ДЕТИ ЯНУСА (книга вторая, часть шестая) Вскоре Большой Чечен попросил меня об услуге: • Cлушай, - сказал он,- мой партнер из Казахстана хочет в Италию съездить. Может, ты полетишь туда пораньше, а потом встретишь его, поводишь , покажешь, что к чему… Ну он сам тебе скажет ,чего хочет… Разберетесь там…Помоги. Хожу по миланскому аэропорту «Линате», гадая, как выглядит Сабит. Казах лет пятидесяти. Я его никогда не видел. Большой Чечен не смог толком описать его. Да и легко ли вообще точно описать внешность человека из «той» части земного шара? Для этого, вероятно, нужно быть незаурядным поэтом. Рассказывают, что после того, как в Бухаресте образовалась китайская колония, начальник городской полиции чуть не сошел с ума: ему стало казаться, что китайцы над ним издеваются - и по повесткам, посланным в колонию разным людям, в управление присылают одного и того же человека. Единственная, как сказал Большой Чечен, примета , по которой я должен узнать Сабита наверняка,- видеокамера. Хороший опознавательный знак! А если он положит ее в чемодан? Будем надеяться, что одним рейсом итальянской авиакомпании не прилетят сразу несколько казахов, утешал я себя, всматриваясь в выходящих группами пассажиров . Когда в очередной раз в «секторе встреч» открылись раздвижные двери, у меня появилось подозрение, что Большой Чечен – поэт: деталь, выделенная им при описании человека, которого я встречал , действительно, создавала образ, и более того – делала его незабвенным: благодаря ей, даже если бы весь рейс состоял из одних казахов , «своего» бы я не пропустил ни за что : передо мной, на пороге, замер облаченный в длиннополое темно-синее пальто худощавый азиат, держа в одной руке пеструю спортивную сумку, а другой придерживая словно автомат, висящую на плече видеокамеру, которая, превосходя своими размерами профессиональные «бетакамы» телевизионщиков, когда ее владелец повернулся и стал озираться , съехала с его плеча и подобно шлагбауму преградила идущим за ним дорогу. • Сабит, - поставив на пол сумку, он протянул мне руку. • Да я уж понял,- неуклюже ответил я. Потом казах сразу же спросил: • Кто выиграл эстафету? • Какую? • Ну как же?! Олимпиада! У девочек сегодня гонка! Так я, еще не выйдя из аэропорта, узнал, что мой подопечный в прошлом спортсмен лыжник; а по дороге в Редждо Эмилию – уже активно постигал терминологию лыжного спорта. На следующее утро – знакомство с кавалером, посещение банка, беглая прогулка по городу, несколько наводок видеокамеры. И три часа - в магазине одежды, принадлежащем моему знакомому. Именно столько времени потребовалось, чтобы костюмами, пальто, рубашками и галстуками фирмы «Карден» обзавелся не только Сабит, но и все его ближайшие родственники мужского пола. • Для женщин сам выбирать не рискую,- сказал он. • И это правильно,- поддержал я. Навьюченные пакетами, мы направились к выходу, как вдруг Сабит остановился: - Слушай, чуть не забыл ! Cпроси, нет ли у них водолазок…, а то у нас, там, ребята водолазочки носят, а сверху – цепочка золотая.- Слово «цепочка» он произнес, как его произносят в Одессе: с ударением на первом слоге.- Модно так! Водолазочек не оказалось. Вернее, в магазине были сделанные из тонкой шерсти кофты с « высоким горлом» - тип, который итальянцы называют «дольче вита», - но они не блестели, как того требовала казахстанская мода. • Жаль! А то бы я взял! Мы плелись в гостиницу. Как и любой человек, обзаведшийся новыми вещами, Сабит искренне радовался своим покупкам : • По-моему нормально взял ? А? • Конечно, нормально. • Да, вот еще что: мне нужны сапожки со скошенным каблучком. Надо бы посмотреть! • Но вот с этой моделью здесь туго,- огорчил его я,- бывает крайне редко… • Плохо. На следующий день события разворачивались стремительно. • Так,- сказал за завтраком казах,- говорят, здесь можно хорошо «ланчу» купить… Через час вместе с Беневелли мы были в автосалоне Кампани. А еще через пару часов Сабит заказал двадцать пять малолитражных автомобилей, предварительно заявив, что откроет «у себя в городе» автосалон, на что Кампани откликнулся предложением организовать при нем сервис, помочь с оборудованием, обучить