Преисподняя обещает одним власть и славу, но другим взамен предоставляет горе и несчастье. Но те, давно тронутые умом ни сколько на богатстве, но на власти, непременно подвергаются чистке, а невинно подвергнутые тяжким земным испытаниям не сидят на месте ровно, иначе тупик в развитии. Потому им и уготована оцифровка в космических реалиях, обновляя всеобщую систему и получая дальнейшее развитие. Чем больше получил знаний при земной жизни, тем более ты ценен и появляется уверенность, что не будешь выброшен на помойку вселенной. А ведь был такой хитрый дядюшка Кьеркегор, который уверял философствуя, что черти обитают в печатной краске. Оттого видимо бумагомаратели зачастую теряются, когда дело доходит до правды о преисподней. Существует даже мнение, будто нет книги, написанной без помощи неё.

Дня три или четыре прошло, как Эйда не появлялась в приёмной по месту основной работы. Не было видно и Ивана. Руссо, подлец, уже давно успел пожаловаться шефу чистилища о том, как его бессовестно отвергла Ада, причём без видимых причин. СамБездныч, возбуждённый от услышанного, постарался в срочном порядке связаться с Аделиной, мол, к чему такие бестактности с премилым женишком, и стоило ли его, да обижать? Эйда оправдывалась, как только могла, списывая всё на идущие одна за другой экскурсии, мол, турист таким познавательным оказался, что куда там…

- Вот и сейчас, - тараторила без умолку она, стараясь, чтобы и словечка нельзя было вставить, - наш гость просто требует ему вождей показать, как они у нас живут и чем дышат в преисподней.

Шеф пытался что-то спросить, но недовольно махнул рукой. Экран закрылся, а наши влюблённые облегчённо вздохнули и стали быстро собираться на выход, ожидая непременной проверки их деятельности.

И вот уже вновь знакомый запах серы по пути к залу чертовского кинотеатра. Почему бы нет, пусть уж этот химический элемент завсегда будет являться принадлежностью преисподней. Серой иногда попахивают грешники и очень плохо, в отличие от нормальных людей. Коль услышишь запах зловредный, так и знай: пусть лучше чёрт рядом будет, чем эта пахучая дрянь, стремящаяся к своему законному серному месту. Конвой в универсальной синей форме, сшитой модным стильным кроем, стучал по платформе копытами, зорко оглядывая по сторонам, чтобы как чего не вышло… На шеях золотые цепи, на головах кепи с дырками для рогов. Идут треугольным адским строем. А во главе… Кто бы мог подумать - деваха с открытым от восторга ртом вышагивает. Ваня вновь обомлел от такой невероятного сопровождения, прочувствовав до глубины души собственную наиважнейшую персону. Тут же в голове пронёсся Бронштейн, который в прошлый раз довёл его до панического состояния, а теперь вот эта неизвестная дама знакомой наружности. Наш турист напряг мозги, перебирая все известные личности женского пола, мол, кто же это мог бы быть? Но продолжалось сие нудное напряжение недолго, поскольку Ваня сразу осёкся, как только увидел на груди горбоносой девушки табличку с надписью: Роза Люксембург.

- Твою дивизию! Доколи их идеи потреблять? - пролетело вдаль, эхом разносясь: плять, плять, плять…

- Ваня! - толкнула его Эйда.

- А чё она тут делает, кумир всех женщин… по образу и подобию?

- Ну не только… Она ловко орудовала сердцами не сколько женщин, но мужчин. Ведь одновременно писала хромоножка Роза письма подругам и одновременно их мужьям - любовникам. Проходило время и случалось всё тоже самое, но в точности наоборот. А Пилсуцкий Иозеф? Помнишь такого? Отец второй Польской республики… у нас любитель он по сковородкам раскалённым ползать. И наша засланка в мир людской во многом тому поспособствовала, как и в других множественных случаях.

- А ну-ка, дайка я её спрошу… - засуетился Иван, - может она мне что-нибудь внятного ответит…

- Diejenigen, die sich nicht bewegen, bemerken keine Ketten, - отозвалась, не ожидая коварного вопроса предводительница конвоя.

- Чё, чё? – удивился Иван.

- Тье кто ни двигаца, нье замьечать у сьебя цепей, - последовал нудный немецко-польский акцент.

- Ну да, конечно, особенно когда наравне с Чикагскими кастрюлями выставлять продажную любовь напоказ, а затем в дань революции требовать, чтоб она была всеобщей и даже бесплатной, чёрт возьми, без всяких на то сантиментов и серенад под луной… просто так, в дань уважения революционным идеям!

- Да пошёл ты… - на чистом русском психанула Розалия!

Не знаю, чем дальше закончился бы их душещипательный разговор, переходящий в полноценную потасовку, но двери кинотеатра открылись и Эйда буквально силой втолкнула Ивана в помещение:

- Ты чё творишь, придурошный? Мы и так на волоске!

