ДЕТИ ЯНУСА (книга вторая, часть третья) Дней через пять после возвращения из Италии у меня дома раздался телефонный звонок: • Добрый день, вас беспокоит мэр города Кольмурано Фабрицио Ферретти. Я звоню вам по поводу солдата, чей медальон вы нашли, Адино Компаньюччи. Дело в том, что, хотя он родился в Толентино, в армию он призывался из Кольмурано. Он – наш горожанин, и мы уже лет десять пытаемся выяснить его судьбу… Но министерство обороны дает все то же ответ: в списках числиться как без вести пропавший… Огромное вам спасибо. • Да не за что. • Ну как же ! Вы даже не представляете, что вы для нас сделали. Мы хотим как можно быстрее вернуть останки Адино на родину… В этой связи я хотел бы попросит вас прислать нам карту той местности, где был найден жетон, чтобы я мог приложить ее к документам для министерства обороны… Я уже связывался с ними и они готовы помочь нам… • Конечно, пришлю. Но, если вы спешите, имейте в виду, что скоро у нас настанут холода, земля замерзнет – и рыть будет непросто. На следующий день я отослал по факсу кусок карты Воронежской области, на котором выделил фломастером крохотную Осетровку и стрелками указал, как до нее можно добраться от относительно крупных населенных пунктов. Через пару дней мне снова позвонил мэр Кольмурано, сообщив, что он и племянник Адино – Элио – хотят немедленно приехать в Россию , чтобы еще до того, как в министерстве обороны Италии будут установлены сроки возвращении останков солдата на родину, посетить место его гибели. • Если бы вы могли сопроводить нас туда,- сказал он, - мы были бы вам крайне признательны… Я занялся оформлением виз для итальянцев, бронированием гостиниц и организацией всех иных мероприятий, связанных с поездкой в Осетровку и, когда все было готово, сообщил об этом мэру. Вечером того же дня мне позвонил племянник солдата, Элио: • Хочу поблагодарить вас за все, что вы делаете для нас. Мне кажется, что вы – человек утонченный и изысканный, хотя я и не имел возможности взглянуть вам в глаза… Фраза могла бы показаться в некоторой степени оскорбительной, если не знать, сколь важно для итальянцев видеть человека, с которым они имеют дело. «… даже тогда,- пишет Луиджи Бардзини,- когда итальянцы ведут переговоры о самых незначительных делах, они должны смотреть друг другу в лицо. Они вычитывают в глазах человека (или же улавливают в его голосе и в выбираемых им словах) знаки его решительного своенравия или замаскированной робости. Так они могут определить, когда уместно увеличить претензии, когда стоит оставаться на своих прежних позициях или же, наоборот, - когда разумнее пойти на капитуляцию и принять условия другого. Капитуляция, естественно, должна проходить элегантно, отступление (для которого всегда приоткрыта какая-нибудь дверь) - облагорожено искусными объяснениями и реверансами. Сами того не сознавая, в этом сложном искусстве люди (в Италии прим. авт.) столь опытны, что мало кому пришло в голову описывать его. Потребность смотреть друг другу в лицо несомненно имеет свои отрицательные стороны. Она замедляет и усложняет процесс переговоров. Ничто серьезное не может быть решено заочно. Специально для того, чтобы взглянуть друг другу в глаза, приходится совершать значительные перемещения в пространстве. Но потребность эта дает и определенные преимущества: итальянцы, например, при своих врожденных дипломатических качествах, весьма ценились в те времена, когда дипломатия еще была ответственным и трудоемким делом». Возможность взглянуть мне в глаза представилась Элио довольно-таки быстро. Через пару недель после нашего телефонного разговора под мой синхронный перевод мой знакомый вручил ему в аэропорте «Шереметьево» принадлежавший его дяде жетон. Вечером следующего дня, совершив предварительно прогулку по нашей «красавице Москве» и посетив охотничий магазин – мэр оказался страстным любителем холодного оружия и имел, как признался, обыкновение покупать во всех странах ножи, а Элио не менее сильно тяготел к оружию огнестрельному, - мы заняли места в арендованном микроавтобусе – и шофер покатил нас в сторону Воронежа. Большую часть пути Элио проспал, растянувшись на заднем сиденье, а Фабрицио – я уже перешел с ним на «ты» – забавлял меня монологами на политические темы, неизменно заканчивая их фразой: «Порядок в Италии будет тогда, когда поймут, что политика – это служение людям». И вот мы в Осетровке. О войне, на первый взгляд, здесь сейчас напоминает лишь ящик с тротилом, стоящий рядом с домом наших радушных хозяев. - Откуда? - На поле нашли. - Не рванет? - Да все нормально! Осетровка находится в зоне Среднедонской наступательной операции «Малый Сатурн», проведенной 16-30 декабря 1942 года в ходе контрнаступления советских войск под Сталинградом силами Юго-Западного и левого фланга Воронежского фронта. Противостоявшие Красной Армии войска включали в себя 8-ю итальянскую, 3-ю румынскую армии группы армий «Дон» под командованием племянника Гинденбурга - фельдмаршала Манштейна. - И как