(Соавтор - Сола Клао) Воспоминания… Вновь и вновь роятся они вокруг меня, пока я дремлю, склонив голову на грудь, в мерно покачивающемся скоростном поезде, или же, скучая, гляжу в окно на проносящуюся мимо бескрайнюю выжженную степь, застилающую все вокруг до самого горизонта. Солнце уже высоко, прошло немало времени. Не знаю, сколько. Я не смотрю на часы. Я не хочу думать ни о том, что осталось позади, на окутанном утренним сумраком перроне вокзала, ни о том, что ожидает меня впереди, там, где звонко постукивающий колесиками длинный состав, наконец, завершит свой путь сквозь проклятые земли. С собой у меня книги, три самые любимые книги, которые я еле успел бросить в старый черный рюкзак, сохранившийся со времен молодости, и очередная неоконченная рукопись, но я не в силах ни читать, ни писать. Глаза слипаются, голова трещит от боли, и все же я не засыпаю. Я никогда не засыпаю в дороге, даже будучи смертельно усталым. А потому воспоминания. Я бегу в них, погружаюсь, ухожу на глубину, надеясь, что они хоть на время защитят меня от тоскливого настоящего и зловещего будущего. И, не знаю, почему, я снова думаю о тебе. Вспоминаю твое лицо и твое имя впервые за долгие годы. Подобно киноленте, разворачивается перед слипающимися глазами память. Память о последних светлых, пусть и не лишенных горечи, годах в моей темной безрадостной жизни. Вновь возвращаюсь я в крошечный приморский городок, весь расположившийся на склоне высокого холма и с высоты птичьего полета напоминающий детскую поделку из кубиков. Невесть каким чудесным образом затерявшийся среди окружающего мрака и кровавого хаоса, становившегося с каждым годом все гуще и гуще. Снова сбегаю с высокого крыльца своего двухэтажного домика, снова прохожу по зеленым улицам, освещенным утренним солнцем, мельком оглядываю такую привычную тогда и такую далекую и чудесную теперь маленькую церквушку, приютившуюся на краю главной площади, и приближаюсь к чопорному почтенному зданию лицея, выстроенному из красного кирпича. Неожиданно вижу тебя во дворе среди невысоких декоративных кустиков и от неожиданности улыбаюсь – ведь обычно ты приходишь позже меня. Ты подмигиваешь мне в ответ своими узенькими голубыми глазками, выходишь на встречу, а свежий морской ветерок треплет твои распущенные темные волосы. Я довольно жму тебе руку и мы смеемся. Смеемся радостно. Ведь нам всего по пятнадцать лет. Хотя уже тогда я смеялся редко. Очень редко. Но твое присутствие преображало все. Когда я начал выделять тебя среди прочих? Честно, не помню и вряд ли вспомню. Когда я только устроился в лицей после переезда моей семьи с севера, я не свел ни с кем из соучеников близкого знакомства. Замкнутость и нелюдимость проявлялись во мне с самого детства, и кошмар, вынудивший нас спешно бежать с родины, лишь усугубил эти черты моего характера. Ребята, привыкшие к собственной узкой и оторванной от всего мира среде, тоже не прониклись особой симпатией к мрачному чужаку, и, когда угас первоначальный интерес к занимательной иноземной диковинке, оставили меня в покое. Какое-то время сложившаяся ситуация устраивала всех, помимо разве что старика учителя, изо всех сил старавшегося «включить меня в коллектив». Я уходил к себе сразу после школы, и, поскольку дома ,как правило, никого не было, быстро разделавшись с заданиями погружался в чтение. Довольно быстро я облюбовал городскую библиотеку, хватая буквально все, что попадалось под руку, и тоннами поглощая все новые и новые книги. Я не проявлял особого интереса к занятиям, однако учился хорошо. Иногда меня даже ставили в пример прочим. Теперь сложно даже представить, что все это было на самом деле. И не в прошлой жизни, не в иной галактике, а на этой планете и какой-нибудь десяток лет назад. Нежный колокольный звон. Парное молоко. Игривый звоночек городского трамвая. Улыбчивая старушка библиотекарша. Беззлобное хихиканье одноклассниц. Таким вещам не придаешь значения, не замечаешь, пока они рядом. Но стоит им исчезнуть из твоей жизни, и они вновь и вновь будут преследовать тебя в воспоминаниях. Вспоминаешь ли ты? И где ты сейчас? Жива ли? Да, сперва я не замечал и тебя. Хотя нет, тебя сложно было не заметить. Скорее, не воспринимал всерьез. Все эти луки, стрелы, шпаги, игры в эльфов… Тогда они представлялись мне детскими забавами, недостойными серьезной уважающей себя лицеистки. Да, странным образом тамошний снобизм сумел захватить и меня. Чужака, изгоя, сложного подростка, мнившего себя в будущем великим ученым. Потом все изменилось. Изменился я