По мотивам Древнейших Сказаний Руси...

Про долюшку бабью уж давно всем известно стало, а я вам расскажу про волю-вольную, да про бабью волюшку.

И поведаю я вам сейчас про дела далёкие временами стародавними окутанные. Да не историю расскажу, что из Торы потчуют, а то, что верно было и бывало, самую что ни наесть, из уст в уста переходящую быль русскую, но с бывальщиной. А уж так давно Быль та была, когда Времена людские только ещё зачиналися. Такие давнишние, будто колода позеленевшая. Тогда жили люди в степях на возах прямёхонько, на коих и добро нажитое держали. А где поставят возы те, там и деревня. А где сойдутся с возами родов множество – там и город. Народы-то тогдашние у речки костры палили и на них юшку рыбную готовили, молоко на створожину ставили, да на суръ на травах семенных приготовленную, силу дающую и надежду на будущее. Подобно перелётным птицам кочевали люди старинные, под открытым небом ночуя и в звёздных клубках путанных, разбираясь с умом великим. А как запоют на ночлеге бабы с возов бывалыча, что месяц ясный заслушивается, и даже звёздочки больше света отдают, словно извиняясь за недавно пройдённую Стужу Великую.

Алёна-дуда, и где ты была?

Коней стерегла… Чего выстерегла?

Конёночка, жеребёночка.

А где кони? За бугор ушли.

А где бугор? Вода унесла.

А где вода? Быки выпили.

А где быки? За гору ушли.

А где гора? Гуси выклевали.

А где гуси? А траснеки ушли.

А где траснеки? Девки выруби.

А где девки? За мужья ушли.

А где мужья? На войну ушли.

Вот так поедят-попьют, скот накормят, попоют, а на Зорьке утренней дальше едут в другие места, где трава сочнее и вода чище, где цветов душистых больше. Очень много и слов диковинных с тех времён до наших добралось, хоть и забывать довольно часто стали мы, исконный язык свой праславянский, который с тех времён вместе с повозками степными перекочёвывал с места на место со временем бесконечным, добираясь до умов наших. Ведь и сейчас мы порой говорим, что, мол, «Ладу не дали…». А и тогда не всё спокойно, да мирно было. Возникал, однако, и раздор со спорами, в родах приключающийся. Это уж потом бабы богиню Ладу придумали на свой «лад» и манер. А намного раньше Дед такой Лада был, в те времена настолько давние, что сама древность от древности же и выцвела. И только старые люди ещё хранят в памяти те предания и рассказывают о них.

Стали как-то роды праславянские по весне землю делить, где кому ночевать, где-кому скот гонять, мало им степи бескрайней той. Но поспорили горячо старейшины, поругались дюже в пух и прах, не идя ни на какое соглашение с примирением. Вот, никак только к Диду Ладу прийти не смогли и не схотели, ни в день какой, и даже в десятый, потому как спору тому не видно было ни конца ни краю бесконечному. Дед Углай, заглавный старейшина, да и тот никого не мирил, а только всех больше даже спорил, нагоняя тоску на мир окружающий. Долго ли, коротко ли дни те бежали, но спор хоть и шёл, а жить-то - как-то надобно.

Вот и явилась, откель она взялась, баба одна, что Огудой называлась. Кто звал Ягодкой её, а кто - Ягинишной. Взбаламутила та Ягодка баб остальных, да стала их корить, на недоброе дело науськивать. Мол, чегой-то мы Бабы ждать должны, покуда мужики к Ладу придут, неужто мы сами его не приведём к нашему собственному благополучию? Недолго думали они, уж так их мужики со своими спорами и раздорами с драками достали до последней мочи. Наварили браги медовой с травами сонными и мужиков в ночь опоили. Как только те упились, то и стали совет бабы держать, но Огуду слушать более. И когда мужики пробудились к заре, мечей хватились сразу, а их нет-как нет ни единого. А бабы-то ходят вокруг с рогатинами, да пиками и на мужиков мечами ихними же и грозятся, смеясь от собственного удовольствия и рогачами в мужей тыкая.

