ДЕТИ ЯНУСА (часть шестая) ДЕТИ ЯНУСА (часть шестая) Подняв под бой курантов у Миры на кухне тост “за новое в новом году”, Мауро принялся ждать “крутых перемен к лучшему”. И вскоре его, вот те на, действительно порадовала “Нимфа”. • Они покупают оба “ рендж-ровера”,- сообщил он мне по телефону.-Только в одном надо кое-что подделать. У тебя есть механик? Я обратился к знакомым слесарями, которые в одной из квартальных бойлерных, не далеко от моего дома, организовали нечто напоминающее автосервис. Ребята были рукастые, смекалистые и, когда я объяснил им, о какой машине идет речь, сказали: • Подгоняй! Разберемся… На следующий день вместе с Мауро и моим приятелем Андреем я приехал в бойлерную. Слесаря загнали “Рендж- ровер” на выдолбленную в бетонном полу яму и начали из подручных материалов, по-кулибински, изготавливать замену вышедшей из строя детали. Мауро наблюдал за их работой и порой одобрительно высказывался: • Молодцы! Если бы у них еще инструменты необходимые были! Андрей устроился на столе около батареи и, посасывая из бутылки водку, веселил мастеров рассказами о наших поездках в Италию. • Так ты и по-итальянски говоришь?- спросил у него один из них. • А чего там говорить-то! • Тогда скажи итальянцу, чтобы спустился в яму. Мне ему показать кое-что надо… • Запросто! - И не слезая со стола, размахивая бутылкой, Андрей прокричал:- Эй, ты, Мауро, давай-ка вниз ****ь! • Ну так и я могу,- сказал слесарь. Мауро залез под машину, минуты две общался там жестам со слесарем, затем выбрался наверх и, сжимая пальцами нос, прогнусавил: • Там воняет, как в могиле итальянского солдата, убитого в России… Работа была закончена. Слесаря вытирали ветошью руки. • Сколько?- спросил Мауро. • Сто долларов, макаронник!- Один из мастеров лукаво улыбался, и было очевидно, что их ответ - шутка. Но Мауро выгнул брови и неожиданно выдал серьезным тоном : • Оплата труда должна соизмеряться со стоимостью хлеба! Затем он поразмахивал руками, поохал, позакатывал глаза и наконец “закрыл тему” полтинником. • Хороший клиент,- сказали мастера.- Пусть еще приезжает. Мы-то, честно говоря, больше, чем на десятку, не рассчитывали… Перед продажей Мауро “вылизал” салоны машин, надраил до блеска специальной жидкостью все пластиковые детали и натянул на сиденья чехлы. • Все!- сказал он по завершении своих трудов.- Осталось получить деньги. • Очень кстати!- заметил я. • Нет,- возразил Мауро.- Мы решили тебе за хлопоты оставить серебристый “ровер”, а с “рендж-роверов” - все наше. Когда итальянец хочет сообщить вам что-то неприятное, он всегда использует местоимение “мы”,будто опирается на чье-то невидимое плечо( в таких ситуациях почему-то всегда вспоминаются написанные Блоком по другому поводу строки: “ …и все уж не мое, а наше,и с миром укрепилась связь”). Если же речь идет о чем-то радостном, достойном похвалы,- вы неизбежно услышите фразы, начинающиеся с “я”. Прекрасно отражена эта национальная черта итальянцев в одном из эпизодов «Приключений Чиполлино» Джанни Родари: «Кум Тыква и кум Черника никак не могли примириться с утратой домика. В конце концов кум Тыква пообещал куму Чернике: • Если только нам удастся освободить наш домик, мы будем жить в нем вместе! Кум Черника даже прослезился при этих словах. Как видите, кум Тыква уже не говорил «мой» домик, а называл его «нашим» домиком» . • Но пока, чтобы совсем без машины не остаться,- продолжал Мауро,- я на “ровере” поезжу. Ладно? Вдохновленный продажей машин, он стал регулярно наведываться в “Нимфу”, надеясь, что вот-вот заспорится и основной бизнес. Но “Нимфа” по-прежнему, туды ее в качель, кисть не давала: образцы “Реджана Алиментари” продолжали пылиться на подоконнике в офисе, попытки арендовать помещения срывались одна за другой. В последний момент, когда казалось, что все уже “на мази”, откуда ни возьмись появлялся какой-нибудь не учтенный ранее посредник , и все рушилось.Тогда , поскольку подобные ситуации в российском “деловарстве” возникали сплошь и рядом, ходила даже такая призказка:“Тут появился “генеральный посредник” - и все нае… лось”. В Италии телефон Беневелли обрывали “кофейники”из“Кальяри”, которые “приготовили для России все необходимое, даже чашечки”, и пекари с макаронниками, настоятельно требовавшие ответа относительно оплаты за подготовленные ими к отправке линии. Но Кавалеру порадовать их было нечем, и вероятно, всякий раз после разговора с ними, сидя в своем троноподобном кресле, он всплескивал руками и говорил сам себе: • Ну я не знаю! Мауро был хмур и шипел «на разный манер» относительно способностей всех русских. Если его пытались ободрить нашим традиционным “да брось ты, все нормально!”, он расходился не на шутку: • Да у вас все нормально! Поленом по башке тоже, наверно, - нормально! Но однажды, во время разговора о “ Нимфе”, его вдруг, словно осенило, и он уверенно заявил: • Нет, я все понял: с ними ничего не слепишь! • Почему? • Да у них номер дома - 17! Число 17 итальянцы считают несчастливым:в нем видят мрачную идеограмму :7- виселица,1 - повешенный. А там где смерть… • Поэтому меняем тактику!- с энтузиазмом выпалил Мауро. Он стал осваивать Москву самостоятельно, стремясь обзавестись полезными знакомствами. Когда я спрашивал его, как идут дела у “Нимфы”, он бросал на меня удивленный взгляд: мол, о чем и о ком это ты? “Пульчинелла - это маска,- пишет итальянский драматург Дарио Фо,-персонаж, происхождение которого теряется во тьме веков. Он очень похож на греко-турецкого Каракоке. Тот, хвастун и пройдоха , готов плакать и подчиняться. Жалкий слуга, он доходит до самых низов шарлатанства, фальши, мелочного притворства и страха; но потом вдруг проявляет невероятное мужество, достоинство и силу. Точно такую же смесь качеств мы находим и в Пульчинелле. Пульчинелле присущи беспринципность и, несмотря на то, что он крив и хил, необычайная проворность. Горбатый, с головой, вросшей в плечи, длинными худыми ногами и руками, похожими на лапы паука, он выполняет неописуемые акробатические трюки. Отличает его и кроличья способность плодить себе подобных… В комедии дель Арте есть фарс, где Пульчинелла носит корзину с детьми, пытаясь их продать или сдать внаем. Здесь этот персонаж, мягко говоря, отвратителен, хотя и принужден отчаянием быть таким. Пульчинелла не может жить цивилизованно, поскольку общество отвело ему вполне определенное место. И все же трагедия его не ломает: он не сдается - и шутит, беснуется, танцует. Он с безудержной легкостью срывается в танец, буффонаду, парадокс, абсурдное и метафизическое. Пульчинелла разговаривает со святыми, со смертью, с призраками.Он спускается в ад и поднимается обратно, выходит из жизни,входит в смерть и снова возвращается в жизнь, становится фантазмом , - и все это происходит из-за необычайной противоречивости его естества. Вот он, Пульчинелла - персонаж до невероятия беспринципный, попирающий нравственность и достоинство за кусок хлеба. Утолить голод его основная забота, ему - не важно какой ценой - необходимо обуздать собственное отчаяние… И вдруг, неожиданно, в этом проходимце вздымается вихрь достоинства и отваги. Когда Пульчинелла сыт и способен рассуждать нормально, он может стать подобным стихии и обрушиться на беззаконие и бесчинства ,превращаясь в великого вершителя правосудия. Есть праздник, во время которого Пульчинелла идентифицируется с Христом : он едет верхом на осле, он часть ритуала. Люди следуют за ним, аплодируют ему, обмахивают его оливковыми и пальмовыми ветвями, поднимаются тосты, царит веселье, прославляется единение всех в объятиях, в прощении обид. Пульчинелла – преодолевает не только обиду, но и мысль о мести. Если Пульчинеллу считают синонимом или прототипом “среднего итальянца”, то это потому ,что мы - люди, способные адаптироваться с необычайной легкостью, потому, что мы уступаем, делая вид, что сопротивляемся, потому, наконец, что мы живем хитростями,‘ восторгаясь собственной малодостойной пронырливостью и изворотливостью. Мы приспосабливаемся. В нашей традиции - не решать проблемы до конца, а улаживать, прятаться в потоке. Это мазаниеллизм: стараться взобраться на коня, на котором уже сидит король, и приладиться к его фигуре. Против короля идти нельзя, король -священен, до тех пор, пока не будет опрокинут наземь. Тогда ,сразу, на коня не запрыгивают, а пытаются его продать. Так поступает и герой итальянской земли Пульчинелла”. Мауро рыскал по Москве, высматривая своего “короля на коне”. И наконец заприметил такого. • Познакомился с одним интересным человеком,- сообщил он мне.- Итальянец. Карло Кварантачинкуэ. • А, значит, в силах он только наполовину,- пошутил я, зная что «мощных», влиятельных людей итальянцы называют « человек девяностого калибра», в то время как фамилия нового знакомого Мауро была – в русском переводе – «сорок пять». • Этот любому «девяностому» фору даст ! Он сначала на“Аджипе” здесь руководил, потом забросил это дело…Знаешь, чем сейчас занимается? • Нет. • Обувью. • И успешно? • В Москве,- принялся объяснять Мауро, явно пересказывая рассуждения своего нового знакомого, - десять миллионов человек .Каждый за год пару обуви сносит. Так что это бизнес вечный. Навсегда. И нам в нем места хватит. Сможешь найти клиентов? Вскоре через знакомых знакомых мой приятель Андрей отыскал потенциальных покупателей. • Разговор может состояться,- сказал директор фирмы.- Мы товарами народного потребления рассчитываемся с уральскими поставщиками сырья. Но нужны образцы. Эксперты посмотрят, отберут - и будем договариваться. • Образцы? Нет вопросов!- заявил Мауро, выслушав мой рассказ о встрече с клиентами, и на следущий же день улетел в Италию. • Партнеры, конечно, огорчены,- первым делом лаконично обрисовал он по возвращении реакцию Беневелли и Джорджио на известие о конфискации антиквариата.- Нужно будет хоть книгу как-нибудь вывезти. Ну да ладно…Займемся пока ботинками.- И он высыпал на пол кучу непарных башмаков. Разобрав завал, мы расписали обувь по артикулам и принялись устанавливать цены. • Да ты с ума сошел! -тарахтел Мауро, раскручивая за каблук женскую туфлю.- Это дешево! Нет,ты посмотри, какая модель! На ней же прям написано: пятьдесят долларов. Ты что?! После длительных прений мы состряпали свой прайс-лист, который не был постыден и в то же время позволял нам при возможных торгах пойти на уступку 10-15%. И уже на следующий день в офисе покупателей две очкастые торгашки готовили свое заключение по представленному товару. Башмаки они разглядывали, ощупавали,обнюхивали, передавали их из рук в руки, шепча при этом что-то друг другу на ухо, ставили на подоконник и отходили на несколько шагов, чтобы оценить, как они смотряться со стороны, затем, не отрывая от них взгляда , приближались к ним, смещались вправо, влево, поднимались перед ними на мысочках или же, наоборот, присаживались…И наконец, через четыре часа, отбор был произведен. Дело оставалось за малым: найти тридцать тысяч долларов для покупки обуви и доставить ее в Москву. Мауро к тому же торопил: • Надо пошевеливаться, а то мой обувщик распродаст, не приведи Господь, нужные им модели. У него же все быстро там обновляется… А эти, ты сам видел, что за люди…Чуть чего не так, сразу скажут:извините, у нас вот здесь записано… Так что я полечу с Андреем в Италию, придержу там все, что надо… А ты давай быстрее находи деньги - и к нам! Отправив Мауро и Андрея в Италию, пару дней я почесывал за ухом,а затем обратился к знакомому чеченскому бизнесмену. • Приезжай, помогу. Он принял меня в своем офисе. Спросил, зачем мне нужны деньги. Выслушал мое объяснение. Отошел к дальней стене кабинета. И в следующий момент, мне показалось, словно из ниоткуда, в его руке появилась толстая пачка долларов. • Держи. • Верну через две недели. • Удачи. Но удача словно начала отворачиваться от меня: в кассах все билеты на миланские рейсы были проданы. Я решил обратиться за помощью к школьному другу, который работал в московском представительстве итальянской авиакомпании. “ Ты, Альбертино, должен радоваться , что у тебя есть папочка, который кормит тебя. У меня такого папочки не было...,” - донеслась из комнаты итальянская речь, когда я, придя к своему другу домой, излагал ему в коридоре суть возникшей проблемы. • Конечно, папочка,- ответил, судя по голосу, мальчишка лет 10. • Кто это? - спросил я. • Мой шеф . Я заглянул в комнату и увидел среднего возраста мужчину и женщину, которые обслуживали подвязанного салфеткой маленького Альбертино, заботливо накладывая в его тарелку приготовленную с учетом итальянского вкуса еду, по-русски щедро выставленную на застеленном белоснежной скатертью столе. • В гости пришли? • Угу... Знаешь, что он придумал?