посланных Сабитом механиков и электриков, которым, во время их пребывания в Италии пообещал предоставить квартиру – благо их у него, разбросанных по всему городу, немало, - а также специально для перевозки машин в Казахзстан - приобрести трейлер ; и сразу же решив, кто будет на нем шофером, вызвал этого человека к себе из дома. • Так, Джиджи, - сказал он вошедшему в его кабинет мужичку лет пятидесяти,- будешь ездить в Казахстан. – И пока Сабит звонил в Караганду, чтобы выяснить, кого можно оттуда откомандировать для обучения в Италию, а Беневелли общался с бухгалтером на предмет выплаты задатка за заказанные автомобили, порекомендовал Джиджи определить лучший маршрут в «далекую страну» и быть в ближайшие дни наготове, поскольку нужно будет ехать в город Кунео, известный, помимо прочего, и тем, что там можно купить неплохие подержанные тягачи. • Ну а вы, -обратился ко мне Кампани, - когда приедут люди из Казахстана, поможете нам с переводом. Если хотите, можете из гостиницы перебраться в одну из моих квартир в центре города… • Благодарю. Позвонив из гостиницы Большому Чечену, я рассказал ему о намерениях казаха, на что он ответил традиционным «дик ду», особого энтузиазма, правда, в котором я не услышал. После моего звонка Беневелли, поскольку право распоряжаться средствами Большого Чечена было у него, исправно перевел на счет Кампани деньги за заказанные машины, а к вечеру из Караганды пришел по факсу список механиков и электриков, которым предстояло сделать приглашения. Пребыванием казаха в Италии Кампани, похоже, решил облагодетельствовать и часть своих родственников. • Вот что,- сказал он на следующее утро, когда я передавал ему список для оформления приглашений,- Сабит, как я понял, бизнесмен широкого спектра … Не интересует ли его одежда? У моей жены – в городе магазин, а у ее брата и его жены – в горах фабричка. Недалеко, и делают очень хорошие вещи… Сабит на приглашение откликнулся с радостью - и вечером мощный «мерседес» Кампани поднимал меня, Беневелли и казаха все выше и выше по апеннинскому серпантину. И вот - небольшой поселок. Воздух – густой и его скорее не вдыхаешь, а пьешь как ледяную воду. Зато атмосфера на фабричке - как в кузнице… Прием – горяч. Услужливость хозяев – пылка, и в отдельные моменты – дело-то имеем с коммерсантами ! - даже может восприниматься, - прибегая к определению французского писателя Робера Андре, относящего его – вряд ли справедливо - на счет итальянской услужливости в целом, - «как лакейство». После того, как мы были представлены родственникам Клаудио, среди которых были, помимо уже упомянутых, трое, имеющие отношение к парфюмерному делу, с нас буквально сняли верхнюю одежду и в окружении всей свиты повели в цех. Первым шел брат жены Кампани, добродушный с виду тридцатилетний парень по имени Сауро, который, прежде чем возглавить процессию, произнес: «Нет- нет, впереди я, а то мало ли что», шаркнул при этом ногой по безукоризненно ровному мраморному полу и затем посмотрел на нас с улыбкой, исполненной озабоченности . В цехе - длинный ряд швейных машинок, столы с лекалами, вешала с готовой продукцией… • Покупаем на ярмарке в Болонье у некоторых фирм права на отдельные женские модели и материал,- объясняет жена Сауро, Элена,- преимущественно у «Дицци», а потом воспроизводим эти модели здесь и коммерциализуем… • Но одежду нужно смотреть в деле,- перебивает ее Сауро.- Прошу.- И он ведет нас на второй этаж, где в небольшом помещении с массивной хрустальной люстрой на потолке, зеркалами на стенах и красным ковровым покрытием на полу, явно, на скорую руку сооружено некое подобие просмотрового зала: три ряда стульев, перед ними – свободное пространство, сбоку - столик, а на нем - коробка с шоколадом и серебристый поднос с фужерами и парой бутылок дрогого шампанского. Первым делом усаживают меня и Сабита. В первый ряд. Затем свободные места занимают остальные. • Так,- говорит Сауро, выдавая нам листы с номерами артикулов, ценой и описанием одежды,- то что понравится отмечайте. Количество будем оговаривать по ходу…Начинаем.