- Курганское счастье - автор: Кн. Щепин-Ростовский С. отрывок из книги: " ХОЛОД СВОБОДЫ " ... Основой материала книги стали: реальные поступки властей Николаевского режима, письма и документы семьи, товарищей и друзей декабриста Дмитрия Александровича, а также личные документы семьи и отрывки из их дневников и писем: декабриста и его товарищей по каторге. Все события того периода истории жизни Князя Дмитрия Александровича, факты и рассказы декабриста, выдержки из писем старательно обработаны автором для вставки их в повесть для последующего сюжета ( кн. Щепин-Ростовский А.Н.1918-25г.)в соответствии и по желанию, с требованием семьи при переводе документов того времени с европейских языков, английского, немецкого и часть латинского (переписки со священнослужителями Франции и Британии, в частности с о. Джерси - ст. Сент-Хельер) Все события книги мы постарались делать без правок, доработок и почти все реальные. Исключение составляет: художественная связка действий и поступков героев книги в описываемых героем и автором книги событиях, и их привязка к героям повести. Если есть какие либо совпадения во внешности, в характерах, в поведении тюремщиков и власти, а также размышлениях народных героев - Декабристов и их палачей, как и других героев книги, в приказах палачей от власти, и сотрудников острогов и тюрем, мы глубочайше и искренне приносим свои извинения потомкам героев, их тюремных надзирателей, и они реально вполне случайны, т.к. все претензии невозможно предъявить к событиям и истории нашего Отечества, Российской истории... - автор кн. Щепин-Ростовский С.- из дневника декабриста: "...- Как-то раз, возник спор у собравшихся за столом в доме Нарышкиных, возникший вроде бы не из чего, просто из воспоминаний и обсуждения действий, приведших к образованию тайных обществ в России, но сильно повлиявший на мои отношения с товарищами по ссылке, я как-бы отдалился от них. Рассказав им, Вы наверняка это помните, о случае в нашем доме-усадьбе в Иванкове, происшедший в 1825 году, по поводу моего вступления в Северное общество и по каким то, не помню точно причинам, я отказался от приглашения товарищей, звавших меня в объединённое общество. Бывшие тогда в гостях, Повало - Швейковский и Каховский, говорили, как я помню, об идеи борьбы и о последствиях в случае победы, впрочем, они трезво смотрели на вещи, говорили и об осложнении и возможном поражении. Спор затянулся до утра и чуть не привёл к дуэли, я еле уладил конфликт меж ними. Как я помню, речь в споре шла о долге военного человека и присяге императору. Иван Семёнович говорил, что присяга принимается дворянином единожды и по смерти, а Пётр Григорьевич, в крике доказывал, что присяга принимается не лично императору, а лицу представляющее государство Россия, т.е. отечеству в лице императора и не более, но правда один раз, единожды, как выкрикнул он, и с этим он был согласен. Каховский говорил, упомянув имя августейшей особы, что император, это лишь должность, как должность клерка, министра, офицера, обязанных соблюдать все приличия общественных отношений и конечно присяги, под надзором церкви, и не иначе. В виду же того, что Романовы, очевидно этого не понимают, наивно и благодушно веря в свою избранность, в полной уверенности, что они божественны и неприкасаемые. Чтобы они спустились с «небес» на нашу грешную Землю, и нужна Конституция и закон. Как о главе государства избранный народом, или, что более предпочтительней на данном этапе истории России, это монархия, только под контролем государства и парламента. Теперь о присяге данной отечеству и царю - продолжил Каховский - Само слово присяга, привечает в себе клятву, слово, в них заключается честь и совесть, вера дворянина и конечно солдата, без этого нет России, народа…» из письма князя Дмитрия Александровича к своей матушке, княгини Ольге Мироновне Щепиной-Ростовской, но так и не прочитанным ею, из-за своей смерти 9 января 1850 года, и переданного декабристу, лишь спустя шесть лет, преданным роду служителем усадьбы. Из всех этих записей, не изданной книги, писем декабристов, мы отчётливо осознаём и понимаем, как сложно, и в тоже время крепко связывала идеология, жизнь и их поступки, дворян-декабристов, друг с другом, рискнувших и отдавших всё своё благополучие, карьеру и саму жизнь на благо народа, и не в словесах и демагогии нынешней либеральной истины, а в действии, пусть