- мой друг кивнул на комнату.- Мне, говорит, в Италии дом за сто тысяч нужно купить, поэтому я должен экономить и есть теперь буду у тебя... Вот так со всей своей семьей у меня и харчуется... • Итальянец? • Наполовину австриец. • Германская конкретность взяла в дяде верх. После пары телефонных звонков билетный вопрос был снят. На следующий день, предварительно “организовав” справку на вывоз валюты, я вылетел в Милан. В самолете рядом со мной - молодая “крашеная” блондинка. Увидев у меня в руках итальянскую книгу, пытается заговорить со мной по- итальянски. • Возвращаетесь домой? • Можно по-русски,- отвечаю я, ясно слыша, что собеседница - моя соотечественница, едва начавшая осваивать итальянский. • А-а…А я -то подумала… • По работе летите? • Нет!- гордо заявляет моя соседка.- К жениху! • Давно познакомились? • Два месяца тому назад. Я тогда с подружкой в Милан ездила. • Собираетесь совсем в Италию перебраться? • А что у нас, в совке-то, делать?! Рыба идет туда, где поглубже, а человек туда, где получше… • Ну что же, удачи! Мауро и Андрей ждали меня на выходе из таможенной зоны. • Черт возьм! Забыли тебе сказать, чтобы сигарет привез. Здесь ничего нет: у табачников забастовка. Хотя слово забастовка происходит от итальянского “basta”, которым обычно с эмоциональным сопровождением выражают предел терпения, сегодня в Италии, как правило, бастуют чинно, заранее предупреждая о своих намерениях. Средства массовой информации в таких случаях за несколько дней оповещают граждан, сообщая, например, что такого-то числа с такого по такой-то час в связи с забастовкой железнодорожников поезда ходить не будут. В постпролетарский период, когда выбор поколений - “пепси” или “кола”, прежде чем откликнуться на зов класса, многие рабочие подсчитывают свои возможные убытки. И профсоюзам порой приходится стимулировать их сознательность. Так однажды в филиале “Альфа-Ромео” в Арезе, чтобы обеспечить участие в забастовке всех рабочих, было предложено разыграть среди бастующих автомобиль… Но табачники ,похоже, затеяли нешуточную стачку.В аэропортовском баре на сигаретном прилавке - хоть шаром покати. По завистливым взглядам, обращенным к редким счастливчикам, которые с подчеркнутым удовольствием выпускали изо рта струйки дыма, можно было понять, что половина посетителей бара курильщики. Кое-кто оценивал издали размеры оставленных в пепельнице бычков. Ситуация напомнила случай, описанный почти сто лет тому назад Германом Гессе в его “Итальянском дневнике: «Я шел, покуривая сигару, как вдруг ко мне подошел человек и попросил ее у меня. Я подумал, что он хочет прикурить… Но он засунул мою сигару себе в рот и пошел своей дорогой» . Около телефонных автоматов русский мужик, прилетевший тем же рейсом, что и я, и итальянец, на руке у которого виснет моя соседка по самолету. • Люда,- орет русский в трубку так,что у него на глазах появляются слезы.- Люда, это я. • Мама, это я,- спокойно говорит итальянец. • Люда!- надрывается русский, будто звонит с Марса. • Не волнуйся, мама,- тихо вторит ему итальянец. • Людочка! - русский уже в иступлении. • Конечно,мама.- Голос итальянца четок и умерен. • Лю -да-а! • Да,мама. • Людочка, ты меня слышишь? • А как дедушка? • Людочка! • А бабушка? Хорошо, мама. Ладно,мама. Сцена длилась еще пару минут: русский все старался доораться до Людочки, а итальянец продолжал интересоваться делами своих семейных, с которыми расстался вероятно не более чем пару часов тому назад, и вставлял через слово обращение “мама”, подтверждая тем самым чрезмерную привязанность итальянцев к своим матерям, называемую социологами “мамизмом”. Действительно, фигура матери в Италии настолько значима и авторитетна ,что в мафиозных кланах , выражая боссам свое почтение, их называют порой “маммасантиссима”, то есть “святейшая мама”. Слепая любовь итальянцев к своим родительницам порой может сыграть с ними злую шутку. Так, например, в первые послевоенные годы она позволила организовать в стране сбор средств “для бедной мамы неизвестного солдата”. “Отмамкавшись”, итальянец повесил трубку и обратился к своей русской подруге: • Может, перехватим чего-нибудь в баре? • Зачем? Мы сейчас приехать и я тебе такое готовить ! - ответила девушка, в глазах которой читалось несокрушимое женское намерение превратить “жениха” в мужа. • Хотя бы кофе…,- заикнулся итальянец. • Зачем? Я дома все делать! Вкусно! Вкусно!- твердила моя попутчица с таким маниакальным задором, что хотелось, подобно врачу-психиатру на обходе, погладить ее по голове и сказать: “ Дорогая, прежде чем ты начнешь гробить его борщом и пирожками, сетуя по телефону подружкам, что бедняжку до тебя все жизнь кормили одними макаронами, узнай, понравится ли это его маме…” Обувной оптовый склад недалеко от Реджо Эмилии - в Виньоле. Это настоящие башмачные поля. В двух огромных павильонах, в каждом из которых могли бы поместиться несколько военных самолетов, - длинные ряды из поставленных друг на друга коробок. Наверху каждой “стопки”, представляющей весь размерный ряд, - башмак- образец. Покупатели прогуливаются по проходам и, выбрав то, что им приглянулось, молча показывают на “стопку” идущему рядом грузчику. Тот ставит коробки на тележку, записывает что-то в свой блокнот, и они следуют дальше. Хозяин предприятия Лорис - похожий на колобка тип лет тридцати - бродит по павильонам, отвечая на бесконечные телефонные звонки и одновременно присматривая за работой своей команды. • Наконец-то! - завидев нас, восклицает он. • Ну мы вроде недавно виделись ,- говорит Мауро. • Недавно- не недавно, а кое-что из вашей обуви ушло... • Как это?! - удивляется Мауро. • Бизнес дорогой не терпит проволочек ! Надо быть расторопнее... В этот момент пищит телефон. • Извините ,- прикрыв трубку рукой, говорит Лорис .- Это мой клиент из Франции... Во время разговора с французом, кроме имени собеседника, Лорис произносит лишь “о‘кей”, это ставшее универсальным фонетическое образование, на выяснение этимологии которого американский лингвист Аллен Уолкер Рид потратил двадцать лет своей жизни. Отвергнув предположения, что “о‘кей” происходит от выражения “Only Kissing”, печенья “Orrin Kendall”, гаитянского рома “Aux Cayes”, от греческого “ olla kalla” (все хорошо), индейского утверждения “ okeh” или же от имени индейского вождя Old Keokuk, Рид установил, что впервые оно появилось в 1839 году на страницах одной из бостонских газет в качестве шутливой аббревиатуры от Old Korrect(все правильно) . В те годы акронимы были в моде, и для поддержки на выборах одного из своих кандидатов демократы создали “Democratic OK Club”. Со временем “OK” стало самым расхожим выражением на планете. Итальянцы - от мала до велика - вкручивают его в свою речь по делу и без дела. Единственное место на Земле, где “о‘кеем” пользуются умеренно ,- сама Америка. • О‘кей, Жерар !- Лорис заканчивает телефонный разговор и, обращаясь к нам, гордо сообщает: - Он фурами у меня товар вывозит. Мощный клиент. • Ну а мне с моими клиентами что делать ?- спрашивает Мауро. • Извини, дорогой, у меня семья. Я долго ждать не могу : мне их надо кормить. Выберите что-нибудь другое. Снова пищит телефон. Лорис произносит очередное “извините” и отходит в сторону. Из нашего заказа не хватает пяти моделей. Бродим по павильонам, подыскивая замену. Дело не простое. Некоторые туфли с первого взгляда похожи на те, которые нужны нам, но присмотревшись получше, замечаешь, что то пряжки у них расположены иначе, то каблуки не соответствуют по высоте или форме. И воспоминания о наших придирчивых заказчиках гонят нас дальше по башмачным полям, и голова идет кругом, как у сборщика пыльцы в конопляных зарослях. • Да черт бы с ними !- через пару часов заявляет Мауро. - Возьмем на свой страх и риск ! Отбор закончен. Мы, как часовые, стоим около штабелей коробок, ожидая, когда Лорис закончит очередной телефонный разговор, чтобы вручить ему деньги. Мауро довольно потирает руки: - Ну вот я уже и заработал ! - То есть ? - Ну я же десять процентов сразу заложил... - ? Лорис отключает свой телефон, любовно пересчитывает доллары и спрашивает: • Когда и на чем будете вывозить? Вопрос застает нас врасплох и озадачивает. Кумекаем в офисе кавалера. Делать догрузку в международный “тир” -хлопотно, да и рейсов до Москвы в ближайшие дни нет. Падрончини - так называют владельцев грузовичков, осуществляющих перевозки для третьих лиц, просят столько, что , как говорят в Италии, Бог гневится. После некоторого раздумья Мауро предлагает выдвинутся на его «полугрузовом мерседесе». • А что, я на нем мотоциклы на рынки возил. Идея вдохновляет. Прикидываем объем. Не поместится. • Тогда задействуем прицеп. Обтянем все полиэтиленом... Снова считаем - и снова места маловато. • Можно взять в аренду прицеп побольше, - не сдается Мауро. - Я знаю, к кому обратиться. Он садится за телефон. Но выясняется, что у всех его знакомых прицепы точно такие же, как и у него. Мауро нервно постукивает пальцами по столу, подергивает себя за нос и вдруг неожиданно заявляет: • Значит, будем покупать грузовик ! Подержанный ... • Постой, -говорит Беневелли . - А лицензия на перевозки ? • Да черт бы с ней ! Андрей поедет со мной... Сделаем вид, будто я ему просто помогаю... Встречаемся рано утром в баре. Раздраженные, злые : забастовка продолжается, сигарет у нас нет. Без табачного аккомпанемента кофе кажется нестерпимо крепким и горьким. Попытки разжиться табачком у дымящих счастливчиков наталкиваются на пожимание плечами и вежливые сопровождающиеся улыбками отказы. Неожиданно в баре возникает суетливый длинноволосый парень, руки которого унизаны массивными золотыми браслетами и перстнями. Он склоняется над стойкой и что-то шепчет бармену. Тот в ответ утвердительно кивает. “Золотоносный” торопливо выходит на улицу и вскоре возвращается со здоровенной дорожной сумкой. На стойке появляются десять блоков “Мальборо”. • Два миллиона...- говорит парень с неаполитанским акцентом. • Может, скинешь ?- c надеждой в голосе спрашивает бармен. • Когда кризис, нет пощады. Бармен отсчитывает два миллиона, а парень тем временем, окинув взглядом присутствующих, громко произносит: • Ну что, есть еще желающие? Двадцать тысяч пачка... Посетители недовольно ворчат, но сигареты покупают. Когда неаполитанец уходит, в баре начинается бурное обсуждение случившегося. • Но это же почти в десять раз дороже !