Глава девятнадцатая.

Да, уж так бывает, уважаемый читатель. Почти всегда долгожданные путешествия в прошлое вряд ли будут похожи на интересные и увлекательные приключения, где проявляют свою удаль герои фантастики. Если вы угодили в бронзовый век, вам не выжить наверняка. Если в первобытные джунгли, то из них, скорее всего, не выбраться. Если найдёте людей, то они вдруг окажутся людоедами. Если животных, то – какая разница, кем быть съеденным? И сколько не считай за кукушкой, никакие предсказания вашего уже будущего не помогут вам. Итогом может быть лишь то, что когда-нибудь будущие археологи найдут ваши останки, а средь них окажется пуговица из современного для них мира. Но, если задуматься о том, что мы переносимся в прошлое не вместе с живым физическим телом, а в виде плазменной вездесущей структуры, то бишь - собственной души, и это прошлое выступает, в качестве оцифрованных вселенским компьютером событий, то многое начинает становится на свои места. Уже не действует эффект бабочки Рэя Бреэбери и не беспокоят растущие в геометрической прогрессии всё новые и новые нарастающие события из-за малейшего пустячка. Опять же параллельные вселенные перестают, вдруг, морочить наши чересчур озадаченные умы. Но… Этих «НО» всегда и во все времена было более, чем предостаточно.

- Ваня? – позвал Прошка, после прошедших известных событий, своего нового товарища.

- Что вам угодно от меня, синьор? – юморил, потягиваясь в истоме Иван, разминая по ходу плечи.

После пролетевших ветром приключений, наш путешественник по времени достаточно хорошо выспался, строго-настрого наказав подсознанию: более не беспокоить до дальнейших распоряжений. Отсыпались друзья в благоприятной обстановке, какую себе можно только представить. Ваня просто дрых без памяти: уставший и измождённый. А Прошка… Тот вроде бухал в разнос, борясь со сном и голодом, столь известным для многих из нас нехорошим способом. А как же, помыслите только, что чёрт уподобился подсознательному представлению Ивана, словно отражение в кривом зеркале, и не очень захотел менять создавшийся образ некоторое время, по причине беспробудного пьянства, неся с собой небывалые впечатления для творческого осознания текущего времени. Ивана Прошка забрал в свои собственные апартаменты для временного проживания в подземелье. И, конечно, удивил нашего туриста экстравагантными эстетическими способностями. Ведь бревенчатая изба в преисподней – это вам не хухры-мухры, но сделано всё по фен-шую. Уж такая вот художественная натура оказалась у нашего Прошки. Невероятно, но ведь даже здесь, с искусственным освещением можно придумать такие вещи, что на поверхности земли не часто кому придётся с ними повстречаться, да хотя бы во сне. Иван накинул на плечо полотенце и пошёл окунуться в шикарный бассейн, дабы растревожить главные точки на телесах, придав себе, тем самым, бодрость и хорошее настроение. Но Прошка не унимался, пытаясь в первую очередь привлечь внимание к собственной персоне:

- Ты погодь, мил друг, погодь… аль я тебе ишшо не указ сёдня?

- Твой указ – мимо глаз, дружище! – смеялся Иван. – второй – мимо ушей будет, а вот с третьего раза прибегу с бассейна к исполнению.

- Я не стану в отместку щеголять остротами, а коли вам охота пощипать меня шутейками с северной стороны, откель вы прибыть изволили, то я с любой стороны света, не обессудьте, в долгу не останусь.

- Ты чё, Прохор? Какая муха укусила?

- А ты ч-ч-чаво?

- Да ты пьян, собака! Когда успел-то? С утра нажрался…

- У нас нет утра, так и знай, - еле выговорил Прошка и закинул в дальний угол пустую бутыль из-под кваса, которую прихватил из недавнего прошлого времени.

- Запой алкогольный, батенька, бредовый запой! Знакомая штука… а до чего вреднаяяя, не приведи… уж и не знаю кого теперь, коли что! Смотри-ка, похудел-то как!

- А може мне к удобству, откель ты знаешь? Може у меня стремление токмо – диетической направленности. А то всё: кремлёвская диета, да сырные там всякие… А мне к лицу взаправду, вдруг идёт – водочная диета? За неделю – минус пять кило, во как! Дык и схудал на злобу дня. Ты, покамест спал, я даже собственную теорию изобрел «О вреде не курения».

