно, как и всякий слепец, наткнулся на массу препятствий; бросился искать руководителя, не догадался вернуться к прежнему и сложил свои полномочия у наших ног. Вспомните французскую революцию, которой мы дали имя “великой”: тайны ее подготовления нам хорошо известны, ибо она вся - дело наших рук. С тех пор мы водим народ от одного разочарования к другому для того, чтобы он и от нас отказался в пользу того Царя-деспота Сионской крови, которого мы готовим миру. 9.Когда мы воцаримся, нам не желательно будет существование другой религии, кроме нашей о едином боге, с которым наша судьба связана нашим избранничеством и которым та же наша судьба объединена с судьбами мира. Поэтому мы должны разрушить всякие верования. Если от этого родятся современные атеисты, то, как переходная ступень, это не помешает нашим видам … 10.Наши философы будут обсуждать все недостатки гоевских верований, но никто никогда не станет обсуждать нашу веру с ее истинной точки зрения, так как ее никто основательно не узнает, кроме наших, которые никогда не посмеют выдать ее тайны. 11.Пророками нам сказано, что мы избраны Самим Богом на царство над всею землею. Бог наградил нас гением, чтобы мы могли справиться со своею задачей. 12.Бог даровал нам, своему избранному народу, рассеяние, и в этой кажущейся для всех слабости нашей и сказалась вся наша сила, которая теперь привела нас к порогу всемирного владычества. 13.Чтобы побудить властолюбцев к злоупотреблению властью, мы противопоставили друг другу все силы, развив их либеральные тенденции к независимости. Мы в этом направлении возбудили всякую предприимчивость, мы вооружили все партии, мы поставили власть мишенью для всех амбиций. Из государств мы сделали арены, на которых разыгрываются смуты…Еще немного, и беспорядки, банкротства появятся всюду… Остается небольшое пространство, и весь пройденный нами путь готов уже сомкнуть свой цикл Символического Змия, каковым мы изображаем наш народ. Когда этот круг сомкнется, все Европейские Государства будут им замкнуты, как крепкими тисками. 14.Создав всеми доступными нам подпольными путями с помощью золота, которое все в наших руках ,общий экономический кризис, мы бросим на улицу целые толпы рабочих одновременно во всех странах Европы. Эти толпы с наслаждением бросятся проливать кровь тех, кому они, в простоте своего неведения, завидуют с детства, и чьи имущества им можно будет тогда грабить. Нуждою и происходящею от нее завистливой ненавистью мы двигаем толпами и их руками стираем тех, кто нам мешает на пути. 15.Скоро мы начнем учреждать громадные монополии - резервуары колоссальных богатств, от которых будут зависеть даже крупные гоевские состояния настолько, что они потонут вместе с кредитом государств на другой день после политической катастрофы. Истощается ли государство в собственных конвульсиях, или же внутренние распри отдают его во власть внешним врагам, во всяком случае, оно может считаться безвозвратно погибшим: оно в нашей власти. Деспотизм капитала, который весь в наших руках, протягивает ему соломинку, за которую государству приходится держаться поневоле, в противном случае оно катится в пропасть. 16. Мы заинтересованы в вырождении гоев. Гои - баранье стадо, а мы для них волки. А вы знаете, что бывает, когда в овчарню забираются волки?...” • Что это?- спрашивает «размахивавший газетой».- Похоже на нашу жизнь. • Выдержки из “Протоколов собраний Сионских мудрецов”. Очень известная вещь. Некоторые утверждают, что это переработанный памфлет на Наполеона . Как бы то ни было, напечатано это почти сто лет тому назад, а сегодня все это мы имеем в действительности. Мы имеем самое страшное – «деспотизм капитала, изливающийся из огромного резервуара -Всемирного Банка». Создана чудовищная наука- прикладная этнология, методы которой позволяют легко расправиться с тем, что принято называть “национальной основой”… - Бог бы с ней, этой национальной основой,- говорит старик,- если бы взамен человек мог обрести «основу планетарную». Но ведь в результате получается, что он лишь теряет… Вы думаете организация всех этих шоп-туров не инспирированное мероприятие? Вся эта коммерция внешне вроде бы благоприятна: ваши коммерсанты не платят в России, насколько я знаю, никаких таможенных пошлин, оплачивают лишь вес груза… Да и проходит она на территории старушки Европы. Две страны помогают друг другу. Все мило и чинно. А на самом деле за этим кроется целенаправленное уничтожение остатков вашей промышленности и науки и закабаление кредитами . Ведь торговать куда проще, чем производить и думать. А особенно если производить и думать приходится впроголодь. • Значит, рано или поздно удавят всех?