СЕРГЕЙ НОСОВ МНЕ ХОЛОДНО ТАК ЖИТЬ ПОДБОРКА СТИХОВ 66 . . . Мне холодно так жить не задевая ни за что на свете не только локтем - чувством и скользя бумажной чайкой по пустыне неба седой как вечность в грустном ноябре склоняющемся тихо к изголовью моей кровати призрачным врачом. СТАРЫЙ ПЕТРОГРАД Сирота в пальтишке силуэт двора-колодца молчание за ним окрик квартального надзирателя властный выворачивающий карманы и смех частый прыгающий со скакалкой незаконнорожденный ждать некого метла дворника на шаг опережая своего владельца равномерно двигается по двору растирая большие серые лужи уже вечер в окнах появились желтки ламп сгущаются сумерки и дребезжа звонит телефон старый с вертящейся ручкой. . . . Твой силуэт проникает в комнату как тревожный шорох пугающий тем что вдруг рассыпает по полу неподвижные чувства как спички которые можно зажечь подобрав но которые хочется прятать как делают малые дети по темным углам незаметен покорно лежит на столе осколок улыбки и гордость согнулась как ветка по снегом как слово под тяжестью чувства такой непривычной и странной как странен ответ без вопроса и просьба без цели. . . . Клумба надежд по утрам поливаемых нежностью в белых перчатках аккуратные усики низко подбритой травы и смешная живая дорожка среди важных кустов а за большими воротами вежливый старый садовник с блестящими ножницами это настолько похоже на пародию в стиле барокко что и сюда молодым лягушонком запрыгнула грусть слишком зеленая чтобы казаться приятной. . . . Тишина это белый халат белый снег превратившийся в саван и в белом простуженном небе тонет белый туман облаков и он скоро опустится прямо на белую землю в снегу огромной сверкающей ярко на солнце белоснежной и легкой всегда простыней. . . . Я весь из покоя как будто из воска и он может растаять в мерцающем пламени старой свечи и останется память что пламя горело когда-то а теперь синий вечер своим одеялом накрывает меня и усталую душу готовит ко сну. НА ВЗМОРЬЕ Неспешность и тропинка к морю слагаемые всех удач итоги в руках которых смирный белый флаг безветрие прохладно и на солнце распахнутое утро молчаливо и позволяет думать о приятном и очень близком где-то далеко застыл маяк и важно проплывает тяжелая довольная баржа гудя протяжно я же - вспоминаю когда я видел скромный сон в котором был очень рад чему-то небольшому опрятному как кухонный передник обычно одеваемый для вида хозяйкой утомленной от забот так и живу необычайно просто с горы где я стою сойти к песку разложенному скатертью у кромки спокойных волн не верящих совсем в возможность бушевать в таком комфорте бежит шоссе пустое как всегда вдоль побережья прячутся дома в зеленых полумасках забываясь уходит в прошлое несветлый человек рюкзак обид уносит за плечами в свое большое злое никуда где так темно и все мечты - из пыли. . . . Я здесь на земле как высокое дерево или как маленький ярко раскрашенный жук у меня есть зеленые нежные очень прозрачные крылья и я вечно стою на земле среди леса или нет временами куда-то лечу в этом воздухе легком весеннем и всегда надо мной только солнце и небо на котором живут облака. . . . Быть маятником значит сторожить время которое ходит большими шагами вокруг смерти всю долгую ночь . . . Белая шляпа зимнего дня упала в темный подъезд где жила вечная тьма полная боли и страха что вокруг только ночь без души и без звезд и она для всего в этом мире большом . . . Дни шагают как строем шагают солдаты и уходят на фоне заката в его розовом старом плаще в те края где давно уже нет ни дорог ни конца этой маленькой круглой земли только пыль из под черных сапог все клубится только черные птицы летают в распахнутом небе над ними и так громко о будущей смерти кричат. . . . Мир лишился лица я лишился себя а тебя и придумывать даже не стал потому что мне негде хранить твои письма да и нечем на них отвечать нет конца без начала но есть пустота голых стен окружающих двор на который бросают окурки я вышел из возраста