- Как это?

- Очень просто: курение сокращает жизнь, скажем, лет на пять. Так?

- Так…

- А если вкалывать без перекура, то - на десять!

- Да, ну тебя! Чушь собачью городишь, дай пройти-то, наконец.

- Ага… Забыл чё ли, как сам-то, недавно: блевал по утрам с крыльца, а к вечеру опять нажирался до полусмерти. Твою дивизию в карусель - мы же все чистенькие, да гладенькие встали с утреца… - С укоризной проговорил Прошка, затем с вредным чертовским видом потрепал копытом за ухом и шлёпнул хвостом по стене, где тут же экран в момент такой образовался, а на нём - сцена в Доме Культуры, на которой сам Иван - в инвалидной коляске, уже в достаточно взрослом виде, читал стихи собственного сочинения… - Токмо вот, тебе в отмеску, торопыга! – изгалялся пьяный в дымину гид. - Какой ты в той жизни, и чё можешь в этой - на двух ногах, да со здоровьем!

Иван, аж вскрикнул от такого финта, скучающего на всю чёртову голову друга! Изба пошла кругом так, что пришлось присесть на корточки. А со стены шло в раскат, заключительное, по всей видимости, чтение очередного произведения:

- Там на дальнем лугу, за берёзовой рощей, - читал тот, другой Иван, столь вдохновенно, с душевной правдой от сердца, что зал слушал и слушал, застыв в оцепенении:

- Естество красоты проникает насквозь.

Словно тать пробегу через сонные нощи,

Не увижу потом ни цветов, ни берёз.

Разбежаться и взмыть мне над датами птицей,

В прошлом шелесте лет различать голоса.

Детство пахнет сосной и душистой смолицей,

След придуманных строк от судьбы к небесам.

Не плутая, запутаться в лицах и датах…

День прозрачен, как тень, словно тень невесом.

Может стать суждено мне поэтом когда-то,

Чтобы в детство своё окунуться как в сон!

Зрительный зал аплодировал стоя! Со всех сторон, то и дело разносилось «Браво»! Тот, Ваня-поэт, поклонился с искренним чувством, как только мог в сидячем положении и, нажав на кнопку пуска электромотора, поехал на коляске за кулису. А наш Ваня… плакал… Нет, уже рыдал, сидя прискорбно на полу. Прошка, честно признаться, и не рад был такому фокусу и даже несколько протрезвел, но совершенно не знал, как теперь замолить собственную гадскую вину. Недолго тормошили Прошку угрызения подпитой совести:

- Эх, Ванятка – гений поэтической литературы! Как величать-то тебя здесь и сегодня? Пийсатель про заек, че ли? – злобно подковыривал Прошка Ванино душевное осознание двойственного положения в мире.

- Без величания хорош, - тихо ответил Иван.

- Ага… Вот и правильно, енто по-нашему. Эвон, вижу бочку дубовую старую, што намедни по строжайшему распоряжению моевонному припёрли… Зачерпни-ка, друг сердешный, капустки кисленькой. А вина я сам поставлю. Говорить мы с тобою станем… Говорить, Ваня… Оно на сердце дюже полегчает.

- Гениальный актёр ты, Прохор! – удивлялся на ходу Иван. - Так всё в укор поставил и, одновременно - не злонамеренно… Так всё перевернул в свою пользу, будто я и виноват теперь, что мой гид напился до чертей, хотя и сам таковым непременно является. А вот то, что ставишь меня в непристойное положение – пагубно уж дюже становится и хочется вдарить кулаком по рогатой морде посильней! Да так, чтобы мало не показалось!

- Эко, дысь вас покоробило в одночасье. Аль пограбили с души благородной маненько? Иль страху привалило – признаться самому себе, что зря енту жизнь по лёгким бабам протаскался и вина выхлебал по более цистерны на потребу брюху свому? Токмо, зря ты, Ванятка, туману на собственную башку напускаешь. Уж, прими как есть - на самом деле и думай… Думай, голова садовая, чай для того она тебе и требувается. Ты што енто себе возомнил?

