Эта глава основана на Книге Бытие (34, 35, 37 гл.) Перейдя Иордан, Иаков "благополучно пришел в город Сихем, который в земле Ханаанской". Итак, молитва патриарха в Вефиле, просившего, чтобы Господь в мире возвратил его в родную землю, исполнилась. Некоторое время он жил в Сихемской долине. Это было именно то место, где более ста лет назад Авраам раскинул свой стан и воздвиг первый алтарь в обетованной земле. Здесь Иаков "купил часть поля, на котором раскинул шатер свой, у сынов Еммора, отца Сихемова, за сто монет. И поставил там жертвенник; и призвал имя Господа Бога Израилева" (Быт. 33:18-20). Подобно Аврааму, Иаков вблизи своего шатра поставил жертвенник Богу и собирал всех домочадцев на утреннее и вечернее богослужения. Там он также выкопал колодец, к которому спустя семнадцать столетий пришел Сын Иакова - Спаситель и, отдыхая около него в палящий полдень, рассказывал Своим зачарованным слушателям об "источнике воды, текущей в жизнь вечную" (Ин. 4:14). Пребывание Иакова и его сыновей в Сихеме окончилось насилием и кровопролитием. Единственная дочь в его семье была обесчещена и опозорена. Два брата приняли участие в убийстве, и весь город был разрушен и уничтожен в возмездие за беззаконный поступок неосторожного юноши. Цепь этих ужасных событий началась с того, что дочь Иакова "вышла посмотреть на дочерей земли той", решившись таким образом вступить в общение с нечестивыми. Тот, кто ищет удовольствий среди людей, не боящихся Бога, вступает на территорию сатаны и подвергает себя искушениям. Вероломная жестокость Симеона и Левия не была беспричинной, однако, расправившись с жителями Сихема, они совершили тяжелый грех. Они тщательно скрывали от Иакова свои намерения, и известие об их отмщении привело его в ужас. Потрясенный обманом и жестокостью своих сыновей, он сказал только: "Вы возмутили меня, сделав меня ненавистным для жителей сей земли... У меня людей мало; соберутся против меня, поразят меня, и истреблен буду я и дом мой". Но какая скорбь и отвращение звучали в его словах, когда пятьдесят лет спустя, в Египте, лежа на смертном одре, он, вспоминая кровавое преступление своих сыновей, сказал: "Симеон и Левий братья, орудия жестокости мечи их. В совет их да не внидет душа моя, и к собранию их да не приобщится слава моя... Проклят гнев их, ибо жесток; и ярость их, ибо свирепа" (Быт. 49:5-7). Происшедшее побудило Иакова глубоко задуматься. Его сыновья проявили жестокость и лживость. В его стане находились идолы, и идолопоклонство угрожало пустить корни даже в его семействе. Поступит ли с ними Бог, как они того заслуживали, и не отдаст ли на отмщение в руки окружающих народов? Но тут Иакову, угнетенному этими переживаниями, Господь повелел подняться и идти на юг, к Вефилю. Мысль об этом месте напомнила патриарху не только его видение об ангелах и Божьи обетования милости, но также и обет верности Господу, который он дал там. Он решил, что прежде чем все домашние двинутся к этому священному месту, они должны быть очищены от осквернения идолами. Поэтому он повелел всем находящимся в стане: "Бросьте богов чужих, находящихся у вас, и очиститесь, и перемените одежды ваши; встанем и пойдем в Вефиль; там устрою я жертвенник Богу, Который услышал меня в день бедствия моего и был со мною в пути, которым я ходил". С глубоким волнением Иаков вновь поведал историю своего первого посещения Вефиля: как он оставил отцовский дом и одиноким скитальцем бежал, спасая свою жизнь, и как Господь явился ему в ночном видении. Когда он вспоминал, как необыкновенно Бог обходился с ним, у него потеплело в душе, и его дети также были тронуты этой всепобеждающей силой. Иаков принял самые действенные меры, чтобы подготовить их к поклонению Богу, когда