Хайнц Никкель убил свою неверную жену ночью, в первый вторник сентября 1951 года. В те дни осенняя прохлада еще не наступила, и ночи стояли теплыми, убаюкивающими и безмолвными. Перед тем, как подняться к спавшей в комнате наверху супруге, он бросил взгляд на стрелки больших напольных часов в холле на первом этаже их особняка. Часы показывали без двадцати двенадцать, и Хайнц Никкель заранее избрал для своего замысла именно это время - тот час, когда большинство жителей городка Плезантвилль, штат Небраска, приютившегося среди бескрайних прерий Великих равнин, мирно отходили ко сну или уже крепко спали. Ночь обволокла дом Никкелей бархатным черным покрывалом, и потому во мраке спальни Хайнцу Никкелю пришлось воспользоваться карманным фонариком. Хайнц Никкель был быстр, точен и аккуратен. Установив фонарик на прикроватной тумбочке, он резким щелчком включил его, и пока Хайди Никкель выпутывалась из цепких объятий невнятного сна, прерванного внезапно направленным в лицо лучом яркого света, Хайнц нанес ей единственный сильный удар в правый висок массивной бронзовой пепельницей. Пепельница всегда стояла на маленьком столике на веранде их дома и когда-то была куплена Хайнцем Никкелем по случаю на распродаже. С недавних пор он присмотрел ее в качестве орудия убийства своей жены. Лунный свет нетвердо пробивался сквозь полуприкрытые шторы окна спальни. Хайнц Никкель сразу осознал, что его удар достиг цели, и Хайди умерла, даже не успев проснуться. С присущей ему мрачной и своеобразной фантазией он вообразил ее последний сон, возможно сбивчивый и смутный, ведь Хайди в последнее время частенько жаловалась ему на непонятные и тревожные сновидения. Хайнц Никкель представил, как путаный сон Хайди прервался кошмарной всепоглощающей болью, расколовшей правую часть ее головы, а затем заскользил по закоулкам агонизирующего сознания странными пьяными видениями, превращавшими образы в растворяющиеся фантасмагории, а мысли - в остывающую в клетках мозга кашу, Через пару минут сон окончательно перешёл в небытие, и Хайди Никкель добралась до преддверия небес, так и не поняв, что с ней произошло этой ночью. Мысль о том, что его жена сейчас судорожно ищет тщательно замаскированный ветками вход в рай, заставила Хайнца Никкеля улыбнуться уголками губ. Он не чувствовал ни сожаления о содеянном, ни раскаяния, ни угрызений совести, но он был спокоен, сосредоточен и сумрачен. Еще он ощущал странное облегчение внутри, словно его тело разом уменьшилось в размерах и потеряло груз, прежде с силой прижимавший его к земле. Груз весом фунтов в двести, не меньше. Цикады стрекотали в ночи, заполняя комнату звуками через приоткрытое окно. Хайнц Никкель методично упаковывал остывавшее тело жены в полиэтиленовый пакет, протирал мебель, снимал с кровати постельное белье с небольшим бурым пятном от вытекшей из проломленного виска крови, засовывал пепельницу в отдельный пластиковый мешок. Пепельницу он отправит в пруд за городом. И пока Хайнц Никкель быстро, но не суетливо убирался на месте совершенного им убийства, мозг его хладнокровно и отстраненно проматывал пленку с кинофильмом их долгого, внешне респектабельного, но поначалу не очень счастливого, а затем совсем уж несчастливого брака. Пародии на союз двух людей, логичным завершением которой стало событие, только что случившееся в спальне их особняка на центральной улице городка Плезантвилль, штат Небраска. Хайнц Никкель был потомком переселенцев из Ганновера, эмигрировавших в Соединенные Штаты в конце XIX века Родители его поначалу обосновались в штате Нью-Йорк, но в 1903 году, с годовалым Хайнцем на руках, перебрались в Небраску, поближе к своим соотечественникам, так как этот штат всегда отличался значительным числом иммигрантов из Германии. На новом месте семья Никкелей преуспела в торговле говядиной и свининой и открыла собственную фирму по продаже мяса. Никкели быстро приспособились к американскому образу жизни, но никогда не забывали о своих корнях, и юный Хайнц с примесью горечи наблюдал из-за океана за всеми военными бедами своей несчастливой родины. Отец и мать научили его хорошо говорить по-немецки. В свою очередь, родители Хайди Клингер переехали в Плезантвилль из Бремена в 1919 году, спасаясь от той беспросветной удушающей нищеты, что накрыла разгромленную в Первой мировой войне Германию. Хайди родилась через год после переезда. Клингеры, благодаря традиционным немецким трудолюбию и деловитости, смогли относительно быстро встать на ноги, занявшись торговлей выпечкой, и через несколько лет уже смогли открыть в Плезантвилле собственную небольшую пекарню. Впрочем, с доходами преуспевающего семейства Никкелей сравняться они не могли, да и не пытались, заняв свое устойчивое положение скромных деловых людей в небольшом городке. По-немецки Хайди не говорила. В мае 1938 года Хайнц Никкель и Хайди Клингер случайно познакомились на улице у здания ратуши перед торжественным вечером по случаю инаугурации нового мэра Плезантвилля, на которую была приглашена уважаемое в городе семья Никкелей. Хайнц Никкель, степенно шествовавший на торжество, ненароком задел проезжавшую мимо него на велосипеде высокую блондинку со спортивной фигурой и восхитительными стройными ногами. От столкновения девушка не удержала равновесия и слетела с велосипеда на асфальт прямо перед сконфуженным Хайнцем. Извинившись за случившийся казус, он незамедлительно помог ей подняться и посмотрел прямо в ее очаровательные карие глаза. Он справился о ее здоровье и поинтересовался, как ее зовут. Девушка оказалась не из стеснительных и ответила на все его вопросы. На отличном американском английском, без малейшего акцента, отчетливо прозвучали немецкие имя и фамилия. Хайнц Никкель, тридцатишестилетний холостяк, лысеющий и не очень привлекательный, был моментально ослеплен и покорен восемнадцатилетней белокурой красавицей, словно воплощавшей образ холодной горделивой тевтонки с фамильного портрета где-нибудь в средневековом замке Священной Римской империи. Одновременно мисс Клингер казалась ему современной раскованной немецкой фройляйн, маршировавшей