Глава пятнадцатая.

Ничего вам не напоминает из прошлых революций в сегодняшнем прогрессивном мире, бегущего под откос старыми проторенными дорожками безумцев и проходимцев? А ведь есть с чем сравнить. Но, страшное уже не в этом, как я раньше думал. Самое ужасное заключается в том, что, когда очередная революция безумия созрела и понеслась огненным шаром по когда-то стабильной стране, вопреки любому здравому смыслу, и мы видим вождей с вдохновителями, видим воодушевлённые на некоторое время людские массы – всегда забываем про малозаметных, казалось бы, людей, которые и являются самыми реальными, самыми зловещими фигурами, вылупившимися из разбитой революцией скорлупы. Они и есть те самые организаторы всевозможных ужасов, которые всегда и во все времена следуют неизбежно за любыми силовыми переворотами!

Впору бы уже сказать о временах и нравах, когда даже в преисподней клюют на такую замануху, как стриптиз. Ага, согласитесь вы и спросите, мол, зачем это нужно? Ну что ж такое, отдаёшь ни за что, ни про что приличные деньги незнакомой девушке с неизвестной фамилией, причём знаешь наверняка, что с этой танцовщицей без трусов тебе уж точно ничего не светит. Да, конечно, она на полном сценическом волнении может потереться об твои штаны пышным бюстом и покрутить задом в пол метре от уже диких зрачков, но… Как говаривал когда-то мой напарник по литературному цеху, мол, сядь в любой транспорт в час пик, и ты почти бесплатно испытаешь точно такое же трение. А напарник – это вам не хухры-мухры, типа Белинского будет. Всё ему ни так, да ни эдак.

Ване, как бы и не до стриптиза было в данный интересный момент, когда Гоголь так здорово распинался о своей непростой судьбе и поставил почти все, до сей поры неизвестные, точки над и… Но, как тут не крути, уж очень интересно посмотреть на удивительное представление. А ведь именно представление – не иначе.

Только Иван кинул взгляд в сторону Гоголя, как тот:

- Прошу вас, судари, плиииз! - На компактной, но удивительно привлекательной сцене шикарный занавес он приподнял с неприкрытым удовольствием и с ухмылкой показал указательным пальцем в натёртый до блеска шест. - Сейчас покажут вам стриптиз!

- Стриптиз? Конечно же, давай! – застучал копытами, словно ладошками захлопал, Прошка.

- Стриптиз в аду? Удивительное зрелище! – воскликнул Иван и снова открыл рот.

От стыда, наверное, покраснели стены мрачного подземелья, а на сцене, вдруг - Шурочка Колонтай, которую Ваня сразу узнал по фотографии. Вслед встали в ряд уже не так приметные для его мозгов подружки. От нетерпения великого Прошка тут же пошёл в атаку и крикнул стриптизёршам без намёка какого на юмор… Да-да, вполне серьёзно:

- Ух, девоньки, не напрасно чай поди мы с нашим-то гостем посетили сиё заведение распрекрасное! Вот здесь-то, назло старым чертихам-шептуньям завалимся опосля всей оравой в полном составе в общую баню! А чё? Пущай узнають каков наш Ванятка в деле, да и я ишшо ничего! Но, раскудрит тут вашу в коромысло, дождусь ли я, аж в сей момент развратных танцев от патаскух исторических, аль нет?

