Над небом пьяные хоругви Внимают трепету сердец. Душа в божественной любови; И взгляд по небу — молодец: Все ищет признак сущей веры На дне всех помыслов урочных. Но в небе лишь плывут узоры В своих фантазиях немо́чных. И вот надсадно ветер свищет, Меж скал бессмертных время ищет, Но в каждом миге суть начал. А возле море и причал Крадущий миг лихой печали О том, что заперт здесь навеки, У дна тут впадины глубоки, Вкруг острова желты пески, Развеяна тоска по дюнам. Где камень, где и сухостой. Природа тут забылась сном. И дух проснулся будто стоном. И плеск волны лишь босотой Учуешь, вдаль стоя очами. Вся жизнь хмельная за плечами. И долг судьбы лишь сединой. Но вместо праздности главой Он поднял факельную волю, И время разорвал душой, Не дав и шанса злыдню горю, Как лист страничный черновой, Где в прошлом будущее споря — Для разума мечты изгой, Оно как шум прибрежный моря, Но не войти и не поплыть, Поскольку льдины не пускают. И хочется как ветер жить... Лишь только скулы рев сжимают. Косились странно лучи заката. И неба пасть жевала стон Его души, что будь проклята, С раскатом грома в унисон Трещала мыслями о сущем, Сгорая в том закатном солнце. Он был один; во всем грядущем, Он как в рассвет младой оконце. Из детства образ хлынул, брызнул: На подоконнике шутя, Он, мальчик малый, взором вскинул На день проснувшийся, хотя Меж стиснувшими сон ручонками На даль безбрежную смотреть. На даль великую, речами звонкими Во небо вдумчиво корпеть, Беседуя с природой властно, И тут же дружески молча. Он одинок и своевластно Он тут же миром полон, топоча По полу чуть не слышно кот Метнется к старому клубку... Он взглядом кинет, — «обормот», — Подумает и вновь к окну. И солнце медленно встает Над тишиной родной земли. Он этим мигом и живет, Он светом этим счастье пьет — Душой, что ныне пудом вопли Сбирает с тяжких облаков Смурного и большого неба. И в сердце тяжко от оков. И будто рвет затменьем дыба. Копытами наверхь стуча Взбирается скалою смерть. Скала отвесна, но шутя Дано ей богу посмотреть В глаза разверстые огнем Геенны вечной и мольбой Душ не спасенных, коих ждем Собой ли, или всей судьбой. Иль этим солнцем что в закат Уж валится томяся мглой. И забирая в ночь весь свят. Во безднах мрака ли ответ На важный сущего вопрос: — Зачем мы, для чего закат, Почто клоки седых волос На рваной ве́трами земле, По коей шорох вьется дум. И мысли снова во золе. И в сердце жизни вялый шум. Копытами наверхь стуча. И дрожью сильного плеча Он встал, поднялся с камня ввысь, Держа рукою взгляд могильный, Всевидящий, дурной, крамольный, И тут же жалобно бессильный В потехе знать знамений ход, Поскольку не в тенях ползучих Сокрыт ответ мудреный жизни. Ни в виденьи со скал высот. Ни в знаках временны́х, ни в прочих Моментах сжатых времени. И руку возметнув как хлысть, Что полосами по живому, Он внял рассудком аксиому: Он просто понял — надо бысть. И вновь уселся в камень грузно, В ложбину твердо зад впихнув: Тот камень выдолблен был вздорно, Как будто трон. И вновь вздохнув, Окинув сгинувший причал Уж дивно мутным вялым взором, Глядя как чайки рот кричал, Не слыша, но любя с задором Крылатый взмах и бодрый скок По сгнившим уж причала доскам. Он знал зов чайки назубок. Потрескивал костер под ветром, Что расшалился тут обычно... И над огнем он — взором-пеплом Все жарит так — поди привычно. Обед иль ужин уж. Горою Восстанет снова (завтра) солнце. Он с ним рассудит. Он порою С ним говорит. И знак в лице.