- негодует бармен. • Дороже - не дороже, в любом случае это лучше чем трястись в абстиненции, - рассудительно отвечает ему один из клиентов. • Мы в юг деньги вбухиваем ,-говорит другой, - а они там на них где-то сигареты покупают и нам же втридорога перепродают... - Ci sono i nordici e ci sono i sudici, - вспоминает Мауро поговорку, в которой игра слов дает понять, что Италия делится не на северян и южан, а на “северян и ушлых грязнуль”. • Это, к сожалению, не исправить , -откликается кто-то из посетителей. “Все беды,- писал в XVI веке Монтень,- происходят от лени неаполитанцев”. “Северная Италия сделана, - сказал в 1861 году первый премьер-министр страны граф Кавур. - Нет больше ни ломбардийцев, ни пьемонтцев, ни тосканцев, ни романцев: мы все - итальянцы. Но остаются еще неаполитанцы. О! Какая коррупция и разложение в их краях! Но это не их, бедолаг, вина. Ими так плохо правили. Мы должны начать облагораживать, развивать и воспитывать их сызмальства. Только не думайте, что неаполитанцев можно переделать угрозами и оскорблениями. Они домогаются у меня должностей, регалий, продвижения. Они должны работать и быть честными, тогда я им дам все. Но главное, им ничего нельзя спускать. Ни на одного из них не должна падать даже тень подозрения. Я не буду стеснять их свободу и покажу, чего можно достичь при таких условиях за десять лет”. Через десять лет депутат итальянского парламента, литературовед Франческо Де Санктис писал из Рима: “ Кажется будто ничего не произошло, случившееся словно удивляет нас, и мы не знаем, что делать с этой Италией, которая обошлась нам такой дорогой ценой”. В 1901 году на заседании итальянского правительства, посвященном проблемам Юга, социалист Энрико Ферри, основавший вместе с Чезаре Ломброзо позитивную школу уголовного права, произнес в своем выступлении следующие слова: “ В Северной Италии совершаются преступления, подлоги, подкуп, но это болезни, не имеющие широкого распространения; в Южной же Италии они - инфекционны и имеют эпидемические масштабы. В Северной Италии исключением являются очаги преступности, в Италии Южной являются исключением - и посему они достойны восхищения - очаги честности”. Прошло сто тридцать лет, и сегодня, перефразируя Кипплинга, пожалуй, можно сказать: север есть север, а юг есть юг, и с места они не сойдут: согласно мнению многих северян причиной бед Италии по-прежнему являются, “те, кто живет к югу от Рима”; в стране создана северная лига, ратующая за отделение севера от юга… « Некоторые итальянские литераторы,- пишет журналист Луиджи Бардзини,- выявляя с сыновней заботливостью причины бед их страны, усматривают начало некоторых наших неискоренимых пороков в долгом испанском владычестве на юге Италии( «Народ для короля,- писал в XIX веке очевидец испанского правления, сицилийский историк Микеле Пальмьери, - все равно что кусок мрамора для скульптора.» прим.авт.) И в этом есть определенная доля правды. Испанцы , например, относились с феодальным пренебрежением к полезному созидательному труду. И еще сегодня мы видим, что на юге власти предержащие (нотабли) считают ничегонеделание знаком отличия, а otium – символом высокого социального ранга. Людей исповедующих такого рода праздность называют « галантуомини». Они могут жить на ничтожную пенсию или ренту от сданных в наем бобовых полей; могут быть бедней пекаря, хозяина бензозаправки или лавочника. Но на них всегда - пиджак, галстук, накрахмаленный воротничок; в руках – трость. Они сидят дни напролет напротив какого-нибудь клуба в расставленных на тротуаре плетеных ивовых креслах, наблюдая за прохожими, разговаривая о политике или почитывая газеты. К простым людям они относятся с высокомерием. Не пачкают себя ни коммерцией, ни какими-либо сделками. Поскольку правительственным аппаратом руководили почти всегда южане, происходившие из класса «галантуомини», за последние сто лет испанские предрассудки пропитали всю официальную Италию. К простым людям во всех правительственных учреждениях относятся с пренебрежением. Налоги до сих пор обычно напоминают сборы испанских вице-королей. Почти все чиновники и политики продолжают считать, что экономическая жизнь - зло, которое, подобно коварной реке, должно находится под непрестанным контролем, и чем пристальней за ней будут присматривать, тем лучше будет для всех.( “Акционерные общества опасны для государства,- сказал в начале XIX века министр финансов неаполитанского короля Луиджи де ”Медичи,- они просвещают народ и со временем подбрасывают ему мысли о свободе» прим.авт). Многие из этих людей все еще мечтают об упорядоченном государстве, где король владеет практически всем, имеет монополию на все основные продукты, гарантирует всем убогое существование, но щедро одаривает своих друзей. Праздные «галантуомини» ( и в меньшей степени остальные итальянцы) до сих пор любят пышные титулы и особенно почетные звания. Эта слабость тоже привита в Италии испанцами. У старых благородных итальянских фамилий никогда не было подобных титулов; венецианские аристократы, некоторые из которых могут проследить свое происхождение до заката римской империи, назывались просто благородные люди. И лишь с приходом в Венецию австрийцев, точнее в 1815 году, им был присвоен графский титул, чтобы при дворе у них был соответствующий ранг. Патриции республики Генуя могли официально называться маркизами лишь во время поездок в Испанию, Англию и Францию, где титулы были крайне важны. А вот старое Неаполитанское королевство титулами буквально кишело» . В аристократических семействах Неаполя, которые не могли себе позволить содержание личного экипажа, были лишь экипажные двери с роскошно выписанными фамильными гербами и, когда нужно было явиться на публике, их вешали на взятые внаем кареты. Президент парламента Дижона, суровый Шарль де Бросс, заметил в 1739 году о Неаполе: «Народ здесь – бунтарь, буржуазия – тщеславна, высокородное дворянство – показушно, а мелкое – жадно до титулов… Император раздавал за деньги титулы всем желающим, откуда и взялась поговорка: «он действительно герцог, но не кавалер». К нашему мяснику теперь не подступиться, поскольку он носит герцогский титул» . « Несомненно,- продолжает Бардзини, - отдельные господские характеристики, привнесенные в Италию испанцами, затрудняли и замедляли прогресс. Это и пренебрежение к практическим жизненным вопросам; и забота о второстепенном, внешнем; и надежда улучшить собственное положение не личным трудом, а благодаря милости фигур могущественных; и убежденность в том, что король( или кто-либо его заменяющий) должен заботиться обо всем. Но виноваты ли испанцы в том, что эти привычки не исчезли у нас после их ухода ? Почему мы не переняли от испанцев ничего положительного? И почему испанское владычество оставило столь резкие следы в Италии, особенно на территории бывшего королевство Двух Сицилий, и практически не привнесло никаких существенных изменений в жизнь других европейских провинций, подчиненных в ту же эпоху Мадриду? Почему, например, фламандцы и голландцы трудолюбивы, изобретательны и не играют на показухе? Почему почти все миланцы опираются на личную инициативу, гордятся собственной самостоятельностью и как, правило, приветствуют экономику, не стесненную бюрократией ? Ответить, на эти вопросы, конечно, не просто. Несомненно, испанцы и церковь способствовали оттачиванию национального итальянского характера в эпоху барокко. Несомненно также и то, что его развитие в те времена окончательно пошло по вполне определенному направлению. Но испанцы и церковь неизбежно лишь поддержали те привычки и склонности, которые были свойственны самим итальянцам и которые вполне вероятно утвердились бы и без их помощи. Известно, что никакое владычество не может быть длительным, если оно опирается лишь на силу. Чтобы быть устойчивым во времени, оно должно быть принято хотя бы частью народа как отражение его надежд, чаяний и иллюзий» . На поиск грузовика уходит пара дней. Наконец в одном из автосалонов под Моденой находим то, что нам нужно: цельнометаллический фургон “фиат-пазино”, до пенсионного возраста применявшийся, о чем гласит надпись на бортах, для перевозки кухонных гарнитуров фирмы “Бралья”. Мауро лихо “утаптывает” цену, “в довесок” приобретая для своей московской пассии дешевенькую, но “зажиточно” смотрящуюся “альфа-ромео Джульетту”. • Обещал! – комментирует он свой жест.- Мира новую квартиру хочет покупать, вот машину продаст – и деньги будут. – И обращаясь к Андрею:- Ты ее на себя “растоможишь”, а я тебе за это долларов пятьсот дам… Ладно? Только чтобы никто ничего не понял! Андрей утвердительно покачивает головой. Денег у нас - не густо. И на приобретение автомобиля ссужает Беневелли: - Потом посчитаем... Но и после покупки машины проблем меньше не становится: из-за отсутствия у Мауро лицензии на перевозку грузов третьих лиц транспортные конторы отказываются опломбировать наш фургон. Нам срочно требуется «свой» экспедитор. Кавалер пускается в телефонные поиски и через несколько часов сообщает: • Есть.Нашел. Правда, он серб… • А что это меняет?- спрашиваю я. • Ты что, сербов не знаешь?- удивленно восклицает Беневелли.- Страшные люди! Они у тебя печень вырвут и съедят! – И, видимо, внезапно вспомнив, что сербы и русские – братья по крови, уже более спокойно добавляет:- Но этот вроде ничего. Сильвано зовут. Он вас будет ждать в своем офисе на границе. На автостраде – густой туман. Зимой в северной части страны – это обычное дело. Днем светит солнце, а к вечеру прогретый воздух становится «молочным». Во время такого тумана герой рассказа Итало Кальвино – Марковальдо - перепутал трамвай с самолетом и улетел в Америку… Машины идут «впритык», поскольку ориентироваться можно лишь по горящим впереди красным фонарям. Каковы могут быть последствия такой езды при внезапном , резком, торможении? В загоне автострады, если случаются серьезные аварии, порой создаются заторы на протяжении многих десятков километров , на их ликвидацию уходит иногда до двух дней, и тогда оказавшимся в цементном капкане людям доставляют еду и одеяла вертолетами… Въезжаем в Венето - регион, получивший название от заселявшего его в древности племени венетов. Некоторые специалисты считают, что венеты - это осколок славянского племени вендов, перекочевавший на Адриатику из Прибалтики. Как бы то ни было, сегодня некоторое сходство Венето и славянских земель наблюдается: здесь так же часто, как в России появляются НЛО и столь же много потребляется спиртного. В свое время регион был вотчиной самогонщиков. Несмотря на преследования со стороны властей, страсть к забористому виноградному зелью была неубиенна. В некоторых крестьянских семьях им даже вскармливали детей. Гнали не только для личного пользования: самогон был одной из наиболее доходных статей контрабанды. «Когда в 1915 году Италия начала военные действия против Австрии за освобождение Тренто и Триеста ,- пишет публицист Чезаре Марки,- население региона сокрушалось по двум причинам: во-первых, потому что приходилось идти на фронт, а во-вторых потому, что если бы война была выиграна, граница сместилась бы на многие километры и пришлось бы распрощаться с контрабандой – единственным источником к существованию для многих бедняков» . Напиток имел различные названия - “перепрыгни канаву”, “хитрая” или “звездочка” – так он назывался потому, что гнали по ночам, когда полиция спала. В самогоноварение и сопутствующих мероприятиях участие принимали и стар и млад: мужики гнали, дети стояли на стреме, женщины, запихнув емкости с готовым продуктом под юбку и прикидываясь беременными, оттаскивали его к месту складирования. Особо опасливые устанавливали аппараты на кладбищах, в склепах. Но несмотря на все эти меры предосторожности, самогонщики нередко оказывались перед судом. Нашумевшим был процесс над одноруким безработным Мауро Бинделоном, дома у которого полиция обнаружила новехонький еще не побывавший в деле самогонный аппарат. • Перед тем как суд удалится для принятия решения, - спросил судья, -хочет ли обвиняемый что-нибудь добавить? • Ваша светлость,- сказал Бинделон,- боюсь, что решение, которое вы сейчас вынесите, будет не в мою пользу... • Я не могу опережать события,- сказал судья.- Но лучше бы это приспособление у вас не находили... • Тогда я хочу попросить вас об одной услуге. Раз вы удаляетесь для вынесения приговора, прошу вас, приговорите меня и за совращение несовершеннолетней. • Совращение несовершеннолетней?! Да что вы говорите! Вы не совершали это преступление. • Верно, не совершал. Но у меня есть приспособление.