САПФИРИ́Т Сонет о чудесах бессмертных — живо. Блаженство истины ввергает в чудеса. И каждому захочется застенчиво... ретиво? Влагать слова сии в разверсты небеса. . ГЛАГОЛ I Как между пропастью и небом Сияньем бездны охлажден Идущий в миг со слова хлебом; И тут же вечностью ращен. Преображен обильным злаком В полях бескрайних и поклон Душе его всесилья знаком; В очах бессмертия закон. Безудержные опахала истин светлых Хлад бездны повергают ниц Пред ним — числом несметным мертвых лиц. И жаром духа в лицах тех несчетных, Печали кровельщик и радости маляр, Идет вне времени; Он очень бездной стар. *** Копилось слово; будто каплей вешней Оно стекло и собралось на глади дум. И потрясая изумруд огня слепой клешней, Всестрастие хладное слышит неба шум. Подъята голова зарею слепоты и гам Напутствием чудесным будет кровлей Душе, которая готова дать мирам Хоть «сотни тыщ» изъязвленных любовей. Нет счета принципам в которых он пророк. И бог и разметальщик сразу сутей. Но взгляд его нутра глазницами глубок. Затменье — как шутиха смысла. Яркость. Он движется, расставив руки злей Костями мертвыми врастая в ярость. *** Предвечное глубо́ко; как не-мысль. И не найти его в потугах смысла. Все рождено как вещее, как соль. Как ждущие порыва страсти чресла. Умам не хватит времени понять Как горяча печать лепного суть не-тла, А духа, что душе своей подстать Всезнанием благим, что вера не мертва. И возвеличены творенья муки навсегда. Никто, ничто, не скажет, что напрасно. И светит бездне солнце мира ясно. И каждому идущему путями слова награда Истина, что более чудес всех верных. Поскольку суть души, увы, порока жмых и скверна. ГЛАГОЛ II Кичливой поступью в сени деньской Свершается намеренье любви? Нет, только Бог размеренной рукой Утрет слезу, омоет прах в крови. И вознесет на трон небес, где явь; Облобызает сутью перемен. И двинет ввысь натруженную бровь: То уже ты, заложник злых измен. Себя представить богом ли? Отнюдь. Зачем вдыхать свой смрад, от страха злой. И помышляя в небесах отъявленной рукой. И видя в облаках застенчивый свой путь. Глаза смутятся, объимая тлен как данность. И вот уже душой: очередная странность. *** То мысли о покое, сущем вздохе. Наполнено стезею во груди сипенье. То старость? Нет. Всего лишь часа охи. То может быть вообще опять рожденье. Но если только жил. Конечно. В благо. Прекрасностью творя секунду, верой. В уме блуждала непрестанно чувства сага. Была любовь то? Право, и не первой. Колдующий мотив себе на память, Чтоб не забыть, ведь есть резон молчания, Берется обрывать власа, моля страдания. Его на сем совсем не удержать; Он будет верою несомый плыть в предчувствия. Вот жизнь: благая суть чрезмерного напутствия. *** Но если только будешь «богом страсти». А так... идут часы, свершаются лета. Где бог, где срам, осведомлен отчасти. Не спутав заодно где правда, где мечта. Во снах шутя над миром, опадает осенью. Влача заботу и секрет ночи — разверзнет очи. Моргая в темноту, сверкая проседью Во лунном отсвете, и жмурясь что есть мочи. На человеке есть печать лепного тла. Душа как панцирь грез, но суть нетленна? Она измучено и странно откровенна. Но та печать прозрением светла. На ней пути Господни, да? Неимоверно. Все спутано и отдано судьбе, наверно. ГЛАГОЛ III Копытом в грудь бессмертье бьет: Вставай, пора. Ищи рассвет! Глазам открыться тут черед, Ведь дух уж бодр, сну привет! Но копошится время тлёй, Беззвучно стон любви полнит. Привиделось: на век с семьей. Или века... но гром зудит. С небес который пыль встряхнет. И молнии войдут во свет свой. Дыша прохладою во зной. И время ликом сущим ждет? То облака как грудь дыханья! На них глубоки начертанья. *** Все посмотрел. Решил не спать уж. В окно не суховей скребется. А будет точно вышний душ. Во клетке каждой отзовется. Сырою негой. Капли — бомбы. И каждая как сто морей. И так падет, на память чтобы. И помнишь всю ее — скорей. Ведь ибо жить потребно часом, Минутой, мигом, дабы быть. Всечасно зов души вершить. Или судьбы. Могильным гласом? О, что за мысли. Встань, прозри! Иль просто зенки в утро три. *** «Любила я», — она пришла. Бесчувственной тут быть стараясь. Но как бы не была — мила. Во сновидениях купаясь. Моих? И не моих. Ее. Когда еще мы были вместе? То просто образ, ё-мое. В смешливом чувствований тесте. Рука зашла, затылок теша. По волосам взметнула всласть. Ах ты, благая часа власть! То с фото: в молодости теща, Позирует легко и пылко. (Валялась где еще бутылка). *** Дух дачный сердце все полнит. А может и не все, лишь краем. Я сам собою узнаваем, Встаю и вижу: дом штормит. Стучат по стеклам хмуро ветки. Природа вся взметнула прыть. И чтоб меня не позабыть, Как будто держит в дома клетке. Мелькнувший образ тает уж. Жена любила мать безмерно. Но что тут знать? Лишь мыслей сушь. Восстанет облаком печаль. Предчувствие судьбы? Наверно... Лишь только слов сокрытых жаль. *** Покойный отдых, сон невесел. Что снилось? Вроде... пропасть сна. И жизнь — напутствия вина? И вновь на ложе грузно сел. Кого хоронишь? Самобытность? Она живая, и с душой! Но будто мямлишь сам с собой. Про то, что в ней бывает скрытность. Напутствие вина. За слово. Что было сказано не в склад. А будто даже невпопад. И мягко обладонил голову. Но жизнь — река. Течет влечением. И бесконечным...