[Нежуковским летящим на свет иль катающим спазмом души не золу ли теней по земле остывающей пеплом навеяно сущим] Пройдут года, а может быть века. И ваши вирши будут петь псалмами, С листа читая в память, суть издалека Пытая скучено одрогшими губами. В губах тех смысл будет застревать И медленно стекать слюною в горло. И чтец младой, школяр, начнет зевать. Поскольку его слово это сперло. Невмоготу ему стеснять себя. Нелепить дивный мозг младой и статный. Охочий до терзаний дум, любя Которые он сам себе приятный. Но ваши вирши будут надмевать Над сутью всех простых и вещих истин. И ваши те стихи захочется сблевать; Размазать это все потугой кисти По тонкому холсту путей ума, Что заприметил мудрую задумку: Из каши сей повыйдет мути тьма. А посему прострет младую руку Потомок наш, весь знанием большой, Наученный путям лихого бденья Всех теорем искусных, истиной хмельной, Он брызгами стиха столпотворенье Нещадно учудит втирая в холст Разметливо и осторожно грезя... Свой крик души, который уж не прост: Он светоч миру и спокойно веря В размеренную поступь бытия, Он смешанными чувствами вас вспомнит: Поэта века двадцать первого... дитя, Которое муз оголтелых потом кормит Своих измученных сомнением мозгов, В извилинах что трутся об костяшку. На "поэтамперов" не хватит ему слов. Он просто сплюнет кое-что на промокашку, Застрявшее меж губ значенье лжи, Которую слюнявили "поэты". И хочется ему вернуться вспять и — "покажи" — Сказать упрямо в лики стерты эти. И пояснить, что требует он тут Немедленно для правды всей отчета... Но времена его назад ведь не вернут: Космополита и жреца иного света. Который там — за сто веков и не понять И как и чем он жив, заложник сути. Но взгляд его нас прожигает насквозь, (...) стать Желает он [надверисплантом] мути. И мы бы ежились под взглядом тем, Великого отрочества кувалдой, Занесена что над полетом теорем. Над липовой поэзией, помойной правдой. Но как же не писать коль тесен лист, Как будто бы вмещая нас пространством. И в пальцах стук по клавишам — он чист Убогим и тщедушным постоянством... Мы кажемся себе, мы так вольны: Казаться, если хочется усилий. А может просто от чего... больны. И взгляд до неба — от безделья стылый. Проколотый терзаниями муз, Что тычат в нёбо словопрёж обильный. И вышел стих из нёба в пальцы: карапуз. Веселый, странный, сам не свой. Бессильный. Он суть не ищет, он плетет слова, Вмещая оконцовки страстно в рифму. Никто не думает о том, что же в стихе сперва... А там сперва — ищи благую инфу. Для глубины познания красот Семантики, что в обрамленьи слога Избавит мир от тягостных забот: Искать значение угла помятого немного. Поэзия расставит мир по правильным углам... Но где же воз души? Он прежде там. Где нет известия уму, а только слякоть дум. И между делом от слонов подкожный шум. И Моськи тявкают шутя, заботясь о прыжках. И вот все мы сказали небу: ах! — Там отражением в дали времен ползет река. В ней отражается печаль людей — издалека. И нас они, что будут после, нежно чтут. Но ни за что за нашу правду... и ложь не отдадут.