нас сюда занесло! – удивляется Элио. «Как оказались итальянцы в России, - пишет в книге «С итальянской армией в России» участник событий, офицер генерального штаба Джусто Толлой, - понять легко: приняв поддержку немцев в Средиземноморье и Ливии, Муссолини пытается уверить и себя самого, и итальянский народ, который хочет ему верить, в том, что по отношению к Германии он – равный… Никакие замечания с нашей стороны относительно положения, в котором окажутся наши войска, не смогли удержать руководство от этого неразумного решения. По меньшей мере, мы могли отправить в Россию армии на определенных условиях, как это сделали румыны и венгры, которые добились от немцев полного вооружения и снабжения, в то время как у нас было оружие, изготовленное в Италии, или же полученное от Германии в обмен на дорогостоящие национальные товары. Настоящая война – война тотальная, и чтобы вести ее, недостаточно приоритета в выведении ее формулы, каковой есть у фашизма… Италия вступила в войну по собственной инициативе, из-за необдуманного решения ее правительства и при этом сразу же обнаружила свое полнейшее бессилие: мы не сумели добиться сколь-нибудь значительных успехов, воюя против пораженной Франции, не могли сражаться ни против Египта, защищенного несколькими английскими броневиками, ни против Мальты; с трудом мы сдержали греков, которых сами же и спровоцировали. Авиация наша вызывала только смех, армия была экипирована по образцу прошлой войны. Вначале на залихватское фанфаронство Муссолини генералы и штабные офицеры отвечали не менее залихватскими планами, которыми, однако, нельзя было заменить недостающие самолеты, танки и пушки. После поражений в Албании и в Африке фашизм отказался вести затеянную им войну, передавая, что было фатально, армию в железные руки немецких хозяев… …мы видим, как в современной Европе возрождается средневековая военная система, при которой кавалерия состояла из знати, а пехоту составляли рекруты. Так на пыльных и грязных дорогах России итальянцы, румыны, венгры, австрийцы…, пешие, с трудом поспевают за быстрыми в своем продвижении пруссаками, которые, устроившись на бронетехнике, действительно, походят на воюющих господ. И когда эти рыцари, устав от военных тягот, идут на удобные биваки, пехота охраняет их праздный покой и добычу и подвергается нападениям разъяренного врага, который за унижение и нанесенный ущерб отыгрывается на ней. Зажатые между таким врагом и столь сильным хозяином, отбиваясь от первого и добиваясь милости второго, от которого зависит их повседневное существование, пехотинцы не имеют даже возможности поразмыслить о своем трагическом положении». - Да, - говорит Фабрицио, - восемьсот железнодорожных составов увезли тогда в Россию двести двадцать тысяч итальянцев. «Немцы не выполнили своих обещаний о сокращении фронта действий и усилении армии резервными частями…, - писал в своем дневнике начальник итальянского генштаба генерал Уго Кавальеро. – При таком несоразмерном ее силам фронте армия вынесла 11 декабря 1942 года советский удар и сдерживала натиск до 8 января 1943 года. Затем свежие силы противника преодолели слабую итальянскую оборону, и началось трагическое отступление, закончившееся 31 января 1943 года на Донце. На следующий день на фронте уже не было итальянских войск, и уцелевшие части двигались в район сбора северо-восточнее Киева для возвращения на родину, сохраняя очень неприятное воспоминание о «товариществе» германского союзника». Итальянцы понесли колоссальные потери: было убито и пропало без вести 49 тыс. человек, в плен попало около 70 тыс. После войны из плена домой вернулись лишь 10 087 итальянских солдат и офицеров. Фабрицио показывают еще семь найденных медальонов. - Я обо всем позабочусь, - говорит он, переписывая с них данные. - Каждый человек имеет право на достойное захоронение. Это будет ориентиром для нашей памяти. Тем временем в магазине на «Добрынинской» началась мелкооптовая торговля. Торговали преимущественно спиртным. Странно смотрелись замызганные ящики и коробки со всевозможным пойлом, расставленные группами на мраморном полу, который в представлениях Мауро предназначался для резиновых колес изящных, доверху нагруженных пестрыми упаковками тележек и подошв элегантной обуви катящих их клиентов. Повздыхав о том, что его мечта не осуществилась, итальянец вскоре вообще перестал интересоваться магазином. Словно позабыл о продовольственной теме и Большой Чечен. Торговля на «Добрынинской», хотя он вложил в ремонт приличную сумму, занимала его мало, обходил он молчанием и сотрудничество с « Реджана Алиментари». Сейчас его вдохновляли другие проекты: смутно определенные в реализационном отношении, - но призывающие к действию торжественностью предполагаемого финала, - финансовые операции на территории бывших республик Советского Союза; поставка мини-заводов для консервирования овощей и фруктов в Киев; приобретение за границей линии по производству минеральной воды для Подмосковья и экспорт