Наталья Сафронова День и ночь Селедку Виолетте продали пересоленную. С тех пор, как из магазина уволилась улыбчивая молоденькая татарочка, Виолетта заходила в магазин рядом с домом неохотно. У нее порой возникало желание поинтересоваться у продавщиц, почему эта милая девочка здесь больше не работает и как ее найти, а потом обслуживаться по месту ее новой работы, даже если придется ездить на другой конец города. Не спросила, конечно, неудобно. Но эта девочка с Виолеттой здоровалась и не поднимала насмешливо брови, если та просила: - Не пробивайте чек, я сначала посмотрю, сколько денег у меня кошельке. - Странная, - неслось ей вслед. Не от татарочки, от других, менее любезных продавцов. Виолетта выходила из магазина, держа спину прямо. Собиралась приготовить форшмак, но селедку пришлось выбросить, хотя и с сожалением. Вета старалась каждый день готовить что-нибудь интересное. Чем она давно не баловала Наденьку? Полистала тетрадь с рецептами, выбрала курник. Вечером Вета прислушивалась к шагам на лестничной клетке. Узнавала Наденьку по дробному стуку каблучков. - Какая вы неожиданная, Виолетта Игоревна, к вам невозможно привыкнуть, - улыбнулась Надежда распахнувшей при ее появлении дверь соседке. – Что это? Курник? Вы меня так раскормите, и сцена подо мной просто рухнет. - У вас сегодня была репетиция, Наденька? – спросила Вета. – А когда премьера? - Скоро-скоро! – пообещала актриса. – Я вас приглашу. Виолетта кивнула и постояла еще, пока за Наденькой не закрылась дверь. Вернулась к себе, пощелкала пультом телевизора. Неинтересно. Что ей все эти звезды, если у нее есть своя звездочка? Своя собственная актриса, которую она видит каждый день, здоровается и желает спокойной ночи. Вета взяла телефон, поразмышляла немного и набрала смс: "Сказочных снов!" Подождала немного, но ответа не последовало. Вся жизнь Веты состояла из контрастов. Как черное и белое, день и ночь. Родительский дом Вета не то, чтобы не помнила... но предпочитала не вспоминать. А если вдруг всплывало что-то в памяти, стирала эти картинки, чтобы и следов от них не осталось. Хотя ничего, от чего так уж надо отмахиваться, с ней не происходило. Самая обычная семья, как у всех. Родители инженеры, дома никто не ругается, не пьет, не дебоширит. Шкаф с книгами, собрания сочинений классиков по подписке. Нормальное советское детство, убеждала она себя. Только домой идти не хочется. Вета никогда не спрашивала себя, почему. Весь год девочка ждала лето, чтобы уехать к бабушке в деревню. Там не было ничего особенного, даже леса с речкой, как у бабушки Курочкина. Только сад рядом с домом, еще корова и поросенок. Но зато какая корова и какой поросенок! Вета собирала им маленькие опавшие яблочки, а поросенка даже кормила вишней и трогала ему влажный пятачок. Корову ходила встречать к сельскому кладбищу, важно шла рядом с ней, приговаривая: - Ночка, Ночка... Ночка благодарно поглядывала на нее, а Вета любовалась, какая та необыкновенная красавица, вся черненькая, с белой звездочкой на лбу. Вете было немножко жутковато, совсем чуть-чуть, и от близости кладбища в сумерках, и оттого, что коровы рядом, но те не обращали на девочку никакого внимания, шли, каждая к своему дому, мычали, приветствуя хозяек. И Вета казалась себе деревенской девчонкой. Она играла в деревенскую девочку, как в книжке или на картине, или в кино. И лето звенело, солнечное и ласковое, с бабушкиным "Вета, домой!" вечером, если заиграется с подружками на улице, и Вета бежала, раскинув руки, и утыкалась носом в бабушкин передник, и вдыхала запах парного молока и еще чего-то теплого, домашнего, родного. В августе ночное небо высокое, и звезды падают, и можно загадывать желание. Вета загадывала, чтобы лето длилось бесконечно. Но август подходил к концу, за ней приезжала мама, и Вета, прощаясь с бабушкой, так тоскливо заглядывала