с вытянутой вперед правой рукой по улицам Берлина под прицелом кинокамеры Ленни Рифеншталь. В то время Адольф Гитлер уже занял должность рейхсканцлера Германии, и живо интересовавшийся политикой Хайнц Никкель проявлял неподдельный интерес к происходившим на его исторической родине огромным переменам. Через фальшь американской прессы он несомненно улавливал возрождение исконно германского бисмарковского духа, утерянного в позоре Компьена. В глазах Хайнца Никкеля случайно встреченная им на улице светловолосая незнакомка из семьи немецких переселенцев стала олицетворением и квинтэссенцией истинной немки, неким символом далёкого фатерланда. Наверное, родившийся в Нью-Йорке Хайнц, говоривший на немецком и ощущавший себя в равной степени и американцем и немцем, в свиданиях с симпатичной немецкой мисс желал бы удовлетворить не только своё физическое влечение, но и некую духовную потребность в соприкосновении с исторической памятью. Он незамедлительно очаровался Хайди Клингер и захотел увидеться с ней буквально на следующий же день после званого вечера. В свою очередь, Хайди быстрым взглядом окинула респектабельного мистера, оценила его дорогой костюм, ухоженные руки, деликатные манеры, разгоравшийся в светло-серых глазах огонек, и моментально согласилась. Она была младше Хайнца Никкеля на восемнадцать лет, но оказалась гораздо умнее, практичнее и целеустремленнее его. Она была хладнокровна, спокойна и выдержана, но в тоже время выказала достаточно страстности, чтобы всецело завладеть Хайнцем уже на первом их романтической встрече, а также проявила точный расчёт, не позволив ему добиться себя слишком рано. Сжимая ее в объятиях первого рождественского оргазма, Хайнц Никкель через туманную пелену в глазах с блаженством осознал, что именно Хайди Клингер - та самая madchen, которую он будет обожать до скончания дней, та frau, что будет нянчить их детей, та grossmutter, рядом с которой он позволит себе выпить стаканчик виски после отъезда веселых внуков, покуда его простата не скажет ему "nein" со всей своей неумолимостью. Они поженились через десять месяцев после знакомства, и через три месяца после их первой интимной близости. Он сжимал Хайди в объятиях, методично обертывая тело заранее приготовленной черной полиэтиленовой пленкой. Ее остекленевшие глаза, полуприкрытые веками с синеватыми прожилками, равнодушно уставились в потолок, и Хайнц Никкель старался не смотреть в лицо мертвой жены. Вокруг царила тишина, но шуршание шин внезапно ворвалось в его уши адским грохотом, и он с трудом подавил возглас ужаса, почти слетевший с его пересохших губ. Машина пронеслась по дороге перед домом, и стремительный свет фар скользнул внутрь спальни призрачным отблеском. Желтоватый отсвет на секунду отразился в мертвых зрачках Хайди искорками разрядов далёкого и такого близкого электрического стула, и Хайнц Никкель поспешно сглотнул горячую слюну. Усилием воли он сумел подавить свои эмоции. Несмотря на случавшиеся с ним иногда приступы горячности, он унаследовал от родителей педантичность и сдержанность. Сейчас, стараясь не поддаваться подступавшему к горлу ужасу, Хайнц Никкель хладнокровно закончил с обёртыванием трупа жены в полиэтилен и без особых усилий снес его по лестнице вниз в холл. В свои почти пятьдесят он всё ещё оставался сильным мужчиной. Хайнц Никкель осторожно открыл входную дверь и быстро огляделся. Окна соседних домов были мертвы, и на пустынной Мэйн-стрит не было ни души. Стояла тишина, и только вдалеке несколько раз пролаяла собака. Звезды рассыпались по небу серебристой крошкой, и ночной ветерок слегка обдал лицо Хайнца. Он вытащил тело Хайди из дома и быстро загрузил его в багажник серебристого "плимута", загодя припаркованного напротив парадной двери особняка. Первый серьезный разлад случился в семье Никкелей через год после свадьбы. Хайди никак не могла забеременеть. Он изучил ее менструальный цикл с дотошностью лучшего гинеколога Плезантвилля. Ежемесячно в период овуляции у Хайди они не пропускали ни одной ночи в попытках зачать ребенка, но результат не приходил. Хайнц Никкель не хотел винить в том ни себя, ни жену, но все-таки частенько со сконфуженной улыбкой ему приходилось невразумительно отвечать на расспросы друзей о планируемом прибавлении в семействе. Он долго держал проблему внутри себя, не желая причинять боль своей белокурой красавице-супруге, но как-то раз, под воздействием выпитой бутылки виски, сдержаться не смог. Тогда, на полу гостиной другого, более скромного дома, вдребезги пьяный Хайнц Никкель обвинил Хайди в бесплодии. После того вечера Хайди не разговаривала с мужем почти две недели. Через тринадцать дней, не в силах выносить абсолютное глухое молчание супруги и признавая свою вину, Хайнц Никкель встал перед ней на колени, вымаливая прощение. Поколебавшись, Хайди Никкель соизволила простить мужа, сопроводив извинения резким ударом туфельки по его челюсти. Она изрядно рисковала, но Хайнц Никкель промолчал, и камень их недолгого Брачного Счастья под воздействием Ветра Семейных Ссор покатился с вершины горы их союза в подножие Взаимной Ненависти. Но путь камня по склону был долог и извилист. На протяжении еще пяти лет их отношения с виду не изменились. На людях они были все также внимательны и обходительны друг с другом, вызывая восхищение и уважение истэблишмента Плезантвилля безупречной семейной гармонией в блестящей обёртке изысканного достатка. Родители обоих супругов, по совпадению, умерли один за другим в течение двух лет, и их смерти явили собой череду достойнейших похорон, когда-либо случавшихся в Плезантвилле и собиравших на траурные церемонии весь цвет города. Хайнц и Хайди Никкель словно воплощали собой образ чопорных аристократов-южан времен Конфедерации, старомодных и восхитительно красивых именно в своей архаичности. Но червоточинка внутри уже подтачивала их семейный союз, словно треснул какой-то балансир, поддерживавший их души на одном уровне, и оба супруга с неумолимой закономерностью оказались на совершенно разных стадиях бытия. Поначалу это сказалось даже не на их