- И своей единственной рукой обвиняемый расстегнул ширинку. В машине раздается скрежет. • Что такое? • Похоже, полетела коробка передач... Действительно, полетела : фургон двигается только на третьей скорости. В голове лихорадочно бьется мысль том, что нужно возвращать долг чеченскому благодетелю. Но Мауро на удивление спокоен: • Сейчас что-нибудь придумаем ! • Но сегодня же суббота: сервисы не работают,- выговариваю я, будто блюю. • Найдем. Спокойствие Мауро поначалу меня раздражает, но постепенно я понимаю, что за ним стоят правила четко налаженной жизни, которые не могут позволить запущенным событиям прерваться вот так, посреди дороги. Около Венеции находим автосервис, у ворот которого, окутанный винными парами, уставившись в расстилающийся туман, скучает без дела механик. Выслушав наши жалобы, он залезает в кабину, дергает несколько раз рычаг переключения скорости, затем, не разгружая фургона, вздыбливает его на подъемнике и за пару часов приводит коробку в порядок. Улыбчивый усатый серб Сильвано, сочетание национальности и имени которого ясно говорит о том, что он - «порождение» пограничной зоны, встречает нас в своем экспедиторском офисе как старых друзей . После долгих рукопожатий и похлопываний по плечу мы полчаса треплемся о футболе ,погоде, дороге и перемываем кости американцам… Затем, вникнув в суть нашего дела, Сильвано на мгновение застывает с прищуренным взглядом и поднятым вверх указательным пальцем , после чего ,вероятно, припомнив какие-то лазейки в законе , выписывает нам транспортные документы. • Ну вот и все,- говорит он, вручая Мауро бумаги.- Теперь, если у вас какие грузы, пожалуйста, обращайтесь ко мне… • Сколько с нас ? • Как и со всех! • Ну все-таки вы помогли… • Как-нибудь разберемся… Пройдя незамысловатые таможенные процедуры, въезжаем в Югославию. В воздухе, как и во всех странах бывшего соцлагеря, чувствуется липкое желание денег. Прохожие завистливо поглядывают на машины с итальянскими номерами. Для них приграничная Италия - некая страна чудес, край изобилия, где булки растут на деревьях. «Экономика,- заметила однажды Тэтчер,- единственное средство, чтобы изменить душу» . В 1957 году итальянский писатель Курцио Малапарте посетил Пекин и был свидетелем того, как “… человек лет сорока надраивал трамвайные рельсы”. “ Это, что, его работа? - спросил я переводчика, -пишет Малапарте.-Тот ответил: вряд ли это так. Тогда мы обратились к самому человеку. И он сказал, что чистит трамвайные рельсы в свое удовольствие. Ему просто хотелось, чтобы они в этом месте блестели”. Через тридцать пять лет, в 1992 году, вспомнив эту историю, итальянский журналист Беппе Северньини, рассказал ее в Пекине свое переводчице. “Сейчас бы,- ответила она,- этот человек и не притронулся бы к тряпке, меньше чем за двадцать юаней”. На границе с Магуарией (так мне с проникнутого любовью к филателии и не знавшего правил транскрипции детства нравится называть Венгрию) наша мини-колонна распадается: Мауро на фургоне въезжает в отсек для грузовиков, мы с Андреем пристраиваемся на “альфа-ромео” в хвост “легковушкам”. Пограничник возвращает нам паспорта, и здоровенный “магуарский”таможенник кивком просит подъехать к нему для досмотра. Он рассматривает документы на машину, затем,постукивая пальцем по капоту, начинает тараторить по-венгерски. О чем речь, догадаться не сложно: по закону, при транзитном проезде по территории Венгрии на машинах, купленных в третьих странах, для того чтобы эти машины не были нелегально проданы в самой Венгрии, у их владельцев берут так называемую кауцию - денежный залог ,который возвращается на следующей границе. Причем берут залог этот, как в голову стукнет: не понравился кто-нибудь,-ага, вот закон и пригодился. Я сталкиваюсь с этим впервые. В чем выражается эта кауция? Сколько это? “Магуар” несколько раз совершает звуковые извержения, но от этого представление о сумме не становится определеннее. Я развожу руками и качаю головой. Тогда таможенник рисует в воздухе пальцем какую-то цифру, в которой удается различить лишь многочисленные нули. Пожимаю плечами. И тут, выхватив из кобуры пистолет, мадьяр наводит его на нас и издает густой утробный вопль, напоминающий “ы” отчаявшегося глухонемого. Таким же, наверно, кличем в этих же местах поднимал когда-то свои орды Аттила. Черт возьми, действительно магуары! Ретируемся. • Ну и что будем делать ?- спрашивает Андрей. • Для начала надо предупредить Мауро. Пусть ждет нас. Дальнобойщики, ездящие по Европе, со временем начинают неплохо изъясняться на языках “подколесных” стран. На югославской территории находим чеха, который сносно говорит по-итальянски и собирается въехать в Венгрию. • Обязательно все вашему Мауро передам,- заверяет он нас .- Не беспокойтесь! • Ну а теперь что ?- спрашивает Андрей. • А теперь будем смотреть по карте, где другой пограничный пункт. Ближайший пункт оказывается примерно в ста километрах. Поплутав часа два по проселочным дорогам, предстаем перед венгерскими пограничниками. У нас проверяют документы и без ошеломляющих угоро-финнских падежей, вежливым плавным жестом... позволяют въехать в Венгрию. Хорошие парни! Хочется сказать им что-нибудь приятное об “Икарусе”, Кальмане и Будапеште. Вот только, жалко, не поймут. Но что поделаешь - мадьяры! Другая сотня километров - и мы на месте. Итальянский компаньон ждет нас на выезде из пограничной зоны. Обнимаемся, будто не виделись сто лет, - и в путь. Едем вдоль Балатона. Я за рулем “альфо-ромео”. Рядом со мной клюет носом Мауро. Ночь. Дорога пуста. • Вот продадим башмаки - и деньги будут,- ватно звучит у меня в голове голос моего итальянского компаньона.- А потом можно будет еще раз съездить... • Как сложится,- отвечаю я. И в этот момент до меня доносится рвущее уши: • Проснись! Открываю глаза. Мауро спросонья потирает ладонями лицо. • Где мы?- позевывая, спрашивает он. Впереди красные фонари фургона. Стрелка спидометра на отметке 90км/час. • Слава Богу, на дороге. В Чехословакии взбираемся на один из горных перевалов. Андрей ведет фургон. Мы с Мауро сидим у него на хвосте. Неожиданно начинается дождь. Капли падают на асфальт и моментально превращаются в лед. Фургон резко бросает в сторону, раскручивает - и, “провальсировав”, он замирает на неогороженной площадке, на самом краю отвесного обрыва. Мауро, нежно притормаживая, останавливает машину и,выйдя на дорогу, во все горло орет: • Лед! Быстрее вниз ! В поселок ! Нужно купить цепи на колеса! • Что он там буровит ! - спокойно спрашивает Андрей. • Говорит, надо цепи купить внизу, в поселке… Лед... • Скажи этому мудаку, что я во льдах родился. За мной! Противоречие между цивилизованной рассудительностью и диким наскоком разрешается перевесом дикости: чтобы “получше прижать к дороге” переднеприводный фургон, мы перетаскиваем все наши чемоданы в кабину, я усаживаюсь на них сверху, и мы двигаемся в сторону польской границы. Мауро держится за нами на почтительном расстоянии. Вдоль дороги попадаются висящие на проводах сломанные столбы. В кюветах - перевернутые фуры, грузовики, фургоны. Присоединиться к ним – дело плевое… Странно, но сейчас, когда мы то ли едем, то ли скользим по обледенелому горному серпантину, завершение мероприятия видится успешным гораздо определеннее, нежели тогда, когда у нас полетела коробка на гладком полотне автострады. Останавливаемся в придорожном баре. • Мы могли бы разбиться насмерть.- Мауро смотрит на нас так, как будто видит впервые. • Понял теперь, что такое русский «небось»? Миновав заваленную снегом Польшу, подъезжаем к границе с Белоруссией. • Так, - говорит брестский таможенник,- фургон здесь не пройдет: грузовая категория. • Ну может быть, что-нибудь... Таможенник обходит вокруг фургона и замечает, что он опломбирован: • О, да еще с товаром! Нет, не получится... Поезжайте в Козлевичи. Это недалеко. Договариваемся с Андреем встретиться на выезде из Бреста и отправляемся в Козлевичи. Перед въездом в таможенную зону на несколько километров растянулась колонна грузовиков. • Да здесь очередь на три-четыре дня !-нервничаю я. • Ну уж нет !- говорит Мауро и по обочине устремляется вдоль колонны к таможне. • Что ты собираешься делать? • Подъедем - посмотрим. Около шлагбаума он отыскивает сговорчивого стража границы, и тот за сто марок поднимает перед нами железную перекладину. • Эй, куда это ты их пропускаешь?! - недовольно орут ему водители “тиров”. • Вы вон какие дурмашины, - урезонивает их пограничник,- а они маленькие... • Видишь, как все быстро!- хлопает меня по плечу Мауро. Но не тут-то было: заполнение многостраничных деклараций, тырканье по разным окошкам для получения печатей, хождение за подписями по кабинетам, внезапно прерванное пересменком у таможенников, который послужил к тому же поводом для образования новой очереди,- все это занимает около пяти часов. Но наконец документы готовы, фургон переопломбирован - и нас впускают в “страну картофеля и льна-долгунца”. “Подобрав” около Бреста Андрея, выезжаем на Минское шоссе. Дорога пуста. За окнами чернеют леса, разделенные прогалинами заснеженных полей. Изредка мелькают силуэты спящих изб. И вдруг за одним из поворотов - ослепительно яркий свет, в котором просматривается фигура, размахивающего жезлом гаишника. Останавливаемся. Перед нами посреди дороги лежит человек. • Что случилось? • Что-что !- зло отвечает гаишник.- Убили! Все это из-за таких, как вы! Из-за вашего херова бизнеса! Разъездились тут! Ни днем, ни ночью покоя нет. Раньше как спокойно было. А теперь - труп за трупом. Смотрите, какое зверство! Распластанное на дороге тело изрешечено из автомата крест-накрест. Российская жестокость - бессмысленна и всеохватывающа. Двигатель всего – зависть. Не имеет у нас права человек поднимать голову выше других. Высунулся? Так мы тебе мигом сделаем так, «чтоб жизнь медом не казалась». Откуда берется вера в то, что у России особое предназначение? Что ей уготовано быть примирительницей Вселенной? Когда видишь, как мы способны кромсать друг друга, возникают сомнения в том, что свободная Россия, как надеялся Д. Мережковский, станет тем местом, где будет сделан выбор : Гете или Данте, Два или Три, - где люди перестанут верить в фаустовское « Нет, никогда не будет Три – Одно» и поймут, что значит Дантово « Всех чудес начало есть Три – Одно» , - тем местом, откуда заблудившееся человечество вернется с гибельного пути под знаком Двух –числа войны - на путь спасения под знаком Трех и начнется всемирно-историческое действие этого математического символа мира… Ее ли это удел? Да, она переняла христианство от народа, в традиции которого, в отличие от латинского мира, первостепенность в религии ее философского аспекта: православие ближе к утраченному человечеством Великому Вселенскому Знанию, его возможности жить в Боге, к ритму Божьего мира… Но переняв эту великую религию, религию, способную помочь миру осознать его «высший магический смысл» и вновь обрести духовно-нравственную волю, Россия оставалась землей, где человек не мог ощущать себя человеком, где он не чувствовал родства с ближними и не принадлежал сам себе: в силу исторических обстоятельств он всегда был здесь рабом, Иваном не помнящим родства... «Дикарь, совершающий преступление, - справедливо заметил английский путешественник Эльфинстон, - имеет больше достоинств , чем раб , который неспособен ни на какую добродетель» . Тем более главную – любовь. Русские, как , иногда омерзительно-певуче растягивая последнее слово, поясняют филологи-русисты, не любят, а жалеют… Но жалость не любовь. «Если бы знала она мои чувства,- писал Данте о Беатриче, вдохновившей его на создание «Божественной комедии», в которой Мережковский видит путеводную карту для России, - то пожалела бы меня? Нет, не пожалела бы, потому что любила, а любовь сильнее жалости». В России же, заменяя любовь, жалость распространяется на все. Не отвечающие за самих себя, вечно пребывая в