Владимир Монахов - журналист,прозаик,поэт.Родился 1 мая 1955 года, в городе Изюм, Харьковской области, УССР. Автор более десяти сборников стихов и прозы. За серию эссе, опубликованных в "ЮНОСТИ" в 2005 году стал лауреатом журнала. В 2009 году за "Русскую сказку" вручена национальная премия "Серебряное перо". Лауреат Международного поэтического конкурса «Лёт лебединый» имени Петра Вегина(2014). Занял второе место в номинации "Бэла" за лучшую новеллу о любви в международном Лермонтовском конкурсе (2014). Входит в литературную группу ДООС (Добровольное общество охраны стрекоз) под псевдонимом Братскозавр. Сайт "Снериги" http://snegiri-literature.ru/katalog/rasskazyi/syuzhet-dlya-antiromana _____________________________________________________ Какой бы сюжет кто ни взял, для большинства в нём всегда будет высказано слишком мало, но для людей умелых всегда будет сказано слишком много. Люка де Клапье маркиз де Вовенарг Как только в мире завелась литература, а у нее образовались кружки читателей, родилась крамольная мысль: «И моей жизни хватит на целый роман». У кого родилась? Да у каждого, кто хоть раз прочитал до конца толстую книгу и прожил по крайней мере лет сорок. Такой читатель, захлопнув мечтательно-увлекательный томик прозы или стихов, начинал думать, что ежели кому-то из этих бойких ребят рассказать свою жизнь, то он из нее настрочит добротную книжицу, которую с удовольствием прочитает полтора миллиона образованных людей. Эта мысль давно мучила Платонова, и он мечтал ее осуществить в реальной жизни. Рассказов у него хватало, и слушатели даже иногда встречались, но только не было среди них ни одного, кто бы мог это складно изложить на бумаге. Но однажды Платонов такого человека встретил. Правда, книжечка у него была тонкая, и не прозы вовсе, а стихов, и прочитало ее не больше ста человек, поскольку тираж ее был всего двести и сто первый экземпляр с дарственной надписью Платонов получил от автора. Дело было даже не в книжке стихов – Платонову поручили сопроводить его к герою труда. Это было время, когда редакция газеты, где работал поэт, интересовалась рабочими людьми и регулярно публиковала о них героические очерки. Вот и нашего поэта направили в бригаду Никиты Петровича Зосимова, чтобы создать портрет бригадира-орденоносца. А Платонов был над этой бригадой мастером. Пока находились в пути, журналист расспрашивал Платонова о бригадире. Но, к своему удивлению, мастер, хотя проработал с Зосимовым лет двадцать, ничего существенного рассказать не мог – только голые факты биографии, проценты выработки, общественные нагрузки, перечень грамот и правительственных наград. По вопросам журналиста чувствовалось, что тот недоволен собеседником. Особенно недоволен тем, что Платонов как-то незаметно переводил разговор на себя и пытался обстоятельно рассказать новому знакомому свою жизнь. Журналиста жизнь Платонова не интересовала. И он как-то быстро скис. В лесу, в рабочем вагончике, Зосимова не обнаружили, хотя вся бригада была в сборе и судорожно хлебала чай. Чувствовалось, что парни с большого похмелья. – А где бригадир? – поинтересовался Платонов. – Готовит новую площадку, – ответили вяло рабочие. – А вы прохлаждаетесь? – Успеем еще наработаться – нам сегодня в две смены, – буркнул один из лесорубов. – Это за вчерашний прогул? – проявил свою осведомлённость Платонов. – Всё-то вам известно! – На то и поставлен, – усмехнулся Платонов. Разговор не клеился. По всему было видно, где-то у них припасена бутылочка водки. И рабочий класс демонстрировал недовольство ранним прибытием хоть и небольшого, но всё же начальства, да еще с непрошеным чужаком журналистом. Доставать