на Запад шкур типа «КРС» - то есть крупного рогатого скота… Беневелли суетился, разрабатывая темы. Факс регулярно выплевывал посылаемые им чертежи и листы с вопросами, на которые мог ответить только специалист. Особенно поднаторел кавалер в теории производства минералки. • Бутылки из чего будем делать,- спрашивал он по телефону, - из ПВХ или из ПЕТа ? • Но ПВХ, ведь, сейчас снимают как материал для производства емкостей? • Здесь не все так просто! – возразил кавалер тоном знатока . - Внедрение ПЕТа, вероятно, по каким-то причинам на руку «Кока-коле» и « Пепси-коле»… Если бы ПВХ был, действительно, вреден для здоровья, его бы убрали и из медицины. А из него по-прежнему делают емкости для переливания крови…Большие интересы! • Вы думаете? • Конечно! Ты знаешь, что уже несколько лет, как изобретен автомобиль на водяном двигателе, есть опытные образцы – машина работает превосходно, экологически чище не бывает. Но представляешь, что случится с экономикой, если ее запустить в серию ? История с ПЕТом и ПВХ – из этой же оперы… В офисе Большого Чечена, национально представляя «нашу необъятную» от Востока до Балтии, один за другим мелькали финансисты. Был среди них даже мордвин, белесый, высоченный, с длиннющими руками, заканчивающимися ладонями размером с хорошую суповую тарелку мужик лет 50, который, пару раз приходил на переговоры и, более чем оригинальностью своих деловых предложений, оставил по себе память загадочностью фразы, неожиданно произнесенной им во время обеда и, думается, восходящей к фольклорным пластам его родины: «Надо мясо есть и мясо трахать» . Вскоре в качестве потенциального партнера все внимание Большого Чечена приковал к себе некий Сабит Амантаевич, казах из далекой Караганды. Сам он в офисе не появлялся, Большой Чечен общался с ним либо по телефону, либо в гостиницах, где тот останавливался во время своих приездов в Москву. Судя по регулярности и продолжительности их переговоров, казах был добытчиком денег упорным. И действительно: • С этим человеком,- сказал мне однажды кавказец,- я думаю, у нас что-нибудь да выйдет… Знаешь что, поезжай-ка ты в Италию – и будь наготове… Заодно, если понадобится, посмотришь своими глазами эти консервные заводы и линию… А я посмотрю здесь, на чем итальянском можно быстро обернуть деньги - и подъеду к тебе … Словом, там решим. За несколько месяцев до этого один из моих знакомых коммерсантов прокатился на « бетте» – стареньком полуспортивном автомобиле фирмы «Ланча», который я как-то раз пригнал из Италии и который ему так понравился, что он выразил желание «стать со временем дистрибьютором этой фирмы в России». Перед моим вылетом в Италию он позвонил мне и, сказав, что «настало время действий», попросил «провентилировать тему», чем я по прилете, в свою очередь, и озадачил кавалера. • Мариза,- выслушав мое пожелание, прокричал Беневелли из своего троноподобного кресла секретарше, - кто у нас в городе «ланчей» торгует? • Сейчас посмотрю… Мариза подходит к столу и кладет перед кавалером городской телефонный справочник, открытый на букве «L». • Так,- Беневелли водит пальцем по странице. – Этот не пойдет: слишком занудный, этот – человек тяжелый…- Он одно за другим называет имена диллеров.- : Ага, вот кто нам нужен! Кампани! Я его к тому же неплохо знаю. На следующий день по-купечески мощного сложения , розовощекий синьор Клаудио Кампани принимал нас в офисе своего автосалона. Крестьянин, начавший бизнес с ростовщичества, он, поднявшись на займах, стал вкладывать добытые средства в строительство. «Банковская спекуляция и окаменовление денег,- пишет историк Джулиано Прокаччи, – феномены, которые - один с другим «под руку»- проходят через всю итальянскую историю, от периода городских коммун до наших дней». Затем сфера деятельности предпринимателя расширилась: cельское хозяйство, коммерция, дилерство в автомобильном бизнесе… Был у него и опыт общения с российскими бизнесменами. Как память о нем у него осталась пасущаяся уже пару лет на его лугах небольшая отара овец –мериносов, на которых он до сих пор не получил из России необходимых ветеринарных документов… • Я у вас,- говорит Клаудио,- в 70-е первый раз был. В Молдавии. Помню, в Кишиневе хотел валюту на черном рынке поменять, выгоднее гораздо, чем по официальному курсу, - так задержали – и в кутузку. Несколько часов продержали… Но то были другие времена. Сейчас ведь все иначе, верно? • Несомненно. Кампани объясняет, что сразу стать заводским дилером – невозможно: • Надо начать, зарекомендовать себя, а там уже можно будет и о представительстве поговорить с производителем… Я в этом мог бы посодействовать. Если хотите, пока я могу брать для вас машины на заводе. Мой процент за эту услугу будет незначителен – главное дело запустить. Откроете салон, автосервис … Автосервис – самое главное. В этом деле основной доход с продажи запчастей … Словом, - он стучит пальцами по кнопкам калькулятора,- в среднем , с учетом снятия при экспорте НДС, по сравнению с салонной ценой, каждая машина будем для вас стоить дешевле на 20-25%. Но нужно делать предварительный заказ, предоплата – 15% … Вечером сообщаю результаты переговоров своему московскому приятелю. - Да ?