они придут в Вефиль. "И отдали Иакову всех богов чужих, бывших в руках их, и серьги, бывшие в ушах у них; и закопал их Иаков под дубом, который близ Сихема". Господь так устрашил жителей той земли, что они не сделали никаких попыток отомстить за кровопролитие в Сихеме. В полном благополучии путешественники достигли Вефиля. Здесь Господь снова явился Иакову и возобновил с ним завет обетования. "И поставил Иаков памятник на месте, на котором говорил ему Бог". В Вефиле Иаков понес тяжелую утрату. Умерла няня его матери, Девора, которая сопровождала свою госпожу из Месопотамии в Ханаанскую землю. Она долгое время жила в семье его отца, где все ее почитали. Для Иакова особенно дорого было присутствие этой старой женщины, с которой его связывали воспоминания о детстве и особенно о матери, которая так нежно и сильно любила его. Девора была оплакана с такой искренней скорбью, что дуб, под которым ее похоронили, был прозван "дубом плача". Нельзя не отметить, что память об этой женщине, чья жизнь явилась подвигом верного служения, память о старом друге этой семьи, не исчезла бесследно, но по праву сохранена на страницах Слова Божьего. Вефиль находится от Хеврона всего в двух днях пути, но Иакова здесь постигло ужасное горе: умерла его жена Рахиль. Четырнадцать лет он служил ради нее, и лишь любовь скрашивала его тяжкий труд. Как глубока и сильна была эта любовь, видно из того, что, когда много лет спустя в Египте Иаков лежал при смерти, а Иосиф пришел навестить своего отца, тот, оглянувшись в прошлое, сказал: "Когда я шел из Месопотамии, умерла у меня Рахиль в земле Ханаанской, на дороге, не доходя несколько до Ефрафы, и я похоронил ее там на дороге к Ефрафе, что ныне Вифлеем" (Быт. 48:7). Из всей долгой и полной волнений истории своей семьи Иаков вспомнил только о смерти Рахили. Рахиль родила второго сына и, умирая, дала ему имя Бенони, что значит "сын моей скорби". Но отец назвал его Вениамином, что значит "сын моей правой руки", или "моя сила". Рахиль похоронили там, где она умерла. Над местом ее погребения был поставлен памятник. По дороге из Ефрафы другое тяжкое преступление запятнало семью Иакова, которое лишило Рувима как первенца права на преимущества и почести первородства. Наконец странствия Иакова приблизились к концу. "И пришел Иаков к Исааку, отцу своему, в Мамре... то-есть Хеврон, где странствовал Авраам и Исаак". Здесь он оставался до смерти своего отца. Для немощного, слепого Исаака в одинокие и полные тяжелых потерь годы нежное внимание сына, который отсутствовал столько лет, было истинным утешением. Иаков и Исав снова встретились у смертного одра своего отца. Когда-то старший ждал этого момента, чтобы отомстить младшему брату, но с тех пор его чувства резко переменились. Иаков, будучи счастлив духовными благословениями первородства, отдал старшему брату отцовские богатства, единственное наследие, которое ценил и к которому стремился Исав. Они не питали больше друг к другу ревности или ненависти, но все же сочли за лучшее жить порознь. Исав двинулся к горе Сеир. Бог, который так щедр в своих благословениях, помимо земных богатств одарил Иакова и духовным сокровищем, к которому тот стремился. Состояние обоих братьев было так велико, что "они не могли жить вместе, и земля странствования их не вмещала их, по множеству стад их". Это разделение произошло согласно Божественному намерению относительно Иакова. Поскольку верования братьев резко отличались друг от друга, им было лучше жить порознь. Исав и Иаков в одинаковой мере получили познания о Боге, оба могли бы соблюдать заповеди Божьи и заслужить Его благоволения; но один из них не пожелал следовать этим путем. Братья пошли разными дорогами, которые все дальше и дальше