-спрашивает «размахивавший газетой». • Мир , может быть, измениться,- говорю я,- когда в торгующем у стены докторе наук или старушке протягивающей руку на паперти, люди смогут различить, как в малом великое, - извечную борьбу двух религий, перекресток войны добра и зла. Наверно, тогда мои молодые бритоголовые соотечественники перестанут, целуя крест, отправляться на убийства во имя подсунутых им “понятий”. - Знаете почему это все происходит?- говорит старик.- Случилось самое страшное: люди разучились удивляться жизни. Все из вас наверное хоть раз в детстве пытались представить бесконечность.... - Конечно,- говорит «размахивавший газетой».- Ты - один. Нет ни звезд, ни планет, вокруг только воздух. И ты мысленно улетаешь в пустую высь - и чем дальше, тем страшнее. Волосы начинали шевелиться... - Еще недавно примерно такой бесконечность представлялась большинству людей. А знаете, что мне недавно сказала внучка, когда я спросил ее о бесконечности? Это, говорит, когда на земле все есть, а подать - некому... Обратите внимание на глаза современных детей в тот момент, когда они получают отказ на какую-нибудь свою прихоть: в них есть что-то неземное, страшное, заметна готовность ответить жестокостью. В американских фильмах такой взгляд у инопланетных детей-убийц... В баре кроме нас никого нет. Тишина. Неожиданно ее нарушает доносящийся с улицы гулкий стон металла: в соседнем “Макдоналдсе” сваливают в контейнер объедки. • Значит, уже двенадцать, - встряхнув головой, говорит бармен .- Уже вряд ли кто придет.- И он начинает наводить порядок за стойкой. Где-то внизу остается Рубикон. Мы улетаем. Я сижу в самом хвосте самолета. На фоне густого урчания мотора - ватные хлопки туалетных дверей. На свободное рядом со мной место то и дело кто-нибудь присаживается покурить. • Можно?- по-итальянски спрашивает улыбающийся мужик лет 50. • Пожалуйста! Он закуривает сигарету и, выпустив дым, со свойственной всем итальянцам непринужденностью, заводит разговор: • Домой? • Да. Через пять минут я узнаю, что он экономист и уже два года работает в одном из сибирских городов . • Странная у вас страна!- со вздохом говорит он. • Как говорят у нас, на то она и страна, чтобы быть странной. А вы почему так считаете? • Я подготовил проект, который на 3 миллиона долларов дешевле, чем, аналогичный, уже реализованный во Владивостоке. Представляю. А мне говорят: “ Все хорошо, но не пойдет…” Спрашиваю: почему? И мне прямым текстом: “ Вы взятку не просчитали.” Вот летал в Италию переделывать. • Но взятки у нас, как впрочем и у вас, - национальное... • Не знал! “ В приказах нельзя начинать дела,- писал в XVIII веке в своем дневнике секретарь Императорского посольства в Московии, немец Иохан Георг Корб,- пока не приобретешь себе золотом и серебром благоволение Дьяков и Писарей. Эти люди гораздо жаднее гарпий и до того нравы их испорчены, что обыкновенно никто не может вырвать из их рук следуемого себе годового жалованья до тех пор, пока не вызовет расположения со стороны всех служащих в Приказе, от Дьяка до последнего Писаря, пожертвовав в их пользу известное количество денег из своего жалованья. Кто вчиняет иск, не закупив в пользу свою свидетелей и не снискав золотом расположения Дьяков и Писарей, тот начинает дело, которое не предвещает ничего доброго: он станет жертвою неправосудия, и несправедливость продажного суда легко сделает белое черным и черное белым”. • Да, но взятка взятке рознь! - говорит итальянец. • Вот это действительно ново! Есть взятки по сути - благие: они приносят пользу в государственным масштабе. • То есть? Я имею ввиду ситуацию, когда размер взятки и моральный ущерб, наносимый ею престижу государства, несоизмеримо меньшие, чем приносимые ею экономические и социальные выгоды для страны в целом. • Например? Когда, например, взятка дается за разрешение на строительство предприятий, которые впоследствии обеспечат людей рабочими местами… Но в России еще об этом говорить рано. Вы еще не осознали истинного смысла слова “безработица”.