- Ну, дык… Пить-то я всё же бросил…

- Ха-ха… Ой, насмешил, гадёныш! Бросил он… Твои кишки - бросили, одряхлевший выжига! Чай, поди глотали водку-то исправно, тодысь! Однако, шибко запечалувались оне сёдня, што не могут уже принимать в прежних количествах – щедрее и горше. А таперича скуксились не в пример какой и даже маленькую толику бояться вовнутрь заполучить, дабы не вышло помутнения очередного. Хотя, чёрть йё знаить… Не ты первый, Ваня, не ты последний… Ваша братия, по образу и подобию, один хрен, раз в году, да напивается до полусмертного состояния. А потому – будь снисходителен к другим алкоголикам и не брезгуй больными людьми, не отворачивайся. Не показывай гордыню в след… Поможи, токмо, чем сможешь - поспособствовать ихнему облегчению, да подбодри, напутствуя, на дела хорошие, на поступки душевные, на радость и отвлечения всяческие от пагубной привычки злой.

Иван ничего не ответил.... Только бухнулся с размаху он в бассейн с голубой прохладной водицей, которая обволокла, как водится, его целиком и полностью и, заполучив Ваню в свои прелестные объятия, стала диктовать примиряющие условия: мол, встретив, такое непонятное существо, как Прошка, непременно наступает понимание того, что сам Иван становится живее, энергичнее и полнее; все пространства, какие были по сю пору пустые, наполняются главным светом, и он замечает, что преображается в духовном плане; он начинает лучше понимать самого себя и чувствует, что будто бы просыпается после долгой глубокой дремоты. Иван вышел из воды, обтираясь с наслаждением шершавым полотенцем. А Прохор успел опрокинуть ещё рюмку-другую и с хрустом улепётывал закуску.

- Пошто рот-то открыл свой с удовольствием прискорбным! – воскликнул он. - Подцепи-ка ишшо капустки из бочки.

- Извольте, сударь, рад вам послужить, - как ни в чём не бывало, отвечал Иван, ставя на стол блюдо с квашеной капустой.

- Ты енто, вот чиво, - начал стягивать с мохнатого тела тельняшку Прошка, - раз такой грамотный таперича нарисовался, можешь и про меня подумать по-другому. Представить, скажем, интеллигентиком каким из либерастов, иль просто учёным, типа Энштейна, либо ишшо каковым. Я завсегда, пжалста, токмо плюнь… И говор поменяется, уж што тут говорить. Я-то вот, токмо думаю: нахрена тебе он сдался ентот анархист задрипанный?

- Мдааа… А, я так понимаю, что мало пока от меня чего зависит. Да, конечно, я могу попробовать и даже думал на эту удивительную тему в самом начале. Но теперь, и представить себе не могу - увидеть тебя в другом каком-то образе. Уж, пожалуйста, оставайся каков ты есть сейчас и будешь мне казаться таковым на самом деле до тех пор, пока это возможно.

- И што, на людях не побрезгуешь со мной, хамовитым, да показаться? - стал бурчать Прошка, натягивая тельняшку на место.

- Да, нет, конечно, не позволю себя такого! Вот увидишь…

- Ладно, мир… А, то я было подумал, будто бы зазнался наш турист не в меру, придуманную людьми.

- После нашего с тобой визита в прошлое время и просмотра кино, которые ты мне только что показал, крутится в голове всякое… Хочется в порядок мысли привести…

- Коли так, нет ли охоты какой - испытать ключик тот интересный, которым Аделина тебя наградила? Вижу, што мучаешься, почём зря…

Иван, понурив голову, положил на ладонь, мерцающее золотом, необыкновенное приспособление для связи с Чрейдой и стал внимательно разглядывать его.

- Вот тебе - самое простое задание! – Просветлел на неопределённое время Прошка. – Покамест не надо тебе влезать в само прошлое, токмо постарайся увидеть картинку, какую бы ты хотел узреть. Конечно, можно самому поприсутствовать и даже что-то поменять… Токмо опосля уже, через несколько экспериментов с опытами. Пробуй тут на месте, покудова я ишшо не отключился и был бы ты под присмотром моённым. Давай-давай…. Выкладай думки потаённые прям к Чрейде в космос, и словно гипнотизёр какой – щёлкни ключиком взаместо пальцев! Да, хоть бы – об стол, аль об стену какую!