- уныло тянет он. – А я думал, они будут давать все на реализацию… Большой Чечен все откладывает свой приезд. Ни о линии для производства минералки, ни о консервных заводах, ни о «КРС» - когда я общаюсь с ним по телефону – ни слова. Курсирую между офисом Беневелли и гостиницей «Ариосто». • Ты стал приемным сыном Реджо Эмилии,- смеется жена старика Тонино. Возвращается из Москвы Мауро: - Все, надо воздуха глотнуть… Днем езжу на его машине по соседним городам. Прогуливаюсь с Беневелли по Реджо Эмилии. Или, сидя за столом в холле гостиницы, набрасываю заметки. • А продадите то, что пишете, синьор журналист? – интересуется старик Тонино, подергивая струны мандолины. • Это лотерея. • Так сделайте тогда «тринадцать»! Вечерами смотрю телевизор. Передача “Спасение”. В студии герои и те, кому они спасли жизнь. Бравая старушка сидит в окружении нескольких старичков - бывших партизан, которых во время войны, обманув конвойных, она выпустила из теплушки, увозившей их в фашистский концлагерь. Рабочий из Милана благодарит своего коллегу, освободившего его из смертельных объятий лентопротяжного агрегата. Вопросы. Воспоминания. “А теперь,- говорит ведушая,- давайте посмотрим, какие случаи спасения жизни произошли в Италии на этой неделе. Хронику, пожалуйста”. На экране два парня в высоких фуражках и пожилая женщина в обнимку с лохматыми псами. “Карабинеры города Бергамо,- комментирует голос из-за кадра подобрали сегодня на улице двух собак и вернули их хозяевам…” В городе появились афиши, извещающие о том, что в театре состоится концерт Фабрицио де Андре. С билетами не так-то просто: слава артиста велика. Обращаюсь за помощью к Беневелли. «Постараюсь !» И вот, вместе с кавалером, я в первых рядах одного из театральных балконов… « Театр в Италии решительно есть политическая мера, как газета в остальной Европе,- писал в XIX веке литературный критик и мемуарист Павел Анненков. - С девяти вечера великолепная зала наполняется народом: тут поет удивительный Ронкони и тут же позволяется итальянцам проявить свое индивидуальное значение, а также вылить и накопление желчи, вредной для здоровья, в свистках, шуме, шиканье при малейшей оплошности певца, хотя два солдата с ружьями и стоят по обеим сторонам оркестра…» В Италии, где все определяется первостепенностью принципа преобразования действительности и так или иначе связано с понятием «зрелищность», присутствие на сценических представлениях заменяет людям участие в политических собраниях. Так, в театре, пребывая в окружении других, каждый имеет возможность открыто выразить свое суждение о том, что является для итальянцев главным в общем для всех мире, - его эстетической ценности. Сцена в Италии – это, пожалуй, единственное место, где рождаются национальные герои. Артист, мастер сцены здесь – высшая похвала. Если же представления публики о «прекрасном» оскорбляются некачественностью игры артистов или халтурностью постановки, ее недовольство может обернуться массовыми народными волнениями, как, например, это случилось, здесь, в Реджо Эмилии 30 апреля 1791 года… Действенность политики определяется ее зрелищностью и способностью зрелищность обеспечить… На сцене музыкантов человек двадцать, хотя де Андре вполне для аккомпанемента мог бы обойтись одной гитарой: он «кантауторе» - поющий автор, или, говоря иначе, бард. Жанр авторской песни, как и во всем мире, в Италии, имея свою публику, противостоит жанру эстрадной песни. Трагическое столкновение этих направлений произошло в 1967 году на фестивале в Сан-Ремо. Тогда генуэзский кантауторе Луиджи Тенко представил на «форуме смысловой легковесности», как иногда называют сан-ремовский фестиваль, одну из своих непростых - по тексту- песен и крайне рассчитывал на победу. Но жюри вместо его серьезной композиции пропустило в финал песенку под названием «Я, ты и розы». Человек с лабильной психикой, Тенко написал записку, в которой просил расценивать его последующий шаг как протест против решения жюри, и застрелился. Когда в гостинице гремел роковой выстрел, на сцене театра «Аристон» звучала песня, слова которой журналисты, комментировавшие трагическое событие, назовут злой усмешкой судьбы: « жизнь будет продолжаться и мир не остановится…» Смерть Тенко не повлияла даже на ход конкурса: « Остается фактом,- заметит позднее журналист Альдо Гарция,- что, несмотря на случившееся, фестиваль не остановили, чтя традицию «зрелище должно продолжаться...»» Жизнь продолжалась, мир не остановился. В Сан-Ремо в пику традиционным фестивалям стали проводить так называемые антифестивали - международные слеты бардов, на которых среди участников бывал и Булат Окуджава. Только вот со смертью Тенко около его подруги, выступавшей вместе с ним на том злосчастном конкурсе известной певицы Далиды, началась круговерть самоубийств: один за другим ее друзья и родственники стали по собственной воле уходить из жизни. Люсьен Морисс, Ришар Шанфрэ… До тех пор, пока и она сама не последовала по их мрачному пути, будто в подтверждение того печального поверья о магической притягательности добровольной смерти, согласно которому, если пример самоубийства входит в жизнь человека, он уже не отпускает его мыслей и в конце концов приводит к тому, что и сам этот человек накладывает на себя руки… Публика занимает места. Повсюду оживленные громкие разговоры. Смех… «Захожу в восемь или десять лож,- описывал атмосферу итальянского театра Стендаль.