МНЕ ЗНАКОМО КУКОЛЬНОЕ НЕБО СТИХИ В АНТОЛОГИЮ ЛИТЕРАТУРЫ ХХ1 ВЕКА . . . Мне знакомо кукольное небо и на нем игрушечное солнце как цветок который кто-то добрый на пиджак свой синий нацепил мне приятна плюшевая радость пусть она погладит мою душу так как гладят маленькие дети серого обычного кота и пускай придуманные люди с нежными бумажными цветами меня снова встретят на вокзале на котором я и не бывал. . . . Я в черном шкафу буду вечно хранить эти черные мысли достану их ночью и буду гадать по их болью исчерченным лицам о будущем прошлом о том что случилось когда-то потом повторится как буря как дождь или снег а утром не сможет никто догадаться что я чернокнижник совсем не простой человек. . . . . . . Клок синего неба кто-то бережно вырвал с утра за распахнутым настежь окном и нарезал лучи ослепительно яркого солнца на старом столе и стало светлее просто жить как и птицы живут на земле вот они уже снова запели и часы на стене так спокойно идут каблуками стуча в тишине будто знают куда и когда-то вернутся обратно. . . . Хочешь отдам тебе лес очень темный но там хорошо и приятно и страшно все сразу хочешь отдам тебе поле уж там место есть где тебе разгуляться а хочешь оставлю и реку где ты можешь и плыть и тонуть на свой выбор тебе нравится небо конечно оно голубое но в нем нет ничего и стремительно падать с него очень страшно. . . . Ты как кукла с большими глазами та которую девочка нежно уносит в кроватку где она будет спать и по прежнему видеть свой кукольный сон из обычных и старых чудес они снова с тобой происходят превращая тебя то в пылинку то в чудесный цветок то в несчастную каплю воды неизменно летящую вниз на холодную землю то в красивую бабочку на одинокой поляне в лесу над которой так важно плывут облака. . . . Вся улица счастья в цветах а на улице боли дома без дверей и без окон и в квартале любви удивительно сладко поют но ведь ты-то живешь здесь на крыше единственной башни покоя а отсюда увы далеко до земли. . . . Это остров любви и ночами он полон и стонов и вздохов как кувшин переполненный нежной водой ее плеск доходил и до синего неба превращался в замерзшие слезы седых облаков и они уплывали над островов этим на край нашей старой земли унося с собой словно во льду поцелуи и ласки. . . . Как все это было давно и странно таким и осталось и тени качаются те же и руки все так же нежны и ночь так походит на чудо которое там за окном где звезды грустят как и раньше и мрачное облако снова закроет луну до рассвета чтоб нас наказать за любовь. . . . А истина как дикий зверь она кусается и часто очень злая намордник на нее надеть не удается никогда но кто-то все же водит ее на поводке по жизни и смеется когда прохожие шарахаются прочь. . . . Все поклоняются солнцу а я - тишине мне она заменяет всю жизнь ей кончается все что когда-нибудь было и будет и на ней платье вечности с множеством звезд я люблю ее очень за то что она молчалива и не верит в пустые слова. . . . День - это вымысел реальна только ночь она на самом деле существует не только здесь на маленькой земле но в космосе а он стремится в вечность как птицы в небо и деревья к солнцу как все к тому что больше их самих. . . . Душа сегодня на замке амбарном сорвешь его и пряный запах жизни опять возьмется голову кружить и сеновал где ночь совсем нагая тебя обнимет и уносит к счастью и скажет тихо что еще не утро а время грез на маленькой земле и пусть она как голова кружится и вместе с ней кружится сонм влюбленных и звезды им помогут ворожить. . . . Яичница из солнца на тарелке неба давно уже лежит над головой съедят ее когда-то злые тучи но пока их ветер отогнал овечьим стадом за горизонт и лег опять в траву ее шевелит и играет в счастье похожее на сытого кота. . . . Жил сказочник на свете очень добрый он все придумывал любовь надежду счастье и всем дарил красивые цветы но вот однажды он заснул и не проснулся и в мире стало пусто и темно. . . . Ты распахнешь всю душу как пальто в хороший теплый день случайным людям - пусть смотрят ничего смешного нет душа душой такая как и раньше ты с ней живешь и принимаешь мир все так же просто без запятых качая