День бездарно болтается между кусочками сна. Будто церковь, прямая стоит ель, надгробье хранит. Скупо краской когда-то художник нанёс имена. Нет имён, только тень и под нею спокойный гранит. Понапрасну лить слёзы намеренья в принципе нет. Тем, кто там, наплевать с колокольни на мир и на ель. Полежу на траве перед скатертью старых газет, Выпью водки и вспомню… Ты мимо шёл? Тоже налей. Я, по меркам статистики, малый пацан. Сорок лет. А по сути – две трети пути… даже целая жизнь. Дом оставил. Сын вырос. Деревья? Засушена ветвь Этой самой берёзы…что ель…точно ель? Побожись! Я искал… Как тебя? Как? Довольно красиво на слух. С этим именем надо могильщиком в «Гамлете» быть. Ну шучу… Что искал? Что искать молодому ослу? Идеалы, конечно. А лучше б таскал я гробы. Помотало. Эх, сколько я судеб чужих пережил, И последняя только осталась, опять не моя. Со своей-то профессией слишком уж прямо, мужик, Смотришь в мир. Посмотри параллельно, примерно, как я. И увидишь оскаленный профиль безумца Рэмбо, Внука Дарвина в длинном пальто с мехом из обезьян, Чикатило с младенцем (а может и это любовь?) И Полунина Славу, забытого Вечным «низзя». Вдруг окажется - можно, как виски, пить чай и кефир, И что два туалета в плацкарте, а Паулс – отстой! Наполняется Листом и Шубертом новый эфир, Отдыхает планета и я… вот под этой плитой... Так сказал и исчез, струйкой белой надолго повис. Мой могильщик по графику ждал точно времени икс, Крякнул, водку допил и , пописав, отправился ввысь. Что-то сразу заметил я в нём. Тихо. Музыка. Бис!