интимных отношениях, а на обычном общении. Они почти не разговаривали друг с другом, но при этом яростно занимались сексом вечерами в супружеской спальне. Разговоров о зачатии ребенка после той памятной ссоры пятилетней давности между супругами больше не возникало, и Хайнц Никкель всё более отчётливо осознавал, что его жена, даже при благоприятном стечении обстоятельств, не намеревается становиться матерью для их ребенка. И он не ошибся в своих предположениях. Еще через пару лет сошла на нет даже благопристойная оболочка. Хайди Никкель, цветущая двадцатисемилетняя женщина, уже вовсю тяготилась своим положением идеальной супруги для невзрачного, лысеющего и полнеющего сорокапятилетнего мужа. Белокурая Хайди была очень хороша собой, она ещё оставалась верна Хайнцу Никкелю, но червячок желанного адюльтера с настойчивостью начинал разъедать ее мозг. Развод по ее инициативе не представлялся ей подходящим выходом из тупика семейных отношений, поскольку Хайди не работала, а бракоразводные процессы подразумевали немалые расходы на адвокатов. Поэтому вопрос о расторжении брака не значился в ее повестке дня. Не в силах решить проблему кардинально, она сделала первый, но важный и окончательный шаг - она твёрдо решила для себя, что не будет иметь детей от своего мужа. Ее вообще не очень привлекало материнство, и потому она старательно откладывала решение этого вопроса на неопределенное время, тем более, что Хайнц Никкель его напрямую не задавал. И чтобы обезопасить себя от нежелательной беременности, Хайди Никкель решила заниматься сексом со своим мужем как можно реже и втайне от Хайнца всегда заранее принимала противозачаточные таблетки. Глубокая ночь царила над Плезантвиллем и его окрестностями. Свет фар "плимута" разрезал тьму золотистым ножом, и лунный серп навязчиво качался над капотом, заглядывая через лобовое стекло в глаза водителю. Хайнца Никкеля подташнивало, вероятно, от переживаний и высокой скорости, нет, его уже не подташнивало, его почти вырвало, и он судорожно опустил боковое стекло, едва не сорвав ручку в двери машины. Ночной воздух ворвался в салон, слегка освежил его и привел в чувство. "Плимут" пронесся по молчаливой дороге и остановился далеко за городом на окраине заброшенного поля. Когда-то в начале XX века это поле принадлежало семье фермеров по фамилии Джексон, выращивавших здесь кукурузу, но позже разорившихся во время Великой Депрессии. С тех пор минуло почти двадцать лет. В середине сороковых, сразу после Второй мировой войны, Геррер, дальний родственник и наследник Джексонов, попытался было снова сеять тут кукурузу и сою, но дела у него не задались, и вот уже на протяжении пяти лет поле оставалось нетронутым. Место было абсолютно глухим и безлюдным, и Хайнц Никкель справедливо полагал, что тело его супруги здесь вряд ли кто-то обнаружит. На краю поля, в тени дубового подлеска, он заранее на протяжении нескольких дней собственноручно выкапывал могилу для Хайди в восемь футов глубиной и шесть футов шириной. Хайнц Никель позаботился о том, чтобы яму не было видно издалека. Никкели купили дом на Мэйн-стрит в 1947 году. Унаследовавший сеть мясных магазинов, и вдобавок удачно вложивший свободные деньги в ценные бумаги Хайнц Никкель проявил немалую фантазию в вычурности отделки особняка и в обставлении его комнат антикварной мебелью. Хайди Никкель никак не вмешивалась в интерьерные ухищрения своего супруга. С начала 1950 года все мысли в ее светловолосой головке были прочно связаны с мужчиной по имени Киран Форрест. Асфальтоукладчик Киран Форрест был на год старше Хайди, и впервые они встретились, столкнувшись в городском супермаркете перед полкой, уставленной банками с консервированным горошком. К тому времени Хайди Никкель не спала с мужем на протяжении трех месяцев, а Киран Форрест уже как два дня не трахал свою любовницу Дженни ван Дейк. Вряд ли это была любовь с первого взгляда. Они просто одновременно протянули руки к одной и той же банке консервов, а потом всего лишь взглянули друг другу в лицо и рассмеялись. Через полчаса они неистово занимались сексом в пикапе Кирана, едва проехав пару миль от автомобильной стоянки перед супермаркетом. Эта встреча оказалось первой в цепочке многих последующих на протяжении полутора лет. Хайди Никкель и Киран Форрест встречались не менее одного раза в неделю. Они знали друг о друге многое, но никогда не обсуждали друг с другом семейные взаимоотношения. Хайди имела представление, что Киран Форрест женат на женщине на семь лет старше его, и у них трое детей. Он догадывался, что муж Хайди Никкель мало ее интересует. От пьяного Кирана она как-то узнала даже о Дженни ван Дейк, но мысль о том, что ей приходится делить его член еще с одной любовницей, не свела ее с ума и не привела в холодное бешенство. Она хладнокровно продолжала чередовать с ней Кирана, и в их импровизированной постели для троих каждому находилось своё уютное местечко. Но холодным ноябрьским вечером 1950 года Дженни ван Дейк укатила из Плезантвилля вместе с мужем и неполноценной малолетней дочерью в штат Иллинойс, где им пообещали более эффективное лечение для малышки с ярко выраженными симптомами идиотии. Теперь их кровать сузилась до двуспальной. Хайди быстро привязалась к Кирану, ей нравилась его прямота, нецензурщина в разговоре, грубый и временами совершенно необузданный нрав, так резко контрастировавший с холодной псевдоаристократичностью мужа. Киран Форрест словно выставлял напоказ свою фамилию "человека из леса", рабочего, с которым она могла быть такой естественной и непосредственной, с кем она могла бы выкурить сигаретку и непристойно выругаться, совершенно не опасаясь тех рамок приличия в привычном ее мужу кругу общения. С Кираном она переставала ощущать себя скучной и анемичной немецкой фрау рядом со своим таким же скучным супругом, она почувствовала полузабытый вкус к страстному сексу. Он заставлял ее отдаваться ему полностью, без остатка, ловить каждую его ласку и каждый вздох, с наслаждением вдыхать запах виски Jack Daniels из прокуренной глотки, чувствовать своего мужчину и растворяться