Тут громче зазвучала музыка, привлекая внимание. В центр зала, под главную люстру вышел главный мажордом, звучным голосов пророкотал: Рождественский бал у Змея Горыныча открывается! На середину бальной залы выплыли русалки хороводом, ветками в руках машут, изящно в стороны наклоняются-изгибаются, песнь заунывную поют. - Каждый год одно и тоже, репертуар не меняется, - вздохнула Настена. - А когда угощать – потчевать будут? – вопросил внутренний голос. - Проголодался, что ль? Чем есть собираешься? Рта нет, желудка тоже вроде не наблюдается. - О тебе беспокоюсь, с голода ты на меня бросаться начнешь, - захихикал голос, - Иль у нищего Змея пиршество не предусмотрено? Насчет праздничного обеда ясности не было. В приглашении про него умалчивалось. Бабы-Яги переглянулись: в спешке, да сборах, наряжаясь да прихорашиваясь, ни одна из них пообедать не успела. К внутреннему голосу Настены они уж давно привыкли – сызмальства это у нее. Егозой она была в детстве то, озорничала много. Вот как-то бабушка ейная, Старая Хрычовка, (ох и зловредная была Яга, прежнего еще закалу, безжалостная ) так вот, как то в наказание отвела она Настю в дальний скит старообрядческий, давно заброшенный. Там на семь дней оставила, чары вокруг колдовские наложила, чтоб не пробраться – не выбраться. Настена совсем крохой была. Вот с тех пор и появился друг сердечный - внутренний голос. Пока молчал голос, о еде не думалась, а как сказал – так и накатило чувство голода, аж в желудках заурчало! Внутренний голос тут как тут, съехидничал: - Настен, а Настен? Вы с товарками так кишками воете, прям русалкам в унисон – подпеваете, что ль? - Брысь! - шикнули на него враз все три Яги, не сговариваясь. - Поговори еще у меня, - добавила Настена. Голос, знамо, осерчал – разобиделся, не прощаясь, удалился. Но легче не стало… Голод крепчал, а концерт заканчиваться и не думал. После русалок, нагнавших на гостей скуку смертную, на середину бальной залы выскочили кикиморы лесные и болотные, зеленовласые да бородавчатые. Только и различия меж ними было, что у болотных цвет глаз зеленый, на тину похожий, а у лесных – синий, что колокольчиков цвет. И давай, пританцовывая и притоптывая, голосить частушки - кто кого перепоет, значит. - Ну, дело веселей пошло, - вздохнула Олимпиада, - Вот только, что ж у них тематика не меняется лет двадцать последних. - А что ей меняться,- с неожиданной злостью прошипела Матрена, - Проблемы то все двадцать лет не решаются, как в кризис вошли, так доселе не выбрались! Настена их спор на корню пресекла: Угомонитесь, бабы! На балу мы или где? Вон глядите, мужики какие красивые да ладные в ход пошли. И верно, грудью вперед, подбоченясь по-молодецки, особым шагом ( раз - притопнул, два – шагнул ) показался цвет мужской половины нежити: лешие да водяные. По зале волна оживления прям так и прокатилась, как от камня, в пруд брошенного. Возгласы послышались: Где? Что? Задние ряды напирать начали – женская часть нежити поближе к полю действия пробраться спешила. А те, которые впереди оказались, все как одна хихикать беспричинно начали, глазками захлопали, некоторые за косметикой полезли – спешили в порядок себя привести, чтоб во всей прелести показаться перед дружками любезными. А те горделиво идут, вверх носы задирают, на дам вроде как и не смотрят вовсе – красуются… А потом как начали вприсядку плясать, да колесом, да русского - народ женский совсем развеселили, раззадорили, некоторые аж подвизгивать стали, приплясывать, руками водить плавно, завлекательно так. Тут самому балу и начаться бы, так нет! На середку Соловей - разбойник выперся, свистом художественным публику позабавить – порадовать. Полчаса свистел – еле заткнулся. Эти полчаса Ягам годом показались – уши заложило, в головах звон стоит – нечего сказать, порадовал Соловеюшка! Одно хорошо – голод куда-то уполз-спрятался, не вынес посвиста разбойничьего. Огляделась Настена – лица вокруг злые, недобрые. Вовремя разбойник откланялся – еще чуть – чуть, его б самого освистали – ославили. Перерыв публике требовался – в себя прийти. Устроители бала учли это – со всех сторон залы мажордомы с подносами показались, напитками и яствами уставленными. Змей Горыныч, видать, взамен обеда праздничного посчитал возможным фуршетом отделаться. - А где ж индюшки запеченные да куличи рождественские, соленья да варенья где? – громко осведомилась Матрена у ближайшего мажордома. Тот улыбнулся приторно: Обстоятельства, знаете ли … - Какие такие обстоятельства?! – голос Яги крепчал, благородным гневом наливался, - Бал праздничный, рождественский, а угощенья то и нет! В рядах гостей волнение возникло, многие Матрену мысленно одобряли, но скандала не хотелось – бал как - никак. Олимпиада с Настей Матрену в бока стали пихать: Помолчи, разбушевалась что? Чай не есть прилетели. - Одно другому не помеха, - отвечала Матрена с боевым задором, но голос свой понизила, признавая правоту подруженек закадычных. Народ отворачиваться стал: скандал затихал, не начавшись толком. Перекусили они, чем Змей Горыныч послал, с голоду и тарталетки с бутербродами вкусными показались. И вот снова трубы трубят, главный мажордом вновь на середку залы выходит, объявляет выход хозяина к гостям: - Его Высочество, Князь Огня Змей Горыныч! - Фу ты – ну ты, титул - то какой себе придумал – князь огня! – раскрыла рот от изумления Олимпиада. Настена в удивлении только глазами хлопала – даже у ее внутреннего голоса на время голос пропал. Только Матрене все нипочем было. - А что, Змей - вид нежити редкий, единичный можно сказать, огнем опять-таки плюется – опять редкость, - оправдывала она Горыныча, - Так что титул сей ему вполне подходит, зря ты так, Липа. - Ах, мне какая разница, - досадливо поморщилась Олимпиада, - Кощей – князь тьмы, Змей – огня – аристократов развелось … - Да, помолчите, вы, дайте Змея Горыныча послушать, - вдруг проявился внутренний голос Настены. - Фанат выискался, - всплеснула руками Яга, - Думаешь, умное что скажет? Голос даже спорить не стал, затаил дыхание. Горыныч во весь свой немаленький рост выпрямился, головы откашлялись по очереди, пошептались между собой о чем – то, и средняя из них во весь голос гаркнула: С Рождеством, гостюшки дорогие! Всех благ! Гости, знамо, пару раз в ладоши хлопнули, подбадривая хозяина, и вновь затаились – продолжение речи слушать. Однако Змей к ним хвостом повернулся и к Кощею отправился, с чувством исполненного долга, так сказать. Голос разочарованно вопросил: И все? - Вот за что я люблю Горыныча, - отметила Матрена, - Говорит коротко и по существу. Громко заиграла музыка, оживились наевшиеся гости, и бал, наконец-то, начался.