путах желания других, рабы жалеют самих себя и обращают сотканную из липкой обидчивости и тоски жалость на весь свой мир. Жалеют «по инерции», бездумно: «А чего жалко?» – « Да так…». А значит - беспощадно, безмерно, безбожно. Богопротивно, богопреступно. Вплоть до нарушения библейских заповедей. До неразделения на добро и зло. Давая выход зависти и жестокости. Не позволяя человеку выбраться из невежества и стать человеком. Приучая его жить по принципу « куда кривая вывезет». Рабам нужен светлый горизонт, они хотят свободы. На земле ее не видать. Так начинается пресловутая русская набожность, вера в лучшую – метафизическую - жизнь, но начинается она не с должной любви человека к Богу, которую Фома Аквинский ставил выше любой добродетели, а с эгоистической - земной - жалости человека к самому себе. Да и то как-то неуверенно: «авось Бог поможет»… Как нельзя лучше иллюстрируя изречение: «вера мертва без дела». И определяя основные черты национального характера, поскольку все национальное начинается с отношения народа к метафизическому... Отношения, которое - на уровне символов – у нас, русских, отражено тем, что мы – единственный народ в мире, запрягающий божественным числом – тройкой – апокалипсическое, дьявольское чудовище - лошадь... Всемирно-историческое действие Трех… Западно-Восточная Всемирность… Для того чтобы стать примирительницей Вселенной, перестав быть щитом между Востоком и Западом, Россия должна не поддаться ни тому и ни другому... Но для этого ей необходимо осознать, какой дар достался ей в виде православия, и, отринув свою устремленность в метафизическое, начинающуюся с земной эгоистичности, обрести любовь к Богу. Под силу ли ей это? Или же хлынувшими друг на друга мощными потоками Запада и Востока жалость- чувство необходимое в разумных пределах для человека -будет выжата из нее безмерно, до последней капли , и образовавшуюся пустоту заполонит жестокость? Мауро вытирает со лба испарину : • У нас, когда хотят человека убрать, убийцу посылают из одного конца страны в другой. А у вас, по-моему, сидят, водку пьют, потом за порог выходят - и стреляют. • Мы, как ты наверно знаешь, нация читающая и смотрящая: информацию черпаем из книг и кинофильмов. Поэтому воспринимаем все буквально. И когда доходит до какого-нибудь мерзкого дела, нередко превосходим самых изощренных писателей и режиссеров. Как утверждают психологи, в отличие от детей западных, «отталкивающих» от себя ту жестокость, что видят на телеэкране, русские дети, дети, которые живут в ярко ненормальном мире, видя в иностранных мультфильмах жестокость и агрессивность, стремятся повторять их... Так что сегодня, когда стало дышаться свободней, у нас стала расхожей и поговорка: какой русский не хочет быть разбойником... Заканчивается акающая дорожными щитами Белоруссия, на обочинах появляются родные русские топонимы. Некоторые из них вполне можно назвать фонетическими эмблемами российской жизни, в их звуках словно отражена суть нашего сирого бытия: речка Хмость, через несколько километров другая - Вопь. Вспоминается зачин древнерусских хроник : «И побежали Карна и Жля по Руси…» Карна и Жля бегут по Руси до сих пор. И жизнь наша все та же «хмость», и речь наша все та же « вопь»… За окнами - выпускающие дымок кособокие избы. - Да как в них люди живут? - удивляется Мауро. - Мы тоже были крестьянской семьей, не знали, кто такой Данте и Микеланджело...О Джотто я услышал впервые в двадцать лет ... Но при всем этом дома у нас было всегда красиво. Желание красоты было у нас внутри... А вы... Как в таких домах можно жить ? - Живут и уже давно... “Дома у них деревянные,- писал в XVI веке папский посол в Московии Антонио Поссевино,- даже богатые палаты не отличаются изяществом отделки. Голые стены черны от дыма и сажи: ведь у московитов и литовцев печи, в отличие от наших, не имеют труб, через которые огонь и дым безопасно удаляются через крышу, но у них он выходит через раскрытые окна и двери. Поэтому, когда они затапливают печь, в помещении набирается столько дыма ( а они часто топят сырыми или влажными дровами), что там никаким образом невозможно находиться”. “ Царь,- отмечал в XVIII веке в своем дневнике секретарь Императорского посольства в Московии Иохан Георг Корб,- введением в Московию разных искусств и знаний, старается сообщить лучший вид своему Государству, и если успех увенчает его умные расположения, то скоро эти кучи бедных хижин, приняв вид прекрасной страны, сделаются предметом удивления. Прекрасная будущность , если только несправедливость судьбы, или отложение покоренных народов, не уничтожат великих намерений Монарха; но может и то случится, что, по варварству нравов Москвитян, толикое счастье окажется не по их силам, и они либо отринут его от себя из одной только зависти, либо же, имея в виду, что разве только их потомки возмогут воспользоваться всеми благами образования, не захотят переносить труды, клонящиеся к пользе единственно следующих поколений”. “ Весь мир перестраивался заново,- писал в XIX веке в своем известном философическом письме Петр Чаадаев,- а у нас ничего не созидалось; мы по-прежнему прозябали, забившись в свои лачуги, сложенные из бревен и соломы. Словом, новые судьбы человеческого рода совершались помимо нас. Хотя мы и назывались христианами, плод христианства для нас не созревал.” Жалость к самим себе покрывает людей «плюшкинской плесенью», обрекает их на прозябание, не дает им развиваться, порождает лень : зачем стараться, если ты не принадлежишь сам себе. Проще тоскливо протянуть: «авось и к нам взойдет солнышко на двор». А пока не взошло, будем серы как и все. Будем продолжать страдать и охать. «Зачем вы едите сало?- спрашивал в XIX веке во время осмотра в одном из русских сел земский врач крестьян.- Я же вам говорил: у вас больная печень, вам нельзя, вы убиваете себя!» « А все едят…»,- отвечали ему все без исключения. Быть как все - это закон мира рабов. Ну а ежели кто-то нарушает общее правило и выделяется, в других он вызывает не желание последовать его примеру и улучшить свою жизнь, а наоборот, - примитивное чувство зависти и желание низвести его до собственного состояния: «сделать так, чтоб жизнь медом не казалась». Не приблизиться к идеалу, а идеал исковеркать. Ну а не выходит исковеркать, так отгородиться от него, отпихнуть его подальше. И так во всем. Так, демонстрируя затхлость славянского мировоззрения и упорное невежество, в рабском неприятии, сами не ведая, почему это делают, на Руси всегда неустанно твердили, что все новое немец (так называли всех иностранцев) придумал на пагубу русских, так что только у нас- еще совсем недавно – мог появится тот анекдот о привезенной в колхоз заграничной лесопилке, в котором говорится : « Сунули в нее колхозники двухдюймовую доску – лесопилка распилила. • У, бл.дь…,- сказали колхозники. Сунули колхозники трехдюймовую доску – лесопилка распилила. • У, бл.дь…,- сказали колхозники. Тогда колхозный сторож дядя Вася сунул в лесопилку лом – лесопилка сломалась. • А-а, бл.дь ! – сказали колхозники». Достоевский в иронической статье “Нечто о вранье” сетовал на то, что “мы, русские, прежде всего боимся истины, то есть и не боимся, если хотите, а постоянно считаем истину чем-то уж слишком для нас скучным и прозаичным, недостаточно поэтичным, слишком обыкновенным и тем самым, избегая ее постоянно, сделали ее наконец одною из необыкновенных и редких вещей в нашем русском мире”. Так что, пожалуй, образ Руси - это не гоголевская птица- тройка, а тройка с одноименной картины Перова, с изображенных на которой - тянущих вместо лошадей бочку - детишек начинается классический персонаж русского мира - сидящий на завалинке неопрятный дед, который, лукаво щурясь в своей странной улыбке, хочет показать , что ему, мол, известно все на свете, хотя на самом деле, он не знает ничего. Думается, что пресловутая ученость и гениальность русских- явления далеко не национального уровня, как это нередко пытаются доказать на известных примерах, а всего лишь редкие проявления ума, отточенного в отдельных личностях условиями неволи, лучшими условиями для становления интеллекта свободолюбивого человека, который, протестуя против тяжести внешнего рабства, упорно ищет освобождения в своем внутреннем развитии... Нескончаемость халуп наших порой пытаются оправдать отработанностью их конструкции и их соответствием климатическим условиям. Вряд ли это возможно. Достаточно вспомнить, что жилье убогого чухонца, как определял финнов Пушкин, после того, как их территория, по климату мало отличающаяся от российской, перестала подвергаться тлетворному славянскому влиянию, моментально превратилось в известный во всем мире “финский дом”; в России же в области сельского строительства за четыре века введено лишь одно новшество: труба. При подъезде к Голицыно в фургоне появляется запах гари. Осматриваем машину снаружи. Дымит заднее колесо. • Колодки перегрелись, -авторитетно заявляет Мауро .- Мы зад перегрузили. • А если обувь полыхнет ? • Думаешь ? • Все может быть. • А что же делать? • Открывать нельзя: таможенные пломбы. На всякий случай через щель в боковой стенке, на уровне дымящегося колеса, заливаем внутрь кузова несколько бутылок воды и затем, то и дело топорща ноздри, благополучно добираемся до Москвы. Ночью фургон находится под охраной доверенной шпаны из дома Андрея, а утром мы уже вкатываемся на нем на один из таможенных терминалов, где неожиданно начинается таяние умозрительной прибыли от нашего мероприятия. • Как личный груз у вас не пройдет, - заявляет таможенник,- в Белоруссии вы неправильно оформили документы... • То есть? • Груз у вас отдельно следующий, а вы преподносите его как сопровождаемый. • Извините,- пытаюсь возразить я,- но я же ехал в том же фургоне. • Возможно. Но груз находился за стенкой и был опечатан, - значит, он отдельно следующий. • ? • Так что будете платить пошлину как за товар... • И сколько это? • Есть несколько способов определения стоимости груза и расчета таможенных платежей... После недолгого совещания с участием начальника смены таможенники взымают с нас 30 процентов от ими же рассчитанной цены товара. • Надо было просто пломбы сорвать - и все,- говорит Мауро, когда мы едем на склад клиентов, где после трех дней скрупулезной работы все тех же очкастых торгашек от чаемого нами навара остается лишь испарина. Правда, нам достается треть фургона забракованной экспертшами обуви: то “клей из-под подошвы выступает”, то “пряжка криво пришита”, то “шов не идеален”... И вот, с телефоном в руке, подобно башмачнику Лорису,я расхаживаю по уставленной коробками собственной квартире, пытаясь сделать розничными покупателями итальянской обуви своих знакомых и друзей.... Андрей растомаживает “альфа-ромео”, переоформляет документы на Миру и вручает машину итальянцу. - Ну сейчас за услугу я с тобой рассчитаться не могу,- отвечает Мауро на взгляд моего приятеля ,в котором явно читается: ну вот, хозяин, пора бы и расплатиться, - сам видишь, что с обувью вышло. Потом... С Мирой у Мауро образовывается нечто вроде семейного подряда: под чутким руководством практичной дамы итальянец превращается в шофера-экспедитора и развозит доставшуюся ему часть обувного брака по палаткам, с которыми Мира предварительно “договоривается” и в которые периодически и самостоятельно наведывается за выручкой. Так бы и нежиться Чебурашке в этой идилии, но Беневелли и Джорджио все настоятельнее просят “переправить библию”. Как ? И вдруг Мауро осеняет: фургон ! Итальянец осматривает машину и развивает свою мысль: - Надо сделать второй бак. Запихнем в него книгу, предварительно хорошенько обернув чем-нибудь непромокаемым, затем перегородочку приварим, а сверху зальем, как положено, топливо. Откуда кто знает, сколько у этого “фиата” должно быть баков ! Поговори со своими механиками... Сказано - сделано. Поискрив несколько дней в бойлерной сварочным аппаратом, “кулибины” воплощают итальянскую задумку и выкатывают фургон на обкатку. Отогретый теплыми трубами, на морозе дизельный “фиат” заводится моментально, и Мауро, прищурившись, довольно покачивает головой: вот , мол, что значит “сделано в Италии”. Машина проезжает несколько метров по снегу и останавливается. Мауро вылезает из кабины. На его лице - растерянность. - Наверно, - говорит мне один из механиков,- хочет спросить, как переключиться на второй бак. Ты ему скажи... - Не тянет! - прерывает его итальянец. - Как не тянет?! У нас вовсю тянул! - Обороты не держит. Начинается коллегиальное выяснение причины “падения оборотов”. После продолжительного консилиума-тестирования, за время которого теплолюбивый Чебурашка по цвету становится похожим на крокодила Гену, интернациональная бригада приходит к выводу, что в машине насос высокого давления не гнетет. - Будем менять!