В пыльном свете некто белый Звуки скрипкой вызывает, В черном и ненастоящем Небе - полная луна. Я - невидим не без дела, Долг святой ко мне взывает. Притаился я, следящий, Там, где черная стена Сцены мир подразделяет На неравные равнины: Ту, что больше, ту, что ярче - И поменьше, потемней. Обо мне никто не знает, Я незрим, и, недвижимый, Чувства в темноте я прячу: Я не жрец, не лицедей, Не искатель сладкой муки, Не заведующий строгий, Не алкатель золотого Полновесного тельца. К вОроту прилипли руки, К полу прикипели ноги, Я, без умысла плохого, Жду финала. Жду конца. Вот когда умолкнет скрипка, Жрец во тьме возденет руки, Потускнеет кто-то белый, Шорох мышью прошмыгнет, Ворот вздрогнет, и со скрипом, Что подобен стону муки, Заниматься своим делом Он немедленно начнет: Складки расплетая гладко, Перерубит мир на части Рукотворная граница, Запирая волшебство. Вновь заноет сердце сладко И захолодеют пясти, И начнет в глазах светиться Злое, злое торжество... Кончен день. Обвисли крылья. Свет потух, и чувства тоже. Скрипка убрана - кто знает, Может, и не навсегда. Засыпает светлой пылью Золотые губы ложи. Жрец изысканно зевает: "До свиданья, господа!"