- Он садится рядом со мной, звучит музыка и перед нами появляется девица в длинном бежевом пальто. • Модель 1853,- комментирует ее выход жена Сауро. Девица делает несколько оборотов вокруг своей оси, распахивает пальто, затем откидывает то одну его полу, то другую, выставляя при этом вперед обтянутые черными чулками колени, пятится и исчезает в дверном проеме. Казах молчит. Следом, в малиновой куртке, выходит другая манекенщица. Примерно те же па и та же неловкость. Вероятно, модели эти днем сидят на первом этаже за швейными машинками. На четвертом выходе, когда перед нами опять возникла первая девица, но на этот раз в темно-синем распахае до колен, Сабит спросил меня: • Ну что, как думаешь, пойдет это у нас? • В таких вопросах советов не даю,- произнес я фразу, ставшую для меня уже в подобных ситуациях своего рода персональным штампом . Казах ничего не ответил и заказал тридцать штук от 44 до 50 размера, что Сауро сразу же отметил на своих листах. Демонстрация верхней одежды продолжалась еще минут пятнадцать, и за это время заказ по наименованиям увеличился на три модели, количественно дойдя до 150 единиц товара. Перед показом костюмов в обход зрителей, с подносом в руках, пошла жена Кампани. Шампанское взбодрило казаха и во время следующего этапа шоу, обретя непринужденность, он довел заказ до 300 единиц. Небольшой перерыв. Еще пара кругов с шипучкой. Затем – девицы в облегченном варианте: майки, боди, мини-юбки…Раскрасневшись от шампанского и зрелища, Сабит вошел во вкус и не давал держащей карандаш руке Сауро отдыха… Когда же одна из девиц продефилировала в черной облегающей юбке буквально перед его носом и скрылась за дверью он громко крикнул : «Cтоп! Пусть выйдет еще раз». Что и было сиюминутно исполнено. Так объем заказа достиг тысячи единиц , в денежном отношении выразившись суммой в сорок тысяч долларов. Сауро поблагодарил покупателя, не преминув при этом заметить, что у того - отменный вкус, после чего мы сели в машину и под прощальное помахивание рук стоящей на пороге фабрички свиты, отбыли в Реджо Эмилию. В баре гостиницы, где мы оказались вместе с Беневелли, Сабит посетовал на то, что у Сауро в ассортименте нет свитеров. • Свитерки бы нужны,- сказал он. – Я, может, магазин у себя открою…А какой же магазин без свитерков! • Не волнуйтесь! – успокоил его кавалер. И на следующее утро мы уже ехали на производящую трикотаж фирму «Ринальди» . • Хорошо делают?- спрашивал меня по дороге Сабит. • Не сталкивался с ними. Одно могу сказать: при покупке с итальянцами, даже если что-то нравится, нужно торговаться, ломать… Мой совет был воспринят буквально - и казах сразу «взял быка за рога»: посмотрев свитера, он захотел одним усилием воли «умять» цену в десять раз. • Все равно с наваром останутся,- сказал он, подмигнув мне, в ожидании ответа на свой дерзкий вызов. Хозяин бросил на него недоумевающий взгляд и развел руками: • Синьор, я все понимаю, но это слишком…Могу уступить, но не столь отчаянно.- И он предложил скидку в тридцать процентов. • Должен подумать,- заявил Сабит и пригласил меня обсудить вопрос в баре, который виднелся за окном фирмы. Усевшись с чашкой «эспрессо» за стол, что, помимо внешности, выделяло его среди итальянцев, почти залпом выпивающих свой кофе у стойки, он спросил: • По-моему, все правильно делаю? • Резковато… • Ничего-ничего! Следующим его предложением было скинуть еще 40%. Покачивая головой, хозяин уступил 5% - и принялись составлять бумаги. Сначала делали описание выбранных изделий, затем - тех кардинальных изменений, которые пожелал внести в их расцветки клиент, потом определяли цену каждой модели с учетом скидки, и когда уже оставалось лишь вписать в контракт общую сумму заказа и поставить на нем подписи сторон, Сабит неожиданно заявил: • Вот что: или он скидывает еще 35%, или я ничего не беру… Так, несмотря на то, что переводом я старался «сгладить углы» в возникшей ситуации, коммерческая неуклюжесть карагандинского предпринимателя привела к тому, что хозяин фирмы, не отрывая взгляда от контракта произнес: - Если он так будет продолжать, я его выставлю… Дабы предотвратить реально грозившее нам позорное выдворение, мне пришлось поступиться принципом « никогда не