I В охотах бренных прозябая, Игрой мечтая и кайлом В руках трудящихся, и зная, Чем неизбывен отчий дом, Где голод, нищета, поруха, А где златые купола, И насыщение желудка, Иная впрочем маята. Крестьянин что бредет за плугом, Глядя на тощие бока Скотины вялой. Голь кругом. И в небе крик издалека. Живая чернь в заботах странных; Без сна во поприщах бесправных Кладет стезю ногой в лаптях: Так жизнь идет, воло́ча страх. Боярство блещет в ликах вещих, Рукой по бородам ведя. Слащава взорами беспечных Млада Россия, вечность бдя. И тут же так стара под небом... Что стон вмещает и мольбы. Поля волнует взросшим хлебом, Ветрами по колосьям бы... На сумраке печаль веками. И тут же страсть к величью быть. Отчизна поднята руками Тех зодчих, коим время рыть. В секунде каждой заглубленье В глухую старость прошлых лет. И одночасью погубленье. Грядущее влачит привет. Положит прям к ногам, что пашут Упрямым шагом пыль дорог. Таков Руси благой маршрут: На время наступает Бог. Стопою старца и величия. Младым искусством быть собой. Затменной маской безразличия. И после мира грянет бой; И снова тишина ползучая По селам, томным городам. Россия, верой невезучая? А может вера эта хлам? Но нет: опять и снова воздымается Над высотою крест святой. Крестьянин, дворянин старается До лба достать хмельной рукой. В занозах память. Вехи стоптаны. На горизонте время спит. Из слов простых знаменья сотканы. И разум суть благую чтит. Но громыхает революция. Пошатан трон. Испытан дух. Над миром веет резолюция. И тополей глумливый пух. Как будто правильное поприще. И всенародно оно, да. Но вновь заботливое горище Ввергает в смуту: ерунда. Не все стыкуется как надо бы. Страна велика, то — Союз. Но не уйти от злой судьбы, Которой суть — предчувствий груз. Скользнули в ночь десятилетия. Назрела правда, что легка. Но на челах печать проклятия, И шорох дум издалека. Понять себя: вот правда вещая. Но кто же правдой той живет? Умы, сердца лихвой калеча. Свершая все наоборот. Таща для мира ношу совести. Играя с солнцем в день и ночь. Беспечно зная правд всех почести. Давя рассудком гласа мочь. Перетирая силой суетной, И тут же взятой как кайло, Жмых блажи сытой, сиюминутной. Корявя совести... [но мало]. А совесть смотрит, хлоп глазами. Над миром всем приватный танец. Да боль утраты с чудесами. Да на кресте надменный палец Уткнется во твердыню свята. Земля из поприща изъята. Здесь правит сущим злой поганец. Такие повороты смыслов. Как всю Исторью описать В строках безвинных, чадом слов, На кои лучше не взирать. Читать вообще не стоит, гадко На сердце всей печалью веры. Лишь тем сегодня часом сладко, Кто обретает тень без меры. Свою же тень, игра на солнце: Длиннее вот, а тут короче. А так коль повернуться к ночи, То стынет блаж в лихом лице. Куда идем; зачем себе мы? Во встряхе парадигм бытуя. И как дитя ждем поцелуя От матери да в лоб. Шлифуя Взглядом провиденье тьмы. II Гусиной кожей панцирь сна. Народы в час свой обратились. И эхом сути извратились. На каждом здесь мечты вина. Излом предчувствий, глас рассудка. И колымага бытия Вторгается в закон желудка, И час тот правит бремя «я». Струилась похоть меж камней Израненной мечтой идеи. Хотели жизни без затей. А вышло как? Осатанели. Низвергнув враз самодержавие, Хотя шаталося оно, Чрез семь шагов вершат безглавие Народной воли, и кино Мы дальше зрим по кадрам бешеным, Где звон монеты об асфальт По лужам крови, взором взвешенным Сычи крамолу сути бдят. Как развалилось государство? Какое было же оно... И вот, синдром лихой гусарства: Жечь знаки времени, как сено, Пихается что в свод камина. Еще немного — сами там. И вспыхнет дом. Мозгами тина. И смех нервозный по губам. Уж переход в тысячелетье: Там будет новое все, верь! Души блаженно самоцветье. И в пропасть дрогнувшая дверь, Когда ее, нажав плечами, Пытались вынести — любя. Жуя полнеба в свят очами, На деле Родину губя. Но так ли? Кто в народ охотно Пошел и правду разъяснил. Такие были? Беззаботно. Хотя кой спрос с них? Еля пил! Хм... как будто так. И нет иначе. Но государство в хозрасчет Ударилось, и боком скачет. А может все наоборот. Земельная реформа прежде, Уняв порывы во крестьянство, Осклабилась в тугой надежде, И НЭП сошел за постоянство. Потом и канул. Черт-те что. И вот настало время практик. Да только время это клято. В нем из души мечта изъята... Остался только тесный ватник. Госсобственность