- Нет ничего милее, приятнее, достойнее любви, чем нравы миланского общества. Совершенная противоположность Англии: ни одного сухого, унылого лица. Женщин обычно сопровождают их возлюбленные. Безобидные шутки, оживленные споры, громкий смех, но никто не напускает на себя важности. Наше чванство, которое итальянцы называют принужденностью, наше великое искусство принимать представительный вид, без чего нельзя рассчитывать на общественное уважение, у них вызвало бы предельную скуку. Проникнувшись очарованием этого милого миланского общества, невозможно от него отрешиться. Многие французы великой эпохи, явившись сюда, добровольно надели на себя цепи и несли их уже до самой смерти». Иначе оценивал непринужденность итальянской публики современник Стендаля, историк Михаил Погодин: « Что сказали бы московские наблюдатели приличий, увидя меня в театре среди такой сволочи? А нам что за дело: мы слышали прекрасную музыку, мы видели прекрасный балет, подметили две-три черты национальные и заплатили дешево… говори, кому что угодно» . Ничего не поделаешь: Россия в манерах всегда была сориентирована на аффектированную Францию. Даже государственные флаги похожи, было однажды с иронией замечено по этому поводу... Раздаются первые аккорды песни – публика обрывается в аплодисментах. Де Андре начинает концерт с баллады « Война Пьеро» , рассказывающей об итальянце, погибшем на войне в маковых полях… Единодушная реакция зала -это не всплеск патриотизма. Для итальянцев тема войны – воспевание жизни, биологичности бытия. Сегодня в Италии нет ни милитаризма, ни шовинизма. Ее претензии на мировое господство отошли в прошлое. Латинское слово «bellum» – война – не вошло в ее язык. Научив весь мир воевать и подбросив ему - как вселенскую - имперскую идею, она теперь наблюдает, как пытаются сорвать банк истории ее ученики и предоставляет им свои территории под военные базы. Циклы истории неумолимы. Недавняя попытка Италии возродить свое великое прошлое, возвестив миру о фашизме – явлении, построенном на имперских символах Рима, – было похоже на спектакль, на буффонаду. Словно по чьей-то злой воле все итальянские фашистские гимны получались у композиторов похожими на опереточные фрагменты, а все операции итальянских военных смотрелись пародией на славные баталии их далеких предков. – Звонит из Цюриха мой московский приятель Гоша, в душе - инженер нефтяник, в прошлом цеховик. За предпринимательское чутье многие называют его Невероятным Гошей. Хочет купить “кишек” - одежды - для бутика, который затеял в Москве. • Приезжай! Вместе с Мауро встречаю Гошу в Милане и привожу к Беневелли. • Ну что же,- резюмирует синьор Беневелли, откинувшись в кресле,- все возможно! - И запевает свою сакраментальную о пяти процентах. Гоша соглашается. Беневелли тотчас же хватается за телефон - и вскоре в его офисе возникает наш первый экскурсовод - седовласый синьор Пиндарелли, всем своим видом выказывающий готовность к любому подвигу, лишь бы он не остался не отмеченным. Поехали! • Место дивное,- сообщает Пиндарелли, не по возрасту лихо управляя автомобилем.- Чего там только нет! Дорога уносит нас за город. Кругом - скошенные поля, да редкие дома. Минут через 20 Пиндарелли останавливается у одного из них. Хозяева радостно приветствуют нас и сразу же переходят к обсуждению цены. Но надо сначала посмотреть! Нас проводят в каменную пристройку, отдергивают занавеску. Вот! Перед нами на вешалах - разношерстная одежда, которая, наверно, лет пять тому назад могла быть предметом покупательского интереса на каком-нибудь провинциальном рынке. «Скажи итальянским пидарюгам,- просит меня Гоша,- что в кишках я лакшу не слабо. Как- никак в свое время” левис” в подвалах шивал» . Возвращаемся в город. Мауро и Пиндарелли оживленно обсуждают провал затеи. • Что это за слово такое- “ allora”?- спрашивает Гоша.- Они здесь то и дело его говорят. • Основное значение: «тогда». А так, это своего рода связка. Часто «аллоркают», когда не знают, что сказать, с чего начать. Из-за этого в 70-е московские фарцовщики прозвали итальянцев “аллерцами”. Рассказываю Беневелли о случившемся конфузе. Он извиняется и обещает исправиться. Гошу также интересует оборудование для швейного цеха. Можно не новое. Реакция Беневелли на пожелание - молниеносна: он тычет ручкой в телефонные кнопки и через 30 секунд, прикрывая трубку ладонью, сообщает нам, что завтра мы едем в Верону: смотреть разорившуюся швейную фабрику. • Ты знаешь,- говорит мне утром Гоша,- вчера одного мужика по телевизору показывали- видно, умный… • Почему ты так решил? • Да он за 15 минут ни разу не произнес “allora”! “В Вероне, где встречают нас событья, ” долго колесим по улицам за человеком Беневелли и, наконец, останавливаемся напротив серого промышленного здания. Дверь открывается со страшным скрежетом. • Света нет,- предупреждает наш чичероне.