бутылку при гостях они не решались. – Ну, расскажите товарищу журналисту про вашего орденоносного бригадира! – настаивал Платонов. – А чё рассказывать – работает как лошадь и другим покоя не дает! Только нам от его орденов ни холодно ни жарко, – буркнул всё тот же работяга. – Ну-ну, полегче, – одернул болтуна Платонов. – Полегче так полегче, – согласился с ним рабочий и замолчал. – Что, грозный бригадир? – задал первый вопрос журналист. – Злой на работу! – сказал все тот же голос. – Выработка самая высокая. – А разве это плохо? – цеплял журналист. – Начальству хорошо, а подчинённым тяжко! – А когда у кассы стоите за зарплатой? – вмешался Платонов. – У кассы хорошо! – согласились с ним рабочие. – Кому ж у кассы плохо? – То-то! – развеселился Платонов и добавил больше для журналиста: – Я над всеми начальник, а получаю меньше вашего. – Так идите к нам на валку, будете тоже при больших деньгах! – съязвили рабочие. – А ты на моё место? – огрызнулся Платонов. – Образованием не вышел! – Тогда помалкивай. Ну что, поедем к Зосимову? – спросил у журналиста Платонов. – Поехали, – быстро согласился журналист, чувствуя, что из трудового коллектива ничего вразумительного сейчас не вытянуть. Зосимов принял гостей тоже сдержанно. – Времени нет разговаривать. Ну, задавай свои вопросы, – сказал журналисту и, закурив крепкую папиросу, присел на бревно, разминая натруженные ладони. Журналист быстро достал блокнот, стал энергично задавать вопросы, Зосимов отвечал однозначно. Разговор явно не клеился. Минут через десять минут Зосимов поднялся: – Надо работать. Не обращая внимания на возражения журналиста, включил бензопилу. – Эдак я ничего не напишу, – впервые растерялся журналист, обращаясь к Платонову за помощью. – Бесполезно спорить! – отреагировал Платонов. Постояв пять минут и понаблюдав за работой бригадира, спросил: – Ну, что будем делать? – Я не знаю! – растерянно смотрел на мастера журналист. – Мне без материала никак нельзя возвращаться. – Зосимов, слышь, человек ведь тоже работает. Ему без материала возвращаться в редакцию нельзя. – А я тут причем! На все его вопросы я ответил. Он что ли за меня кубометры даст? – ответил Зосимов. – Понимаете, – начал объяснять журналист, – надо поговорить без спешки, на это нужно время. – Некогда! – отрубил Зосимов. Платонов и журналист отошли в сторону. Молчали. – Я не знаю, чем вам помочь, – сказал Платонов. – Всё, что можно рассказать о нашем орденоносце, я вам рассказал. – Этого хватит только для короткой заметки, а мне надо написать большой материал! Всё это я в отделе кадров прочитал. Мне нужно что-то живое. Необычное. Яркое. – Да что тут необычного. Весь день стоит с бензопилой, валит да режет древесину. Вся яркость в ведомости на зарплату да когда орден очередной дадут. – Но другие тоже валят да разделывают, а выделили этого. – Больше всех валит… – Но этого мало для очерка…. – Для очерка? – удивленно встрепенулся Платонов. Это малознакомое ему слово почему-то поразило его. – Да, наверное, мало. Эй, бригадир, ну-ка, пилу выключай,- решительно скомандовал Платонов. Но тот даже ухом не повел. – Я же говорил: бесполезно, – сник Платонов. – Вспомнил! У него жена в соседней бригаде кашеварит. Поехали к ней… Возвращались Платонов с журналистом в город к вечеру. Журналист что-то там дописывал в блокнот. – Ну, теперь то хватит для очерка? – поинтересовался Платонов. Ему уже надоело молчать. – Негусто, но выкручусь, – сказал журналист. – Ну и работка у вас. Если народ друг про друга ничего сказать не может, откуда вы столько материала берете? – Фантазируем! – улыбнулся журналист. – А если к вам вот так неожиданно подойти и потребовать