боли вдыхаю осеннюю сырость выдыхаю - слова и вяжу их веревкой рассудка чтобы кто-нибудь в мутных очках их потом разглядел убывает количество грубого смысла и падение очень похоже на взлет а летящая тень - на насмешку без смеха. . . . От чувств паутиной висящих по темным углам и налипших на пыльные окна бывает так душно что их хочется просто смахнуть со стола своей жизни как крошки чужого обеда и стаканом холодной воды самому опрокинуться в горло горячих желаний чтобы там и остаться как лава кипящей на протвени жизни души. . . . Следует ненавидеть черные мысли оставляющие следы на светлом паркете и грубые слова царапающие мебель и налипающие на окна нет смысла исправлять ошибки судьбы на том узком листе бытия который никто не заменит пишите короткими фразами будней историю своей жизни не оставляя пустого пространства для скуки а после последней строки рука просто скользнет по столу имитируя прочерк и кто-то навсегда выключит в комнате свет легким движением пальцев. . . . Изобилие сказочных снов которые видят седые поэты бродящие тихо в безлунной ночи собирая осколки небесного света давно догоревшей свечи. . . . Я тебе подарю всю охапку своих поцелуев ты их можешь расставить на детском столе у окна и тихонечко брать по ночам понемножку я боюсь чтобы ты не устала от них и не начала плакать и для слез тебе дам тот от Бога волшебный платок в нем любая слезинка всегда превращается в смех и ты будешь смеяться так весело если захочется плакать а потом может быть вдруг увидишь меня как во сне и почувствуешь вновь ту знакомую сладость моих поцелуев. . . . А разве можно жизнь начать сначала и жить теченью времени как будто вопреки всем кажется - нельзя но зеленеют каждый год деревья и каждый год у нас опять весна и можно расцветать с цветами и с травами шуметь по всем полям и девушек любить таких красивых которые опять приходят к вам счастливым утром среди пенья птиц и остаются на ночь и танцуют под сказочной сияющей луной как будто созданной для поцелуев. . . . И взлетел белой шторой туман в это небо где солнце давно притаилось словно зверь перед смелым прыжком на холодную грустную землю где зеленые травы живут и деревья высокие машут своей головой одинокому ветру. . . . Я не желаю встретиться с твоим величием на узкой горной тропинке из чего неизбежно вытекает мой громкий крик короткое падение на далекие камни и естественно переломанные ноги я хотел бы видеть тебя на сияющей вершине самоуверенным и гордым грозящим тяжелым кулаком тщедушному мирозданию и дожидающимся эффектного щелчка молнии в высокий натруженный лоб. . . . Дни приходят ко мне как совсем одинокие люди в разбитых давно сапогах и котомки у них за плечами и в прихожей стоят они и говорят что дороги по свету ведут в никуда что вот вышли из дома когда-то теперь же вернулись обратно по той же дороге что тропинкой кружила по миру вела неизвестно куда и теперь уже некуда больше идти вот и просят остаться в моем им знакомом уютном и маленьком доме все эти забытые старые дни навсегда. Памяти академика Он как бы вытанцовывал каждое слово движением длинных метавшихся рук которые казались ему очень пластичными когда расправляя ворох пальцев он поочередно выбрасывал их перед собой в сторону напряженного собеседника выставляя овальную золотистую ладонь за незримым подаянием всевышнего а потом на мгновение замолкая может быть в незнакомом простому смертному полете высокого чувства а может - на миг покоряясь усталости такой властной в мире пожилого человека. . . . Тень нашей жизни настолько теперь высока что с ней трудно разговаривать даже стоя приходится забираться на крышу дома и говорить оттуда прикрывая глаза рукой от слепящего солнца и на каждый вопрос она просто кивает своей головой как задумчивый клен на ветру а потом повернется спиной и уходит. . . . Затихающий шорох и черная долгая ночь свет от лампы как круглая желтая крыша и кривляются тени по темным углам и так хочется выбросить просто слова за окно и