Не прошло и мгновения, как Иван стукнул о столешницу, заставленную неприхотливыми закусками, ключиком и – надо же… На крышке стола, словно на экране телевизора показалась чудная картинка с другим временем Ивана. Причём событие шло из той, из параллельной жизни, где Иван выступал перед почтенной публикой на сцене в инвалидной коляске. Ваня вскорости поспешно раздвинул по краям стола тарелки с рюмками и бутылками, нервно размахивая руками. То, что представилось ему на этот раз, поразило настолько, что он уже не слышал голоса Прошки, который усиленно хотел дать некий комментарий, но видя бесполезность данного занятия, завалился попусту на диван. Тут же на всю комнату раздался дикий храп, который отражаясь от воды, наполненного до краёв бассейна, безумно превращался в нудное кваканье.

Возле коляски стояла… Ни в какие ворота не лезло, тем более в Ванину голову, но возникла опять во всей своей неестественной красе очаровательная Эйда. Она вдохновенно держала охапку цветов, подаренных зрителями и, с чувством великого восхищения глядела на Ивана. Тот скромно уводил в сторону свой взор и теребил пальцами кнопки нехитрого передвижного аппарата.

- Слушай, Ваня, - говорила она, - а не хотел бы ты, достигнув, наконец, такого признания, не только у себя в стране, но и в мире - родиться вновь? Но уже не в роли гения-поэта тебе придётся быть, но простого человека, физически здорового, обычно живущим на земле.

- Я не знаю, как такое может быть, но, наверное, да - скорее будет, чем - нет. Силы на исходе, и я не знаю, насколько хватит моего здоровья, но даже дело не в этом. Человек предназначен для многого, о котором даже и не подозревает. Если бы не ты, Аделина, вообще неизвестно, что было бы со мной. А ведь я даже смутно помню – откуда ты вообще взялась в моей жизни? Терпеть выходки взбалмошного неходячего больного даже родственникам нестерпимо, не то что совершенно постороннему человеку, тем более, такой красивой и обаятельной сиделке. Ах, как бы я хотел стоять на ногах и любить тебя по-настоящему.

- Это как – по-настоящему? Насколько я знаю, ты, Ваня, любишь меня сейчас до боли в сердце!

- Но, мне бы хотелось носить тебя на руках, а не подавать их, когда приходится вылезать из инвалидной коляски для перемещения в опостылевшую постель.

- Эх… Ваня-Ваня! Не факт, что такое может случится, будь ты в полном здравии. Ведь люди почти полностью меняются, благодаря окружающей обстановке и течению непредвиденных событий. Конечно, можно всё подправить, привлечь и приспособить… Но, разве любовь можно получить таким неправедным путём, ощущая в себе сплошную неискренность.

- Да, я сейчас смертельно болен, - парировал Иван с нескончаемой грустью в голосе, - и к чему мне все эти таланты?

- Это твоя жизнь и только твоя… Значит ты должен прожить её достойно, какой бы она не была. Другое дело, когда мы в полном здравии… Но, силы прут во все стороны из тела, а мы расходуем их направо и налево, напрасно - в никуда!

- Пришли из никуда, в никуда и уйдём…

- А ведь не зря ты задался таким вопросом, мол, откуда я взялась в твоей жизни. Сейчас, когда тебе действительно осталось недолго быть в этом мире, я попробую кое-что прояснить для твоих мозгов, чтобы уходить тебе было легче, и чтобы надежда всё ж была со стремлением. Время, лишь мера, созданная человеком, поверь… Для Чрейды нет ни времени, ни пространства и ей доподлинно известны прошлое, будущее и настоящее. Она бесконечна и вездесуща. Где любовь, там и Чрейда! Если твоя неумирающая душа – это стекло, то Чрейда – свет, проходящий через это стекло. Да, земные люди живут сейчас в чеканной свободе, поклоняясь непрестанно деньгам, а вместе с ними - богам для собственного облегчения при совершении очередного греха. Но это только эволюционное явление в полном человеческом развитии. По сути, цель человека на земле только и заключается в одной ежедневной беспрерывности процесса достижения, так сказать, самой жизни. А задача Чрейды, посредством своих помощников, одним из коих являюсь и я, заключается в беспрерывном регулировании процесса, чтобы находится постоянно на лезвии бритвы, дабы не нарушалось равновесие между добром и злом. Иногда, пользуясь своим положением, мы можем обратить свой взор на некоторые индивидуумы и начать помогать им, опять же для общего блага всего космоса. Можешь себе представить, кем я сейчас для тебя являюсь? Только не сиделкой…

- Теперь могу… Ты мой ангел.

Продолжение следует…