в нем. Менее чем через полгода с момента знакомства заноза по имени Киран Форрест глубоко засела в мозгу Хайди, и она не представляла и не хотела представлять, что же должно произойти, чтобы заставить себя выковырнуть ее оттуда. Хайнц Никкель выбрался из машины и закурил. Голубоватый сигаретный дымок струился изо рта и ноздрей Хайнца и поднимался вверх в черной тишине к кронам неподвижных деревьев. С момента отъезда от дома он не видел ни единой человеческой тени и не слышал ни отзвука в ночи. Труп Хайди Никкель был надежно упакован в полиэтиленовую пленку и уложен в багажник "плимута" перед тем, как упокоиться в последнем пристанище на опушке леса неподалеку от Плезантвилля, штат Небраска. При мысли, что сумел всё продумать, Хайнц Никкель улыбнулся сухими губами. Поле Джексонов находилось примерно в двадцати милях от Плезантвилля, ближайшие фермы были не менее чем в десяти милях, и живая душа почти не бывала в этих местах. Ну а если даже и случится чей-то нежданный визит, то он в любом случае позаботится о надежной маскировке ямы. В "плимуте" рядом с телом Хайди лежали заранее припасенные Хайнцем три мешка с сеном, чтобы раскидать его на засыпанную и разровненную могилу, а в подлеске он заранее наломал и сложил на опушке ветки и валежник. Хайнц Никкель заранее обдумал все свои последующие действия. Он не станет ехать домой после завершения всех своих дел на поле, а близлежащими безлюдными полями доедет в ночи до леска у съезда на дорогу к соседнему городу Джексонвиллю, что в сорока милях к юго-востоку. Там он поспит до утра и вернется в Плезантвилль, но не тем путем, что приехал, а сделает большой крюк и приедет в город с другой стороны. Это отнимет у него почти три часа, но заставит посетить заправку на выезде из Джексонвилля, тем более, что с бензином у него и вправду не очень. По расчетам Хайнца он будет на заправке в районе полудня. Объяснения заправщика станут хорошим подтверждением придуманной им истории. Легенды о загадочном исчезновении своей супруги, которую он расскажет вечером шерифу Скиннеру. На заднем сиденье в полиэтиленовой сумке у него лежала приготовленная смена одежды - брюки, рубашка и ветровка. То. во что он одет сейчас, будет отправлено в сумку и сожжено днём на заднем дворе. Ну, а потом, вечером, нужно посетить шерифа Скиннера и сообщить о пренеприятнейшем и крайне беспокоящем его известии. Его дорогая и бесценная супруга миссис Хайди Никкель бесследно исчезла. Они поехали вместе в Джексонвилль с утра за покупками, и там она сообщила своему любимому мужу, что собралась заказать у Джоунзов пошив нового платья на рождественскую вечеринку. Её надо только лишь довезти до ателье Джоунзов, и он может смело возвращаться домой. Нет, нет, ждать ее у Джоунзов совсем не обязательно, ведь мисс Аманда Плотзер тоже собиралась сегодня в Джексонвилль вместе со своим братом Генри, который должен привезти ее на своем новеньком коричневом "форде". О, да, она не будет задерживаться. До пяти часов пополудни она обязательно вернется в Плезантвилль вместе с Амандой и Генри. Но, вопреки обещанию, миссис Никкель не приехала и к семи вечера. В беспокойстве ему пришлось дойти до дома Аманды, и тогда выяснилось, что та не ездила сегодня в Джексонвилль, и о планируемом Хайди заказе платья на Рождество ей ровным счетом ничего неизвестно. Более того, Аманда Плотзер вообще не слышала о предстоящей поездке Хайди в соседний город. Так куда же направилась Хайди, когда Хайнц Никкель открыл ей дверцу "плимута" на главной улице Джексонвилля у ателье Джоунзов? Неизвестно, но только вот дома ее нет до сих пор. Такой разговор должен выйти у него с шерифом Скиннером. Простой, естественный в своей нервозности, и фундаментальный в искренности. Хайнц Никкель докурил "мальборо" и швырнул окурок в выкопанную заранее могилу. Да, перед разговором надо непременно предварительно еще раз повторить жесты, позы, мимику. Шериф Скиннер, конечно, не отягощен излишним умом, но как честный служака он неплох в своем деле и весьма наблюдателен. Поэтому Хайнц Никкель должен быть безупречен. Порывистые движения рук, нервные гримасы, притоптывание ногой. Обязательно нужно курить, сигарету за сигаретой, до тошноты. Только так. Обезумевший от нервного напряжения муж, всецело подчиненный одной мысли - куда пропала его жена? Сделайте что-нибудь, шериф Скиннер, сделайте все, что только в ваших силах! Плохо то, что шериф Скиннер наверняка имеет представление об адюльтере его жены. Это известно некоторым, не то, чтобы совсем уж многим в городке, но все-таки кое-кто несомененно знает о связи его супруги с Кираном Форрестом. Давно уже знает он сам, знает Аманда Плотзер, знают некоторые из соседей, знает жена Форреста. Конечно же, шериф Скиннер тоже обязан знать об этом. Это сразу же бросит тень подозрения в исчезновении Хайди на него, как на обманутого мужа, но он не должен перекочевать в статус единственного подозреваемого. В исчезновении Хайди может быть заинтересован и сам Киран Форрест, и его жена. В конце концов, улик против Хайнца Никкеля не должно быть вовсе. В доме все будет вычищено и выскоблено, он уж об этом позаботится, и еще непременно проинспектирует результаты своих усилий перед визитом к шерифу Скиннеру, а пепельница, лежащая сейчас в бардачке "плимута", будет выброшена им на обратном пути. Луна висела на сиренево-багровом небосводе куском сыра, плававшим в грибном соусе. Серп ее слегка подрагивал в темноте и изредка резко поворачивался на сто восемьдесят градусов, чтобы через секунду снова возвратиться в прежнее положение. От деревьев исходил серовато-белесый пар, стелившийся над полем. Где-то в чаще завывал койот. Во рту Хайнца Никкеля появился противный металлический привкус, словно кровь просочилась сквозь стенки желудка и поднялась по пищеводу вверх прямо в его горло. Он принялся за дело. Тело Хайди ждало своего упокоения на окраине заброшенного кукурузного поля. В том, что произошло, он не винил ни ее, ни себя. Она делала в жизни то, что считала нужным. Наверное, Киран Форрест оказался в постели лучше него. С ее стороны отдаваться