маячит сном. Ее дербанит лапой ветер. А может кот сметану вытер С морды и озирается кругом. Тут не поймешь ни йоты смысла. С трибун, экранов в уши звон. Смешалось все. И совесть вышла Курить, да сплюнуть на закон. Но как-то так и раньше было. Вся жизнь как смутная стезя В пещерах суетных и шило Здесь не меняй: того нельзя. Тем более теперь, в тревогу, В тюрьму и блюдство топчет люд Свою незримую дорогу. Да не считая зов секунд... Во время что первее нужд всех. Поскольку в нем оплот надежды. Но для чего же Русь на грех Сомкнула праведные вежды? И не узрела всенародно Печать что свыше в документ О совести речет что годно. Про ум и честь, про весь секрет, В котором есть исход терзаньям, И благостный души рассвет. Конец в нем ярым испытаньям. Народ сменял судьбу на рок. Отдав значительное ветру. И не поняв сей злой урок, Бредет и дале: ко шатру. К истории идет началу. Гламурно мысли запряжать. Затем копытом ко причалу: Во бездну моря поорать. Свобода совести иль мира? Возможности в лихой карман Чуть-чуть роняя сунуть... Вера Висит над Русью как туман Невидимый очам небесным. Что обозрели все вокруг, И даже боле, чувством тесным Играя мускульно, потуг Вмещая все этюды, Преображая сонный зев, И тут же — грозные труды, И здесь же новой жизни сев. Что НЭП? Тут кинули во пращи Весь госресурс: давай мотать. А что народ? Иди — ищи... И может будешь чего знать. III Пес ваучер в зубах грызет, Как будто пробивает дырки, От сей кондукторской попытки Нас будущее уж не ждет. Билет на ранчо, в лучший день, В оазисы любви, покоя... Измотан сердцем, в чувстве горя, Оратор снов взойдет на пень, Промямлив слово ли какое, Оно печатно, в том и суть. И плакальщик единой сути — новое Кладет на новый веры путь. И едут тракторами вежды: Вот-вот уж и авто крутое. Переменилось все, иное Теперь здесь вече всей надежды. Мешало что взять свой указ, Войти по предприятьям в залы, Спросить: и что на этот раз? Хвала труду, иль зодчих силы Пускай тревожат достоянье, Его сдирая как обои Со стен на коих прозябанье, В строении Отчизны гвозди Ржавеют, или златом крепки? Шатнется государство, а? Вот госресурсы, в воздух кепки, Давай делить и навсегда! И содержать народной волей. По предприятиям, колхозам. Стремясь упиться лучшей долей: Сады взрастив мечты и розам Любовно отирая лист... О, ты поэт, гляжу речист, — Вкатился глас народный эхом Из глубины прозябших лет. И образ правды человеком, Что заслоняет ширью свет. Плечист, силен, способен верить, И знать напутствие ветров. Но остается только грезить: Народ к свершеньям не готов. И просто отдает ресурсы, Сменяв свой ваучер на хлеб. А кто-то задавал вопросы? Что за строка! Порочный стеб Весь этот стих, заумный треп. И легче думать так, и проще. И хоть сказали: в два авто Ценой он будет; мыслям горше, Поскольку все опять не то. Чего же ворошить и хныкать? А почему сегодня так? И олигарху ль меру знать? Народ мудрен или простак? Зачем же госресурс отдали На растерзанье воронья... Какого воронья. Что ждали С той стороны паденья «Я» Страны великой и могучей, Играющей с судьбой в рассвет. Очнувшейся в корчах, падучей Себе лицом вмещая бред, Что от речей застольных, всяких, От тех, что грамотно с трибун О землю скоком — лови их, Да разбирай где больший лгун. Но правду ведь сказали трезво? Про два авто в бумаге странной; Да непростых: бегущих резво. С грядущей прибылью желанной От всех трудов, что станут вещими, Посколечку свои — на век; Вот так Декрет земельный, мощами Всеславной веры, будто брег Великой океанской пустоши, Куда отправиться на промысел: И золотая рыбка в уши. И космос в очи со всех сил. Не так ведь все? Страну отдали За пару хлеба, три консервы. И что, народ, — о том рыдали? Иль берегли назавтра нервы. Все правильно, однако, что же Теперь блудить очами в стон. И боль утраты взрыть на роже: Все это ни в какой резон... Но суть потеряна, вот ищем... Во складках теплых простыней. И с тех кто не сберег, ух, взыщем. С себя. Любимых. Как с людей. И что же сетовать на кризис, На малый толк трудов в наем? И где он тот хитрющий лис, Что обманул тут всех кругом... Не мы ли сами? Народ великий. Часами пустоши безликий. Потугой немочи — благой. И сам себе, что волк... кондовый Во псине иль лисе какой. Пойми себя, Россия-Матерь. Жизнь самобранная ли скатерть... Вопрос такой — в пучину дня. На совести поклон храня Векам седым Руси исконной.