робкой, но в отчаянной по своей наивности в возможности договориться с властью мирно..." История доказала, что с Романовыми договариваться невозможно. Встречи и разговоры ссыльных, везде, и в Кургане в том числе, складывались и останавливались возвращаясь всегда к одному, к восстанию и его последствиям. Говорили и о праве, что оно означает в России. Дмитрий Александрович сформулировал этот диалог так: « … Право, это инструмент которым пользуются дипломаты… старательно обходя его в дискуссиях с народом и обществом, заставляя власть разрабатывать его в международном лексиконе политики для сговоров или переговорах с Европой. И именно поэтому, по этой причине, нужно осознать и при обработке всех мнений других государств-монархий, создать организацию государств Европы, а может и других представителей обществ, особо касательно колоний. Организацию, заставляющую при определённых договорённостях всех представительств государств, принимать правильные решения, касательно объявлений войн, или других иных конфликтов, возникающих в государствах…». Помянули однажды и слово Оракула, о великом Лекурке, уморившего себя голодом во имя правды и силы Закона над обществом и монархом. Всем их рассказам и историям не было конца, это и восстание 1825 года в столице, и в 1831 году в Польше, жизнь декабристов и поляков в Сибири, о страшных судьбах детей родившихся здесь, и о визите наследника престола, цесаревича Александра, и сопровождавшего его Василия Жуковского. Цесаревич был раздосадован и раздражён тем, что в Кургане много государственных преступников и отдавший распоряжение отправить многих на гибельную войну на Кавказе. Оставив лишь по возрасту Фохта И. и Бригген А. Они, потом долго смеялись над глупостью и характером наследника. « Да… - говорил Бригген - яблоко от яблоньки, не далеко падает… Всё это, как говорил мой друг еврей, от избытка романовского ума!». Лишь утром, все расходились, дав слово, что завтра соберутся вновь. Так и потянулись дни ссылки, переваливаясь как воды бурной реки, чрез пороги событий и обстоятельств, пробивая недели и годы лишений, труда и забот о семьи князя и его детей. Отношения у Дмитрия Александровича, складывались с друзьями, не смотря на некие не состыковке во взгляде на восстание и его результаты, довольно хорошие. Князь, более и горячо поддерживал позицию Горбачевского, готового к прежней борьбе, а не к стоянию и разговорам о нынешних отношений к восстанию, как у нас теперь принято называть либералов. Надзорные органы не особо тревожили и беспокоили князя, с ними он умел договариваться денежными вливаниями, сейчас это называют взяткой, а в Кургане, как и везде, это укоренилось прочно. На каторжанах, многие чиновники разбогатели, как собирая с них крохи и с писем, и с посылок, и с приезжавших к ним родных, так и с улучшения и ослабления надзора. В донесениях же, они оставались ярыми приверженцами власти и Романовых, и чем гневней и строже были их приказы по судьбам декабристов, тем более они получали наград и чинов, хотя все знали, что это не так. Тайком, Дмитрий Александрович, ездил к жене Екатерине Юрьевне, в дальнее село, где она проживала с тремя детьми, и жизнь вроде, окончательно обустроилась и наладилась. В селе супруги занимались сельским хозяйством, выращивая овощи и всё туже рябину в теплице. Деньги, присылаемые им матушкой, хватало на жизнь и на взятки Тарасевичу Радиону Мартыновичу, или как он обзывал его Мартинович, главному глумителю каторжан и жителей. Семья у того была большая, четверо детей, но деньги он брал умеренно, не наглея, помалкивал и, не говоря особо о семье князя, все три года, что был городничим. Лишь однажды, правда, он попытался увеличить сумму своего прокорма, но князь решил эти проблемы довольно быстро, через своих родственников и того, Тарасевича, даже прижали и наказали за превышение его полномочий и он, в конце – концов, отстал. Иногда правда в нём проявлялась ненависть к ссыльным, и он обвинял при людно их в предательстве императору и России. Летом пятьдесят третьего года, Дмитрий Александрович, не выдержав оскорблений и невежества городничего, при всех дал ему пощёчину. В крике прижав его, высказав тому всё что думал: «— Мы дворяне виноваты в том, что проливали кровь за отечество! Мы виноваты в том, что не согласны с рабством народа! С тем, что немцы государи ненавидят Россию и её народ…». Вскоре и начальство устало терпеть все эти хлопоты, да ещё припомнили жалобы, написанные на него ещё в 1850 году Бриггеном, в сговоре с товарищами. Дело дошло до столицы, и судьба Тарасевича качнулась.