Идут, забрала на шлема́х, У пояса мечи в ножнах, Кольчуга латана искусно, И на металле бликом ясно, Движенья точны и сильны, В груди эмблема сатаны, К коням подходят, ногу стремят, И кони их, увы, не дремлят, Тряся загривком и фырча, В копытах смутно топоча, Рука берет узду крепчая, И горны мощно завывая Зовут всю армию в поход. Все как один в седла́х гарцуют, И тронув лошадь в иноходь, Во кличе боевом ликуют. Вся тьма несметная под стягом Пыль выбивая из дорог Усердием конячьих ног Несется в бой, хранима богом. Эмблема во грудинах чтит Прокол меча, копья иль дрына, И на эмблеме — образина, Что смертною отвагой спит. По небу солнце сквозь прорывы Тяжелых облаков сверкает. И конь под седоком играет, И от хвоста до головы Рывком во скок шутя ступает, Несясь в рядах, и от узды Все точно сразу понимает. И движет армия как тать. Заполонив поля-дороги, Долины, веси, и пространства. Куда от мощи той бежать? Спасут врага его ли боги? И хватит-ль для победы чванства? О, нет. Все как один — смелы. Имеют власть в руках пудовых, Налитых силой, столь суровых В ударе хватком от меча, стрелы Не бегают душою, и страх их — Отвагой лишь глаза светлы. Им страх неведом, окрыляя Во взоре долгом даль походов, Лишь взором воин потрясая, Кладет забрало вниз. Готов. К рывку умелому в атаке, Он будто кат на бранной плахе, Что поднимает на свой меч Визжащих басурманов, с плеч Бросая наземь наскочивших, И на врагов — зарю убивших, Идет ужасною горой, серчая, Но тут же ладно сердцем зная В чем истина от боя павших. *** Остановился строй над полем. Чуть вниз сойти с пригорка и — Поглотят вражье племя боем. Всю нечисть поисторгнут тли. Заря им вспыхнет вещим адом Над всей равниной озарив Кладбище ярое под смрадом, Где кровью каждый жизнь излив, Бесславно оборился сутью, Что всем народам на века: Лишь слово чести правит жутью, Да духом крепкая рука. И нет ристалищ что безвинны, Вполне судьбой они полны, Безумием веков крамольны, И криком сов одолены. *** Шагая поступью для кладбищ Суровой, тихой, чуть больной, Возьми же в руку хлеб, товарищ, Да закуси, помянь, другой Все также сделает спустя Года, часы, минуты, миги — Помянет от души тебя, хотя, По кладбищу идут Свароги, Тьмой едкой объемая кроны, Деревья в трепете стоят. По небу дух прошел войны. И журавли в покой летят. И солнце сожрано закатом. И вновь войдет в усилье дня. В сиянии своем святом. И веру нашу в жизнь храня. Богам ли предавать на память Ушедших в бой, да павших в смерть? В глубинах ясности есть рать — То духа зрелая не паперть, То от природы в сердце — мать. Она есть в каждом, уж поверь: Старик-крестьянин бормотал, Ходя по трупам, отдирая... Их руки, ноги собирая... До ямы вырытой таскал. И сам с собою говоря, Немного разумом тревожный, Он чуял зуд в себе подкожный: То жути... морока... стезя. Ему идти по ней не долго: Осталось вроде ничего... А там опять сохи дорога. И радость жатвы, и всего, Что дорого простому сердцу, Не уличенному во лжи, Честь не отдав ни подлецу, Ни вору праведной межи: Где средь седин и легких дум Нет места ворогам и смутам. И отдавая жизнь минутам, Он явствен сам; но ветра шум Отвлек сейчас его вниманье: Вновь показалось — будет бой. И звон металла и цепей Воображением чужим, но в назиданье, Сам с собой, натужно морщась, Да взор бросая без затей На все бездыханное свалом, Кровящее уж хладным гноем, тщась Задушенным в себе же злом, Лишь сетуя, да причитая, Безлико суетясь, таская, И бья в наклон смертям челом. *** Вот, отклонился легкий призрак От неуемного листа. Вмещает смыслы дрожь, и знак Как будто свыше — неспроста. Поэт всю эту битву видит; Громы и вретища скудные. И ратные полки чудные. И призраком опять сидит, Войдя в задумчивость смутну́ю, Вмещая правду поцелую Которым вытянуто чтит Мгновения порожней сути, Летящей будто на крылах. С небес гласящей: «се, почти». И снова образ гни́лых плах, Да пообрушенных угодий, Не замков даже — в землю стон; И так же трель благих мелодий Над миром нежно в унисон Каким-то сладостным звучаньям, Перекрывают что весь гвалт. И звон мечей; и стоны — кольям Опять восторженный виват, И остриям, что режут хватко: Меч не отнимется от пальцев, Которым жутко, болью шатко, И трепет истов их концов... Уже хладеющих, но жмущих Сырую в крови рукоять... И кони топчут в смерть идущих. И стонет в сердце — мира мать.