Копытин жил, умом прекрасный, Друзьям поручик своечастный, Иным задумчивый клеврет, Которому «сто лет в обед». На самом деле стар несильно, Ему умыться бы обильно: Хоть в пионеры принимай. А, впрочем, нет поры уж той. Рай коммунизма «долго жить» Нам приказал — что с неба пить Круговерчение веществ. В природе. А иных блаженств Ищите сами: флаг вам в десна. Иль стоп. Про руки это. Честно, Он весь был вылитым Отелло. Черен от грязи. Мощно тело. И улыбаясь во всю мочь Похож на Дракулу, точь-в-точь. Прозвали просто же: Копытин. Не Рогов, не Хвостов, не Сычин. Фамилия ведь все же, м-да. И жил в деревне он всегда. Родился тут, и тут помрет (Коль до кончины доживет). А то ведь есть кто пропадают С селений люди, с городов... Уходят в ночь без лишних слов, И дальше их уже не знают... Беда. Но речь о том, пожалуй, Что коль родился — не балуй! Как жил Копытин, интересы, Иные прочие замесы Его житейского житья. Такая вот галиматья. Ходил он в баню между делом. По выходным, брал веник целым, А если веник был помят, То шел в лесок: дубы стоят, И ввысь глядят ушами-листьями. По ветру юркими и быстрыми. А что хотели: нет там глаз. Один сплошной дубняк как раз, Что по корню, что по верхушке, Руби их хоть из мульти-пушки, Не будут оком поводить, Из дупел взором наводить На всю прелестную округу. Они дубы, поня́л? Угу. Итак, для бани веник цел. Копытин уж не видит дел. Все переделал. Скот напоен. И сам вполне себе доволен. Идет и смотрит вкривь и вкось. Земную вертит взором ось, Глядя направо, и налево. И вся земля как вертел. Клево. Плывет как задом наперед. И на него шутя идет. И от него бежит шагами. Короче, пьян он. Видим сами. Дошел до бани. Снял фуфайку. Хоть лето. И еще и майку. Трусы семейные в прыжке Оставил где-то на башке. Как в голову пришло такое? Намерение шебутное Снимать их задом наперед? Да, впрочем, ладно. Сапог черед. Трусы порвал: совсем старье. Как, впрочем, все его житье. Итак, стоит весь волосатый, Вы не поверите, ребята, На ягодице есть тавро! Как будто скручено ребро... На плитку как-то сел зимой. Придя чуть выпимши домой. И сел, понятно, голым задом. Там был поставлен где-то рядом На случай экстренный горшок, Что вид ведра имел, имел душок, И был накрыт доской разделочной. Предмет сей звал «горшок ночной». Так мама в детстве приучила. Подрос чуть-чуть, она свалила Куда-то явно за бугор, Ходил такой ведь разговор. Судьба нелегкая Копытина, Что год не мылся как скотина, Поскольку выходной тот, братцы, Он был один на год. Глупцы Могли бы думать что иное, Но тут предчувствие такое, Что наш герой и не работал. А день деньской на все роптал, Да и бутылки собирал. Итак, стоит пред баней он. Весь волосатый бьет поклон, Снимая свой сапог последний. И чуть качается от лени. Ведь целый тот сапог сымать — То надо ногу подымать! А он итак дошел стараясь, Дороги медленно касаясь, С крутящейся землей ругаясь. И вот, стоит, весь волосатый. Вы не поверите, ребяты! Да сколько ж волосни на теле. И на спине? Да неужели... Решительно пихает дверь. Не починить ее теперь... Забыв что та петлей наружу. И так толкал, втемяшив рожу, Как будто в роже сила есть. (Но если есть, ему же честь). Ногами ползал, ехал, дрался. И даже воздухом кусался. Вернее, укусить старался, Лишь непонятно только что. На этом кончим дело это. Писать с Копытина портрет. Пусть остается с баней: жжет. Над ним деревья угорают. Вернее, вся деревня ржет. Но он о том, поди, не знает. Всё в баню голышом идет. Да дверь собою постилает, Ее же, бестию, свергает, И так — как ранее — живет.