ей в глаза, что та обещала: - Я приеду к тебе, приеду! Если будет, на кого скотину оставить. И однажды бабушка приехала к ним на Новый год. Вета еле дождалась, пока закончатся уроки в школе, все перемены простояла у окна, гадая, смотрит ли на нее бабушка, потому что их окна выходили на школьный двор. А после уроков так припустила домой, что не заметила, как Курочкин подставил ей подножку, растянулась у ворот, лежала на снегу, надеялась, что бабушка увидела, как предательски повел себя Курочкин и сейчас бежит дать ему сдачи. Но бабушка не прибежала, Вета встала и пошла домой. А Курочкин еще кидал ей в спину снежки, ждал, что девочка будет за ним гоняться, но она шла гордо, не оглядывалась. Тогда Курочкин заорал во все горло: - Родина моя-аа! Это фамилия у Веты такая - Родина. Вета не выдержала и помчалась за Курочкиным, а тот уворачивался от Веткиного портфеля и хохотал. Потом спросил: - Ты в кино будешь на каникулах ходить? Весь класс покупал абонементы в кинотеатр на девять утра, это называлось каникулярной занятостью. Но Вета отказалась, и мама не стала сдавать деньги. Курочкин поскучнел, когда Ветка сказала ему об этом. - Ко мне бабушка приехала, - объяснила девочка. - Будет учить меня вязать. - В девять утра? - не поверил Курочкин. - И до позднего вечера, - радостно кивнула Ветка. Дверь Вете открыла мама, на дочь не взглянула, сразу ушла на кухню и плотно затворила дверь. Девочка разочарованно отправилась в свою комнату, бросила портфель на пол и подошла к окну. Когда у нее было неуютно на душе, Вета всегда стояла у окна, словно искала простор для взгляда в надежде, что так быстрее найдет выход из тупика. Сегодня она ожидала, что ее встретит бабушка, и они проведут вместе этот день и следующий, и все зимние каникулы. И будет хорошо и радостно. А сейчас происходило что-то непонятное. Дверь на кухню приоткрылась, послышался голос бабушки: - Не торопись, подумай. - И думать нечего, назначение есть, все решено, - ответила мама и решительно шагнула в коридор. Обулась, надела пальто. На бабушку не смотрела, а на дочь прикрикнула: - Ну, что ты рот разинула! Вета вернулась в комнату. В окно она видела, как мама показалась во дворе, потом скрылась в арке дома. Спина напряженная. Вета каким-то внутренним чутьем поняла, что мама делает что-то непоправимое, и ей захотелось громко-громко крикнуть, чтобы ее остановить. Но не смогла, это что-то было взрослое, пугающее, непонятное, куда детям хода нет. Вечером дома было как-то особенно тихо. Отец сидел перед телевизором с приглушенным звуком. Бабушка суетилась вокруг мамы, приносила ей в спальню чай с конфетами. - Разве такому можно рожать? – громко шептала мама. Папа прибавлял громкость. Вета сидела над книжкой ни жива, ни мертва. На следующий день все делали вид, что ничего не случилось. Нарядили елку, накрыли праздничный стол. Под бой курантов папа открыл шампанское, и все подняли фужеры. Вета тоже выпила лимонад, а потом пошла спать. -Просто нервы, - пожала она плечами. Так ей сказала бабушка, когда Вета спросила ее, чем мама заболела. Девочка догадывалась, что нервы – это не так уж просто, на самом деле, это что-то очень серьезное. Потому что даже бабушка, приезжая к ним в гости, неуловимо менялась, становилась скучной, притихшей и напряженной. Вета оканчивала шестой класс, когда бабушка умерла. Уговорила маму взять ее на похороны, и мама отпросила дочь с годовой контрольной по алгебре. Вете было все равно, что выйдет за четверть, «пять» или «четыре». Когда приехали, в доме были люди. Какие-то старухи сидели рядом с гробом. Бабушкино лицо было строгое и как будто чужое, и все в доме казалось чужим, может быть, из-за посторонних. - Мы сразу выехали, как телеграмму получили, - словно оправдываясь, сказала мама. - Она одна не была, не переживай, Танюша, - ответила ей соседка тетя Клава. – И читалку