раздвинуть так жадно как шторы горячими злыми руками тишину и услышать томительный вздох. . . . Знаю я этот день с голубыми глазами войдет в дом где в открытом окне ветер снова играет со шторой и как клавиши чудо рояля метаются зайчики солнца на стенах и зеленые листья шумят во дворе словно дети и воздушный испуганный шар улетает от них в небеса. . . . Пора бы вернуться в истоптанный заботами город открыть дверь личного мира и молча постоять за занавеской одиночества прикрывающей застекленное окно печали через которое можно спокойно вглядываться в мир поглаживая утомленные чувства теплой ладонью покоя. . . . Это утро как скопище призраков в белом стоит у окна и легко застывает как клей на усталом лице или марлевой старой повязкой закрывает вам рот или просто лежит словно белая скатерть чтобы тихо сползти со стола в пустой и неубранной комнате на пол. . . . Сегодня небо безупречно безоблачно и неистребимая ясность разлита в воздухе прозрачном настолько что в нем различимы струны радости натянувшиеся тонкими блестящими проводами поющими под напором веселого ветра песню девического восторга и покой расслабленно прогуливающийся рядом настольно уверен в себе что кажется самодовольным упоенно разламывающим на ломтики нежных улыбок красивые чувства среди густо налипшего на окружающий мир бесконечного счастья. . . . Два газетных листа на твоем одиноком столе как посланники внешнего мира лежали и ты видел как голуби там за окном до дворе как тобою забытые мысли случайные крошки клевали и казалось тебе что пора упоенно играть на зашторенной сцене покинутой жизни заветные роли и твои деревянные куклы устали на полке стоять и давно уже стонут от боли. . . . Мутные стекла очков как окно в неудачу потный морщинистый лоб торопливое шамканье губ и конечно же тихие потертые безнадежностью глаза по привычке высматривающие выход но видящие только исход однообразный невеселый и нравственно неумытый. . . . Как маленький ребенок ты играешь в игрушки с миром что вокруг тебя проходишь по игрушечному лесу в картонном поле рвешь цветы живые и любишь девушку на маленькой картинке где все стоит она совсем одна и ты не помнишь как же ты родился и ты не знаешь что весь мир чужой он для тебя - страна живых игрушек где можно жить всегда в обнимку с счастьем и по утрам встречать в саду любовь как капли утренней росы на распустившихся зеленых листьях. . . . Напудренная духовность говорящая тонкими полунамеками робкая и стыдливая ласковый шепот нравственности притаившейся в темном углу и философический полумрак строгий как фрак но украшенный бантом кокетства спасающим гордую душу поэта от смеха. . . . И у кого длиннее руки тот и прав и у кого быстрее ноги тот и скрылся и если слышишь свист всегда беги и если слышишь лай не надо падать а когда рядом просто топот ног молчи и делай вид что ничего не слышишь . . . Восковая скульптура печальной улыбки стояла на стакане судьбы перевернутом снова вверх дном и душа на кровать обнаженной упала чтобы плакать и петь о том мире ином где волшебные скрипки льют сладкие звуки и танцуют мгновенья легки и нежны где никто никогда не заламывал руки в подворотне у юной весны. . . . Теперь на улице все время белый снег он простыней лежит и спать как будто предлагает беспрестанно вот голову положишь под подушку спустившегося облака с небес да и заснешь увидишь чей-то сон который здесь остался еще с лета в нем девушки счастливые танцуют на лесной поляне и улыбаются смеются и поют и вдруг перед тобой большая белая ладонь протянутую богу почему-то ты просыпаешься и рядом - только ночь.. . . . Тихо тихо в сознании шуршащем как мертвые листья молчаливая душа выходит на заставленную грустным лужами дорогу своего времени и ждет ждет – сына наверное внука а свет из открытой двери оставленной за горбящейся спиной иронический зовущий к вечернему чаю и даль неохватна для взора и это уродство простора не тешит как те паутинки сплетения чувств те слова которые шепчутся горько