Ой, да туточки что твориться зачалося враз, когда Дед Углай на баб ругаться пошёл…- отведал тут же тех же рогачей с кочерёгами! И остальных супротивников полу мужеского схватили бабищи и побили плетьми жильными, да так, что пришлось мужикам тем аж за возы прятаться и в кусты убегать злостно покрикивая. Но даже после того, не дали бабы им проходу-продыху, а погнали гуртом на реку горшки мыть и коров доить, молоко на суръ ставить, на суръ, на створожину. Вот так и покорились вдруг мужики, что стали даже борщ варить, горюя по временам прошедшим, с печалью на них оглядываясь. Ох, непривычно было мужикам-то дело новое, несподручное… - спозаранку не успевают, а управляются токмо, когда солнце в полдень гулять пошло. Эх и ругалась на них Баба Огуда, заставляя опосля обеда шерсть чесать, нитку ткать, коров перегонять, идти на речку рыбу ловить, и много-много чего ещё нам неизвестного.

Недолго зло Огуды дикое продолжалось, когда чуть ли не заплакали мужики слезами горючими. Достала в досталь работа та вредная, бабья проклятая, по самые печёнки влезшая, ведь нету с нею ни минуты покоя, ни отдыха, хоть какого-то. Невмоготу такое стало терпеть днями светлыми и ночами тёмными! Собрал всех мужиков Дед Углай и поднял пойти на баб войной великой, да за свою, да за свободушку! И пошли они с руками голыми на мечи, вострые, на пики пронзительные всё живое и трепещущее. Но и шли оне, да токмо с думками сокровенными, мол, не будут их бабы рубить-убивать, калечить враз. Ах, нет-как нет, не пожалели их бабы, свободушку степную почуяли, да во всю мочь бабью своих же и побили, не жалея ни сколечки! Некоторые мужики на месте прямо смерть свою приняли, а остальным ослабленным пришлось покориться бабам, кровушкой умывшись собственной. Деда-то Углая и вовсе осрамили на всю округу напоказ: порты с него сняли и перед строем мужиков водили долго до вечерней зорюшки. А потом и сдурели полностью совсем…- мечом на бугре ему голову напрочь отсекли.

Ой ты, гой еси, степь широкая, степь привольная и раздольная! На кого же ты мужиков оставила, на кого горемык покинула? Вот и вам сейчас быль сию кажу, а украдочкой всё печалуюсь, за мужиков за тех грусть-тоску пережёвываю… Налетело вороньё бабское, осрамило гордость мужицкую не на день и не два скоротечные…- на лета многие, да на века!

Боже, Яро Великий!

В эту звёздную ночь

Ты на землю являешься,

Всё живущее – цвет, листва,

И трава пробуждаются.

Всё объемлет великая радость, -

Зверя, птицу и стебель сочный.

Тебя, Боже наш, нынче славим,

Прийди, прийди в час полуночный!

Только и слышно было в ночи весенней, с надеждой без радости всяческой. Но идут кони, шагом переступают, и бляхи звенят горестно, цепи громыхают, железо гудит и разносит по степи стон жалобный. То не пленники, не болезные, то мужики дошли до такого состояния, ослабленного не по воле своей, что спешат покорные к возу богатому и старой Бабе Яге неистово кланяются.

За бугор ушла Ягодка, сгинула в ночь Огуда, а сидит-восседает на возу Ягинишна – Баба Яга. Отделились роды, где бабы верховодили от других племён, стали жить сами по себе, сами себя же и охранять по возможности. А ежели вздумается кому подурить, либо вспомнится, будто цыплят петуху не водить, мужику юбки не носить, так и бабам в штанах не ходить, а наденет какая – в плети её, то сам же тех плетей и получит вдосталь. А ежели кто заезжий ещё или из пленников учить вздумает, мол, чтоб бабы своё дело бабское исполняли, и на людях хвостом не крутили, то висеть его голове на палке вострой, глазницами в небо, для порядку устремлёнными.

При Бабе Яге долго жили, но поначалу своих же били, а врагов прогнать плохо могли. Но лечит время древнее, по руслу реченьки, дорожке степной направляя, звёздочками, да месяцем ясным путь долгий подсвечивая. Сыновья со временем слабыми стали, немощными рождаться – в свет приходить, а дочки, те в самую силу вошли, не по дням – по часам восходящую. Баба Яга учила их своим премудростям тайным: звёзды угадывать, цветы полезные собирать, раны лечить, с птицами и зверями разговаривать, наконечники от стрел ядом наполнять и заметки ставить – какие отравленные для мужиков, а какие простые на зверя, для охоты на него.