позвали, все, как положено. Вета вышла в сад. Яблони и сирень уже зацвели, и от их солнечного благоухания Вете было как-то особенно горько. Она понимала, что все это она видит в последний раз: дом, сад, больше не приедет сюда. В поезде, лежа на верхней полке, смотрела на бегущие за окном огоньки в ночи, а внутренне все еще стояла в бабушкином саду, запоминала. Это ее первая потеря, и непостижимо больно и сладко знать, что все это у нее было: дом, сад, бабушка и корова Ночка. Место силы, и теперь важно, чтобы оно не исчезло, не кануло в небытие, а осталось в сердце. Вета не думала об этом так подробно, но сберегала в памяти, прятала, как самое дорогое, как Кощей свою смерть. И прикасалась к своему заветному сокровищу, когда было очень одиноко. Сбереженное в памяти – это уже навсегда твое, это потерять невозможно. Мама возвращалась с работы и спрашивала: - Отец не приходил? - Ты тоже поздно пришла, - отвечала дочь. - Отчеты, - неопределенно говорила мама. - Наверное, у папы тоже отчеты, - соглашалась Вета. - У меня отчет по профсоюзной линии, - строго поправила ее мама и вздохнула. – Бросит он нас. - Не бросит. Разрушать страшно, - успокоила ее дочь. – Пойдем пить чай. Бабушка заваривала чай со смородиновым листом, и они подолгу пили его на веранде. У мамы был обычный грузинский, тоже вкусно. Вета ополоснула чайник кипятком и всыпала заварку, накрыла чистым полотенцем. Поставила на стол чашки. Дом у нее есть, не нужно ничего стирать и забывать, нужно только беречь. Курочкин ушел после восьмого класса в техникум. - Правильно, приумножай ряды рабочего класса, - сказала ему на прощанье Вета. Ей было не жалко его потерять, потому что Курочкина у нее как бы и не было. На дискотеках они играли в почту, но Курочкин ни разу ей не написал. Кто-то кому-то писал, почтальон Вяльцева сновала с записочками по актовому залу. К Вете тоже подходила, но записки были все несерьезные. Ребята хохмили, Вета писала что-то смешное в ответ. От Курочкина ничего, ну, и не надо. На Новый год девчонки заводили дневник пожеланий, сложили листы в тетради треугольниками, как фронтовые письма, и строчили друг другу послания. украшая их конфетти. Вета обходила всех в классе, к Курочкину тоже подошла. Он что-то писал. Но сколько она потом ни искала его пожелание, так и не нашла. Курочкин пришел к ней из армии, позвал замуж. Вета оканчивала математический факультет пединститута, и все это время не то, чтобы ждала Курочкина, просто знала, что он появится в ее жизни. - У него нет даже высшего образования, о чем ты с ним будешь разговаривать? – спросила Вету мама. - Будем молчать, как вы с папой, - пожала плечами Вета. - И что это за фамилия – Курочкин? – не унималась мама. – Мои внуки будут Курочкины? Вета не стала ей отвечать. Курочкин маме не нравится, ей и папа не нравится. Что может посоветовать мать, которая не умеет научить счастью? Она знает только, как не надо строить жизнь, поэтому цепляется к несущественному. А суть в тепле, которое создают двое. Вета обняла Курочкина, и бабушка встала за его спиной, и корова Ночка, и поросенок задвигал влажным пятачком. И Вету обдало теплом, и она не захотела разнимать рук. У Курочкиных родилась дочка Оленька. - В Курочкиных пошла, - вздохнула мама, разглядывая круглолицее курносое чудо, но это не помешало ей любить внучку, свет в окошке. Папа тоже оживился, гулял с коляской во дворе, Оленька всех примирила и сплотила. В девяностые, когда страна разваливалась, семейный очаг оказался единственно важным. У Курочкина открылся талант к торговле, он привозил шмотки из Турции, продавал на рынке, кормил семью. Разговаривать было некогда, главное, деньги в доме есть. Вета наряжала дочку, выдавала бабке с дедом, те шли с ней в парк, катали на каруселях. К ним приехал двоюродный племянник Курочкина, устроился на завод рабочим. Вета спросила: - А общежитие на заводе есть? - Есть, но мама хотела, чтобы я был под присмотром, - сказал племянник. Вета вздохнула. Нельзя жить только для себя, надо делиться семейным теплом, благополучием. Вета согласилась присмотреть за племянником, пока он найдет свое место в жизни, женится, а потом передать его жене не испорченным улицей. Однако племянник раздражал. Не тем, что занимает место в их крошечной двухкомнатной квартире, а отсутствием высокой цели. Ему все не нравилось, он просыпался с плохим настроением и шел на завод, после работы покупал пачку майонеза, мазал его на хлеб, так он себя баловал. - Ты бы сходил куда-нибудь, - говорила Вета. - Неужели совсем ничего неинтересно? - Да ну, - отмахивался племянник. - Этому не будет конца, - думала Вета, - за ним можно присматривать всю жизнь. Виолетта работала в школе и видела, насколько инфантильны сегодняшние старшеклассники. Прежние ценности вместе с социалистическим строем списали в утиль, а новые еще не создали. Хищническая идеология, которая насаждалась телевидением и самой жизнью, только пугала, но не способствовала воспитанию. "Слабым звеном", как в популярной тогда телепередаче, оказывались прежде всего дети, с не сформированной еще психикой, расплывчатыми понятиями добра и зла. Племянник все чаще приходил с работы пьяный. - Ты где пьешь? - спрашивала Виолетта. - Ты на смене пьешь, как же ты работаешь? Курочкин открывал отдел в магазине, предложил племяннику место продавца. - Да ну, - сказал племянник. - Пусть съезжает, - решила Виолетта. – Лежать на диване можно, где угодно. В конце концов, она не Макаренко, а только слабая женщина, пусть мать воспитывает. Племянник вернулся в деревню, а в комнате полноправно расположилась Оленька. Она училась во втором классе, и свой собственный угол пришелся кстати. После выполнения домашнего задания Оленька рассаживала на диване кукол и мишек, вела урок, рассказывала стихи и решала задачи, и ставила оценки . - Кажется, у нас наметилась педагогическая династия, - удивилась мама. Профессия педагога тогда была не в почете. Перспективными считались юристы, экономисты и компьютерщики, те, кому платили. Оленька еще маленькая, успеет задуматься и выбрать. Может быть, и в стране что-то переосмыслится, люди перестанут бояться будущего, будут снова рожать детей и строить школы, и учить доброму, разумному, вечному. После уроков Оленька рисовала в школьной студии, а потом они вместе с мамой шли домой. - Что ты сегодня рисовала? - спрашивала Виолетта. - Я рисовала тебя, - серьезно ответила Оленька. - Как я тебя спасаю. - От кого? - удивилась Виолетта. - От бандитов, - объяснила Оленька. - Я нарисовала, как они приковали тебя наручниками к батарее, а я тебя спасла. Потому что я милиционерка. Виолетта посмотрела дочкины рисунки и ахнула. Что у нее в голове? - Откуда ты это взяла? Про наручники? - осторожно спросила она Оленьку. - От мальчишек, - ответила дочь. - Они играют в "Бригаду", а я в милиционерку. - Ребенок ты мой, - Виолетта распахнула руки, спрятала под крылом своего цыпленка. Что есть в мире несокрушимого? Только вера в добро. Если лишить ребенка веры в добро, мир рухнет. Половина Ветиных одноклассников лежит на кладбище, целая аллея высоких памятников, словно они кому-то что-то хотели доказать, может быть, себе - что погибли не зря? У них тоже были свои "бригады", слава богу, что Курочкин не играл в эти игры, успел вырасти. А школьники играют, причем играют и дети, и старшеклассники, не хотят взрослеть. У дочки есть свое мнение, есть силы, чтобы его отстоять. Но рисунок все равно пугающий: чернота выстрелов и кровь. Вета в этом возрасте рисовала принцесс. - Сегодня мы будем печь торт, папа завтра приезжает, - сказала Виолетта дочке. Курочкин теперь закупал товар в Москве, гораздо спокойнее, чем в Турции. Но если бы Виолетта могла, она бы его никуда