не зная исхода. . . . Непросто лишь встретиться проще - расстаться разыграв безнадежную осень с дождями я мелодию новую слышу но режу на мелкие части как веревку которая душит конечно мир заставлен до верха делами насмешкой проиграет пластика объятий и в ней хриплую точку поставит расчет все известно - и это рождение скуки можно только жалеть и пытаться совсем не смеяться в кулак что так хочет ударить во сне по лицу но привык разжиматься оставшись протянутой нищей рукой за скупым подаянием печали. . . . Пунктир твоих чистых как стеклышко чувств подводит к широкой улыбке повязанной радостным бантом на шее рассудка еще не порезанной лезвием страсти но уже так визгливо скрипящей на крутых поворотах судьбы. . . . Вспоминается юность в коротеньком платье из грез с упоительным вечером в фетровой шляпе в обнимку и вокруг реверансы уже отцветающих роз и стеклянные слезы на старом как мир фотоснимке и плывут балерины по сцене в красивом чаду и танцующий клоун взмахнул удивительной шляпой я не помню в каком это было году помню - плюшевый мишка махал на прощание лапой. . . . Света не стало одним лишь нажатием пальца тени скрестились как руки на каменных стенах и с удивлением смотрят на восковые фигуры застывшие в нежных объятьях перед распахнутым настежь в холодную вечность окном. . . . Холод осень сны оборванные как цветы и собранные в мутную от дождя и тумана корзину памяти закат багровыми пальцами трогающий опавшие листья пригород расползающийся вдаль под широкой ладонью неба заполненной белыми облаками и молчание тягучее резиновое напоминающее смирительную рубашку в которой безысходно бьются прозрачные хрупкие чувства. . . . В твоей вазе не вянут цветы потому что они из бумаги в синем небе плывут облака ни души не имея ни крыльев и на тихой и грустной земле растут просто зеленые травы и по прежнему млеют от счастья что им можно по своему жить ничего совершенно не знать никого не любить не страдать никогда ни о чем не жалеть и не думать. . . . Тяжелее думать чем не думать будто мысль такой тяжелый шар и он катится куда-то и раздавит все на этой маленькой земле и цветы и травы у тропинки по которой жизнь бежит куда-то и простые старые следы что остались памятью о прошлом том что не вернется никогда. . . . Я в бутыль наливаю всю воду земного пространства и пью словно это живая вода и такое лекарство от которого души летают над миром и кричат словно птицы что им хорошо высоко над землей но одни облака в этом небе пустом их способны услышать.. . . . Ночь приходит к нам на огонек черная но добрая такая может звезды положить на стол и луну подвесить вместо лампы там под этим белым потолком за которым проживают боги на высоком дальнем этаже где кончается распахнутое небо. . . . Прогуляюсь по улице хмурого дня где плевками холодные лужи застыли на мокром асфальте и в красивую белую урну опущу расписание сказочных снов по которому ездят автобусы детства до площади старой печали. . . . И все таки приходит то что ждешь пусть иногда не через дверь а упадет вдруг с неба или войдет в раскрытое окнно или вообще нежданно воплотится в реальность попросту из ничего вот не было вчера той девушки любимой у тебя и вдруг она как в море родилась в одну счастливую минуту и приплыла на раковине белой или же не было толпы зевак перед твоим окном и вот она собралась ниоткуда стоят и ждут когда ты будешь им читать стихи и хлопают в ладоши беспрестанно и солнце с облака спустилось к тебе в руки ладони твои греет но не жжет и бог издалека шлет поцелуи и может быть когда-нибудь как гость к тебе придет. . . . Рассыпься как песок и ты им станешь сожмись в кулак и ты ударишь им в подушку уткнись в нее и ты обязан плакать а наволочку сменишь чтобы спать спокойно - так и спи не ощущая влаги горя горя горя на щеке с закрытыми глазами даже проще с закрытым ртом конечно хорошо гном самолюбия заходит реже и не мучит привычная реальность что так любит простые небольшие существа ползущие по веткам мирозданья