Никто в эту минуту напряжённого ожидания больше не проронил ни слова . Даже Прошка некоторое время не соизволил прикасаться к стакану со спиртным. Все, без исключения, вопросительные взгляды были устремлены на один, оставшийся возле шеста силуэт, оригинально высвеченный из непроглядной тьмы пурпурным лучом прожектора из-под потолка. Сразу было видно, что создалось некое нервное напряжение, сдабриваемое непонятной музыкой, напоминающей негритянское заклинание из мрачного колдовского Вуду. Тело стриптизёрши слегка поблёскивало и у Ивана создалось впечатление, что может именно от этого она казалась довольно толстой и вульгарной. В глаза стали бросаться недостатки в складках кожи, не выбритые подмышки и огромная коричневая бородавка посреди живота. С бесстыдством от своего неприглядного вида толстуха стала прохаживаться взад и вперёд, тряся отвисшими сисяндрами, совершенно не беспокоясь о том, что её тяжеловесной наготой кто-то должен наслаждаться. Она вдруг застыла на месте в тревожном ожидании, вроде бы чего-то постыдного, но смачно сплюнув в сторону, стала стягивать трусы времён довоенной эпохи. У Вани было ощущение, что он присутствует при какой-то жесточайшей игре, в которую его хотят втянуть, но он при этом должен непременно сопротивляться.

- Стоп-стоп-стоп! - завопил, примороженный было к креслу, Прошка. Енто чё такое деется, я вас спрашиваю, гоголь-моголь – дрын носатый? Пшла вон, дура набитая!

Николай Васильевич тут же замахал обеими руками, предлагая стриптизёрше немедленно покинуть подиум.

- Прошу покорнейше… Звиняйте… Не извольте беспокоится, сударики, сейчас всё уладим.

А Белинский, ах Белинский… «Неистовый Виссарион», если бы не дверной косяк, в который он вцепился всеми конечностями, давно бы уже валялся на полу и на полную катушку дрыгал бы обеими ногами в потолок от безудержного смеха, свалившегося на голову гениально беспардонного критика.

- Да уж, представление! – сквозь ржание невостребованной верблюдихи неистово выкрикивал он. - Вот дают, комики!

- Ванюш, ну ты чё? – заглядывал в глаза туриста Прошка. – Эх-ма, протрезвел я, чес слово…

- Дык, ничё…

- Ну сам скумекай, на кой тебе эта Маруся сдалась? Не мог чё ли про Манро, аль про Бриджиту какую подумать?

- Сам не знаю откуда она взялась, - извиняющимся тоном делал оправдательные для себя попытки Иван. Я, как только увидел Колонтай, сразу эта чуда-юда вылезла из-под сознания. А ведь сам не знаю, что за птица и из каких краёв она.

- Подсуропил, даже не смешно… Токмо мы её Гоголю на помывочное отделение оставим в назидание, будто стрелочнику какому. В его будет она скусу, ежели до дела дойдёт. Но наперёд растолкую: всё у тебя получится, Ванятка, не ходи к гадалке. Ты таперича сам начинаешь вытаскивать залежавшийся товар с самого дна из головы без нашего на то способствования… Токмо научиться надобно отбрасывать всё лишнее из подсознанки и не давать выпячиваться наперёд. А, чтобы самому выбор делать - ставить себя в высшее положение непременно требувается. Вроде, не давая управлять собой. А про енту бабёнку чичас Гоголь поведает для всяческой ясности. - Сказал Прошка и довольно сильно двинул известного писателя локтем в бочину.

Николай Васильевич за словом в карман не полез, ни в коем случае:

- Да будет вам известно, барышня сия ведь тот самый прототип известной Мурки из одесского блатного фольклора. Один из символов разгула и бандитизма! Ей даже боялись попасться на глаза, старательно обходя любыми тайными тропами. Уподобилась бандитка египетской фараонше и требовала к себе еженошно приводить пленных юношей. Как водится, каждая такая ночь становилась для пленников последней. Что уж она там в ночи любовной вытворяла, неизвестно никому. Только слышны были из открытого окна вопли, то ли юноши, то ли её самой. Гражданскую войну Мария Никифорова называла второй революцией и, будучи подругой батьки Махно, обзавелась собственной боевой дружиной. Только есть одно обстоятельство - Маруся была чертовски привлекательна, в отличие от представленной нам сейчас развратной мадамы. Черноволосая с пышной грудью, рвущейся через гимнастёрку, в кубанке набекрень и папироской в зубах в окружении лихих головорезов она рассекала на тачанке по Таганрогу, ради развлечения стреляя по прохожим. Не просто так она высветилась у нашего гостя из подсознания в качестве гадского проявления. Её некрасивость явилось отражением подлой душёнки. И вот сейчас бы очень даже мне хотелось, чтобы Иван продолжил напрягать мозги, уже не ожидая от них первого шага и представил нам такой эпизод, чтобы мы, вдруг сами стали явными свидетелями происходящего.

