Наталья Сафронова Четыре времени года У нее тогда появилась привычка рисовать. Это была единственная возможность обрести душевное равновесие, хотя бы на время работы. Стоило только начать рисовать, мысли успокаивались, переставали путаться, словно размеренные движения кисти имели над ними власть. И даже в перерывах между рисунками Вероника пыталась нащупать следующий сюжет, чтобы не дать депрессии взять над собой верх. Спасалась творчеством. Впрочем, депрессия - это болезнь, и лечится она медикаментами под наблюдением врача. Вероника не хотела вникать, от чего именно она спасалась, просто брала кисть и рисовала сад с барышнями и кавалерами. Призрачные силуэты в призрачном саду. Напряженно всматривалась в лица, словно пыталась кого-то найти среди них. Все тогда у Вероники удачно складывалось. Знакомая предложила снять домик в пригороде, и у нее появилось убежище. Иногда приезжала мама, искренне недоумевала, зачем дочка ушла от родителей, живет в этой халупе. - У тебя дома комната своя, кто бы тебе мешал? - Одной лучше, - улыбнулась Вероника. - Могу уйти, - обиделась мама. - Оставайся, переночуешь, - Вероника заварила чай, достала чашки из буфета. - Все чужое, - поморщилась мать, - не страшно тебе тут ночью? - Да нормально, - Вероника пожала плечами. - Я ложусь, когда уже глаза закрываются от усталости. Мама загружала продукты в холодильник, так ей было спокойнее за своего ребенка. - В кого ты у нас художница? - недоумевала она. - Как отец? - спрашивала Вероника, чтобы что-нибудь спросить. На самом деле, ее не то, чтобы не интересовало, как дома, просто знала, что все по-прежнему. - Приду из магазина, он меня встречает в коридоре, несет сумку на кухню, - ответила мать. - Противно. - Что противно? - не поняла дочь. - Вкусненькое ищет, - объяснила мать. - А как я эту сумку донесла, на какие деньги еду купила, его не волнует. Вероника кивнула. - Ты в него пошла, - неожиданно добавила мама. - Тебе все равно, что мать переживает. Ушла, и все. Вероника помешивала ложечкой чай. Поработать сегодня не получится, мать оттягивает внимание на себя. Но, с другой стороны, хорошо, что пришла, на какое-то время успокоится. И Вероника будет меньше чувствовать себя виноватой. Навещала подруга. С ней было легче, чем с мамой, но Вероника ловила себя на том, что ждет, когда Нина уйдет. Хотелось вынести в сад мольберт и рисовать. Нина находила для Вероники дизайнерские заказы, это тоже отвлекало от картин, но деньги были нужны. Вероника рисовала этот сад весной, весь в цвету. Летом со спелыми яблоками. Осенью, с опавшей листвой. Зимой с белыми от инея яблонями. Сад на картинах казался бескрайним и призрачным. Мистическими, нереальными были и цветущие деревья, и яблоки, и поблескивающий под луной иней. И барышни с кавалерами гуляли в этом саду все четыре времени года, не парами, а поодиночке, и все никак не могли встретиться. И когда в художественном салоне открылась ее персональная выставка, именно у этих четырех картин дольше всего задерживались посетители. Выставку, конечно, организовала Нина, она же заставила подругу отвезти работы в багетную мастерскую. Вероника тогда почувствовала, что ей хочется их показывать. Не то, чтобы нужны были отзывы или важно, что скажет критика, а просто - пусть смотрят. Нельзя творить только для себя, наступает такой момент, когда нужно отдавать. Вероника тогда поняла, что сработал закон компенсации. Судьба заплатила ей за то, что отняла самое дорогое, а, значит, это навсегда. Надеялась, конечно, что он придет и увидит, но только поначалу. На открытии выставки обвела глазами зал, не нашла его, и стало отчетливо ясно, что теперь он для нее существует только в рисунках. Как кавалеры в призрачном саду. Был живой, теплый, реальный, можно было смотреть на него, прижаться к нему... а теперь только образ. Может быть, даже она его придумала. И стало страшно, что сейчас, когда все, что рвалось из груди, мешало размеренно дышать, она выплеснула на холст, ничего внутри не осталось. Теперь можно жить, как все. Только не хочется. Сначала цеплялась за работу, чтобы облегчить душевную боль, а когда та перестала быть такой острой, испугалась. Что теперь? Можно вернуться к родителям, можно остаться в доме с садом, мама почти смирилась с ее самостоятельностью. Но что это изменит? Что-то важное ушло. Это "что-то", настоящее, реальное, она отдала, вон сколько картин, целая выставка собралась. Картины покупали. Закон компенсации продолжал действовать. Веронике не жалко было расставаться с работами, она не фотографировала их на память и даже не смотрела на них, не прощалась. Может быть, она прожила этот отрезок жизни и не хотела к нему возвращаться. Если бы он сейчас вошел, отвернулась бы, сделала вид, что не узнала. Вероника задержала дыхание. Нет, неверно. Правильнее было бы поздороваться спокойно и равнодушно. Но нет у нее пока для этого сил. Подошла Нина: - Ты чего взъерошенная, как воробей? - Прислушиваюсь к ощущениям, не поняла пока, что выставка состоялась, - Вероника зябко повела плечами. - Состоялась. Нечасто работы покупают на открытии выставки, "Четыре времени года" и еще несколько картин - улыбнулась Нина. - Ты что? В толпе мелькнул знакомый силуэт, Вероника замерла, потом сделала шаг навстречу... Обозналась, просто похож.