обычно вниз как капельки воды. . . . Давайте будем верить в мир добра пусть оно нежным станет к нам таким как и любовь земная и скажет все о счастье его тайны сможет разгадать и вдруг откроет то что прячут почему-то и так стесняются его и под луной волшебной а днем бояться и хотят забыть. . . . . И становится тесно от ласковых слов они рядом кружатся и водят свои хороводы и у каждого слова в руках поцелуи как цветы для тебя и ты даже не знаешь откуда у них этих ласковых слов вот такие вот белые крылья как они при летели к тебе и когда но ты любишь их можешь обнять и забыть что давно уже осень и мертвые листья лежат на панели и их ветер усталый не может поднять. . . . Никто нам ничего не говорит мы сами ищем истины и судьбы да только вот как в мусоре копаемся обычно и кто-нибудь конечно же найдет то сломанную детскую игрушку и примет вдруг ее за нежную любовь то чьи-нибудь простые башмаки решив что это будут сапоги его такие скороходы и в них он на край света и уйдет а кто-то и отыщет даже солнце бумажное с лучами из фольги и будет под ним греться день и ночь и чувствовать его тепло на самом деле. . . . Вот и выйду я в валенках в поле утону в этом белом снегу даже шапка моя меховая станет скоро обычным сугробом будут дети кричать «снеговик» я останусь стоять на ветру и глядеть на холодное солнце и все думать когда же растаю ведь тогда-то и будет весна. . . . Постамент из бетона цвета старой забытой любви и на нем голубая мечта из давно не ржавеющей стали а рядом невинная радость в коротеньком платье с амулетом невинного счастья как с бантом на шее. . . . Я смотрю на тень своей судьбы вот она легко прошла по полу вот взлетела птицей на окно за звезду тихонько зацепилась и качаться стала вместе с ней над моей простой счастливой жизнью. СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ: Носов Сергей Николаевич. Родился в Ленинграде ( Санкт-Петербурге) в 1956 году. Историк, филолог, литературный критик, эссеист и поэт. Доктор филологических наук и кандидат исторических наук. С 1982 по 2013 годы являлся ведущим сотрудником Пушкинского Дома (Института Русской Литературы) Российской Академии Наук. Автор большого числа работ по истории русской литературы и мысли и в том числе нескольких известных книг о русских выдающихся писателях и мыслителях, оставивших свой заметный след в истории русской культуры: Аполлон Григорьев. Судьба и творчество. М. «Советский писатель». 1990; В. В. Розанов Эстетика свободы. СПб. «Логос» 1993; Лики творчестве Вл. Соловьева СПб. Издательство «Дм. Буланин» 2008; Антирационализм в художественно-философском творчестве основателя русского славянофильства И.В. Киреевского. СПб. 2009. Публиковал произведения разных жанров во многих ведущих российских литературных журналах - «Звезда», «Новый мир», «Нева», «Север», «Новый журнал», в парижской русскоязычной газете «Русская мысль» и др. Стихи впервые опубликованы были в русском самиздате - в ленинградском самиздатском журнале «Часы» 1980-е годы. В годы горбачевской «Перестройки» был допущен и в официальную советскую печать. Входил как поэт в «Антологию русского верлибра», «Антологию русского лиризма», печатал стихи в «Дне поэзии России» и «Дне поэзии Ленинграда» журналах «Семь искусств» (Ганновер), в петербургском «Новом журнале», альманахах «Истоки», «Петрополь» и многих др. изданиях, в петербургских и эмигрантских газетах. После долгого перерыва вернулся в поэзию в 2015 году. И вновь начал активно печататься как поэт – в журналах «НЕВА», «Семь искусств», «Российский Колокол» , «Перископ», «Зинзивер», «Парус», «Сибирские огни», «Аргамак», «КУБАНЬ». «НОВЫЙ СВЕТ», « ДЕТИ РА», и др., в изданиях «Антология Евразии»,», «ПОЭТОГРАД», «ДРУГИЕ», «КАМЕРТОН», «Форма слова» и «Антология литературы ХХ1 века», в альманахах «Новый енисейский литератор», «45-я параллель», «Под часами», «Менестрель», «Черные дыры букв», « АРИНА НН» , в сборнике посвященном 150-летию со дня рождения К. Бальмонта, сборнике