вмешиваться в дела клиента» и, вспомнив о том, что перевод может быть и интерпретацией,- шутками–прибаутками разряжать сотворенную коммерческими упражнениями моего подопечного атмосферу и примирять стороны. В результате моих стараний был подписан контракт на тридцать тысяч долларов, все улыбались, а я, глядя на них, думал о том, что, вполне может быть, что выступив в роли примирителя, я усложнил себе тем самым жизнь: у казаха появился хороший шанс обвинить меня в сговоре с продавцом, в случае если он сам не сумеет продать заказанный товар, что, хотя и говорят: «О вкусах не спорят», - казалось весьма вероятным… « …чувства и влечения даны всем,- справедливо заметил в трактате « Галатео, или об обычаях» известный эрудит XVI века Джованни Делла Каза, - пониманием же обладает не каждый, в особенности пониманием того, что мы называем красотой, изяществом или благовидностью». Вечером позвонил Большой Чечен, и я рассказал ему о последних коммерческих опытах казаха. • Свозил бы ты, что ли, его куда-нибудь,- проговорил он тягуче, почти нараспев, так, как это часто делают люди, когда, разговаривая с кем-то, одновременно обмозговывают обсуждаемую ситуацию в поисках ее разрешения и не желают отвлекаться от своих мыслей. • Хорошо… Куда ехать - Сабит решил сам. Утром, когда Беневелли, предварительно согласовав с нами еще раз «цифры», направлялся из гостиничного бара в банк, чтобы оплатить заказанный товар, казах взял лежавшую на соседнем столике газету и со словами: «Ну а как у них здесь обстоят дела со спортом?», раскрыл ее на последней странице и передал мне: • Что пишут? Писали о многом, в том числе и о том, что в этот день на миланском стадионе «Сан-Сиро» состоится футбольный матч между командами «Милан» и «Фоджа». • Поехали!- встрепенулся Сабит. В принадлежащем Кампани автопрокате арендуем «фиат-уно» и, обгоняя пестрые автобусы с тифози, несемся по автостраде в Милан. Около входа на стадион покупаем с рук билеты. Казах пытается жестами затеять торги с матерым усатым спекулянтом. Тот безмолвно покачивает головой и прицокивает языком, что надо понимать как: этот номер у тебя, дядя, не проканает. Поднимаемся на трибуну. Сабит расчехляет свою видеокамеру и как базуку наводит ее на поле… Постепенно трибуны наполняются все большим гулом. Кое-где раздается треск петард. Звуки трубы. Болельщики растягивают длинные полособразные транспаранты. В некоторых местах затеваются шумные споры… И вот под оглушительный рев стадиона и всполохи взлетающих фейерверков, на освещенном мощнейшими прожекторами зеленом ковре появляются команды… Как итальянцы могут быть хорошими футболистами, великолепными игроками в игре, которая требует синхронности и слаженности действий? Этим вопросом, если ты не завсегдатай стадионов, но занимаешься изучением культуры Италии, задаешься всегда, когда попадаешь на коллективное итальянское гульбище – обед или ужин, где сразу же, еще прежде чем сесть за стол, образуются микрогруппы, внутри которых в свою очередь почти моментально начинаются споры о политике– споры, проходящие в мощном запале , истовом раже, достойном героической трагедии, так что кажется, будто каждый готов отдать жизнь за свою идею ; отчего помещение точас же наполняется разнообразными шумами, порой случайно сливающимися в всплесках звука, напоминающего завывание, и вокруг возникает такая суматоха и неразбериха, что у человека неподготовленного или постороннего этому миру, действительно, голова идет кругом… « Вечерами и после полудня, - писал об итальянцах Ипполит Тэн,- в кафе, на площадях мелкие буржуа, лавочники, служащие читают газеты и обсуждают министерские программы. Рассуждать о политике – удовольствие само по себе. Выступления дают выход их ораторскому темпераменту; политическая беседа представляется своего рода серьезным делом, практические результаты которого неважны, поскольку оно уже само по себе самоисчерпывающе и самодостаточно. Они не углубляются». Сами итальянцы порой характеризуют такое свое поведение как «синдромом яслей», поскольку каждый из них в подобной ситуации стремиться преодолеть других, чтобы привлечь внимание именно к себе, как это делают дети