- Я попробую, - ответил на вызов Иван.

Стены словно затрясло вначале, но остались оные на месте, преобразившись в ряд балконов театральных, а все присутствующие в кабаке оказались в одном из рядов самого что ни на есть партера.

- Какого хрена критика с собой взял? – уже спрашивал Прошка Ивана. – На кой он нам нужен?

- Я не знаю, откуда мне знать такое? – вопросом на вопрос парировал Иван. – Гляди уже… Вот и представление.

На эстраде, освещённой в духе театральной постановки, стояли вертикально полукругом деревянные ящики. Вверху были проделаны отверстия для головы. И вот показались несколько мужиков в нательном белье. Они несли кресла, которые старательно установили вряд напротив ящиков в некотором отдалении. Затем, добровольно, словно ассистенты именитых фокусников, зашли в ящики, прикрыв деревянные дверцы и высунув в окошечко небритые лица. В кресла уселись девицы в гимнастёрках с револьверами в руках.

- Это вам не Шекспир какой-то! – возрадовался было Белинский, когда началась стрельба. - Всё в натуральную величину и даже запах пороха настоящий.

Тем временем представление продолжалось, набирая немыслимые обороты… Из одной мишени выскочил глаз прямо на подмостки, отчего раздались со всех балконов бурные и продолжительные аплодисменты.

- Браво! Бис! – неслось со всех сторон.

В сей момент появились разодетые франты с подносами. Виртуозным палачам подносились бокалы с шампанским. А тем комиссаршам, повеселевшим от хмельных газов, хотелось уже чего-то такого, чтобы никто ещё не испытывал в революционной безнаказанной эйфории. Какие вам там иглы для выкалывания зрачков? Когда собственные ногти запросто идут вход, а цигарку обязательно требуется затушить об анальное отверстие и каблуком по мошонке отбарабанить яблочко!

- Вееера! Роооза! – скандировал стоя зал.

- Бах! – хлопок раздался звучный.

Пропал театр и… - вокруг всё та же обстановка уже привычного кабака со сценой небольшой для обещанного Гоголем стриптиза.

- Не могу, чес слово, - понурил голову Иван.

- Ты это, того, ядрёна качель вам в грызло, - разливал по бокалам водку Прошка. – Зреешь, казак! Показал до мельчайшей исторической точности. Всё, как было тоди… Прям на глазах почтенной публики зреешь, превращаясь из зелёного огурца в красный помидор, - и так засмеялся он, что критику Белинскому ничего не оставалось, как только поддержать его в этом нехитром деле.

- Ага-ага, - взял в руки бокал Гоголь и сказал напутственно: - Только на потом не надо двигать столь важные практические упражнения. Попробуйте, Ваня, сделать то, что и я пытаюсь, не мешая мне, а помогая. Ваши направленные мысли очень поспособствуют завершить начатое нами дело. Возьмите знакомую Колонтай за основу и…

Откуда она взялась только. Вышла из-за шеста, будто стояла там в ожидании, когда, мол, позовут. Шурочка, а иначе и не назовёшь в юном возрасте Александру Домонтович, впоследствии ставшей Колонтай и занявшей место в революционном правительстве, решительно вышла на край подиума нарасхват немногочисленной публики. Белинский старался изо всех сил продвинутся вперёд к сцене и даже умудрился вцепиться руками за её край. В девушке удивительным образом отображалась явная красота с живостью темперамента, которым она уже сводила с ума критика и сидящих за ним ещё троих любителей подземного стриптиза. Генеральская дочка зацепила небрежно бретельки тёмно-зелёного платья и раздвинула их, обнажая плечи. Тело некоторое время оставалось совсем неподвижным, но ещё чуть-чуть… Ещё мгновение и… Платье медленно соскользнуло вниз и, вскорости преодолело преграду бёдер.