- заключает Мауро. - Надо списать номер. При тщательном осмотре двигателя выясняется, что он - производства фирмы “ Рено”. - Ну тогда все ясно,- радуется итальянец.- Французы ! Как известно, въезд - не съезд: порог бокса, как прозвал Мауро бойлерную, оказывается настолько высоким, что для загона в помещение итало-французского агрегата русским “толкачом”, наших сил явно недостаточно. Обещанием “по бутылке на брата” мы привлекаем к делу семерых пьяниц и, несколько раз всей гурьбой , как рекомендуется в знаменитой “Дубинушке” , ухнув, закатываем машину в бойлерную, после чего Чебурашка становится цвета апельсинов, в которых был найден крокодилом Геной. На поиск “места”, где можно заказать злополучную деталь, уходит пара дней. Тем временем просьбы переправить книгу становятся еще настоятельнее. Но цена, накачанная французскими специалистами по насосам, моментально выталкивает на поверхность воспоминания о давних разногласиях между представителями двух направлений христианства, и становится очевидным, что православная библия в католическую страну ехать просто не хочет. Мои опасения относительно того, что я не успею вовремя вернуть одолженные мне знакомым чеченским бизнесменом деньги, были напрасны: моего кредитора в Москве не было. В своем офисе он появился через пару недель после назначенного срока. На встречу еду вместе с Мауро, который захотел “лично увидеть благодетеля”. Суровая пропускная система в одной из высоток на Калининском проспекте, где находится офис, итальянца впечатляет . - Почему так строго?- спрашивает он. - Здесь много правительственных организаций. - А твой друг что, тоже связан с правительством? - Здесь все так или иначе связаны с правительством. -Так надо развивать с ним отношения ! В кабинете, кроме его хозяина, еще один кавказец, которого я несколько раз до этого уже встречал. Возраст его - неопределенен. Но внешность вальяжна и внушительна. В то время как я отдаю своему знакомому деньги, которые он, не пересчитывая, бросает в ящик стола, Мауро, искоса поглядывая на колоритную фигуру, полушепотом цедит в мою сторону чрез угол губ: - Большой чечен! - А кто же тогда наш благодетель? Бросив взгляд на моего знакомого, Мауро заключает : - Чечен великий ! Расспросив меня о том, как прошла обувная операция, и поговорив немного с Мауро о погоде в Италии, Великий Чечен объясняет присутствие в своем кабинете Большого Чечена: - У него к вам дело.- И сославшись на то, что в приемной его ждут несколько посетителей, проводит нас троих в переговорную. Дело оказывается интересным: Большой Чечен только что открыл фирму и хочет заняться коммерцией. - Италия,- говорит он,- для такого бизнеса - самая подходящая страна. - А что вы собираетесь покупать? - спрашивает Мауро. - Ассортимент у меня ведет специальный человек. Приезжайте завтра в офис я вас познакомлю ... Офис Большого Чечена занимает арендованную трехкомнатную квартиру на первом этаже в панельном доме недалеко от станции метро “ Водный стадион”. Специальным человеком по ассортименту оказывается светловолосая смазливая девушка по имени Наташа, деловые соображения которой легко порхают вокруг торговли колготами, нижним женским бельем и “вообще одеждой”. -Ладно,- говорит Мауро,- конкретизировать будем в Италии.- И с задорным блеском во взоре обращается к Большому Чечену: - А каковы объемы закупок? - Для начала куплю чего-нибудь тысяч на сто долларов. Вечером Мауро звонит Беневелли, чего он не делал после поломки фургона, и в разговоре затмевает лаконичное сообщение о невозможности переправить библию в связи с “насосным конфузом” восторженным повествованием о новом клиенте: - Связан с правительством! Хочет с нами работать! Чечен... Большой Чечен! События развиваются стремительно: через пару дней Большой Чечен сообщает, что “хотел бы осуществить закупку в ближайшее время”. И добавляет: - Я бы еще машину себе приличную купил. Есть там чего-нибудь на примете? - Найдем,- отвечаю я. -Тогда вот что: вы летите раньше, подготовьте все, а я через недельку с Наташей подъеду к вам. Не потеряюсь же я в этой Италии... В качестве шофера перегонщика рекомендую Большому Чечену своего приятеля Андрея. - К тому же он и Италию знает как свои пять пальцев. - Значит, хороший парень, говоришь? -Нормальный. - Ну пусть тогда с нами летит. Так уж мы точно не потеряемся... Я заказываю билеты, но Мауро неожиданно заявляет, что вместе со мной вылететь не может: на следующий день после запланированного вылета ему надо отвезти Миру на дачу к какой-то бабушке. - Ничего страшного,- говорит он, провожая меня в “Шереметьево”,- приеду на два дня позже. Увидимся в Реджо. В Милане – туман. Самолет сажают в Генуе. И хотя пассажирам немедленно подают автобусы, чтобы отвезти их в объявленный аэропорт назначения, я остаюсь в этом городе, который, по выражению литератора Эдоардо Сангвинети, «считает себя пупом земли». Генуя – столица региона Лигурия, получившего свое названию от собирательного этнонима “лигуры”, которым римляне вслед за греками именовали племена, населявшие в древности обширные территории, простиравшиеся от Альп до Арно и омываемые Тирренским морем. Специалисты до сих пор спорят о том, принадлежал ли лигурийский этнос к стволу индоевропейских народов или нет. Ответить на этот вопрос непросто: лигурийский язык не сохранился, и сегодня в распоряжении филологов находится крайне незначительный материал – четыре глоссы и несколько топонимов, довольно-таки типичных для тех мест, где, по свидетельствам античных авторов, обитали лигуры, но имеющих суффиксы, которые не свойственны ни одному из известных нам древних языков. Монтескье заметил, что народы, живущие в суровых горных местах, гораздо свободолюбивее, чем те, что населяют местности плодородные. “ В местах, обделенных природой,- говорит он,- свобода представляет собой единственную власть и богатство, достойное быть защищенным”. Труднодоступность мест обитания и соответственно не столь трудная оборона в случае нападения – все это способствует развитию у таких народов большей, по сравнению с другими, гордости. Так и лигуры, которые жили в горах и средь непроходимых лесов, по единодушному свидетельству античных авторов, были необычайно горды и проникнуты духом свободолюбия. Женщины их обладали недюжинной силой и, в отличие от представительниц других италийских народов, были заняты наравне с мужчинами на всех работах, вплоть до раскалывания камней, о чем свидетельствует Посидоний. Тот же автор, живший более двух тысяч лет тому назад, сообщает, о том, как некая лигурийка, которая, будучи беременна, работала по найму на поле у грека-массалиота , когда у нее начались схватки, «отошла чуть в сторону, разрешилась от бремени и сразу же снова взялась за работу, чем немало смутила деликатность греков». « Лигуры,-писал известнейший итальянский историк Джузеппе Микали,- были так сильно привязаны к своим грубым древним обычаям, что часть из них до времен Августа сохраняла традицию ношения длинных волос, в связи с чем их называли косматыми – так, как когда-то звался весь их народ. Рустикальный и коварный характер, которым славились лигуры, был естественным последствием их нескончаемой бедности. Лишенные возможности участия в коммерческих отношениях и не имеющие ни малейшего представления о прекрасном, они не только самостоятельно не смогли преодолеть самих себя, но даже войны и контакты с более цивилизованными людьми не были способны произвести в них те перемены, которые обуславливают развитие человеческого духа и ускоряют процесс облагораживания народов. Основной причиной подобного положения вещей принято считать необъективность по отношению к собственному взглядам и привычкам, столь естественную в человеке; и в то время как образ жизни, законы и обычаи других италиков в большей или меньшей степени эволюционировали, гордые лигуры, похоже, не собирались выходить из своего первобытного состояния и, будучи почти недоступными для других народов, не разделяли никакой иной страсти, кроме любви к чрезмерной независимости». Когда римляне пришли в Лигурию, учитывая характерные особенности местного населения , они поначалу действовали осторожно и не стали вносить существенных изменений в привычный этнополитический уклад лигурийских племен. Одним из этих племен были геноаты, заселявшие горные возвышенности на берегу Тирренского моря и давшие имя образовавшемуся из их поселений городу: Генуя. В 236 г. до н.э. Рим заключает с Генуей договор, по которому последняя принимает его сторону в противостоянии Карфагену ,чем, видимо, как считает итальянский историк Рануччо Бьянки Бандинелли, и объясняется последующее почтительное отношение римлян к традициям и обычаям геноатов. Но уже в 205 г.до н.э Генуи пришлось поплатиться за принятое решение: карфагеняне полностью разрушили город. Через три года он был заново отстроен римским консулом Спурием Кассием и со временем стал важным портом Цизальпинской Галлии… Странно, но сегодня Генуя не производит впечатление морского центра: в ней нет того, свойственного любому портовому городу, смешения разнородных запахов и красок, которое порождает ложное представление о бескрайности мира и дает ощущение вселенской суетности. Когда смотришь сегодня на Геную, кажется, будто этот морской центр хочет вернутся к первобытной замкнутости лигуров и, гордо возвышаясь на скалах, позабыть о море. « Генуя,- говорит местный архитектор Ренцо Пьяно,- морской город, который всегда был озабочен тем, чтобы защититься от моря, отгородиться от него баррикадами, держать его на расстояние, и не доверяя ему, пользоваться им. Генуэзцы всегда располагали свои высокие квадратные дома как некий барьер, «выбрасывающий» море из их жизни…» Как бы то ни было, все новое, укрепляя пресловутую гордость генуэзцев, приходило к ним именно с моря. Так, например, Генуя стала первым итальянским городом со своей футбольной командой: называлась она «Genoa Cricket & Football Club» и создана была англичанами, приплывшими сюда по морю… О суровой жизни и нравах древних лигуров сегодня в Генуе напоминает местная кухня ,основу которой составляют овощи, например, торт из свеклы или артишоков (“ кто больше ест, ест меньше”,гласит замысловатая лигурийская пословица, подразумевая, что тот, кто переедает, быстрее умирает и в итоге за свою жизнь съедает меньше, чем съел бы, если бы был воздержан) ; да - необщительность самих генуэзцов, которую подметил еще Монтень, добавляя, что происходит она вероятно « от их чрезмерной скупости». Действительно, генуэзцы бережливы и, согласно статистике, вкладывают в золото гораздо больше, чем другие итальянцы… Захожу в супермаркет. Здесь во всю идет рекламная кампания кофейной фирмы “Борги”. По залу расставлены стойки, где кофе предлагают дешевле чем обычно. Желающие могут оценить вкусовые качества напитка прямо на месте: каждый стенд оснащен кофеваркой. Около стендов – очереди: дегустация бесплатная. Держа в руке пластиковые стаканчики, покупатели с видом знатоков, причмокивают губами, делая таким образом вид, будто раскладывают на компоненты вкусовые ощущения. Затем одобрительно покачивают головой и с пачками кофейной смеси направляются к кассе, внешне полные решимости платить. Правда, после их шествия брошенные пачки кофе можно обнаружить в любом отделе супермаркета: от холодильных лотков с молочными продуктами до стендов с нижним бельем и женскими прокладками. Ничего странного: если хочется кофе, гораздо проще, отводя от себя тень скаредности, прикинуться покупателем и почмокать на виду у всех губами, нежели идти в ближайший бар, лезть в карман, доставать бумажник и платить полторы тысячи лир... Около кассы - средних лет женщина, которая летела вместе со мной из Москвы. Руки ее отвисают под тяжестью наваленных на них штанов, свитеров, курток… • Светка! – кричит, торопливо шагая к ней ,седеющий мужик, тоже увешанный шмотками.