в яслях. Отспорившись, итальянцы успокаиваются, все их эмоции как рукой снимает, и они сидят за столом, глядя друг на друга, радостные, довольные, с улыбкой, поскольку для них, действительно, важен сам факт выступления, возможность выразить, показать себя. На тему спора и отстаиваемую ими позицию им наплевать. « Разговор здесь,- отмечал Стендаль, находясь в Италии,- лишь средство для выражения страстей: ему редко придается значение как таковому. Я не встречал француза, который понимал бы все эти обстоятельства в совокупности». Беседа на политические темы – это игра, спектакль, в котором каждый во что бы то ни стало хочет быть протагонистом. Спорят итальянцы настолько убедительно и искусно, что создается впечатление, будто пред тобой представители артистических династий, бережно передающих секреты актерского мастерства из поколения в поколение. И действительно в этом – вся их история. Они словно обречены на эту игру, в которой неведомо для них самих проявляется спрессованное внутри каждого томление по чему-то большему, замаскированное отчаяние от ограниченности их мировоззрения, которую предопределила судьба, лишив еще в древности Италию интереса к идеальному и не позволив ей по этой причине достичь единства. Политическая беседа, представляющая таким образом не более, чем физиологический процесс, может быть расценена как форма неосознанного признания итальянцами первичности в их жизни биологического, первостепенности биологичности бытия. Этот примат единственное, что по-настоящему объединяет всех обитателей Апеннин, социально и этнически непримиримо разных, причем - гораздо сильнее, чем национальность другие народы, и составляет их ментальность, «которая указывает коллективную тональность психического, особый образ мышления и чувствования народа, группы людей, как считает французский историк Ле Гофф, добавляя, что: « Уровень истории ментальности это уровень повседневного и автоматического ( самопроизвольного), это то, что ускользает от исторических индивидов, поскольку выражает безличное содержание их мысли, это то, что было общее у Юлия Цезаря и последнего солдата его легионов, святого Луи и крестьянина его королевства, Кристофора Колумба и моряка его каравелл». Почему же тогда удается футбол? Почему итальянские команды одни из самых сильных в мире? Что сплачивает биологических индивидуалистов, позволяя им наносить сокрушительные удары противникам, не в последнюю очередь объединенным и вдохновляемым в борьбе так называемым чувством родины? Как ни странно, считают специалисты, именно их неумолимая тенденция к распаду и раздробленности. Выражаясь языком социологии - кампанилизм. Возвращаясь к истокам этого понятия - противостоящий всему миру гений малой социальной группы, смертный бог человеческой природы. Или возвышаясь над временем – ее практический интерес, обращенный исключительно на обслуживание и ублажение биологического начала каждого из в нее входящих . Трибуны гудят. Болельщики скандируют лозунги. Распевают гимны команд. Воздух напряжен эмоциями и страстями. Стадион в Италии - это место «торжественного проявление» важных черт национального характера: на футбольных матчах соединяются воедино возможность удовлетворения уездного патриотизма, азартности и потребности в зрелище. В целом атмосфера напоминает ту, что описывали древние историки, говоря о зрелищах в римских цирках и амфитеатрах. И действительно, футбол в Италии это продолжение традиции древнеримских игр, которая в определенный период ее истории, из-за отсутствия жанра зрелищ для «больших сцен», на некоторое время была полностью заменена театральными представлениями ( если, конечно, не брать в расчет такие - восходящие к забавам римских легионеров - развлечения, как, например, флорентийский «кальчо», с XIV века раз в год выгоняющий на одну из городских площадей команды из 27 человек и представляющий собой помесь регби, борьбы и футбола, что порой позволяет итальянцам приписывать себе честь изобретения последнего). Так же как в прошлом веке театр, сегодня в Италии всеохватывающая политическая мера - футбол. С точки зрения социологии, в наши дни футбол - «препятствие