любовнику, по-видимому, было приятнее, чем законному мужу. Но со своей стороны он тоже сделал то, что посчитал необходимым. Хайди Никкель получила по заслугам, пусть даже это было чересчур сурово для нее. Но в итоге он все-таки оказался добр к ней, и его милосердие проявилось в том, что он умертвил ее быстро и безболезненно. И похоронит он ее как человека, как когда-то любимую им женщину, с которой он имел неосторожность связать в молодости свой жизненный путь. Даже хорошо, что они так и не обзавелись детьми - оставить их сиротами было бы слишком жестоко по отношению к ним. Он все еще немного питал симпатию к Хайди, и то, что намеревался осуществить, он хотел сделать искренне. Пусть теперь только к ее внешней оболочке. Хайнц Никкель отворил правую заднюю дверцу "плимута" и подобрал с пола положенную туда накануне остро наточенную лопату. Захлопнув дверцу, с лопатой в руках он направился к багажнику и деловито осмотрел завернутое в полиэтилен человеческое тело и тюки с заготовленным для маскировки сеном. Тюки он вытащил в первую очередь, развязал их горловины и аккуратно разложил по краям выкопанной ямы. Затем поднял из багажника перевязанный полиэтиленовый сверток с телом и бросил на землю неподалеку от могилы. Тесьма ослабла, и пленка развернулась под прерывистым ночным ветерком, обнажив лицо и плечи его мертвой жены. Хайнц Никкель воткнул лопату рядом с телом Хайди и включил фонарик. Хайди Никкель лежала на краю поля Джексонов, и порывы ветра игриво трепали ее белокурые локоны. Безжизненное тело, казалось, было радо освободиться от тесноты и духоты багажника автомобиля и своей непосредственной позой словно приветствовало могилу. Ночь расщепляла труп на молекулы и атомы, пробуравливая одежду тысячами микроскопических отверстий, и суша холодную кожу. Хайнц Никкель задержал свой взгляд на вмятине от удара на правом виске супруги. Ему пришла в голову мысль, что Хайди Никкель в своей последней поездке с помощью гигантской катапульты на ходу пыталась вышвырнуть мозг из черепной коробки, просеяв его, как сквозь сито, через височную кость и дальше через крышку багажника "плимута", растворяя его в ночном сентябрьском воздухе Великих равнин. Внезапно Хайнц Никкель снова почувствовал непреодолимый приступ тошноты, застонал и медленно опустился на колени. Разум его переключился из режима деятельной активности в состояние апатичного отупения, и он с трудом чувствовал свои руки и ноги, смотря на них как бы со стороны. Теперь все произошедшее уже не укладывалось в его голове. Он не мог заставить себя снова взглянуть на шуршащий на ветру кусок полиэтиленовой пленки с окоченевшим трупом жены, и был не в состоянии дать факту ее смерти хоть какую-то оценку. Его сознание было вдалеке. Сейчас ему почему-то казалось, что он не имеет к ее гибели никакого отношения, что ее тело было вручено ему убийцей для похорон прямо здесь, во мраке дубового подлеска, и он просто должен похоронить ее. Превозмогая оцепенение, Хайнц Никкель заставил себя взглянуть в лицо Хайди. Её незрячие глаза были открыты и смотрели в ночное небо двумя холодными кусочками кенигсбергского янтаря. В ярком луче фонаря муха спикировала над мертвым лицом Хайди Никкель и приземлилась на ее левый зрачок. Словно зачарованный, Хайнц Никкель наблюдал, как она мелко сучила лапками по поверхности радужной оболочки. Затем муха деловито потерла лапки друг о друга и резко взлетела с глазницы Хайди. Как в тумане, отчаянно сопротивляясь надвигающемуся помешательству, Хайнц Никкель в качестве панацеи от безумия заставил себя несколько раз проиграть в сознании кадры обертывания мертвой Хайди в полиэтилен, снова почувствовать в бицепсах тяжесть ее безжизненного тела во время укладывания в багажник "плимута". Хайди, чёртова немка, успокоилась ли ты, наконец??? Хайнц Никкель сумел взять себя в руки. Он поднялся на ноги, отстраняясь от тела Хайди, и быстрым движением закрыл багажник. Дымок из чащи заструился с удвоенной силой, и он с трудом различал очертания "плимута" в ночи. Ему захотелось спать, но Хайнц Никкель пересилил свое желание с циничной ухмылкой. Мать твою, Хайнц, не хватает сейчас только уснуть! Луна светила как дьявольская лампа Аладдина, и он даже выключил фары. Хайнц Никкель обошел "плимут", присел на капот и закурил еще одну сигарету. Его мозг наконец-то выбрался из-под завесы сумрака и заработал с присущими ему изворотливостью и изобретательностью. С сигаретой в зубах он вновь вернулся к телу, приподнял в руках полиэтиленовый сверток и сильно прижал пленку к трупу, затягивая тесьму на поясе Хайди и стараясь не вглядываться в мертвенный взгляд ее карих глаз. Затем сильным броском он скинул сверток на дно выкопанной ямы. Тело с глухим стуком ударилось о землю и перевернулось на спину. Кусок пленки сполз с лица Хайди Никкель и обнажил ее рот, синевато-лиловые тонкие полоски губ, так не похожих на те полные, чувственные губы, которые он любил целовать. Губы Мэнди. Аманды Плотзер. Аманда Плотзер стала его любовницей три года назад. Она происходила из семьи фламандцев, осевших в Небраске еще в середине XIX века. Аманда была на шесть лет младше Хайнца Никкеля. Познакомились они на вечере, устроенном в своем особняке семьей ван де Вейер, также потомками переселенцев из Нидерландов, которые являлись деловыми партнерами Хайнца Никкеля. В тот вечер Хайнц явился на раут к ван де Вейерам без своей загрипповавшей супруги и быстро обратил внимание на эффектную светловолосую женщину с ослепительно-яркими голубыми глазами. Аманде Плотзер явно льстили обходительные ухаживания известного в городе респектабельного бизнесмена, и они не преминули встретиться за городом уже на следующий день. Романтический вечер незамедлительно перерос для парочки в безудержно страстную ночь, проведенную в мотеле в сорока пяти милях от Плезантвилля. Возвратившийся наутро домой помятый Хайнц Никкель сходу объявил больной жене, что проходившие всю ночь переговоры с группой влиятельных деловых людей по вопросу вложения средств в строительство сети закусочных быстрого питания завершились успехом. Трудно сказать, насколько