- Закрывать не будем… В полумраке тянутся ряды швейных машин. Воздух в помещении - как при выбивании половика о снежный наст. А в самом его центре, прямо из бетонного пола, растет двухметровая береза. • За сколько времени березонька такой становится? - любопытствует Гоша.- Лет за десять? Беневелли снова извиняется и уверяет, что наконец-то он все понял. Не поясняя, правда, что именно. То ли - что московский бутик должен быть презентабельнее итальянского сельского рынка? То ли - что за пять процентов можно сделать и не один телефонный звонок? Как бы то ни было, он пообещал нам устроить на следующий день посещение пармской фабрики, изготавливающей кожгалантерею для фирмы “Ферре”. • А что у него на стене висит?- спрашивает Гоша, когда мы выходим из офиса. • Диплом кавалера труда. • Понял! Вечером гуляем по Реджо Эмилии. Люди идут не спеша, словно наслаждаясь ходьбой. В Италии вообще быстро не ходят. Здесь спортивный шаг на тротуарах вызывает у прохожих недоумение. Известный итальянский актер Витторио Гассман в одном из интервью так объясняет причину нелюбви к нему части публики: « Я слишком высок для страны коротышек, обладаю атлетическим сложением и хожу быстро и прямо, что воспринимается как дерзкий вызов …» Центральная улица – давшая название всему региону Эмилиева дорога - уходит вперед, к воспетой Стендалем Пармской обители, чтобы, минуя ее, пройти сквозь Пьяченцу, где в 218 году до н.э. нумидийская конница Ганнибала искромсала 30000 легионеров римского консула Сципиона; и затем, - слившись с другими дорогами,- преодолеть селение с распространенным в Италии названием Сан-Донато, которое напоминает о княжеском титуле Анатолия Демидова, оставившем впечатляющий след в сибирской топонимике,- и исчезнуть в отрогах Альп. Позади - в 500 километрах- остается Рим. • А где же все итальянские красавицы? - В голосе Гоши слышно разочарование. - Бабы-то у них - так себе! • Все на телевидении и в кино, да и там грызутся между собой как собаки…,- отвечаю я, вспоминая, что из тех многочисленных путешественников прошлого, которые отмечали отсутствие красоты в итальянках, яснее других по этому поводу выразился немецкий писатель Герман Гессе, заметив, что красивый женский взгляд в Италии только у Мадонны . • Да, это верно,- вступает в разговор Мауро и , прибегая к местному фольклору, резюмирует: - А так они - то задом по асфальту, то- между ног у них кабель с метлой в зубах… “ В древнем Риме,- пишет журналист Индро Монтанелли,- особенностью женской обуви, делавшейся из мягкой легкой кожи, был высокий каблук. Он позволял маскировать дефект сложения римлянок, которым отличаются и современные итальянки: низкозадость”. Итальянки ухожены. Но холеность их очевидно деланная. Хотя все усилия старателей моды и косметики в Италии направлены в первую очередь на то, чтобы привлечь к женщине внимание, желания распустить, подобно жеребцу, ноздри и призывно заржать у представителей народов, для которых красота – наивысшая степень природной целесообразности, в большинстве своем итальянки не вызывают. Они милы и неестественны, как с любовью сделанный манекен. Кожа их, несмотря на все косметические мудрствования, остается подобной странице средневекового фолианта. Словом, судьба и природа, увы, распорядились так, что сегодня итальянки вынуждены прибегать к приемам, которые критиковал Бальдассаре Кастильоне , и являть собой полную противоположность тому женскому образу, который виделся им как идеальный, когда, в XVI веке, в своем «Придворном», остающимся до сих пор незыблемым сводом изящных прикрас для ловушек человеческой хитрости, он писал : «… всегда крайне неприятное впечатление вызывает губительная для всего аффектация; и наоборот необыкновенной привлекательностью (grazia) наделяются простота и непринужденность (sprezzatura). В похвалу этим качествам и в осуждение аффектации можно было бы сказать еще многое, но я хочу добавить лишь одно соображение, и не более. Женщины всегда испытывают великое желание быть, а когда это невозможно, то по крайней мере выглядеть красивыми; если же от природы им для этого чего – то недостает, они обращаются к помощи искусства. Разве вы не замечаете, насколько больше грации в даме, которая, даже если и прихорашивает себя, то очень немного и осторожно, так что всякому, кто видит ее трудно решить, приукрасила она себя или нет; нежели в другой, размалеванной так, что кажется, будто у нее на лице маска, из опасения повредить которую она не позволяет себе смеяться; и цвет лица