- Я еще взял! • Ну и правильно! Вещи-то какие ! Я тоже еще чего-нибудь возьму! Подержи-ка!- И , свалив на мужика ворох одежды, женщина ринулась в торговый зал. Скоро она вернулась, прижимая к груди с десяток флаконов с шампунью и пеной для мытья посуды: • Сереж, иди быстрей: там брючки серенькие –очень симпатичные… Тебе пойдут… Померь! Вон там ! – Женщина дернула головой. Мужик перевалил одежду на свою подругу – и шоркнулся в указанном направлении. «Русский синдром», о котором, в связи с открытием границ , западные социологи, заговорили в конце 80-х, имеет вполне определенную симптоматику: временное затмение сознания, сопровождающееся ощущением пребывания в будущем, и необузданное желание купить все, что видишь… Возвращение в реальность происходит в момент расплаты: денег, как правило, не хватает… Брожу по «гордому городу» , как называли Геную в средневековье за ее многоэтажные дома. В XIV веке она была одним из самых густонаселенных городов Европы. Но в отличие от других итальянских городов римской застройки, Генуя не сохранила первоначальной структуры; нет в ее средневековых кварталах и улиц, носящих названия распространенных в ту эпоху ремесел… Все это – отражение социальной раздробленности и известного индивидуализма генуэзцов, в который под влиянием римской цивилизации выродилась гордость древних лигуров, что уже Данте в “Божественной комедии” заставило воскликнуть: “ О, генуэзцы, вы, в чьем сердце минул Последний стыд и все осквернено, Зачем ваш род еще с земли не сгинул ?” Городская знать Генуи никогда не была объединена, как , например, в Венеции, в прочный союз и всегда представляла собой агломерат борющихся за власть семейных кланов. В трудных ситуациях враждующие стороны, не колеблясь, могли обратиться за помощью к своим могущественным соседям: то к синьору Милана, архиепископу Джованни Висконти, то к королю Франции… «… в событиях Возрождения,- писал щвейцарский историк Якоб Буркхардт,- Генуя не принимала почти никакого участия, и потому жители Ривьеры считались в то время в Италии врагами всякого высшего просвещения. Борьба партий в Генуе отличалась такой дикостью и сопровождалась такими потрясениями всего ее жизненного уклада, что с трудом удается понять, как генуэзцы, после всех своих революций и оккупаций, всегда ухитрялись вернуться в сносное положение. Может быть, это удавалось им потому, что почти все, принимавшие участие в ее государственном устройстве, были вместе с тем и торговцами» . В Генуэзской республике почти все было частным – и корабли, и порты, и товарные склады. Такое положение дел, возможно , и стало причиной того, что именно в Генуе впервые ввели страхование судов и перевозимых на них грузов. Как бы то ни было, основное богатство было сосредоточено в частных руках, и Республика, занимавшаяся «большой морской политикой», долгое время брала в долг у своих богатых граждан. Но в XV веке, когда, в связи с определенной обстановкой в Европе, стало ясно, что она не в состоянии рассчитаться с кредиторами , последние консолидировали задолженность и создали «Банк Сан-Джорджио» ( первый банк в Италии и второй в Европе, после барселонского “Таула”, открытого в 1401году), который, помимо администрирования публичного долга, со временем стал распоряжаться по своему усмотрению землями и колониями Генуи. Так, например, в 1421 году своим решением он продал флорентийцам за наличные город Ливорно. ««Сан-Джорджо»,-писал Макиавелли, который называл банк государством в государстве, -подчинил себе большую часть генуэзких владений … Он управляет ими и защищает их …Поэтому горожане свою любовь к коммуне перенесли на банк…» «Город, -заметил итальянский историк Джулиано Прокаччи,- практически превратился в предприятие с акционерами из богатых семей…» Так любовь древних лигуров к независимости трансформировалось у их потомоков в любовь к деньгам, которые в цивилизованном обществе эту независимость и обеспечивают. Homo sine pecunia, imago mortis (человек без денег – символ смерти) – таким стал девиз города. Размах финансовых операций генуэзцев со временем стал невероятен: в конце XVI века с помощью придуманной ими системы вексельных взаимозачетов, прикрывавшей не поощряемые церковью займы под проценты, они оборачивали за год сумма в 40-50 миллионов золотых скудо, что соответствовало годовому доходу Испании, Франции, Англии и Италии вместе взятых. Некоторые кредиторы Республики положили начало династиям генуэзских банкиров, которые впоследствии ссужали французскому королю Карлу VIII ( частично таким образом финансируя его поход на Италию), испанскому - Карлу V( способствуя его избранию императором), его сыну Филиппу II ( помогая тем самым Испании в борьбе с Францией за итальянские земли) , папе римскому Иннокентию VIII ( взяв у него в залог папскую тиару)... Лишенные патриотических предрассудков, за хорошую плату генуэзцы всегда были готовы служить кому угодно. Ubi bene ibi patria ( где хорошо, там и родина), говорили они. Если, например, «Марко Поло перед татарским ханом чувствовал себя гражданином Венеции», то уже в начале XIV века генуэзец Мануэле Пессаньо возглавляет флот короля Португалии, его соотечественник Энрико Маркезе строит на Сене корабли для Филиппа Красивого, а веком позже «великий генуэзец» Кристофор Колумб случайно открывает Америку, находясь на службе у короля Испании… Весьма символично, что именно в Генуе, на улице Черной кошки, родился Никколо Паганини, жизнь и виртуозность которого представляли собой высшее проявление дьявольского индивидуализма и независимости… • Что же в этой скрипке, если вы извлекаете из нее такие звуки ? - показывая на лежащий на столике инструмент, спросил у умирающего маэстро священник. • Я точно знаю, что там,- схватив своего “гварнери”, ответил Паганини и начал играть как безумный, - в ней - дьявол. Смеркается. Бреду в гостиницу. • А-а , вот ты где, путана! - Выскочив из остановившейся машины, какой-то мужик хватает за плечо шагающую впереди меня женщину. • Кто вы ? Что вам надо?- испуганно кричит синьора. • А-а ,спектакль вздумала разыгрывать, путтана! – не уступая ей в громкости, с негодованием выпаливает мужик. • Отстаньте от меня! Что вам надо?!- Женщина пытается вырваться, но мужик держит ее стальной хваткой. На глазах у женщины появляются слезы. • Помогите! – взывает она к прохожим.- Помогите! • На помощь зовешь? Давай-давай! Пусть все знают, какая ты шлюха! Прохожие не обращают внимание на крики , обходят ссорящихся и следуют дальше. Лишь некоторые с нескрываемой улыбкой смотрят на происходящее, но это забавляет их считанные мгновения. • Отпустите меня!- продолжает женщина. • Да проваливай, путтана! Только шубу я у тебя заберу. Не для того я тебе ее покупал, чтобы ты в ней по своим любовникам шаталась, сука неугомонная! - Мужик ловким движением срывает с нее шубу и уносится прочь на поджидавшей его машине. В утренней газете сообщают о новом виде ограбления. «Преступники рассчитывают на то,- пишет журналист,- что раздевание средь бела дня будет воспринято прохожими как сцена ревности…» В Реджо Эмилию отправляюсь поездом. При сохраняющейся на полуострове пестроте самостоятельных культур, как заметил английский писатель Мартин Солли, железные дороги вместе с автострадами и католической церковью являются тем немногим, что действительно объединяет Италию. На взгляд иностранца, с учетом сложностей ландшафта страны итальянские железные дороги - настоящий шедевр инженерного искусства. Но в Италии, где реализация любого государственного проекта поглощает баснословные суммы, их называют золотой простыней. При вполовину меньшей интенсивности движения, чем во Франции, на на них занято такое же число служащих, как и у французов. Хорошо объясняют отношение итальянцев к этому виду транспорта слова Джулио Андреотти: утопия это не остров придуманный Мором, а наше министерство транспорта, где время от времени кто-нибудь заявляет, что собирается навести порядок на железной дороге. В билетной кассе восседает мужик. Билетная касса, как и любая служба в государственном секторе, считается местечком теплым, и, чтобы засесть в ней, нужно пройти непростой конкурс. В Италии все государственные служащие, при их неимоверной социальной защищенности и льготах ( сокращенная рабочая неделя, особое медицинское обслуживание, специально предназначенные для их семей санатории, скидки в гостиницах, повышенные процентные ставки на банковские вклады, в некоторых случаях возможность уйти на пенсию до сорока лет и т.д ) кажутся служащим негосударственным неким подобием советской номенклатуры и порой вызывают у них рьяную зависть. “ Суть всех привилегий итальянских государственных служащих, - пишет английский писатель Тим Паркс, - в принципе сводится к следующему: принятые однажды на работу, они не могут быть уволены, что бы они ни сделали. Таким образом их жизнь - “системирована”.” Облегчает бытие этой категории тружеников и слабый контроль со стороны начальства. Поэтому рабочим временем в большинстве случаев распоряжаются, как заблагорассудится: кто болтает с коллегами и друзьями в баре, кто заполняет лотерейные карточки, а кто и подрабатывает... Во время одной из проверок финансовой гвардии, которые, как шутят в Италии, бывают всякий раз как умирает Папа Римский, в одном из государственных учреждений вскрылась любопытная история. Одна из служащих на протяжении нескольких лет приходила на работу, вешала свою верхнюю одежду на спинку стула и исчезала, чтобы вновь появиться лишь в конце рабочего дня. Полицейские установили, что в соседнем доме у нее была квартира, где она принимала клиентов как проститутка... Единственная шероховатость в накатанной жизни госслужащих - неизбежность уплаты налогов. Так, например, если, «по примеру финансовых воротил» , итальянские ювелиры в среднем позволяют себе декларировать годовой доход цифрой 18 миллионов лир ( около 9 тысяч долларов), частные предприниматели - 19 миллионов, а бедолаги меховщики - 13, и имеют при этом по «два дома, скаковую лошадь и три яхты», то, к сожалению госслужащих, их доходы всегда пред взором государства. Словом, если сбросить со счетов недоразумение с выплатой налогов, госсектор в Италии - своего рода синекура. И неудивительно, что в начале 80- х железнодорожники и водители муниципальных автобусов потребовали у правительства права передачи своих рабочих мест по наследству. « ...