Хайди Никкель поверила своему мужу, но никаких лишних вопросов она ему не задала, как не задавала и впоследствии, несмотря на то, что широко разрекламированная Хайнцем сеть бургерных в Плезантвилле так и не появилась. Что касается Аманды Плотзер, то она никому ничего не объясняла, поскольку была не замужем и жила одна. Аманда Плотзер поистине оказалась для него идеальной любовницей. Они встречались исключительно тогда, когда было удобно Хайнцу Никкелю. Он всегда звонил ей сам и сразу же запретил звонить ему. Аманда работала управляющей в городской типографии и имела свободный рабочий график. Как правило, их непродолжительные встречи случались в будние дни и практически всегда за пределами города. Оказалось, что Аманда жила недалеко от четы Никкелей, но Хайнц ни разу не был у нее дома во избежание непредвиденных встреч с кем-нибудь из многочисленных общих знакомых. Хайнц Никкель быстро добился от Аманды Плотзер безотказности в удовлетворении своих аппетитов и по-своему достаточно сильно привязался к этой высокой, физически сильной женщине, к тому же абсолютно лишенной каких-либо комплексов в сексуальном плане. Они удовлетворяли потребности друг друга с животной страстью и были вполне довольны сложившимися межу ними отношениями. Через год своей связи с Мэнди Хайнц Никкель с удивлением и опаской узнал от своей жены о новой подруге, коей и оказалась мисс Аманда Плотзер. Он не боялся гнева полностью зависящей от него в финансах супруги, но факт измены, в случае его огласки, мог плохо сказаться на деловой репутации в городке с традиционалистскими взглядами. На три недели он даже прекратил встречи с Мэнди, но жажда ее тела взяла свое, и их общение вскоре продолжилось с прежней регулярностью. Хайнц Никкель нашел свою выгоду из дружбы его любовницы и его жены, ведь Аманда Плотзер сообщала ему обо всех мыслях, посещавших Хайди во время одинокой скуки брака. Именно Аманда первой рассказала ему о Киране Форресте. Комья земли засыпали тело Хайди уже наполовину, когда зазвонил телефон. Его трель раздалась прямо за его спиной, резко разорвав молчаливый ночной сумрак, освещаемый лишь лучом фонарика. Хайнц Никкель задохнулся в немом крике, резко застыв на дне ямы и выронив лопату. Она медленно вывалилась из его рук и со стуком упала на землю. Под аккомпанемент звонков прошло не менее двадцати секунд, прежде чем Хайнц Никкель выпрямился, вдохнул теплый воздух и рывком обернулся. Серебристый телефонный аппарат, точь-в-точь похожий на тот, что висел в холле их особняка, был прикреплен на кронштейнах к стене могилы и поблескивал в ночи. Провод тянулся из аппарата и извивающейся змеей уходил в землю. Хайнцу Никкелю показалось, что трубка подрагивала на рычаге в такт звонкам. Как в тумане он развернулся и сделал по направлению к телефону три шага на негнущихся ногах. Его дрожащая рука в нерешительности протянулась к трубке и замерла в двух дюймах от нее. Хайнц Никкель судорожно сглотнул слюну, которой не было, и облизал пересохшие губы. Он ощущал жжение в стенках горла, словно выкурил две сигареты подряд. Он знал, что не должен снимать трубку, но все-таки непременнно ее снимет. Пальцы коснулись прохладной поверхности и приподняли трубку, отделяя ее от рычага. Хайнц Никкель закашлялся и поднес ее к уху. Сначала он не слышал ничего, кроме гудения проводов на линии. Затем в трубке появился женский голос, незнакомый ему дотоле голос Хайди, начинавшийся с шепота и нараставший, набиравший силу до самого высокого нечеловеческого регистра. Голос визжал в его ухо и вбивал в череп гвоздями те слова, которые он так боялся услышать и которые сейчас толком не разобрал, но несомненно знал, что это они самые. Хайди ворвалась в его тело, бродя по закоулкам сознания и выпрямляя извилины в мозге, он почувствовал ее теперь уже не в трубке, а внутри себя самого. Кровь закипела в венах Хайнца и толчками начала выливаться из уха пульсирующими багровыми фонтанчиками. Барабанная перепонка лопнула, и он оглох, но все равно продолжал слышать ее визг, внезапно сменившийся назойливым высоким речитативом, а потом на секунду наступила тишина, и мужской бас хохотнул из телефона словно бы в ответ Хайди. Хайнц Никкель упал на колени, прижимая трубку к животу. Из телефона внезапно понеслась отборная площадная ругань. Голос отчаянно поносил Хайди, и Хайнц Никкель пришел в себя. Как в замедленной киносъемке он поднес трубку к окровавленному уху и закричал: - Киран! Киран! Заткнись, сука!!! Хайди сдохла!!! Голос его сорвался. В трубке замолчали, словно линию разъединили. Освещаемый лучом фонаря телефонный аппарат на стене могилы слегка накренился, и комочки земли заскользили из-под него на дно ямы. Хайнц Никкель пристально вгляделся в него, не веря своим глазам, отказываясь осознавать, что собой представляет упавшая на телефон тень сбоку, и что фонарик изначально был направлен в противоположную сторону. Он успел выпустить из руки трубку, но серые холодные руки уже сомкнулись сзади на его шее. Мертвый рот Хайди Никкель дышал ему в затылок леденящим холодом. Хайнц Никкель почувствовал прикосновение ее зубов на своей шее, и в отчаянном порыве, напрягая все силы, разжал стальную хватку ее объятий. Он никогда не подозревал, что Хайди настолько сильна! Вывернувшись, он сумел проползти на коленях два шага вперед и перекатился на спину, ногами ударив Хайди в грудь и отбросив ее назад. Теперь он ее не видел. Висевший в небе серп полумесяца заглянул в его глаза, и он заметил маленькую точку на его поверхности. Точка начала расти, приближаяь в нему и вырастая чудовищной коричневатой сферой, двигавшейся быстрее скорости света, и превратившейся перед ним в женское лицо с двумя овалами глазных орбит, углом прямого носа и полукружием ухмыляющегося рта. Из орбит вылезли глаза и, качаясь на ниточках нервов, повисли перед ним двумя игрушками йо-йо, слегка касаясь его лица и щекоча его щеки. Затем глаза с легким шипением втянулись в орбиты. Рот медленно пополз вверх, обнажая гнилые обломки зубов, и улыбка Хайди, улыбка покойницы, ошарашила его и привела в ступор. Хайнц Никкель беззвучно