у нее совсем не меняется, разве только утром во время туалета, после чего она весь оставшийся день, словно деревянное изваяние, пребывает неподвижной, являя себя только при свете факелов, подобно лукавым купцам, показывающим свой суконный товар в местах потемнее? Опять, насколько больше других нравится дама, - я говорю не о дурнушке, - если отчетливо видно, что на ее лицо ничего не нанесено (хотя оно не должно быть ни очень белым и ни очень красным, но по своей естественной окраске бледноватым, подчас покрывающимся из стыдливости или по какой другой причине нежным румянцем), что волосы ее не украшены и не уложены искусно, движения - просты и свободны и не обнаруживают стремления или старания быть красивой. Это и есть небрежная простота, весьма приятная для глаз людских и душ, всегда опасающихся быть обманутыми искусством». Для внимательного наблюдателя внешность итальянок может стать своего рода ключем к пониманию образа жизни Италии: ведь, как заметил в том же XVI веке итальянский писатель Джанбаттиста Джелли, «если бы природа создавала все совершенным, то не было бы нужды в искусстве, а если бы искусство само могло создать прекрасное, не было нужды в природе». • Смотри, сколько одинаковых! – восклицает Гоша, вглядываясь в прохожих. Действительно, в толпе довольно часто попадаются однотипные лица - сказывается замкнутость крови - и это делает вечернюю сутолку на виа Эмилия похожей на скопище оживших персонажей комедии дель Арте. • Что поделаешь,-вздыхает Беневелли,- мы - пенсионеры Европы… • А знаете, почему итальянские вещи самые красивые в мире?-спрашивает Мауро. • Почему? • Да потому что сами мы - страшные и нуждаемся в красоте! • Посмотрим, что красивого завтра покажите,- язвительно замечает Гоша. На пармской фабрике, шьющей кожгалантерею для “Ферре”, нас встречает сам хозяин - Лучано- симпатичный тип с трансплантированным пучком волос на голове. • О, бутик ! - приветствует он нас.- Дельная мысль! Пора! Ведь коммунизм, извините меня, породил вонь и уничтожил чувство эстетики. • Ты понял!- одобрительно восклицает Мауро, как бы желая показать,что его соотечественникам открыты все тайны мира. • Проходите, товарищи ! - слово “товарищи” Лучано произносит по-русски. • Мы не коммунисты,- парирует Гоша. - Да я в другом смысле,- отвечает итальянец, неожиданно демонстрируя познания в русской этимологии,- ведь товарищами у вас в старину называли тех, кто вместе ездил за товаром... Гоша отбирает модели . “Вот это возьми, вот это!”- то и дело советует Мауро. Сам он уже, воспользовавшись случаем, подобрал для себя кожаную сумку, которая в магазине стоила бы, как говорят итальянцы, «цифру». Но Гоша невозмутим и тщателен в выборе: ведь очень важно не дать итальянскому художественному эксцентризму ухайдакать на корню зарождающуюся у русских тягу к эстетическому… • У меня здесь ваши уже бывали,- говорит Лучано,- родственники Лигачева… Это они мне про “товарищей” рассказали. - И подняв вверх указательный палец , декламационно заявляет: - Русский мужик сидит в избе- поет и пьет водку. Праздник. За окнами падает снег.- Он еще долго перебирает русских и украинских авторов и заканчивает неожиданным синтезом элементов русской народной мудрости и почерпнутого у Лермонтова:- Русские не любят работать и не любят чечен! • Это точно!- вторит ему Мауро. • Извините.- Лучано оглядывает меня с ног до головы.- Насколько я понимаю, чечен здесь нет. • Нет. Но вот татарин есть.- Я киваю на Гошу. • О чем это он?- спрашивает Гоша, вглядываясь в швы какого-то ремня. • Историко-национальный вопрос. • Скажи, пусть не волкует,- не отрывая взгляда от ниток, просит меня Гоша.- А то начну допытываться, сколько они Чингизхану отвалили, чтобы он от Венеции отступил… Выбор сделан. Подбивается “итого”. - А зонты не интересуют?- спрашивает Лучано.- Мы ведь и зонты делаем. - Можно взглянуть… - Надо! Какой бутик без зонтов! В шоу-руме Лучано достает из шкафа огромный тубус и сообщает,что в нем лежит зонт, участвовавший на показе в Ганолулу. Гоша крутит зонт в руках и пытается открыть. • Нет!- истошно вопит один из работников фабрики. - В помещении нельзя: это к несчастью! • Ничего-ничего!- успокаивает его Лучано.- Пусть открывает: я уже замкнул!- Он стоит, схватившись рукой за ширинку- именно таким жестом, по итальянским поверьям, можно отвести беду… Открытый в помещении зонт ассоциируется в народной итальянской традиции с балдахином, которым до недавнего времени покрывали себя католические священники, совершая обряд последнего причастия, а, следовательно,- и с грядущей смертью. Фаллос же издревле считается символом концентрации жизненных сил, утверждающих свое превосходство над смертью, и является таким образом своего рода “громоотводом”. • А у нас некультурщина какая!- усмехается Гоша.- Плюемся в таких случаях! Но им видней - они постарше… Зонт расцветки невиданной и цены - неслыханной. Но Гоша его покупает: • Жене подарю! - И подписывает чек. И вдруг- как гром средь ясного неба: «Боже, царя храни…» Лучано, конечно, не Паваротти, но голосина у него отменный и текст он выдает на вполне сносном русском. - Эх, люблю славян!