головой как маятник качает свою гирю такую же тяжелую как жизнь. . . . Не полезно чтобы круглый год громко стучало сердце оно может пробить панцирь груди изнутри упасть на асфальт и разбиться покатившись кровавой монетой в люк сточных вод потому мы и любим пушистые мягкие кресла долгими вечерами - прологами скучных ночей в которых черпаем как воду тоску из колодца большущими ведрами серой и будничной прозы. . . . Сырое крошево вздрагивающих от ветра чувств и нежный осколок теплого лета умирающего на морщинистом лице озера дряблая кожа которого пропитана серым небом: это блюдо прилежно подается на ужин памятью среди пустоши скучной зимы пальцами холода гладящей душу ночами. . . . Живя пунктирно вы ближе к скромной графике бытия небрежной и мягкой чуждой крика вы уже не хотите заорать песню облезлым вечером и все реже распахиваете объятия похожие на ваше расстегнутое пальто не меняющееся годами как лицо руки число дней в году и расход слов в течение суток условно равный на языке унылого быта расходу воды во время мытья и чувств за сеанс любви… живя небрежным пунктиром напоминающим прерывающейся прочерк на лбу ненадежного бога вы не вытаптываете вертлявых тропинок вдоль низкого берега судьбы и становитесь проще честнее и даже светлее как рассвет у ног юной осени тогда и рождается тихо свобода - лучшее в этой жизни полной уличного грохота и шума. . . . Я положил в карман свою весну захлопнул дверь и вышел с одиночеством подмышкой на серую обочину мечты где камни пыль и выжженное лето образовали скуку на которой только и держится мой ежедневный быт в нем книги перемешаны с словами и носовой платок оставлен богом для старой и обиженной души чтобы она всегда могла поплакать когда ее как в поезде толкнут рассерженные жизнью пассажиры в нагретом тесном тамбуре судьбы. . . . Вот та темная комната в ней проживает душа вот и дверь а за нею кровать у стены стул и стол на котором знакомая лампа горит постоянно только нет никого ведь душа не видна мы о ней узнаем лишь по тягостным вздохам. . . . Ты ждешь эту любовь так как ждут почтальона от бога которого нет позабудь про нее и пусть солнце тебе освещает всю душу как оно освещает поляну с цветами облака и таинственных птиц одиночества улетающих вдаль над твоей головой. . . . Пора мне в другие миры и я снова возьму с собой солнце которое просто повешу в прихожей цветы пусть цветут на полу а деревья растут у кровати и птицы на них будут петь по утрам часы снова станут указывать время на голой стене и под ними я буду хранить свою нежность любовь и надежду в заветной шкатулке которую с неба у бога возьму напрокат. . . . Света меньше чем тьмы и ведь есть скорость света а скорости тьмы вовсе нет или мы ее просто не знаем она больше наверно чем жизнь и поэтому как бы ее не бывает в этом мире где мы родились и умрем. . . . Вопросы ходят в жизни без ответов как юноши без девушек любимых и удивляются что счастья у них нет но ведь какое счастье если ты вдруг скрючился и стал простым вопросом стоящим на пустынном перекрестке и в сущности не нужном никому. . . . Дома готовы приподняться над землей как дети после сна готовы встать с кровати деревья разлетаются по воздуху зелеными воздушными шарами и голуби взлетая со двора воркуют так о чем-то важном как профессора а мы с тобой играем в детский сад и в нем любовь наш нежный воспитатель не говорит одеться по утрам а щедро обещает все игрушки если мы будем целоваться как вчера. . . . На небе рыбий глаз луны а на земле чернильница из жести наполненная синими чернилами всю ночь в нее макает дьявол свои перья и пишет письма богу что мол он ни в чем не виноват он тоже добрый только вот не знает как же быть чтоб сгинуть навсегда. . . . Видишь в небе следы одинокого бога от края до края он куда-то ушел пока спали мы здесь на земле взяв котомку свою и широкую шляпу надев от палящего солнца шел ногами толкая подушки седых облаков. . . . Тебе осталось только утро в сером платье его нельзя обнять и не о чем с ним даже говорить дождешься дня он пасмурный холодный и будет так похож на злого пса который вечно лает на прохожих неведомо зачем и почему