Каждый раз, когда я прибываю на место, где не был уже давным-давно, в голове всплывает непринуждённо из потаённых уголков одно из самых запоминающихся событий, которое когда-то в моём присутствии здесь произошло и оставило след в мыслях с чувствами. Но то, что тогда меня очень удивило, очаровало, а потом и поразило, закрепилось чудно в извилинах навсегда, найдя себе ту самую потаённую комнатку, в которую иногда уж очень хочется заглянуть переживая.

Вот и сейчас, приехав в этот уютный донской городок после продолжительного отсутствия, я искренне с какой-то трепетной надеждой искал глазами её… Да, её - Божью Птичку. Ту самую, которая порхала по рынку, да так, что невозможно было взгляд свой полный интереса отвести. Взор вначале непонимающий, потом, по истечении некоторого времени, глубокий…- одновременно с горестным сожалением и тут же с непонятным восхищением.

Птичкой прозвали местные рыночные торгаши и обыватели девчушку из интерната, которая имела множество психических расстройств с отклонениями, но была она настолько безвредна в своих действиях для окружающих людей, что девушку свободно и спокойно отпускали на прогулку в любое для неё интересное время. Нежные ручонки её никогда не могли оставаться в состоянии покоя, но вырисовывали в воздухе такие невероятные кульбиты, что порой казалось, будто бы она хочет взлететь или даже уже летит по её же пониманию и хотению.

-Ты что, летишь, Птичка? – Вырывались у меня иногда непроизвольно такие слова от великого удивления.

-А вы что, не умеете разве? – щебетала она, - Пойдёмте со мной, я вам покажу, это же так просто! Никак не пойму, почему вы все не можете?

- Да нет же, летаю, - отвечал я, - Только не так, как ты, а низко очень и лишь во сне.

- Всё понятно с вами, - смеялась она и парила дальше…

- Лети Птичка, лети! - Шептал я, умиляясь ей вслед.

Но она, увидев вдруг какого-нибудь привлекательного и совсем незнакомого молодого человека, начинала кружить вокруг него, чуть ли не обнимая, часто повторяя нежно и мило, казалось бы, несвязно, но очень понятно для окружающих:

-Ты мой, ты мой… Не отдам тебя никому… Ты сам не знаешь, что мой… Я буду тебя любить… Честно-честно буду любить… ты мой…

Молодой человек, если не знал её, то тут же недоумённо шарахался в сторону, а она, обречённо взмахнув крылышками, отлетала на несколько метров к торговому помещению. А постояв немного с такой невыносимой тягостной грустью, что сердце замирало у любого из наблюдавших за этой картиной людей, вдруг вновь начинала улыбаться воздушно-солнечно и… лететь, лететь, лететь!

В то время я частенько посещал данную площадь, имея в собственном распоряжении торговую точку, дабы заработать по более деньжат для своих троих детей-студентов, почти одновременно учащихся в Лесотехнической и Медицинской Академиях. А Птичка была словно символ рынка, или талисман, не знаю, как сказать… Я даже шутил иногда, что, мол, это вам не мишка олимпийский какой-нибудь, а птичка живая и настоящая, без которой вне всякого сомнения, никто этот рынок уже и представить себе не мог. Грустная шутка, однако, но именно так тогда и казалось мне.

Тяжело, конечно, было слышать её историю, приведшую Девчушку в то самое состояние, в котором она была мне представлена. Десятиклассницей-отличницей-красавицей Птичка была зверски избита и изнасилована одним ублюдком из этого города. Сразу после дикого случая у неё, по словам местных жителей, и случился такой вот поворот нехороший в голове. Самое ужасное и вредное для моего понимания, было не только это помешательство, а то, что урода-извращенца не изволили наказать, как положено, якобы из-за нехватки доказательств. Родителей у Птички не было, а она, вдруг заболев по причине психического расстройства, уже не могла постоять за себя. Дело, на удивление всем, спокойно прикрыли, а народ… А, что народ? Пороптал, как всегда промеж собой на кухне, да и притихли людишки, хоть и неравнодушно, но замолчав. Пресса тоже как-то вяло себя повела, скорее всего из-за того, что во-главе редакции находился родственник той гадской сволочи.

Но вот, прошло достаточно времени и… - я здесь, снова иду по знакомому мне рынку, вроде бы непроизвольно, но выискивая до боли в сердце, почти ставшие мне родными лица, раскланиваясь по сторонам. Иногда останавливаюсь, чтобы поздороваться поближе и поговорить.

- А где же Птичка? – спросил однажды я у знакомого торговца обувью, уже пробыв на рынке довольно продолжительное время. – Чёт не видать… Не летает… Может время ещё её не настало?

- Вот даёт стране угля! Ты разве ничего не знаешь?

- А что?

- Так, улетела Птичка… Улетела от нас навсегда, щебетушка…

- Что же случилось, чёрт возьми?

- Убили её!

- Как, ещё раз?

– Ещё, ещё… И что самое невероятное, бывает же такое, тот же сукин-сын попался на пути жизненном! Пьяный ехал на иномарке и сбил нашу Птичку насмерть прям на пешеходе! Два года условно получил, падаль!

– Вот это ты меня зарезал на повал!

– А про Ваську-то, тоже небось ничего не слыхал?

– Что картошкой торговал?

– Он-он, тот самый… Посадили его, Ваську-то этого… Три года, почитай уж сидит… А, ещё ведь до-фига осталось! Обожал он нашу Птичку-то очень. И после того случая, видно отомстить решил, - отправил того гадёныша самолично в гиену огнену! В самый Ад до поры до времени опрокинул, не дождавшись суда Всевышнего! У них ведь стройка с папашей была… На месте общественной бани магазин строили как раз. Убивец тогда завалился к строителям пьянущий в дуплет, в аккурат после суда и заснул в вагончике. А Вася наш подрабатывал,- сторожевал тама… Не знаю уж что промеж ними было, но подпёр дверь-то бруском и спалил живьём ентого скота вместе с жильём энтим!

Долго я стоял в полнейшем остолбенении, оглядывая непонимающе и рынок, и небо, и собеседника, шепча про себя, а может даже вслух: - Лети Птичка, лети…