Ехало, пыхало, ржало. Где твое суть осиное жрало? Или жало уж сытое ядом? Или просто беззвучие рядом... Заместо пламени души очаг. Руками сердца жар — во жестах Хлысты предчувствия кто друг, где враг. Но бремя силы акратично в чреслах Внушает взять, подняв победам стяг, Но лишь не ясен в образе полотнищ взмах И ветер сильно рвет в подъеме самом. И пред очами отчий ветхий дом, Собрались гости радостным гуртом, Трехлетний призрак детства под столом, И шум риторик, яства звонким «будем»; Несчетные рассветы и закаты, но потом... И шаг уж смелый в жизнь и правдой к людям. Бравадные потехи дум, скрип половиц. Несчетные моменты бытия где праздник. А или просто сотни разных лиц. И просто вот еще: малой проказник. До школы еще нету дел, охота спать И поутру встречать рассветы вольно. И может быть воробушка присев понять — На корточки младые осторожно. Смотря как он клюет, дербанит хлеб. Еще подкинуть чуть рукою смелой. А мимо жизнь идет прохожих ликами и лоб Тут зачесался вдруг рукой умелой, Которая дарила хлеб шумливым воробьям, Чирикающим вместо голубиной песни. А голуби, те вовсе вперевалку «ам». И что-то глыкают в себе всё интересней... Еще там образы из сказок, блики Несбывшихся мечтаний под луной, Которая светлила персонажам строки: Любимые он знал наперебой. Играя вехами души, качая лето На сомкнутых ладонях в коих смысл. И с рук кормил всех птиц, не странно это. А странно то, что детство позабыл. *** ...Шел ослик мимо дерева, Пилил его бобер Зубами злыми, но сперва Убрал из листьев сор Пред толсто-выпуклым стволом, Поскольку был педант. Как будто ерзает челом И поправляя бант На холке редкой и скупой Воло́сьями из шерсти, Он уж тревожно головой Нача́л насупливо трясти, Готовя челюсти к толчку В древесных волокна́х. И так и сделал; и к сучку Его подзубный страх, Поскольку об сучок, поди, Всё можно обломать. И начал зубом впереди По дереву стучать, Простукать чтобы все сучки, А тут назло осел, Идет себе из самой зги, И в этом весь прикол. Идет пока далече, тварь, Но может подойти Уж очень скоро, и ударь Его стволом, шути. Но вот не думает бобер О том осле ничуть. Он просто выгрызает сук, Чтоб пасть не навернуть. И вот идет, пардон, осел, Он свищет и молчит. Да и взаправду: он хотел Пройти лишь мимо, чтит Сияние от дня кругом И солнце любит он. И вот представим: грянет гром, И мир услышит стон. И мир услышит сучьев треск (А там поди — костей). Осел лишь мимо шел. И блеск В глазницах прытью злей У демонически бобра Творящего хрустец, Который слышен как вчера, Как завтра, как пипец. И вот ослу пройти пора Под тем стволом, ох, блин. И будто дрогнула гора И он ведь чей-то сын! И мать его все будет ждать, А он у пня лежит... Тут дерево давай стонать И едко на корню трещать, И вот уж ослик... (?). И вот уж ослик говорит: — Привет, ха-ха, бобер! Я тут вчера тебя искал, Спросить хотел, но вздор, Я разобрался типа сам, И вот иду сказать, Что ты не нужен мне поди, Чтоб сразу подсказать О том о чем спросить хотел Тебя нечайно я... И тут вот ствол весь захрустел, Спугнувши соловья, Что горло томно прочищал Сидя на ветке верхней. Он собирался петь, чтоб знал О нем весь лес, чудней Желания такого не может быть еще. И вот он улетел, конечно, Ведь давит в клюв мочой, Сидеть уж нету сил, лететь и срочно Ему понадобилось тут. Осел замолк. Он думал мочно Чем занят этот плут. Речь о бобре. А тот потел На челюсть налегая. Понять осел все не успел. Лишь птичка, улетая, Так видела: что ослик цел. Вот правда вся святая... *** Вот правда, да, такая, полюбуйтесь. Здесь всякому есть место: лишь взойти На пень иль холмик, с солнышком целуйтесь, И знайте далее как в жизнь еще идти.