а вечер будет виноватый тихий побитый словно мальчик во дворе и ночь за ним придет сердитой мамой и спать уложит в жесткую кровать. . . . Здесь утренний туман размешан в чашке богом и за ним выглядывает солнце из за шторы красивых белых облаков они в картинных позах раскинулись на небе загорают а мы живем внизу в обычном мире с зелеными кустами воробьями и серыми воронами на крышах плющом заросших маленьких домов. .. . . Ночь тяжелее всего она будто бы камень на шее дни - очень легкие словно пушинки утро обычно чужое а вечер похож на ребенка долго он в сумерках плачет и долго стоит за окном. . . . Ночь в черном плаще часовым за окном остается на ней шляпка из синего мрака перчатки немой тишины башмаки полнолуния желтые на каблуках из любовных утех галстук со звездами строгий и все она знает кто мы и как мы умеем друг друга любить . . . Ночь равняется дню по количеству черных углов и их можно считать и на счетах как делают малые дети и у ночи на шее висит золотая луна в волосах много звезд и их рвут облака если вдруг приплывают и я знаю что все хорошо в этом мире большом если черное платье надеть и сказать что я ночь я пришла за тобой ты ведь знаешь. . . . Ты видишь сон что бог тебя погладил по головке как старый дедушка усталый и больной и прошептал: «малыш не надо плакать ты ведь знаешь что есть на небе нашем корабли они всегда из белого тумана и паруса на них из тишины плывут те корабли в такие дали в которых счастья больше чем воды в безбрежном море синем и глубоком и на одном из них ты станешь капитаном и будешь плыть и плыть всю свою жизнь.» . . . Как хорошо по воздуху летать но крыльев нет приятно плавать в синем океане но жабры не развились чем дышать там под водой конечно непонятно приходится ходить на двух ногах нет четырех и это тоже плохо и голова увы всего одна но хорошо что светлая такая ей буду думать что мне славно жить что под рукой то счастье что и нужно что есть кого любить кого забыть и есть и те кому ты тоже нужен. . . . В лавке старьевщика купишь ты новую жизнь будет она такой длинной как черный таинственный плащ пилигрима в нем хорошо уходить по безлюдной дороге вечером синим за край опустевшей земли. . . . Ты поздней осенью увидел рядом лето зимой открыл счастливую весну а ночью солнце вдруг заметил золотое такое же как в сказке о любви которую ты сам себе придумал а кажется нашел на дне морском. . . . Небесный свод конечно из фольги на нем наклеены седые облака луна из старого засохшего желтка игрушечные звезды из картона под ними бродят маленькие люди без души а только с телом все оно – из ваты набитой под одеждой кое как а там за горизонтом бог живет он ласковый и добрый но не знает что создал только самодельный мир как маленький ребенок на полу из кубиков железок старых кукол и самого обычного тряпья. . . . Дорога узка для тебя как тропинка и небо тебе словно низкий сырой потолок в одинокой избушке и сам ты как старый седой великан в этом мире так странно похожем на двор перед маленьким домом где живет одинокий и брошенный всеми задумчивый бог и молча глядит по ночам из окна наблюдая как падают звезды. . . . Днем приходится голое солнце держать за бока ночью гладить луну молодую и звезды срывать с обнаженного неба руками утром сонным с туманом купаться в единственной ванне на свете где бывают и ангелы с неба и духи земли ну а вместе с закатом костер зажигать на окраине мира чтоб сгорал в нем весь смех и все слезы что люди придумать смогли. . . . Становится тише опять на душе как на море и волн уже нет набежавшей счастливой любви и ветер больших перемен успокоился к ночи и звезды на небе горят как глаза которые смотрят на нас и чему-то смеются хотя мы все время вот так и живем. . . . Ты поздней осенью увидел рядом лето зимой открыл счастливую весну а ночью солнце вдруг заметил золотое такое же как в сказке о любви которую ты сам себе придумал а кажется нашел на дне морском. . . . Ты прозрачна как капля росы и лежишь на зеленом листе совершенно нагая и я знаю что утро уже наступило простыней накрывая любовь. . . . В тряпичном небе на ватном облаке сидит игрушечный веселый бог а мы