сам, когда на горизонте возникла «Царица Саламандр». И все же наше общение началось раньше. Я не помню как и с чего, но зато хорошо помню один из первых серьезных разговоров, тех, что преобразили тебя в моих глазах. Опять же, детали тонут в тумане, но тогда ты как будто предложила мне вместе прогуляться по набережной и я с радостью согласился. Вообще я ухватился за тебя как за соломинку, поскольку в голове роилось множество идей, которыми я ни с кем мог поделиться, ибо круг общения так и не возник. А ты была готова меня слушать. Хотя бы иногда. Хотя бы до определенного предела. Пожалуй, верно заметить, что первое время я не видел в тебе личность, но только лишь способ излить собственные мысли. Но кто осудит меня за это? Не знаю и не хочу знать. Тогда, гуляя по постепенно погружавшейся в вечерний сумрак пустынной городской набережной (день был будний, как и следующий) ты впервые заговорила со мной о своих рисунках. Видимо, потому я и запомнил тот вечер в мельчайших деталях, вплоть до пронзительного крика большой белой чайки и далекого гудка парохода, ни с того ни с сего нарушившего покой маленькой гавани. - И давно ты рисуешь? – удивленно спросил я. Я совсем не владел кистью, а потому все, умевшие с нею обращаться, сразу делались в моих глазах едва ли не великими художниками. - Полгода, - ответила ты смущенно, уже отчасти раскаиваясь в том, что подняла тему. – У меня немного. И не очень. Но я уже вцепился в жертву мертвой хваткой. И не желал отпускать. Хотя, наверное, ты и сама этого хотела, пусть и не желала признаться. А потому спустя пару недель, улучив удобный момент, отвела меня к себе домой и показала мне свои акварели. Я почти ничего не запомнил из твоей комнаты, одна из стен которой была увешана заботливо заключенными в рамочки картинами. По-моему, там стоял высокий платяной шкаф, тумбочка, накрытая темно-синим покрывалом кровать… Хотя, возможно, все это я видел где-то в совсем-совсем другом месте. Зато сами картинки отпечатались в памяти с почти фотографической точностью. Пожалуй, умей я рисовать, то смог бы воспроизвести их сейчас в мельчайших деталях. Звери, будто бы живые, снятые на камеру: зайцы, медведи, лисы. Твои любимые персонажи книг – эльфы, гномы, рыцари… Прекрасные дамы. На одну из которых я засмотрелся. Длинные темные волосы, глубокие зеленые глаза, алое платье, ожерелье из бриллиантов. И улыбка. Эх, эта улыбка… - Ты могла бы иллюстратором работать, - обернулся я к тебе, чтобы не смотреть на нее. Почему-то уже тогда на месте бриллиантов мне померещились человеческие черепа, а вместо нарядного шарфа, обвивавшего плечи красавицы, хищная разноцветная рептилия, оскалившая острые как бритва зубы. - Да ладно, - поморщилась ты. – Да и что здесь иллюстрировать… - Скажем, если я вдруг что напишу? – фраза сама соскочила с языка. Минуту назад я и не думал о так давно заброшенных детских литературных экспериментах. - Пожалуй, ты бы мог, - игриво улыбнулась ты. – Ты ведь умный. Твои слова запали мне в душу. И спустя месяц я написал первую строчку «Царицы Саламандр». Наверное, в том, что случилось после, есть и доля твоей вины. Твоей и той акварели, навеянной неведомо какими историями… Впрочем, нет. Я не снимаю с себя ответственность. Это мой извращенный взгляд преобразил совершенно невинную картинку. Это моя дикая фантазия породила зловещий подземный город на берегах черной реки Кархон, неуловимо напоминавший душный алчный мегаполис, в котором я вырос. Это я день за днем, неделю за неделей, забывая про еду и сон, занятия и отдых, возводил неприступные стены, зачарованные замки и украшенные безумными фресками храмы чудовищных кровожадных божеств. Камень за камнем, строчка за строчкой, абзац за абзацем, глава за главой. Но ты стояла подле меня, как Маргарита из старого романа. Ты не остановила меня, напротив, ты меня поддерживала. До поры. Пока не стало слишком поздно. Сквозь туман смутных воспоминаний вижу я себя, зачитывающего тебе кусочки рукописи во время школьных перемен на лавочке во дворе. Твой глубокий заинтересованный взгляд, за который я был готов отдать все порожденные моим воспаленным воображением чудесные сокровища Подземья. Слова одобрения, ставшие для меня единственной наградой на фоне усиливавшегося отчуждения от окружающих, домашних скандалов, конфликтов, головных болей и бессонных ночей. Сначала все было игрой. Но за считанные месяцы Царица Саламандр поглотила мою жизнь, осветив ее мрачным огнем алтарей Хайнара и наполнив терпким ароматом ритуальных воскурений. Все летело в