« Кто недостойно жил, тот не может умереть достойно» - как то сказал князь Дмитрий Александрович, Тарасевичу. За ним стали приглядывать, тем более, когда прознали о том, что он покрывает преступников. Так и жило общество в Кургане, то тихо, то вялко. Вдогонку к этому конфликту с городничим, следует письмо Дмитрия Александровича, в столицу Швейцарии, где проживал в то время, один из старых друзей князя, барон Корф. Адресовано оно было на имя князя Шидловского Константина Дмитриевича (1820-1887г.г.), мужу Марии Фёдоровны Корф (1830-1887г.). Так описав события: «… Виновато общество, император в том, что покупаются и продаются крепостные как скот, как «души», но эти души рождённые Богом! Мы, общество, виноваты во всём, но не Гвардия и дворяне, (ныне каторжане. Пометка кн. Дмитрия Александровича) вставшие на защиту народа, порабощённого народа! Мы видели беспредел власти, помещиков. Народ был порабощён как скотина, его мясо рвут шомполами и шпицрутенами, канчуками и казнями, а власть, царь танцует на балах.… Неужели они не понимают, что власть воспитывает поколение новых зверей, не подвластных императору и Богу, им не нужно будет выбирать божественное или дьявольское, им что Бог, что Царь, всё едино! На каждый чих власти, у них своя ноздря и свои «законы». Если мы, Гвардия, просили власть о Свободе для народов, просили! То, эти озверевшие и обиженные люди - звери, власть будут просто душить, резать, убивать, как угодно и где угодно, и возможно уже не в открытом в бою, а из-за угла, мелко, дерзко и безжалостно. Власть хоть понимает, что она творит? Про честь и святость, про столбовое дворянство и народ, власти вспомнят, когда их будут топить в крови, но будет поздно. Они просто безумцы! Опомнитесь!...Если нынешнее, наше уходящее поколение выступали за Бога и Свободу, как Дон Кихот Сервантеса, борющийся со злом, но благородно и великодушно к врагам.Мы понимали и понимаем, у царей вся их правда и величие, в высоте потолков. Они просто не воспринимают хижину как субъект права, но если бы они не воспринимали только хижину, они же не воспринимают и её обитателей живущих в ней, которым не на что сделать себе и детям своим обутки. ( обувь в Сибири. Автор). Это печально мой друг. Вся суета нашего общества напоминает мне, как писала матушка, исправника Н.Ащерина, прибывавшего к ней в имение, в конце двадцатых годов за долгами. И в своей доброте, готового удавить всех и каждого, кто только осмелиться не выполнить распоряжение суда. Странно другое, мы знали Ащерина многие годы, не раз привечали его и его семью в гости, а тут такое неприличие… Но было и другое, из народа случай. Как- то, мы пригласили из Кинешмы мастера, по на дверным замкам, Артемия Калашникова, а когда спустя месяц он прибыл в усадьбу, то оказалось, что заплатить ему за десять замков, на тот период, нам оказалось нечем, так он ни слова не сказал, сделал всё бесплатно. (Чуть позже мы всё ему оплатили.) И это незнакомый человек, а здесь «свой». Не хватает нам свободы мысли, как хлеба в великий, страшный голод 1570 года. Вот, что нынче пришло мне на бумагу, стишок, если прав отпиши, на сем откланяться позволь. Твой, князь Дмитрий Александрович. Град Курган.». «…Отшумела воля, день Свободы стих, Русская неволя, царский злобный рык, Что «великий» кормчий, ты куда ведёшь, Из берёзы ставишь… страшный эшафот…» Тарасевича Р.М. заставили замолчать и успокоиться, обозвав его сыном Бьяджо, просящего слёзно помощи у папы Юлия II. Всё встало на свои места до самого конца ссылки, до указа от 1856 года, когда князь, отправив в начале детей и супругу в Нижний Новгород, а оттуда, в родовое имение Иванково, смог принимать уже самостоятельные решения, действия свободы. Через день он выехал и сам, забрав великолепные результаты своей хозяйственной деятельности, это сельские продукты в дорогу и главное семена нового сорта выведенного им в Сибири, семена сибирской белокочанной капусты, вырастающей до невероятно больших размеров и необычайно вкусной. Сок которой лечил многие болезни, даже опухоли груди. А, как квасил он её, своим, по одному ему известному рецепту, купленному им у его Анюты, ещё в Тасеевском. Это стало его второй жизнью, после семьи конечно…