Шел полусогнуто ножками Гусиматовр. Ручки держал навесу, Крюча на пальчиках осьминожки, И так прям и думал: «дельно трясу». Одет же он был во все синее, Чтобы сливаться в ночи. На голове капюшон: лицо дивное Свое не покажет — молчи. И шел он, надеясь, в клуб, снять На мобильник сюжет интересный. Он был (только «тсс») даже очень известный Ночной мурналист и любил все снимать. И тут на проходе ему говорят: Мы не принимаем быз фейс-контроля! А внутри музыкально шумят, Не знают, наверное, горя. Он руки поднял, пальцы покрючил, В ножках присел, потоптался. Выдавил «хрр», и сопниво игрался, Глаза закатил, взвизгнул и подскочил. Смотрят стоят. Охранников двое. Медленно курит один. Тоже, наверное, не знают горя, И Гусиматовр им... (джинн) Вылез что будто бы из бутылки, Туманом досадным всех алкогольных Паров донельзя уже точно прикольных, И предпринял и дале благие попытки Попасть внутрь всей музыкальной поилки, Чтобы снимать интересный сюжет, Но ему говорят, типа, будто бы, нет. Тут он снимает с себя капюшон. Смотрит глазами на них, а ноздрями в землю, Топчется и сопит, портит и воздух, пардон, Пальчики осьминожки шевелит и в пулю Он превращается, бурит в наклон Лбом выступающим воздух сгущающийся, Ножкой в подошве шкребет позади... Миг — и он весь уже в клубе, мочащийся Прямо к стене, да и весел поди. 34. Но, — жив Господь, Бог Израилев, удержавший меня от нанесения зла тебе, — если бы ты не поспешила и не пришла навстречу мне, то до рассвета утреннего я не оставил бы Навалу мочащегося к стене. (1Цар 25:34) Ему замечания делали — коллективно, Коктейли держа как детей. А он лишь смотрел полукружно-спесиво, Стараясь пописать скорей. Охранники что вмиг его потеряли У самых входных всех дверей, Все так же беспечно дремотно стояли, Ведь им показалось: всё типа «О'кей». Поскольку надушенный Гусиматовр Их обмануть смог шутя. Став пулей ведь он просочился как вор, Они же стояли лишь пальцем вкрутя Чуть-чуть у виска, показав обоюдно Друг другу о нем свой «привет». Итак, мурналист наш все сделал как надо, Чуть-чуть не найдя туалет. Единственный в нем это скромненький промах, Обычно он мог дотерпеть До самых очек, если шарил впотьмах, То мог и перехотеть. Зачем столько слов пошловатых об этом? Неужто иных нет идей? Но что же идея, когда прошлым летом Зимой в Антарктиде нехватка саней. Здесь смысл тайный, не сразу понятный, Поскольку понять его следует нам Лишь в случае том, если вечер приятный, И легкой улыбкою трет по губам Веселый, задорный, прекраснейший смысл, В котором застенчив исход. И Гусиматовр безумственно весел. И с музыкой вместе о счастье поет. Уже отмочился к стене облицованной Панелями лучших фасонов, и жжет, Под ритмы тряся всей фактурой телесной (Хотя там фактуры и нет), И ручками двигая в такт — интересный, И дева с фужером к нему: — О, привет! А он ей кивает, а может быть просто — на вздох Под музыку трет головой Возле себя весь насыщенный воздух, И губками тянет и делает «ой», Собой насыщая веселия дух. Девица ушла пососав через трубочку Коктейля немного, скорбя, пыша зрением, Мол, принимает меня тут за дурочку. Его одарив своим мощным терпением. Но Гусиматовр танцует вакинг, Творя легким сдвигом конечностей Мистерию прыти, проснувшийся викинг, Восставший из темных веков чародей, И сразу же вепрь, и тут же охотник, Шутя понуждающий смерть... Монах (Шаолиня) и смрадный развратник. В общем — засмотришься, жесть.