восстаний», подобно тому как в древнем Риме препятствием этим были гладиаторские бои и бега. Если в императорский период для управления народом зрелища такого рода в Италии устраивались, как минимум, 182 дня в году, то сегодня, как было замечено, расписание футбольных матчей составляется так, что поведение страны регулируется на протяжении всей недели: времени у итальянцев остается лишь на обсуждение предыдущего зрелища и прогнозирование исхода будущего… При каждой ошибке игроков стадион завывает в недовольстве. Как римляне требовали от гладиатора искусства красиво умирать, которому его обучал в казарме ланиста и по правилам которого, собрав последние силы, он должен был найти свое решение и «правильно» подставить горло под меч победителя, чтобы не портить спектакля «поведением без стиля», так же итальянцы требуют от каждого футболиста артистичности и яркого проявления индивидуальности. «Футбол,- пишет исследователь вопроса Франко Ферраротти,- это своего рода необычайный балет, и возможно по этой причине основное качество большого игрока, более чем в чистой физической мощи, заключено в способности оказаться, подобно классическому танцору, в нужном месте в нужный момент, опережая логику проходов и передач, в его умении действовать не по заученным школьным схемам, отработанным во время тренировок, а по чутью, с фантазией мастера». Схожесть итальянского футбола с классическим танцем была подмечена режиссером известного советского мультфильма «Как казаки в футбол играли», где он действительно представлен как балет, в отличие от напоминающего военную атаку футбола немецкого и смахивающего на манерную салонную дискуссию футбола французского… «Милан» выигрывает. Уходим со стадиона огорченные поражением «Фоджи», в которой играет наш соотечественник из киевского «Динамо»… Возвращаемся в Реджо Эмилию. На автостраде – густой туман. Казах неожиданно спрашивает: • Ты не поешь за рулем? • Нет . • А я люблю.- И он затягивает на своем родном языке какую-то грустную песню, в которой мне слышится его тоска по заснеженным степям. Идти с соотечественниками в итальянский ресторан – дело непростое. Они во что бы то ни стало хотят найти знакомое в незнакомом. Либо начинают корректировать согласно своему вкусу рецепты имеющихся в меню блюд; либо - упрямо требовать, чтобы им подали то, что соответствовало бы их представлениям об итальянской кухне, сформированным как правило сериалами и незатейливыми романами. Так, например, очень часто, морща нос, они отодвигают от себя тарелку с макаронами, потому что они, по их мнению, недоварены, а находясь в ресторане, расположенном высоко в горах, запросто могут спросить, нельзя ли сделать салат из только что пойманных осьминогов. Как бы то ни было, на второй-третий день, убедившись в тщетности своих попыток, они обычно говорят, что не плохо было бы съесть чего-нибудь «своего», и просят отвести их в «Макдональдс». Казах был упорен и, вопреки всем апеннинским кулинарным традициям, каждый день настойчиво требовал, чтобы в гостиничном ресторане ему подавали «хорошо прожаренное мясо». • Чтобы было как подметка,- говорил он и для наглядности стучал ладонью по столу. Когда, во время последнего ужина, он в очередной раз пробарабанил рукой по скатерти, обращаясь ко мне, официант вполголоса заметил: • Дымом от его отбивной можно выкурить всех клиентов… Утром, перед выездом в аэропорт, Сабит напоминал змея, сменившего кожу: когда я вошел в его номер, он стоял перед зеркалом, застегивая «карденовское» пальто, а вся одежда, которую он привез с собой в Италию, лежала, сваленная в кучу, под умывальником. • Надо предупредить, что вы это оставляете,- сказал я. • Почему? • Потому что они подумают, что вы это забыли, и притащат ко мне в номер… В холле нас ждали Беневелли и Кампани. Клаудио двинулся нам навстречу, обхватил нас за плечи и, развернув, повел в бар. • Надеюсь,- сказал он, проглотив кофе,- что бизнес будет успешным. Побыстрее присылайте своих парней – и начнем. • Пошлю их сразу же, как приеду,- ответил Сабит. • Да,- вступил в разговор кавалер,- одежду мы догрузим в первую машину с обувью. • А вы и обувь купили? – спросил Кампани.