расходились. Выбор, сделанный Богом, не был прихотью, лишившей Исава благословений спасения. Дары Его благодати через Христа всем предлагаются безвозмездно. Каждый человек сам делает свой выбор, приводящий его к спасению или погибели. В Своем Слове Господь выдвинул условия, соблюдая которые каждая душа может получить вечную жизнь. Эти условия заключаются в повиновении Его заповедям с верой во Христа. Бог предпочитает тех, чей характер находится в гармонии с Его законом, и всякий, кто будет соответствовать нормам Его предписаний, получит право войти в царство славы. Христос Сам сказал: "Верующий в Сына имеет жизнь вечную; а не верующий в Сына не увидит жизни" (Ин. 3:36). "Не всякий, говорящий Мне: "Господи, Господи!" войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного" (Мф. 7:21). В книге Откровение Он говорит: "Блаженны те, которые соблюдают заповеди Его, чтобы иметь им право на древо жизни и войти в город воротами" (Откр. 22:14). Вот единственный принцип, на основе которого, согласно Слову Божьему, совершается спасение человека. Каждая душа, которая со страхом и трепетом будет трудиться над своим спасением, избрана для вечной жизни. Избран тот, кто будет бодрствовать в молитве, изучать Писание и избегать искушений. Избран тот, кто сохранит постоянную веру и будет послушен каждому слову, исходящему из уст Божьих. Искупление доступно всем, но результатами его будут наслаждаться те, кто подчинится этим условиям. Исав пренебрег благословениями завета. Он дорожил преходящим сокровищем больше, чем духовными благами, и получил то, к чему стремился. Его отделение от народа Божьего было его собственным обдуманным решением. Иаков избрал наследие веры. Он пытался получить его любой ценой: хитростью, вероломством, обманом. Но Бог допустил, чтобы грех, совершенный им, способствовал его исправлению. Однако, несмотря на все горькие переживания последующих лет, Иаков никогда не забывал о своей цели. Он понял, что, прибегая к человеческой хитрости и обману, чтобы получить благословение, тем самым действовал против Бога. После ночной борьбы на берегу Иавока он стал другим человеком. Самонадеянность его исчезла, и от былой хитрости не осталось и следа. Вся его последующая жизнь вместо хитрости и обмана отличается простотой и правдивостью. Он научился опираться на руку Всесильного и среди испытаний и несчастья смиренно покорялся воле Божьей. Низменные черты его характера уничтожились в огненной печи, истинное золото очистилось, и вера Авраама и Исаака во всей полноте отобразилась в его жизни. Грех Иакова и разные события, к которым он привел, не остались без печальных последствий, принесших горькие плоды в его сыновьях. Достигнув зрелого возраста, они обнаружили серьезные пороки. Последствия многоженства отражались на семейном укладе жизни. Это ужасное зло иссушило истинный источник любви и ослабило самые священные узы. Ревность нескольких матерей отравляла семейный мир; дети росли вздорными и своевольными, и жизнь главы семьи была омрачена тревогой и скорбью. Среди них, однако, был один, резко отличавшийся по характеру, - старший сын Рахили, Иосиф, редкая красота которого, казалось, отражала внутреннюю гармонию ума и души. Целомудренный, энергичный, жизнерадостный юноша обнаруживал также серьезность и твердость в отношении нравственности. Он слушался наставлений отца и охотно повиновался воле Божьей. Душевные качества, которые впоследствии отличали его в Египте: мягкость, верность, правдивость - уже проявлялись в его повседневной жизни. Когда его мать умерла, он перенес всю свою нежность на отца, и Иаков всем сердцем привязался к этому позднему ребенку. Он "любил Иосифа более всех сыновей своих". Но даже эта любовь послужила причиной