- А чё она эту… из себя строит?

- Шарик, ты балбес! Как туго до тебя доходит! Она шпион, Ваня! Шпион из Ада! К тому же, как и ты она любитель не революционных разрушительных войн, а тихого эволюционного процесса, посредством образования людей. Она вокруг себя лишь собирает потенциальных подонков, психически больных и гомосеков, что в принципе одно и то же. Ведь каждому преступлению… вбей себе в мозги - каждому… соответствует определённый психический комплекс. Например, воры – клептомания, поджигатели – пиромания… и так далее. В психиатрии всё имеет своё собственное название. Вот, представь себе, что примитивный человек клептоман идёт воровать… Представил?

- Да.

- Теперь… примитивный человек пироман идёт поджигать дом. Представил?

- Да.

- А теперь представь, что такие вот Розы или Жан Жаки собирают вокруг себя гнилых продажных интеллигентов, которые переродились и в своём уме давно уже пироманы, только стремятся не к поджогу дома, а к поджогу целого общества. Они целенаправленно идут к поджогу целого государства, раздувая революционный огонь. Тот, кто поджёг дом и тот, кто поджёг государство для психиатра одно слово - маньяк или пироманьяк, тут уж как вам будет угодно. И кто из них хуже? Другое дело того, кто дом поджёг легче обезвредить, а эти бунтари закулисные неистребимы. Развиваясь в геометрической прогрессии, на каждом углу орут глашатаи, оберегая собственный зад за бугром: любому царю, вождю, правителю - вон из страны! И если бы не наши шпионы, то расплодились бы эти пироманьяки в небывалом множестве, нарушая диспропорцию всего вселенского развития.

Ваня почесал задумчиво в затылке, махнул рукой и уселся в удобное кожаное кресло:

- Ты знаешь, всё я уже понимаю и даже начал осознавать в непредвиденных подробностях, но сердце моё не может никак воспринимать этих паскудников как должное, которые вот тут у меня… под ложечкой. - Выговариваясь, закатил Иван глаза. - Давай уж, включай кино, только хочу сказать сразу, что шпионы мне не интересны. Конечно, хотелось бы в первую очередь на Ленина посмотреть… давно по нему у меня свои мысли имеются, но, поверь, уверен на все сто процентов, что как раз он и есть один из главнейших шпионов.

- А вот тут нет никакого сомнения, - заулыбалась Эйда. - С подачи вождя получилось, как раз то самое окружение, что потом подверглось великой чистке: сначала в реальности, а потом в вечности. Это же окружение поначалу брыкалось, как только могло, законопачивая в Сибирь писателей, не предупредивших об опасности со стороны сатаны. Только знаешь, что? Хочу тебя предупредить, все эти сковородки, и котлы с кипящей смолой, которые ты уже видел, всего лишь фон… Но остальное вообще лишь плод твоего собственного писательского воображения, исходящего из подсознания и отображающегося на экране. Только сейчас тебе об этом говорю, потому как не способен твой мозг ещё сразу всё охватить без моей подсказки.

- Коль гость важнецкий – это я, так вот послушай-ка… Хорош абстрактных мне идей, как в прошлый раз, на том просмотре. Давай конкретных мне людей, чтоб знали люди их в лицо.

Экран огромный вдруг открылся, свет стал тускнеть, а Эйда усиленно нажимать на кнопки чёртова пульта. Смотрит Иван, а ужас дикий исподволь уже подкрадывается страхом великим… Как водится, огонь по краям появился, кругом обугленные деревья стоят, средь которых кто-то истошно вопит. Видать мучают кого-то нарочно долго со знанием дела. Над рекой с лавою мрачных туч серных наволокло. Всё в три де со звуком, пронизывающим насквозь. И голос… до боли знакомый. Уж не Копелян ли?

- Всё понятно, всё известно… Да, наш мир довольно тесный, много разных в нём картин, не разгаданных причин. Ты судьбы своей не купишь и не знаешь, как поступишь, хоть сейчас, а хоть потом. И пожалуйста поверьте - покупают только черти. Враз забудешься ты сном, вновь навеянным врагами… Мигом купят твою душу, поступают дико с нами. Чёрту тоже надо кушать.

И сразу стон…

- Ну-ка, ну-ка, что за птица? - напрягся Иван, - Никита Сергеевич собственной персоной! Вот по ентому барану, деревенщине тупому, давно кулаки мои чесались, еще в начале писательской деятельности. Тогда ещё всю правду-матку про него на бумагу выплеснул. Давай-давай, дружочек! Куда ж вы прётесь с мордой измождённой?