- Что же вы мне не сказали?! Ай-ай-ай!- Он сокрушенно покачал головой.- У меня есть отменные производители! Ну да ладно…ьА вы,- он обратился ко мне,-как вернетесь из аэропорта ,сразу же перебирайтесь в мою квартиру. Загрузка вещей в машину, пожелания счастливого пути – и Джиджи, тот самый, которого Кампани определил дальнобойщиком на казахстанские рейсы, везет нас в Милан. Сдаем багаж. Доплачиваем за перевес. Пожимаем друг другу руки. - Да, главное, - говорит казах,- если все же сапожки со скошенным каблучком попадутся, не думай – бери. Сорок второй размер.- Ребром ладони правой руки он чертит в воздухе линию от левого плеча до правого колена, желая тем самым еще раз подчеркнуть, что каблук должен быть косым, и шагает к паспортному контролю. После поездки в Кунео, где был приобретен трейлер, способный перевозить восемь легковых машин, в ожидании приезда «стажеров» днем я занимался в салоне Кампани подготовкой итало-казахстанского бизнеса, переводя на русский рекламные ролики фирмы «Ланча», а вечерами из окна его квартиры жестами общался с живущими в находящемся напротив доме арабками, пытаясь заманить их к себе в гости, и почитывал газеты… В одной из них рассказывалось о том, что 80-летний предприниматель из Падуи, возможно для того, чтобы заговорить смерть, за три года просадил с проститутками два миллиарда лир. «Дедушку трудно удовлетворить»,- объясняли случившееся подружки признанного невменяемым старика, судя по именам, все - итальянки. Чем же итальянки так проняли богатого деда, когда вокруг полно действительно сексапильных девиц из стран Восточной Европы? Рядом со статьей - рекламный блок из смягченных эвфемизмами и лишенных намека на корысть объявлений об услугах интимного свойства. Горя желанием выяснить возникший вопрос, набираю указанный в одном из них номер. Милый женский голос сообщает мне адрес. Окраина Реджо Эмилии. Трехэтажное строение. Домофон. Представляюсь. Щелкает замок. В подъезде зажигается свет – и по освещенной лестнице поднимаюсь на второй этаж. Дверь в квартиру приоткрыта. В прихожей – темно. Останавливаюсь на пороге. • Вы конечно должны будете сделать мне подарочек,- все так же прибегая к эвфемизмам, из темноты прихожей поясняет мне суть содержания своего объявления хозяйка квартиры. • Безусловно. • Но сначала взгляните… В прихожей вспыхивает лампочка и в ее свете становится очевидной правота слов Стендаля, сказавшего, что в Италии даже в отношениях с особой, которой платят за любовь, можно не бояться скуки, поскольку наготове всегда есть сюрпризы, прогоняющие это чудовище: закутанное в ярко-красный халат, с волосами, вздыбленными гелем так, что они напоминают антенны, передо мной стоит неопределенного возраста созданьице, рост которого примерно равен его ширине… Нащупываю в кармане какую-то купюру и со словами: «Извините за беспокойство» - вручаю ее «даме», отдавая дань ее честности… Во всяком случае любопытство удовлетворено: дед из Падуи действительно ненормальный… «Стажеры» все не появлялись. Связаться с казахом было невозможно: в офисе Большого Чечена мне сказали, что он уехал в Караганду, а в Караганде – изо дня в день повторяли, что он находится в деловой поездке по области… Так в один прекрасный день я решил, что ждать более бессмысленно, и на подаренной мне Клаудио «за труды» подержанной «альфа-ромео» двинулся в Россию. Приглашения для «стажеров» лежали на столе Большого Чечена. - А я ждал. - Пока так. Затем последовала пара выездов в Италию за наличными - и счет был выхолощен. • Мил -ли-он дол-ла-ров ! - морща лицо и обхватив обеими руками голову , сокрушался в своем троноподобном кресле кавалер с интонациями героя- проходимца Дени Де Вито, произносящего в “Близнецах” свою знаменитую “ файф мильон долларс”. – Мечта американца! Уничтожена за месяц! Странность ситуации усиливалась еще и тем обстоятельством, что для получения поживы и погашения кредита, как выяснилось, не нужно было покупать ни сапоги, ни одежду: деньги следовало просто держать в банке: в связи с резким падением теньги, в которой был сделан заем , кредиторам достаточно было вернуть в долларах всего лишь двести тысяч ...