- Аххх! – ахнули зрители.

Платье неспешно упало к ногам стриптизёрши, а кто-то, сидящий в тёмном углу кабака, зааплодировал. Все разом повернули голову. Дядька с пышной бородой выступал из мрака сдвинув брови и так зыркал глазищами, что Ивану стало в который раз не по себе.

- Кто таков? – толкнул его в плечо Прошка.

- Бог, наверное, - неожиданно выдал турист. - Сам ты Бог, чучало земное! То граф Толстой пожаловал, собственной персоной. На кой яво привёл для просмотру стриптизного?

- Почём мне знать! Только про религию подумал, увидев платье падающее, как он сам и явился.

А Шурочка, тем временем, наклонилась жеманно, чтобы высвободить чудные ножки. Мгновение… И руки медленно пошли вверх, мило поглаживая чёрные чулки. Она в очаровательном движении приподняла край воздушной комбинации, показав в обнажённом виде лишь небольшую часть молодого тела. Именно такой важный момент всегда имел больше значение, производя сильное впечатление по сравнению с тем, когда сразу представлялась полностью нагота.

- Ох! – охнули все, включая Льва Николаевича.

Будущий в прошедшем времени министр социального обеспечения легко сняла комбинацию через голову, что навсегда раскрепостило её. Что тут сказать, ведь, когда она ощутила себя совсем голой – подхлестнуло её саму ещё больше. К щекам прильнула кровь потоком и глаза оторвались от внутреннего мира, обратившись непосредственно к зрительному залу. Удивительно пронзительная музыка стала казаться навязчивой и даже дикой. А в зал неслось нескончаемым потоком, мол, я раздеваюсь, и мужчины восторгаются моим телом. Ещё чуть-чуть и принялась Александра с видимым удовольствием совершать необыкновенные движения, которые с трудом можно было обозначить танцем. Всё более пробуждающееся для известных утех тело манило к себе любого, кто вдруг увидел его сейчас. Удивительное дело, но Шурочка искренне переживала в своих движениях любовный экстаз, бросая тем самым шокирующий вызов всем, кто смотрит на неё, делая в своих башках всевозможные неприличные действия в сексуальном плане.

Иван, проникаясь больше и больше в нарисованную им самим же картину, не без помощи Гоголя, давно утонул в обнажённой груди её, животе и бёдрах. Впрочем, что только не лезло и не бежало в голову помимо всего этого: что «для классовых задач пролетариата совершенно безразлично, принимает ли любовь форму длительного и оформленного союза или выражается в виде проходящей связи» по её статье в «Молодой гвардии»; и «что там Ленин не болтай, с ним одна лишь Колонтай»; и что «Судебная и психиатрическая медицина давно знает и этот ангелоподобный тип среди прирождённых преступниц и проституток», по словам Ивана Бунина, щедро одарившего Шурочку привычной для него ядовитой характеристикой; и что, самое главное – ведь сей стриптиз, как бы олицетворял всю её жизнь, показывая картинно с изнаночной стороны, вскрывая всю глубину души без всякого постороннего вмешательства, без хирургического вскрытия и психологических тестов.

Мол, не зря, наверное, мужики посещают стрипбары, думал ещё Иван. Белинский вздрагивал, подпрыгивая и пытаясь, порой, залезть на сцену, но маленький рост не способствовал намеченному мероприятию. Прошка забыв на время про водку, стал навёрстывать сие упущение, наращивая обороты. Гоголь был непробиваем, но горд за содеянное, преобразованное и представленное… А граф… Граф сидел в тени, ожидая своей очереди выхода в свет.

Продолжение следует…