раздора и скорби. Иаков неосторожно выказал свое предпочтение Иосифу, и это возбудило ревность других сыновей. Когда Иосиф видел неприязнь своих братьев, это, сильно беспокоило его, он осмеливался мягко увещевать их, но этим только усиливал их ненависть и злобу. Он не мог молча смотреть на то, как они грешат против Бога, и рассказал все отцу, надеясь, что его авторитет образумит их. Иаков очень внимательно следил за тем, чтобы не возбуждать гнев сыновей грубостью или суровым обращением. Глубоко взволнованный и озабоченный, он умолял их уважать его седины и не порочить его имя, а самое главное - не бесчестить Бога своим пренебрежением к Его заповедям. Пристыженные тем, что их беззаконие стало известным, молодые люди, казалось, раскаялись, но на самом деле они только скрыли свои истинные чувства, еще больше ожесточившись после разоблачения. Неблагоразумие Иакова, проявившееся в том, что он подарил Иосифу дорогую одежду - тунику, какую обыкновенно носили знатные люди, послужило для его сыновей еще одним доказательством особенного расположения Иакова к Иосифу, и у них возникло подозрение, что Иаков намеревается, обойдя своих старших детей, излить благословение первородства над сыном Рахили. Их злоба еще больше увеличилась, когда однажды мальчик рассказал виденный им сон. "Вот, - сказал он им, - мы вяжем снопы посреди поля; и вот, мой сноп встал, и стал прямо; и вот, ваши снопы стали кругом, и поклонились моему снопу". "Неужели ты будешь царствовать над нами? неужели будешь владеть нами?" - воскликнули его братья, исполненные гнева и зависти. Вскоре он увидел другой сон, подобный предыдущему, и также рассказал им: "Вот, я видел еще сон: вот, солнце, и луна, и одиннадцать звезд поклоняются мне". Этот сон был так же поспешно истолкован, как и предыдущий. Отец, который также присутствовал при этом, упрекнул: "Что это за сон, который ты видел? неужели я, и твоя мать, и твои братья придем поклониться тебе до земли?" Несмотря на кажущуюся суровость своих слов, Иаков поверил, что Бог открывает Иосифу будущее. Когда юноша, стоя перед братьями, рассказывал им сон, его прекрасное лицо, озаренное вдохновляющим Святым Духом, сияло, и они не могли смотреть на него без восхищения. Но они не пожелали оставить своих злых путей и возненавидели чистоту, которая была упреком их грехам. Тот самый дух, который руководил Каином, поселился в их сердцах. В поисках пастбищ для стад братья должны были кочевать с места на место и часто по целым месяцам не бывали дома. По этой-то причине они двинулись к земле, которую их отец купил у Сихема. Время шло, но от них не было никаких известий, и отец начал волноваться, зная об их прежней ненависти к жителям Сихема. Поэтому он послал к ним Иосифа, чтобы тот разыскал их и убедился, что все благополучно. Если бы Иаков догадывался об истинном отношении братьев к Иосифу, то никогда не отправил бы его к ним одного, но они тщательно скрывали свою неприязнь. С радостным сердцем Иосиф простился с отцом. Ни старец, ни юноша даже не подозревали о том, что произойдет, прежде чем они снова встретятся. Когда после длительного путешествия Иосиф прибыл в Сихем, он не нашел там ни своих братьев, ни скота. Расспросив о них, он направился в Дофан. Он уже прошел более пятидесяти миль, и предстояло преодолеть еще пятнадцать миль, но он торопился, забывая всякую усталость, помня волнение отца и желая скорее увидеть своих братьев, которых он по-прежнему любил, несмотря на их отчужденность. Братья заметили его приближение, и ни единая мысль о длинном пути, который он проделал ради них, о его усталости и голоде, о долге гостеприимства и братской любви не смягчила их жгучей ненависти. При виде одежды Иосифа, свидетельствующей об особенной