- говорит он нам на прощанье.- Заезжайте. Будем рады! Через пару дней, осуществив «затарку» еще в нескольких местах, сидим в рыбном ресторане и обмозговываем, как доставить товар в Москву. Мауро предлагает купить у него фургон “Фиат” и вывезти все на нем. • А кто повезет?- задумчиво тянет Гоша. • Я мог бы,- вызывается Мауро.- Я уже обувь возил, дело знакомое. Но надо с женой посоветоваться. За столом, напротив нас, пожилой мужик, по-пеликаньи распахивает рот, некоторое время отчаянно шурудит в нем зубочисткой, затем зубочистку закусывает, встает и удаляется, воспроизведя своими действиями то, от чего еще в XVI веке предостерегал Джованни Делла Каза: « Не назовешь приятной и привычку полоскать рот вином и тут же его сплевывать, равно как привычку вставать из-за стола с торчащей изо рта зубочисткой – ни дать ни взять птица, строящая гнездо! – или, заложив зубочистку за ухо, будто цирюльник. Нелепо также носить зубочистку на шее: странно видеть, как воспитанный человек вынимает из-за пазухи сей предмет, точно он зубодер и сейчас со своим инструментом взгромоздится на скамью, странно и то, что он так оснащен для угождения чреву – отчего бы тогда не повесить на шею ложку?» Делюсь своими наблюдениями с Гошей. - У них вон еще когда такую «толкотню» вокруг зубочистки затевали,- отвечает он,- а у нас до сих пор не знают, что это такое… Приносят заказ. Мауро ковыряет вилкой креветку, морщит нос и взмахом руки подзывает официанта: • Знаешь, даже мой друг говорит,- он кивает в мою сторону,- что здесь не то … Официант-неаполитанец оправдывается, стеная ( неаполитанская речь на слух - как плач). Мауро качает головой - дескать, понимаю тебя, понимаю- и затем вежливо просит: - Унесите это, пожалуйста...- Но едва рука официанта касается тарелки, внезапно добавляет: - На хер! На следующий день встреча в офисе Беневелли. Гоша предлагает за фургон и доставку товара в Москву 5 тысяч долларов. • Нет, Мауро,- отговаривает Мариза мужа,- дорога - опасна. За такие деньги- риск неоправданный… • Ну а если за 7 тысяч?- робко интересуется Мауро. • Ну за семь тысяч - еще куда не шло,- вяло благословляет его жена. Клиент соглашается и договор скрепляется пожатием рук. • Во корки мочат !- восклицает Гоша, когда мы выходим на улицу.- За пять тысяч муж не продается. А за семь – пожалуйста! «Ладно, пора выдвигаться в Швейцарию. Итальянский театр посмотрели», - подытоживает он на следующий день, не ведая, что охарактеризовывает ситуацию в Италии почти теми же словами, что и американский режиссер Orson Welles, заметивший однажды: “В Италии полно актеров. 50 миллионов актеров. И почти все отменные. Плохих можно встретить, пожалуй, лишь в театре и в кино”. Гоша налегке отбывает в Цюрих, а Мауро, загрузив в свой “ Фиат” разнокалиберные коробки,- в Москву. Вопреки его чаяниям, рейс оказывается не простым. Под Смоленском у таможенного поста на несколько километров растянута колонна грузовиков. Простояв в очереди, уро узнает, что по новым правилам, фирма получатель товара должна прислать на пост факс, гарантирующий оплату таможенных пошлин в Москве. Только после этого его пропустят.” Съездите, позвоните,- советует таможенник.- Телефон здесь недалеко: километров двадцать…” Какой факс! Куда звонить! На возмущенные возгласы итальянца откликается коротко стриженный бугаек: • Ну чо, земель, застрял? Проблемы? • Да, проблем! • Можем партизанской тропой вывести… Штукарек отслюнявишь? Тысячу? • Ай хев только пятьсот… • Не, брат, штукарек! • О’кей! - И “фиат”, жалобно скрипя на ухабах и рытвинах, последовал за “шкиперским” газиком. По лесам, по полям - в объезд таможни. “Завезут и грохнут”,- мелькает в голове у Мауро. Но отступать некуда: Москва - впереди. Он опускает к земле вытянутые в форме рожек указательный палец и мизинец, что является жестикуляционным символом фаллоса, а значит, отводит беду, в отличие от жеста, в котором те же пальцами поднимаются, заявляя: ты - рогоносец. Часа через два проводники останавливаются и один из них, раскинув пальцы веерком, сообщает: • Ну вот, братка, и все… Чутка вперед - и ты снова на Минке. А нам -назад надо. Ну прощай. С Богом! Мауро целует образок Мадонны - и притапливает в сторону столицы. Через несколько часов в ныне известный московский бутик “Кавалер”, получивший свое название от титула Беневелли, была доставлена первая партия товара… «Ферре», «Армани», «Валентино» заняли стенды и полки в залах. Балансировавшему на грани между высокой модой и грубой энергией уличной культуры «Версаче» было отведено почетное место – на витрине. Голова медузы Горгоны – фирменная эмблема дизайнера и древний знак крайнего предела сумеречного мира, в котором все неясно, все смешивается и клубится, - пялилась на прохожих с серебристых пряжек и пуговиц черной одежды, напоминая своим ужасающим видом поговорку: залез черт в воду – достал моду...