не отпустила. Пусть бы сидел дома, и Оленька тоже пусть не ходит в школу. Это раньше, когда Брежнев читал на съезде речи по бумажке, хотелось демократии. А сейчас хочется стабильности и покоя. По дороге в школу на первом этаже жилого дома вечно торчит в окне голый мужик, и Вета поменяла маршрут, чтобы не идти мимо этого окна. Ходила вместе с дочкой в школу и обратно и не отпускала одну гулять. А когда загремела с обострением гастрита в больницу, так беспокоилась за своих, что однажды сбежала из стационара - посмотреть, как они без нее справляются. И очень удивилась, что Курочкин с дочкой мирно играют в шахматы в чистой квартире, на плите обед. - Если вы будете нервничать, мы не победим ваш гастрит, - предупредил ее лечащий врач. - Это от нервов? - удивилась Вета. - Все болезни от нервов, - кивнул доктор. Вета вспомнила, как бабушка сказала ей про мамину болезнь: просто нервы. Просто страх потерять любовь, добавила бы Вета сейчас. Курочкин решил продать отдел одежды и открыть пивбар, на пиве заработать легче. - Разве деньги бывают легкими? - недоумевала Виолетта. Она вслушивалась в слово, чувствовала его истинный смысл. И боялась перемен, не верила, что они бывают к лучшему. А Курочкин не боялся, экспериментировал, но Виолетта не приветствовала такие эксперименты. - На Руси все беды от пьянства, - предупреждала она мужа. - Так я же не пью, - успокаивал ее Курочкин. - Лиха беда начало, - сомневалась Виолетта, физически ощущая, как ее маленький мирок разрушается. И бабушка отворачивалась, словно отступалась от нее. - Не уходи, - шептала ей Вета, - не оставляй меня один на один с бедой. Племянник Курочкина умер, заснул пьяный с сигаретой и сгорел в доме. Виолетта относила его смерть на свой счет, считала себя виноватой. А теперь еще пивной бар, это добром не кончится. - Это только бизнес, - отмахивался Курочкин. Деньги и вправду были легкими, во всяком случае, их стало больше. А однажды Курочкин собрал вещи и переехал к любовнице. Виолетта не стала его останавливать. - Распустила мужика, - посетовала мама. - Я хочу или счастливо, или никак, - качнула головой Виолетта. Она откуда-то знала, что так будет. С того самого дня, как Курочкин занялся пивом, она ничего хорошего для семьи не ждала. Для европейца спиртное бизнес, а для русского - смерть. Дома стало пусто, но Виолетта держалась. Работа требовала, и в школе Виолетта вела себя, как будто ничего не случилось. Не жаловалась, не давала повода для сплетен. Рядом дочь, Оленька была в выпускном классе. Мамина надежда. Оленька сдала экзамены, набрала хороший балл и поступила в областной институт, хотя могла попробовать силы в столице. Вета испытала некоторое разочарование, но так даже лучше, спокойнее, ближе к дому. Тем более, в Москве теракты случаются куда чаще, чем в провинции. Жизнь Веты превратилась в ожидание. Она не ложилась спать, не дождавшись звонка от дочери. - Что ты ей шагу не даешь ступить без присмотра? - упрекала ее мама. - Может, она с молодым человеком гуляет? - Пусть сначала покажет его мне, а потом гуляет, - не соглашалась Вета. - Ты мне Курочкина показала, а что толку? - сказала мама. - Все равно сделала по-своему. Вета вспомнила, как за спиной Курочкина встали бабушка и корова Ночка, и мир казался надежным и незыблемым. А потом рухнул. Слишком разными стали они с Курочкиным. В юности были похожими, любовь их объединяла. А потом жизнь развела, у Курочкина оказалась своя правда, а у Виолетты своя. Оленька приехала в гости с женихом, заодно сообщила, что бросила институт. Она и без института зарабатывает больше, чем мама, объяснила Оленька свое решение. - Я работаю в детской комнате торгово-развлекательного центра, а скоро буду администратором, - гордо заявила она матери. - Как скоро? - поинтересовалась Виолетта. - В следующем месяце освободится место, девочка в декрет