закричал в ужасе, пока Хайди мчалась к нему прямиком из лунного серпа, освобождаясь из полиэтиленового пакета, сползавшего к ее ногам шуршащим саваном. Она нависла над Хайнцем, уставившись на него немигающим пристальным взглядом неподвижных глаз. Земля комьями падала вниз с ее волос и плеч, глухо стуча о пленку. Вмятина на виске выровнялась, но пошла паутиной жутких трещин, прораставших перед его взором и расчерчивавших ее лоб и правую щеку. Запёкшиеся губы скривились в злорадной ухмылке, и правый глаз начал вытекать на щеку белесой каплей. Телефон снова зазвонил и сполз вниз, скользнув по стенке ямы и выплюнув трубку с рычага на дно могилы. В голове Хайнца Никкеля молнией сверкнула мысль о лежавшей прямо у ног лопате, которой он мог бы отбиться от Хайди, но словно читая его идею, она с улыбкой подняла лопату и вышвырнула ее прочь из ямы. Пар от деревьев сгустился перед его лицом, не давая дышать. Он вдохнул туман, ощутив запах желудей и шерсти белок, сновавших в лесной чаще. И тут она набросилась на него с потрясающей быстротой и проворством. Ее рука скользнула под куртку Хайнца, разрывая материю вместе с кожей на животе и проникая прямо внутрь его тела. Он закричал, но не смог оттолкнуть ее от себя. Холодные пальцы Хайди добрались до его внутренностей, стремительно сокращавшихся и пульсировавших в такт биению сердца. Он заставил себя посмотреть на свой вспоротый живот. Крови не было, но он видел разодранные кожу и мышцы, и как бы со стороны наблюдал за выпрыгивавшим из живота и снова падавшим внутрь раны желудком. Хайди выпрямилась над ним с победным оскалом, и ее гнилые зубы посверкивали в предрассветном сумраке. Ее рука выскользнула из Хайнца, подцепив ногтем петлю кишечника и приподняв ее почти на дюйм над разрезом в животе. Хайнц Никкель снова закричал, и ему показалось, что на этот раз он себя услышал. Он умирал, но в эти последние минуты его мучил вопрос, почему же все-таки он не сумел довести дело до конца? Почему Хайди ожила именно в тот момент, когда он был в полной уверенности, что она несомненно мертва? Ведь он убил ее в ночи их супружеской спальни, убил ударом пепельницы, лежавшей на веранде, и она захрипела, откинув голову и судорожно царапая простыни ногтями с нанесенным на них превосходным маникюром? Или все-таки не пепельницей? Помнится, он пытался бросить курить с полгода назад, и в качестве первого шага выбросил эту пепельницу в мусорную корзину. Бросить курить он не смог. Но достал ли он потом пепельницу из мусорки? Он не мог сказать наверняка. Он задумал убить Хайди после того, как Мэнди Плотзер рассказала ему о любовной связи его жены с Кираном Форрестом. С того момента, когда Хайнц Никкель узнал о регулярных изменах Хайди, он потерял покой, вплоть до того, что перестал спать по ночам. Семейный врач прописал ему препараты на основе барбитуратов, и он начал добросовестно принимать их перед сном. Таблетки избавили его от бессонницы, но не могли устранить причину его невроза. Хайнц Никкель не был уж настолько ревнив, но тут им двигала не ревность, а уязвленное чувство оскорбленного собственника. Измена Хайди принижала его в собственных глазах и делала из него, влиятельного в городе бизнесмена, рафинированного закомплексованного неудачника со смешной немецкой фамилией. Могущественный Хайнц Никкель отступал, растворялся в тени большого члена асфальтоукладчика Кирана Форреста, насмехающегося, глумящегося над ним и унижающего его достоинство (да, пусть и не такое выдающееся). Он долго думал над планом устранения своей жены, и, наконец, остановился на проекте тихого, рядового семейного убийства, которое он выдаст за исчезновение любимой супруги. Он нашел идеальное место для захоронения трупа и как-то вечером приехал на опушку леса с лопатой, чтобы начать выкапывать подходящую яму для тела Хайди. Всё было замечательно, пока он не напился в стельку две недели тому назад. Он надрался дома виски, пил весь вечер до поросячьего визга, и в пьяном угаре наговорил Хайди много чего ненужного - и о ней самой, и о Киране Форресте. По крайней мере, наутро он вспомнил, что говорил с женой о ее любовнике, но никак не мог припомнить, о чем же точно был разговор между ними. Говорил ли он с ней о Мэнди Плотзер? А об убийстве? Хайнц Никкель не мог поручиться, что не говорил. В конце концов, если у нее есть Киран, и ему это известно, то почему бы у него не может быть Мэнди??? Узнала ли об этом Хайди? Он не помнил. Да и вообще, не пойти бы ей на все четыре стороны! В конце концов, он ведь обеспечивал семью, не так ли? Хайди Никкель нежно поцеловала мужа в губы и медленно соскользнула с его живота. В полумраке сентябрьского вечера ее улыбка сверкнула в спальне белоснежным рядом зубов. Вторник умирал за окном, и одинокая луна уже повисла на горизонте выщербленным куском швейцарского сыра. В доме было тепло и тихо. Они давно уже не занимались любовью, и Хайнц Никкель был даже слегка удивлен ее сегодняшней настойчивостью и страстью. Секс походил на тот давнишний, романтический, когда они только стали мужем и женой, и Хайнц был уверен, что сейчас Хайди отдавалась ему со всей искренностью. Он запустил руку в светлые пряди волос и легонько ласкал ее голову, прислушиваясь к ее все еще бурному дыханию и оживляя в памяти недавние стоны и возгласы. Она умела заниматься любовью, когда хотела. Да, именно, когда хотела. Ее тело слегка обжигало ему грудь, а отвердевшие соски щекотали кожу. Рука Хайди замерла на его плече, и длинные ногти медленно сжимались и разжимались, оставляя на коже едва заметные отметины. Хайнц Никкель взглянул в лицо лежавшей рядом жены и попробовал представить ее мертвой, но не смог. Хайди встала, не одеваясь, спустилась вниз на кухню и принесла ему джин с тоником. Он не любил смешивать алкоголь с другими напитками, и потому на подносе было два стакана. Джин взбодрил его после секса, а горький тоник оставил во рту характерное послевкусие. Возвращая поднос обнаженной Хайди, он машинально отметил ее соблазнительные формы, но эта мысль сейчас не возбуждала его. Хайди сползла с живота своего мужа, словно они