в лесу играем в кошки-мышки днем и ночью и запускаем белые воздушные шары которые он ловит незаметно привязывая к дереву в пустом придуманном своем саду и свесив ноги прямо к нам на землю. . . . . По веревочной лестнице ты поднимаешься в небо по краям обрезаешь на нем облака укрепляешь луну и бумажные звезды поздоровавшись с богом калитку поставишь у входа в придуманный рай а потом поглядишь с высоты на далекую землю и увидишь что все таки там хорошо и захочешь вернуться на белых расправленных крыльях так как дети когда-то конечно вернутся домой. . . . Вы знаете эти цветы они днем засыпают а ночью легко и свободно цветут и нужна им для жизни всего лишь любовь лепестки же у них голубые если их оборвать то становится в мире темно и по небу летят одинокие черные птицы и так страшно кричат в темноте. . . . Пушистая зима и это хорошо она сегодня тихая такая и белый снег лежит как белый лист под окнами и шепчет мне о чуде я понимаю все его слова леплю снежки и запускаю в вечность которая на небе свысока все смотрит на меня и светит звездами как лампочки большими. . . . Невинная юность бедная как крепостная девушка жившая во имя того чтобы ее обесчестил богатый барин - хозяин сытой действительности - она давно умерла и не стоит вспоминать ее слишком часто лучше разматывать дальше клубок своих маленьких радостей как делают мудрые старушки вяжущие теплые носки для своего розовощекого внука которому (наравне с другими игрушками) принадлежит будущее когда-нибудь превратящееся (увы увы и увы) в гладко выбритое настоящее спешащее зарабатывать деньги и деньги на которые можно купить удовольствия или пустую квартиру а можно уехать совсем далеко где жарко когда у нас холодно где холодно когда у нас жарко и где незнакомые люди говорят говорят говорят на непонятном для всех языке. СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ: Носов Сергей Николаевич. Родился в Ленинграде ( Санкт-Петербурге) в 1956 году. Историк, филолог, литературный критик, эссеист и поэт. Доктор филологических наук и кандидат исторических наук. С 1982 по 2013 годы являлся ведущим сотрудником Пушкинского Дома (Института Русской Литературы) Российской Академии Наук. Автор большого числа работ по истории русской литературы и мысли и в том числе нескольких известных книг о русских выдающихся писателях и мыслителях, оставивших свой заметный след в истории русской культуры: Аполлон Григорьев. Судьба и творчество. М. «Советский писатель». 1990; В. В. Розанов Эстетика свободы. СПб. «Логос» 1993; Лики творчестве Вл. Соловьева СПб. Издательство «Дм. Буланин» 2008; Антирационализм в художественно-философском творчестве основателя русского славянофильства И.В. Киреевского. СПб. 2009. Публиковал произведения разных жанров во многих ведущих российских литературных журналах - «Звезда», «Новый мир», «Нева», «Север», «Новый журнал», в парижской русскоязычной газете «Русская мысль» и др. Стихи впервые опубликованы были в русском самиздате - в ленинградском самиздатском журнале «Часы» 1980-е годы. В годы горбачевской «Перестройки» был допущен и в официальную советскую печать. Входил как поэт в «Антологию русского верлибра», «Антологию русского лиризма», печатал стихи в «Дне поэзии России» и «Дне поэзии Ленинграда» журналах «Семь искусств» (Ганновер), в петербургском «Новом журнале», альманахах «Истоки», «Петрополь» и многих др. изданиях, в петербургских и эмигрантских газетах. После долгого перерыва вернулся в поэзию в 2015 году. И вновь начал активно печататься как поэт – в журналах «Нева», «Семь искусств», «Российский Колокол» , «Перископ», «Зинзивер», «Парус», «Сибирские огни», в изданиях «Антология Евразии»,» «Форма слова» и «Антология литературы ХХ1 века», в альманахах «Новый енисейский литератор», «45-я параллель», «Черные дыры букв» в сборнике посвященном 150-летию со дня рождения К. Бальмонта, сборнике «Серебряные голубы (К 125-летию М.И. Цветаевой) и в целом ряде других литературных изданий. В 2016 году стал финалистом ряда поэтических премий – премии «Поэт года», «Наследие» и др. Стихи переводились на несколько европейских языков. Живет в Санкт-Петербурге.