уходит, - успокоила маму Оленька. - А высшее образование тебе чем помешает? - обреченно спросила Виолетта. Оленькин жених Вете не понравился. Не о таком муже мечтала она для своей дочери. Дело даже не в возрасте, а в характере. Виолетта говорила о таких: - Без руля и без ветрил. Зачем ему жениться, что даст ему семья? Что он может привнести в семью? Семья - это крепость, если у нее есть стены. Но эти стены нужно сначала возвести, а фундаментом должна быть любовь, общее мировоззрение, как флаг, должно развеваться над крепостью. Мировоззрение - это не только политика, а взгляд на мир. Муж и жена должны смотреть в одну сторону, а не как двуглавый орел на гербе Российской империи, с которой все знают, что приключилось. Иначе фундамент даст трещину, и взаимное влечение, которое молодые часто принимают за любовь, семью не спасет. И в доме станет холодно, и детям в таком доме будет неуютно. Виолетта это проходила, и Оленька проходила, а теперь снова наступает на те же грабли. Вета все предвидела, но дочь, конечно, убедить не смогла. Когда это дочери слушали матерей? А вскоре коллега по работе сказала Виолетте: - Поздравляю тебя, бабушка! - В каком смысле? - не поняла Вета. - В самом прямом, - улыбнулась учительница истории. - Поздравляю тебя с внуком! Виолетта изменилась в лице, так что теперь учительница не поняла, в чем дело: - Ты не рада? - Ну, что ты! Рада, конечно, - попыталась не ударить в грязь лицом Виолетта. А потом сказала матери: - Поздравляю тебя с правнуком! В школе ходят слухи, что в нашей семье пополнение. - Как же так? - мама заплакала. - Оленька нам даже не сказала. Когда дочь приехала с месячным ребенком на руках, Виолетта ее пустила в дом, конечно, но к внуку не подошла. Дочь помаялась немного, и уехала. - Я себя не на помойке нашла, - отрезала Виолетта, когда мама стала ее упрекать за жестокосердие. - Как можно не сказать матери, что ждешь ребенка? Каково мне это от посторонних людей узнавать? Как только Виолетта вспоминала о дочери, она тут же заставляла себя переключаться. Буквально перещелкивала мысли на что-то другое, на работу, например. Но работа не может заменить личную жизнь. У женщины обязательно должно быть что-то свое, сокровенное, теплое, где отогревалось бы сердце. И когда в ее подъезд переехала юная актриса драматического театра Наденька, Виолетта неожиданно для себя к ней привязалась. Привязанность стала болезненной, как всегда случается, если она занимает слишком много места в жизни человека. Виолетта после работы теперь не задерживалась, потому что дома ее ждало много дел. Нужно было навести порядок и приготовить что-нибудь вкусненькое для Наденьки. Хотя Надежда соседку не навещала, Виолетта всегда находила способ ее угостить. В знак благодарности, а скорее, просто жалея одинокую женщину, Наденька приглашала Виолетту Игоревну на свои премьеры. Виолетта приходила в театр принаряженной, с букетом цветов. Ей казалось, что Наденька рассказывает со сцены о ее, Ветином одиночестве, она ее чувствует. Значит, не зря они встретились в этом холодном мире, значит, нужны друг другу. Когда Виолетта выходила из театра, услышала, как диспетчер рассказывала кому-то по телефону: - Сегодня опять какого-то старика выводили, просил пустить на спектакль без билета. Столько психов в последние дни приходит в театр, всех тянет к искусству, вероятно, весеннее обострение. Да, стрессы, одиночество. Все болезни от одиночества. У Веты сжалось сердце. Всю дорогу до дома она нащупывала в кармане мобильный телефон, но не решалась позвонить. А когда открыла дверь, неожиданно для себя набрала номер: - Оленька, как вы там? Как Владик? Виолетта чувствовала, как спадает напряжение, в котором находилась несколько месяцев, и плакала от радости. Уснуть в ту ночь так и не смогла. Мысли текли легкие, светлые. - Наконец-то ночь кончилась, - сказала она себе.