тартарары. Оценки, отношения, развлечения… С какого-то момента я почти перестал выходить из своей крошечной комнаты кроме как для встреч с тобой. А потом и ты начала меня опасаться… - Ты не слушаешь! – выкрикнул я, сидя на той самой лавочке и заметив, что ты поглядела куда-то в сторону. – Тебе неинтересно? - Интересно-интересно. Слушаю, - тяжело вздохнула ты, обернувшись ко мне. – Почему ты такой бледный? - Я? Не знаю, башка болит… Давай, слушай… - я продолжал читать. Помню, как сорвались с моих губ заключительные строки главы: «И тебе не сбежать. Не скрыться. Не спрятаться от взгляда твоей повелительницы. Ни единая сила, ни единый бог ни одного из трех миров не вырвет тебя из моей власти. Ты скован, скован мною навеки. Ты не смеешь идти против Царицы Саламедр!». - Но он ведь сможет, да? – ты смотрела на меня расширившимися глазами. – Он вырвется, он… - Из Дирг-Римила? – мрачно усмехнулся я. – Из Дирг-Римила уходят лишь в одном направлении, - ты испуганно поежилась. Но настал день, который все изменил. Так тогда нам казалось. Школьная экскурсия в пригородный лес, на которую я, не помню, как и почему, неожиданно для всех согласился. Поход по холмистой тропе с рюкзаками. Внезапно застигший нас ливень. Мокрая одежка и усталость. Мой внезапный обморок. И ты, склонившаяся надо мной под недоуменными взглядами остальных. До той поры наши отношения были не то чтобы секретом, но чем-то необычным, немного даже постыдным, что мы старались не афишировать лишний раз. Но тут ты обняла меня за плечи, помогая встать, несмотря на перешептывания подружек. Барьер рухнул, дальше мы шли, держась за руки. Помню, как мы отстали от прочих, и, уже в сумерках, в тени огромной ели, принялись яростно и жарко целоваться, будто напоенные приворотным зельем Айдиры. А потом я говорил. Говорил обо всем. О родителях, боящихся каждого шороха и не желавших никуда меня отпускать. О надоевших лицейских занятиях, о том, что хорошо бы однажды все бросить и уехать вместе куда-нибудь далеко-далеко, за море, жить там в маленьком домике и предаваться одному лишь искусству. И о том, что мне осталась все лишь какая-нибудь пара-тройка глав, после чего Царица Саламандр уже не будет стоять между нами… Когда мы садились в автобус, вокруг уже вовсю раздавались смешки и шуточки: «Жених и невеста». Мы не обижались. Мы соглашались. О дальнейшем по-прежнему больно вспоминать. Кто повинен в том, что возникшее было на горизонте счастье столь стремительно обратилось в ничто, оставив лишь горькие воспоминания? Сперва я винил тебя, затем – себя, позже – обстоятельства… Но все же в глубине души я всегда знал, кто на самом деле протянул ледяную руку из мрачных глубин запретных миров, желая опутать меня своей проклятой паутиной и раздавить единственное светлое чувство, родившееся в моей истерзанной душе. Она и только она разлучила нас. Через пронесшиеся подобно долям секунды месяцы, наполненные любовью, радостью, вечерними разговорами и нежными поцелуями, я узнал повергшую меня в ужас новость – моя семья вновь собралась переезжать. Они вбили себе в голову, что и тихая гавань нашего нового убежища сделалась для них небезопасной. Не знаю, возможно, так оно и было – тогда я не думал и не хотел думать ни о чем кроме нашей любви. Сцены, истерики, скандалы. Планы побега из дому. Безумные предложения к тебе бежать вместе. Страх в твоих глазах. А потом… Потом та сцена в пихтовой аллее. Ты устала. Ты, опустив голову, смотришь в землю и шепчешь: «Прости меня. Я не могу больше. Ты очень хороший, очень… Но… Но все-таки мы не пара». Падаю на колени. На глазах слезы. Беззвучный крик. Прощальный взгляд твоих небесно-голубых глаз. Стук колес. Качка. Я открываю глаза и озираюсь. Полупустой салон уже окутан вечерним полумраком. Я все-таки заснул? Мне это приснилось? Конечно, ведь, должно быть, и вовсе не было на свете ни крошечного приморского городка, ни милой однокупольной церкви, ни здания лицея из красного кирпича. Ни тебя, ни твоей улыбки, ни твоих поцелуев, ни твоих акварелей. Всегда лишь несся вперед этот стремительный трясучий эшелон, полный надежд и отчаяния, да простиралась вокруг выжженная степь, да бродили по ней голодные и обезумившие от жажды крови шайки головорезов. А я вечно дремал у окна, вспоминая несуществующее прошлое и надеясь на невозможное будущее. Желая любой ценой добраться до вожделенной границы и то и дело ощупывая рукоять столь бесполезного ножа на поясе. А «Царица Саламандр» так и осталась моей единственной законченной книгой. И все же лучше бы мне ее никогда не начинать…