Отчётливо было видно, как тяжело идёт Хрущёв, еле-еле передвигая кривые от боли ноги. В заднице, ух ты… Торчит огромных размеров початок американских сортов кукурузы, мешающему и так не лёгкому передвижению. В голом виде он был смешон и жалок. Толстый, неуклюжий, по всему телу синюшные следы от собственных ботинок. Тех самых – из ООН. Несколько мгновений только пролетело, как сразу стало ясно, что великий партийный деятель собрался принимать ванну в очередной и многократный раз. Впереди образовался котёл чугунный, в котором булькало варево из дерьма, вонючего до такой степени, что передалось с экрана по зрительному залу. Никита подошёл уже, но лезть не собирался, пока чёрт с кувалдой не подбежал и не вдарил по кукурузине с такой силой, что Хрущ влетел в котёл стрелой, от воя собственного вылезая из коммунистической лживой кожи!

- Такое видеть страшно очень, - буркнул Ваня, взявшись за руку Эйды. – Но поставлю я вопрос: как живет он в преисподней, до чего он тут дорос, если не считать вот этого момента?

- Если тебе рассказать все наши премудрости, то ты многого не поймёшь, но я тебе предоставлю возможность самому из собственных извилин мозговых вытащить то, что ты хочешь и желаешь. Итак… внимание!

Иван зажмурился и ничего не понимая, сам себе стал вслух громко комментировать в стихотворной форме всё то, что вдруг красочно оформилось на огромном экране:

- Любят с Кеннеди порой грохнуть бомбу за горой! Набивают рот потом отборным натовским говном… Дальше плюнул – молодец, кто последний, всё - пипец! На эстакаду заходи! Сунуть ядерных зарядов в жопу очень черти рады! Запал и… счастье впереди!

Эйда вырвала руку от невероятного хохота и чуть ли не покатилась между рядами, выронив пульт управления, который упал и отключил показ для кого-то жуткой, а для кого-то смешной картины. Ваня сидел стальной и не пробиваемый, с глубоким прискорбием переваривая только что увиденное и услышанное.

- Ну что ж, - наконец, проговорил он, - давай уж и Лёню Брежнева сюда до кучи мерзопакостной.

- Нет проблем, - ответила Эйда подняв пульт с пола.

- Ну что такое? – заорал Ваня, замахав недовольно руками и топая разочарованно ногами. – Я думал черти настоящие придумщики, а вы окромя чугунов со сковородками ничего и не знаете!

И действительно во весь экран расположилась чугунная сковорода на горящих углях, к которой с нетерпением черти подгоняли Леонида Ильича. Тот хмурил толстенные брови, невнятно бормоча что-то себе под нос. Он то и дело терял по дороге собственный пиджак, утяжелённый многочисленными наградами от трудового Советского народа. Звёзды героя гремели при падении, а черти со всего маха проходились вдоль генсековской спины кручёным кнутом, после которого Брежнев вновь и вновь поднимал свою давно ненавистную ношу. Брюки сами свалились, при достижении цели, когда оставалось только голым задом сесть на раскалённый метал и орать истошным голосом во всю вселенную.

- Ну что, Вань, готов? – спросила, улыбаясь Эйда.

- Готов, готов, - ответил Иван, выдавая в свет собственные желания с хотениями по поводу личности, искусно жарящейся на сковороде. – Превозмогая боль и грусть, учит тексты наизусть. Он труды свои листает и по памяти читает… Запнись, попробуй недотрога, спросят черти следом строго и по морде кочергой! Уж очень дюже раскалённой… Тут же плёткой просмолённой и в вар бурлящий с головой! Чего хотел добился он, вечно пусть старается, в своих грехах брыкается!

- Эх, фантазёр, ну даёт стране угля, - ржала Эйда с особым смаком! – А сам-то, сам-то… про вар бурлящий… Тоже мне придумщики, говорил…

- Что ж теперь? Горбачёв наш перестроечный тот ещё подлец, да и жив он… Ваш засланец вне сомнений.

- Да, ты прав…

- Кто там следующий? Пусть Боря! На нём, пожалуй, и остановимся пока. Чёт я весь извёлся… может в раз другой…

- Как скажешь, милый друг, - подмигнула хитро Эйда и нажала на кнопку пульта.

Экран вновь открылся и показалась железная дорога. На бешенной скорости мчащийся экспресс нещадно переезжал голову лежащему на рельсах человеку.

- Ага, - воскликнула симпатичный гид! – На этот раз я тебе опередила, выставив твои же мысли на правдашний экран!

- Да уж так, - сказал медленно Иван и густо покраснел.

А на экране продолжался бесконечный фильм приходящего то и дело поезда. Только тот первый поезд был началом кино, а этот - началом новой России. Ельцин не успевал даже вскрикнуть от испуга. И только с пятой, примерно, попытки действие настолько замедлилось что стало видно перекошенное ужасом лицо бывшего президента России.

- Всё хватит! Всё, хорош! Не думал я, что на трезвую голову так тяжко будет всё это воспринять… Нет желания смотреть мне больше никакого.

- Ой, ой! – только и сказал Эйда, дивясь настолько значимой перемене в своём друге, теперь уже любовнике, а вокруг уже вовсю шипело из динамиков в темноте…