чем больше итальянцы презирают государство,- пишет Тим Паркс, - тем больше в них желания стать людьми государственными. Мой друг с юга, Паскуале, анархист, по его личному определению, и учитель вечерний школы, по социальному положению, объяснил мне однажды этот парадокс: « Государство весь год нежит нас, а в отпуске еще и поет нам колыбельную» . Между Пармой и Реджо Эмилией поезд останавливается. Минут через двадцать объявляют: “ Уважаемые пассажиры! Приносим извинения за задержку в пути, которая произошла в связи с попыткой самоубийства”. • Да кто-нибудь спектакль разыграл,- комментирует кто-то из пассажиров,- из -за любви или из-за долгов: небось пожалеют… А так какой дурак по-настоящему под колеса полезет?! В центре вокзального здания в Реджо Эмилии - огромный журнальный киоск. Его тематическая организация - признак древности итальянской цивилизации: в левой его части - лоснящаяся целлофаном порнография всех оттенков (правда, попадаются журналы 5-10-летней давности), в правой - в недорогих изданиях - образцы человеческой мысли от Платона до Сартра (с обложками, преимущественно поблекшими от времени). История учит: люди должны находить ответ на две основные потребности, вытекающие из человеческой сущности: секс и знание. Как заметил по этому поводу поэт: «...все что любил я в жизни, книги и ноги...» Поэтому даже в самых заброшенных уголках итальянской провинции киоски устроены по принципу: налево - для елды, направо - для балды. А посредине - новости. Рядом с киоском на корточках сидит местная достопримечательность - бродяжка по имени Аделаида, возраст которой может быть как З0, так и 50 лет; никто этого точно не знает. Относятся к ней все по-доброму. В ее лексиконе ключевое слово - “задница”: им она заканчивает любую свою мысль. • Ты бы вымылась, что ли,- говорит ей киоскер. • Если я вымоюсь,-отвечает Аделаида,- люди этим сразу воспользуются - и вставят мне в задницу. При выходе из вокзала меня останавливает девчонка лет 20: • Извините, надеюсь, у вас, как у некоторых, нет ненависти к наркоманам. • Абсолютно . • Я сама через это прошла: cтрашное дело... А вы кто по профессии? • Журналист. • Ну тогда, конечно, вы в состоянии понять проблему.- И девчонка начинает любезно расспрашивать меня о семейных обстоятельствах: есть ли дети, сколько им лет, чем занимаются... А я так же любезно отвечаю... • Надеюсь,- говорит она,- что у ваших детей судьба сложится не так, как у тех ребят, для которых мы сейчас собираем средства... Они решили покончить с наркотиками, создали коммуну... Вы не могли бы оказать посильную помощь и купить у меня вот это?- Она роется в сумке и, наконец, протягивает мне шариковую ручку. • Хорошо. • Десять тысяч лир.- Девчонка застенчиво улыбается. Отступать некуда: я расплачиваюсь и оказываюсь обладателем предмета, красная цена которого - тысяча лир. Беру такси - и в гостиницу. В “Ариосто” - как всегда - все по- домашнему: cтарик Тонино сидит на диване и подергивает струны мандолины , его жена, устроившись рядом с ним, смотрит телевизор. • Тот же номер - та же цена, синьор журналист,- приветствует меня гостинщик. • Тонино,- зовет его жена,- что это за штуковина такая?- По телевизору показывают опоссумов. Старик приподнимает очки, выгибает дугой одну бровь и, уставившись на экран, авторитетно констатирует: • А вот такая вот штуковина ! Беневелли выравнивает на своем столе стопочки бумаг, затем под мою диктовку записывает в блокнот интересующие Большого Чечена “коммерческие темы” . • Так,- говорит он, закрывая ручку,- у Тонино размещать нашего клиента не будем: уровень не совсем тот... Поселим его в “ Астории”.- Он поднимает трубку и договаривается с директором гостиницы о встрече. В этот момент дверь офиса распахивается и на пороге появляется Мауро: • Я прямо из аэропорта сюда: ключи от дома в Москве оставил, надо у Маризы взять... А где она? • На почту пошла,- говорит Беневелли. В ожидании жены Мауро расхваливает Большого Чечена, повторяя то, что уже говорил Беневелли по телефону: • Очень солидный человек ! Связан с правительством... Вскоре приходит Мариза: • Привет, муженек ! Мауро смотрит на жену пустым взглядом и вяло роняет: • Привет... Дай ключи ... Сам того не подозревая, в своем поведении он точно следует рекомендациям английского путешественника 17 века Richard Lassels: домой нужно возвращаться преображенным как герой одного из апологов святого Амвросия, который , вернувшись из путешествия, словно не узнает свою супругу, а когда та, удивленная, пытается напомнить ему, кто она такая, отвечает: “ Я уже не я”. Гостиница “Астория” - одна из лучших в городе - принадлежит моторной фирме “Ламбордини”. Седовласый господин, внешностью и манерами напоминающий скорее мажордома замка, нежели директора 4-звездочного отеля, проводит нас по своим владениям. Ресторан , в зале которого вдоль стен выставлена самая крупная в Европе коллекция вин; бар, который своей уютной обстановкой и специально подобранной мощностью освещения , располагает к тихой беседе; просторный дышащий свежестью холл с мягкими, словно пуховыми диванами, на стенах которого раз в месяц меняются картинные экспозициями... • Да, несомненно, для вашего гостя, синьор Беневелли, мы сделаем специальную скидку: всегда будет останавливаться у нас по льготной цене... Кавалер улыбается, заговорчески подмигивает мне и, поблагодарив директора, спрашивает у него: • У вас, наверно, всегда битком? • Раньше так было.- Директор кивает на закрытые двери конференц-залов.- Собирались, обсуждали, договаривались. Теперь все решают по факсу. Факс и компьютер - убийцы общения. Люди не могут посмотреть друг другу в глаза.- Вероятно, наш собеседник задет за живое, и степенность мажордома сменяется в нем красноречием радеющего за республику Цицерона . - Компьютер, - распаляется он,- это бегство от мира, способ усложнить простое. На 80% -вещь бесполезная. Подсчитано, что если писать на нем в день одно письмо, чтобы израсходовать его память, нужно 110 лет! Директор продолжает ораторствовать, пытаясь увязать в своих речах существенное уменьшение числа клиентов в гостинице со все большим внедрением в европейскую жизнь не свойственного ей американского мировоззрения и соответственно американских технологий, о которых итальянцы вообще любят порассуждать с некоторой толикой язвительности. “ Для американцев , - пишет журналист Беппе Северньини,- технологии дело куда более обыкновенное, чем для нас. И так повелось издавна. Томас Джефферсон, редактор “Декларации независимости”, изобрел массу приспособлений футуристического характера ( по тем временам). Среди них надевающийся на запястье механизм, позволяющий одновременно писать двумя ручками ( ну чем не фотокопировальная машина?), и “дорожный письменный стол”, который, если слегка напрячь фантазию, можно представить прародителем персонального компьютера. Дом Джефферсона в Вирджинии - это необычный музей гаджетов и своего рода завещание фантазии американцев, которая в своих изобретательских трудах всегда придерживалась двух заповедей: маленькое & переносное. “ У людей, которые изменили лик Америки,- утверждает один из американских журналов,- всегда был свой трюк, свой гаджет, держали ли они его в руке, в заднем кармане, поперек седла, в повозке, вокруг шеи или на голове. Типичный американский способ улучшить человеческое существование всегда “умещается” в crafty and compact little packages - хитрые компактные пакетики” . Конечно, далеко не у всех изобретателей такая фантазия, как у Джефферсона, да и нет уже былой свободы действий: за двести лет всего наизобретали уйму. Но в целом “нация пакетиков” не изменилась, правда, порой уже не знает, что в эти пакетики запихнуть...” • А этот Internet! - не унимается директор.- Порой комбинации в нем настолько сложны, что его уже окрестили InterNot. Один мой знакомый, серьезный человек, университетский профессор, просто помешался на этой штуке: по ночам выходит на линию, прикидываясь черным лабрадором... Напротив гостиницы останавливается белый “мерседес” с немецкими номерами. • Молодожены из Германии,- комментирует директор.- В свадебном путешествии... Встречу. А вы пока подойдите к портье...- И направляясь навстречу гостям, на ходу бросает сидящему за стойкой парню: Cандро, занеси фамилию русского клиента в компьютер... Снова - компьютер, черт возьми! Записав фамилию Большого Чечена, Сандро спрашивает у меня: • Он - кавказец? • Как вы догадались? • Я к вашей стране имею некоторое отношение: у меня дед - грузин. • Невероятно! - удивляется Беневелли.- Но в целом это добрый знак. Заходит разговор о Грузии, о басках, о том, что в мире все переплетено. • А вы часто бываете в Реджо? - интересуется Сандро. • Он у нас, похоже, скоро поселится,- отвечает за меня кавалер. • Тогда я хотел бы попросить вас об одной услуге. • Пожалуйста! • Она, я думаю, необременительна. Не могли бы вы привезти мне собрание сочинений Ленина? - ? В этот момент раздается истошный вопль: • Угнали ! - И по лестнице чуть ли не кубарем летят вниз только что прибывшие в гостиницу молодожены из Германии. Миновав холл, они вылетают на улицу и, глядя на то место, где еще минут десять тому назад стоял их “мерседес, в досаде - почти синхронно - хлопают себя по ляжкам. Затем, резко толкнув ногой дверь, с перекореженным от гнева лицом, в нашу сторону рысит новоиспеченная фрау. Сандро напрягается, и когда, делая глубокий вдох, вероятно для того, чтобы выдать все что она думает об Италии, немка закрывает глаза, он резко выставляет на стойку обрамленный красным деревом изящным шрифтом набранный плакатик: “ Администрация гостиницы доводит до сведения уважаемых клиентов, что не несет никакой ответственности за возможные происшествия с не поставленными в гостиничный гараж автомобилями”; при этом лицо портье успевает принять выражение, в котором сочувствие, граничащее с готовностью расплакаться, перемешано с распирающим желанием оказать потерпевшим посильную помощь. Мимика Сандро обезоруживает тевтонку, и, сокрушенно покачивая головой, она только и может что выдохнуть: • Ладно, когда у нас в Польше угнали... Но сейчас-то мы в Италии... Да, в Италии, стране, где воруют не только у тех, кто в ней живет или приезжает в нее традиционными путями, но где в этом отношении не щадят даже тех, кто возвращается в нее из космоса, как это случилось с первым итальянским космонавтом Франко Малербой в аэропорте имени Кристофора Колумба в городе Генуя, где пока он давал интервью, у него умыкнули багаж, состоящий «из побывавшего на орбите государственного итальянского флага, который он должен был вручить президенту Республики , еще одного такого же флага - предназначавшегося для руководителя итальянского космического агенства, знамени Генуи, рубашки с эмблемой НАСА , которая была на нем во время полета на «Шатле» и обладателем которой мог бы стать председатель совета министров Италии, а также нижнего белья и иных личных вещей» . “ Италия,- пишет журналист Энцо Бьяджи,- воровской рай. Это придумал не я, так говорят цифры: за год количество краж и ограблений увеличилось на 21 %. Когда-то у нас был жулик, которого я осмелился бы назвать классическим.... Cвоими акробатическими вывертами и труффальдиновскими находками этот колоритный персонаж мог даже вызвать к себе симпатию. Судя по тому, что за год в полицию было подано более 160 тысяч заявлений о неавторизованных визитах в квартиры, традиция продолжается”. Несомненно продолжается. И несмотря на то, что, по сравнению со славянскими странами, Италия все- таки не воровской рай, а всего лишь воровской раек, рот разевать здесь не стоит. Здесь может случиться, что, открывая дверь собственной машины, вы услышите доносящиеся со стороны багажника странные звуки и, когда, желая выяснить их происхождение, обойдете автомобиль, то какой-нибудь тип орудующий балонным ключем и домкратом, приняв вас за своего коллегу, примиряюще подмигнет вам: “ Не, все в порядке. Приемник, можешь забирать. Мне только колесо нужно...”. Из года в год в итальянских супермаркетах в цену товара закладывают “3% воровских”. Наиболее распространенным в стране видом кражи является “scippo” (произносится: щиппо) - “вырывание из рук сумок и иных предметов с последующим бегством от жертвы на транспорте или своим ходом”. За год в Италии зарегистрировано 1 119 000 таких преступлений. Авторитетный словарь “Дзингарелли” указывает, что этимология неаполитанского слова “щиппо” неизвестна. Но сколь созвучно оно со словом “щип”, которым называют свой промысел карманники в России...