Красивое, но страшное было время, каждый выживал, как только мог. Везде в траве после побоищ частых, чуть ли не ежемесячных, где только не ступишь ногой, людские кости найдёшь. Погибали люди, да ни за что: за воду, за воздух, за траву, на всех тогда хватавших, но за место под солнцем лучшее, более выгодное при сравнении с соседским. Нападали и волки злые, а то ночью тёмной из густой травы налетят племена разбойные, - перережут глотки людские безжалостно, а скотину с собой уведут. Потом, со временем эти напавшие разживутся токмо, разленятся, а на них другие нападут и всех перебьют без разбору. Так и жили в степях ничьих, кто заявится хозяином, тот в скорости сам же и погибает.

Бабы по началу токмо по краю степей кочевали, боясь ума набираясь. Ближе к лесу гоняли скот, а сами стереглись, да глядели в оба. Научились приёмам военным многим и всяческим, коих даже у мужиков никогда и не было. В ночь уходили скопом в лес, дабы в степи огня не разжигать и не спать уже под небом открытым, ставшим неприветливым. В лесу же копали яму глубокую, в ней печь делали, ставили котлы на неё и вечерю варили сытную. А как сварят, тут же костры гасили, да в бараньих шкурах спать укладывались. Сторожих оставляли для охраны спящих, чтобы степь слушали, а ежели недоброе услышат, чтоб всех потихоньку будили, - а оружие у каждого даже во сне рядом было в полном снаряжении. Так вот и жили-были наши Пращуры, - в степи уже особо не заживались, а к осени на основное место жилья ворочались, - подальше в леса тёмные, густые - дубовые. А чтоб враги пути не нашли, следы свои заметали, траву, побитую выпрямляли, следы конские засыпали и ногами утаптывали.

Многие-многие лета такое продолжалось, пока дети полу мужеского совсем вырождаться на зачли. Стали бабы тогда без оглядки на Ягу и без разрешения всяческого с другими мужскими родами встречаться, да с ними постепенно и перемешиваться. От крови свежей степной вновь сыновья стали крепкими рождаться и сильными становиться, от коих бабы и получили свою же бабскую погибель вскорости и волю их попрали в конце-то-концов.

Молодёжь новая не схотела старой карге - Бабе Яге подчиняться. Сговорились однажды в ночь тёмную и на баб напали! Бабу Огуду-Ягуду убили, а у остальных мечи отобрали, плетьми выпороли и опять детьми заниматься заставили, коров доить, молоко на суръ ставить, шерсть-волну сучить, да борщи сытные готовить. Юных девок за мужьёв отдали новой жизни обучаться, и чтобы были до скончания веков в повиновении. А старых тёщ убивать из жалости не стали, но сказали им, чтоб убирались на все времена из жизни общей в леса дремучие, на деревьях жить дабы тамочки. И пошла в степи жизнь обычная, которой и по сей день живём, богов славим и песни поём…

Как во белых во берёзах

Дух Стрибожий поднимался,

Как во белых во берёзах

Ветры буйные шумели, -

То среди лесов весёлых

Бог Ярило проходил.

Слава богу весеннему – Яру,

Кола Вешнего Открывателю,

Слава жизни весёлой Подателю!

Мы тебе, Боже, приносим

Дар из цветов и мёда!

А при бабах, точно вам говорю, - не было жизни никакой. Так, огорчение одно, да и только, коль жизнь текла без всякой на то узорчатости. Старая Баба Яга всех карала и всех морочила, так что никто не мог ей противиться и перечить хоть как-то. А при Дедах-Старостах и Родичах жизнь опять пошла вольная, - мужики с мечами ходили у пояса, а бабы мужей своих покорно слушались.

За свой век властный, бабы ничего так и не придумали, не смогли, наверное. Так, если одну только БАНЮ! А Дедами Русь и поныне живёт, и здравствует!