только что закончили заниматься любовью. Небо внезапно затянуло сероватыми тучами, и лунный серп окончательно перевернулся вниз, освещая лес призрачным свечением, прокладывавшим путь среди крон деревьев. Койот затявкал в тиши ночной чащи, но теперь гораздо ближе, чем в предыдущий раз. Во рту Хайнца Никкеля пересохло, и ему, умиравшему в тишине на дне ямы, вдруг представилось, что он пересекает пустыню Сахару без единого глотка воды. Он знал, что конец его близок, но ощущал странное облегчение и прохладу внутри разорванных и горевших адским пламенем внутренностей. Хайди Никель привалилась спиной к стенке могилы, задорно улыбаясь в ночи сгнившими зубами и подмигивая ему вытекшим глазом. Полиэтиленовая пленка давно сползла вниз на землю к ее ногам, и ночная рубашка, в которой Хайди спала в момент ее смерти, задралась вверх, обнажив черные кружевные трусики, которые так любил снимать Киран Форрест. Хайнц Никкель со стоном попробовал приподняться со дна ямы, но дикая боль в истерзанном животе заставила его отказаться от подобных попыток. Хайди привстала на колени, провизжав его имя вперемешку с ругательством, и снова набросилась на него, лязгая челюстью и злобно урча. На этот раз Хайнц Никкель не смог ничего предпринять в ответ. Она вгрызлась ему под диафрагму, захлебываясь кровью и сплевавая ошмётки кожи и мяса, откусываемые прямо от его плоти. Сначала он закричал, но крик его быстро потонул в красном океане боли. Боль поднялась от живота к голове, к самому мозгу, он повернул голову на бок, и его стошнило какой-то мерзкой кашей, и он судорожно вцепился в края выкопанной им могилы, на глазах превращавшейся в нечто мягкое и бесформенное. Комья земли рассыпались невидимой пылью в его сведенных судорогой пальцах. Хайди склонилась над ним, внимательно наблюдая за агонией, и телефон все звонил и звонил со дна ямы, и трубка вертелась змеёй и стонала омерзительным фальцетом "Алло! Алло!", и земля под его руками шершавыми коричневато-серыми комками размазывалась по гладкой молочной коже дивана в холле на первом этаже, и он скрёб по ней негнущимися пальцами, и луна светила торшером прямо над его остекленевшими зрачками, и он умирал, так и не успев осуществить то, что хотел... Койот осторожно выбрался на опушку леса и внимательно осмотрел простирающееся перед ним поле. Ночной сентябрьский воздух окружал животное неподвижной теплой пеленой. Черный кончик его хвоста подрагивал от любопытства. Койот сделал шаг вперед и уткнул нос во свежевскопанную землю, пятном черневшую прямо перед его мордой. Кто-то, по-видимому, пытался выкопать яму на окраине поля и даже принялся за дело, но так его и не завершил. Куски вывороченного дерна лежали отвалом, но то, что по замыслу неизвестного должно было превратиться в глубокую яму, так и не стало ею. Земля была вскопана на глубину не свыше трех футов, а в ширину не более четырех. Койот недоуменно обследовал разрытую землю, но на дне ямы не нашёл ничего интересного. Ни отбросов, ни падали, ни намека на чьи-нибудь останки. Койот фыркнул, задрал морду вверх к сияющему полумесяцу, коротко тявкнул и затрусил обратно в лес в прохладную свежесть дубового подлеска. Хайди Никкель исступленно вглядывалась в мертвенное лицо своего супруга. Хайнц Никкель лежал навзничь на диване в холле их особняка, и струйка пены вытекала из его рта, пузырясь и собираясь лужицей на плече пижамы. Уже в третий раз она поднесла к его губам зеркальце, но дыхания не было. Руки Хайнца скрючились в агонии и вцепились в обивку дивана. Пять минут назад его вырвало. Она действовала наверняка, успев напоследок даже доставить ему сексуальное наслаждение. Горький тоник неплохо маскировал вкус снотворного, а Хайди всыпала туда лошадиную дозу барбитурата. Наверное, он не мучился, но Хайди, склонившись над диваном, с испугом наблюдала за лицом мужа, постепенно приобретавшим землистый оттенок. Она не могла знать, каков был его последний сон. Погружаясь в смертельное небытие, он вращал белками глаз и судорожно махал руками, словно держа в руках кирку или лопату. Пару раз он пробормотал ее имя. Сжимая в руках зеркальце, Хайди с облегчением выпрямилась, обведя взглядом просторный холл их дома, погруженный в ночную тишину. Нет, теперь уже ее дома. Только что она из жены превратилась во вдову, унаследовавшую неплохое состояние, особняк и успешный бизнес своего мужа. Хайди Никкель слегка улыбнулась пересохшими от напряжения губами. Снова зазвонил телефон, висевший на стене холла, но у нее не было желания отвечать Кирану. Они уже все обсудили. Утром он приедет в любом случае. У меня не было выбора, твердила она себе как заклинание. Если бы не я, то он. Какое счастье, что он пил. В тот вечер виски лился Ниагарским водопадом. Она даже не сразу поверила ему, но потом поняла, что это конец. Светловолосая малышка Хайди навсегда исчезла, растворилась, уступив место лживой сексапильной блондинке, знавшей толк в минете. Он узнал обо всём и точно прикончил бы ее рано или поздно. Что там Хайнц бормотал насчет опушки леса? Киран убил бы его, прикажи она ему только, но при чем здесь Киран? Это ее проблема, и она решила ее радикально и бесповоротно. Какое счастье, что он тогда напился. Какое счастье, что его мучила бессонница. Хайди Никкель на всякий случай еще раз протерла фланелевой тряпочкой пузырек со снотворным, вложила его в мертвую холодную руку мужа и с силой сжала его пальцы. Потом, осторожно касаясь крышки флакончика перчаткой, положила пузырек на туалетный столик. Перчатку она сняла и потянулась к телефонному аппарату. Перед предстоящим разговором она еще раз проговорила вслух слова, интонации и даже сопроводила их жестами, которые собеседник всё равно бы не увидел. На секунду ее все-таки охватила паника, но отступать уже было некуда. Хайди бросила быстрый взгляд на обмякшее на диване тело Хайнца и сняла трубку. Слегка одеревеневшими пальцами она решительно набрала номер экстренной медицинской службы. - Алло! - прозвучал в трубке срывающийся женский голос. - Мэм, мой муж не может проснуться! Он выпил снотворное после ужина. Я подозреваю ужасное...