любви отца к нему, они пришли в ярость. "Вот, идет сновидец", - насмешливо кричали они. Ревность и месть, которые они столько времени вынашивали в своих сердцах, охватили их. "Пойдем теперь, и убьем его, - сказали они, - и бросим его в какой-нибудь ров, и скажем, что хищный зверь съел его; и увидим, что будет из его снов". Если бы не Рувим, они привели бы в исполнение свой замысел. Он не захотел участвовать в убийстве брата и предложил бросить Иосифа живым в ров и оставить его там на погибель, намереваясь тайно спасти и вернуть его отцу. Уговорив всех поступить именно так, как он предлагал, Рувим покинул их, опасаясь, что ему не удастся совладать со своими чувствами и братья догадаются о его истинных намерениях. Иосиф подошел к своим братьям, ничего не подозревая об опасности и радуясь, что цель его изнурительнных поисков достигнута; но вместо ожидаемого приветствия он с ужасом увидел сердитые, горящие гневом и жаждой мести глаза своих братьев. Его схватили, с него сорвали одежду. Презрительные насмешки и угрозы говорили о смертельной опасности. На его мольбы никто не обращал внимания. Он оказался во власти обезумевших людей. Грубо волоча его по земле, они притащили его к глубокому рву и бросили его туда, убедившись при этом в невозможности побега. Оставив его там погибать от голода, "сели они есть хлеб". Но некоторым из них было не по себе, они не испытывали удовлетворения, которое, как полагали, им доставит месть. Вскоре вдали показался торговый караван. Это были измаильтяне, жившие на противоположном берегу Иордана и направлявшиеся в Египет с пряностями и другими товарами. Завидя их. Иуда предложил своим братьям продать Иосифа этим купцам, а не оставлять его погибать во рву. Он говорил, что так навсегда уберут Иосифа с дороги, но будут чисты от крови его: "ибо, - настаивал он, - он брат наш, плоть наша". На это предложение все ответили согласием и Иосифа тут же извлекли из рва. Когда он увидел купцов, его озарила страшная догадка. Лучше умереть, чем стать рабом. В отчаянии он бросался то к одному, то к другому брату, умоляя не продавать его, но тщетно. Некоторые заколебались, но страх быть осмеянными заставлял их молчать. Каждый сознавал, что они зашли слишком далеко, чтобы возвращаться обратно. Если пощадить Иосифа, он, несомненно, донесет отцу, а тот не простит жестокого обращения с его любимым сыном. Скрепя сердце, не обращая внимания на мольбы Иосифа, они отдали его в руки купцов-язычников. Караван двинулся в путь и вскоре исчез из вида. Рувим вернулся ко рву, но Иосифа там не оказалось. В тревоге, мучимый сильнейшими угрызениями совести, он разодрал свою одежду и, найдя братьев, воскликнул: "Отрока нет, а я, куда я денусь?" Потом, узнав об участи Иосифа и сознавая свое бессилие помочь ему, Рувим вынужден был присоединиться к братьям в попытке скрыть совершенное преступление. Убив козленка и вымазав одежду Иосифа кровью, они явились к отцу, говоря, что нашли ее в поле и опасаются - не одежда ли это их брата? "Посмотри, сына ли твоего эта одежда, или нет?" Они со страхом предвидели этот момент, но все же оказались не готовы стать очевидцами той душераздирающей скорби и безысходного отчаяния, в какое впал их отец. "Это одежда сына моего; хищный зверь съел его; верно, растерзан Иосиф". Напрасно пытались сыновья и дочери утешить его. "И разодрал Иаков одежды свои, и возложил вретище на чресла свои, и оплакивал сына своего многие дни". Время, казалось, не принесло облегчения его горю. "С печалию сойду к сыну моему в преисподнюю", - звучал вопль отчаяния. Молодые люди приходили в ужас от того, что они сделали, и все же, страшась упреков отца, продолжали скрывать свою вину, которая даже им самим казалась непомерно великой.