«Ему теперь уже больше не снились ни бури, ни женщины, ни великие события, ни огромные рыбы, ни драки, ни состязания в силе, ни жена.» Э. Хэмингуэй Старик и море Мне больше не снятся ни салки, ни прятки, Ни ссоры не мучают сон, ни обиды. Во сне произносятся тихие клятвы – Приходят блаженные сны, как молитвы. Их ночи приносят с распевами сосен, Рыжеющих, звонких, поющих о ветре. Вдыхаешь, вздыхаешь над пропастью в осень. И дальше идёшь по наитию, в метре… Пугливая птица, зацвиркает: «Сон…Сой…» Шепнёшь осторожно: «Да ладно, сердечко! Ты здесь не случайно, по прихоти сонной, Ну что ж, проводи до стремнины у речки». С охоты вернувшись, похожую птаху, Мне бросил отец: «Ощипай-ка на ужин.» Я знаю, под перьями – рябушки страха, И в сердце творожился инеем ужас. В ладонь умещался скелетик пичуги И слёзы текли по щекам, не стихая. Душа обретала подобье кольчуги, Я стала – другая. Давно мне не снятся ни люди, ни страсти, А птица нет-нет, да вспорхнёт ненароком. У каждой своё золотистое «здравствуй», Лети, моё сердце! Лети, черноока! Опять просыпаюсь под шум говорливых – Ведь сердце давно в их раю голубином. Здесь словно бы маслом поспевшей оливы Полощут гортани. И пробуют вина…