рассказать о себе – много напишете? – перехватил инициативу Платонов. – Черт его знает! Мне никто таких вопросов не задавал, про меня ведь не писали. – Как же – вы целую книжку стихов выпустили, я как читатель вот интересуюсь. – Вы первый, кто проявил ко мне интерес. – Не может быть?! – Почему же не может, очень даже может. Люди живут рядом всю жизнь, а трёх слов друг про друга вымолвить не могут. – Вы имеете в виду жену Зосимова? Так она неотесанная тётка, три класса образования, повариха. – И с высшим образованием люди не лучше. Это вообще проблема – рассказать о человеке. Поверьте мне, я- то уж знаю. А если люди рассказывают, то столько вранья. – Вранья? – Конечно! Тютчевым сформулировано: слово сказанное – ложь! – А, ну да, ну да! – Платонов как-то быстро скис и погрузился в свои мысли. А журналист тоже гонял мысли в голове, радуясь, что Платонов от него отстал. А Платонов думал: как же так, вот сколько раз он мечтал рассказать о своей жизни грамотному человеку, чтобы он сложил из его жизненного пути книгу. Не обязательно с его фамилией, не обязательно точно о нём, но как герой он бы сгодился для хорошего романа. Прожил сорок лет, а ведь и про него, может быть, тоже рассказать нечего. Зосимов, вон какой человек, на доске почёта, в орденах, а едва наскребли на очерк какой-то. Ещё надо почитать, сколько там той правды будет в газете. И люди рядом с ним годами. А трёх добрых слов сказать не смогли. Как в характеристике из отдела кадров. Так же будет и о нём. Платонов свою жизнь представлял раньше иначе, всю в достижениях, каждый день ему казался важным. А возьми для книги его биографию – и нет ничего в его жизни ценного. Даже на газетный очерк не хватит. В городе они попрощались у гостиницы, и Платонов пошел домой. Шёл один, никого не замечая, только мысли преследовали его, не оставляли в покое, и он перекручивал, словно на мясорубке, свою жизнь, которую мог бы рассказать журналисту. Но тот им даже не интересовался. Обидно. Поужинав без аппетита, Платонов лёг спать. Сразу уснул. Но среди ночи проснулся. Жена не спала – читала какой-то женский роман. Платонов толкнул её в бок. – Слушай, жена, а ежели спросит тебя какой-нибудь писатель о моей жизни, что ты ему расскажешь? – А чё это он будет у меня спрашивать? – удивлённо посмотрела на него супруга. – Ну мало ли, захочет книгу обо мне написать. – И с какого перепуга о тебе книгу будут писать? – Это сейчас я никто, а вдруг прославлюсь? – Господи, спи, ты сорок лет никто, звать тебя никак, и не думаю, что станешь кем-то важным. – И это всё, что ты можешь обо мне сказать? – рассердился Платонов. – Да спи, дурачок, – захлопнула супруга книгу и выключила свет. А Платонов в темноте всё прокручивал слова жены – дурачок и сорок лет ты никто. «Бля, – подумал он, – и на хрена этот журналист попался сегодня, книжку подарил». Только сейчас Платонов вспомнил про стихи. Он поднялся. – Ты куда? – поинтересовалась жена. – Куда даже король пешком ходит! Платонов достал из сумки книгу стихов, закрылся в туалете, раскрыл первую страницу и начал читать. Слова были знакомые, но, сложенные вместе, становились такими, что ни одной строчки стихотворения Платонов не понимал. Прочитав всю книгу, Платонов начал её терпеливо перечитывать. Но от второго чтения книга понятней не становилась. Он в сердцах разорвал книгу и бросил в унитаз. Резким движением спустил воду. Клочья страниц тоненькой книжки не тонули, ворочались в водовороте, и Платонов вынужден был несколько раз ждать, когда наполнится сливной бачок, и спускать воду, чтобы смыть все эти стихи к чёртовой матери. Только когда последний бумажный клочок со стихами исчез навсегда, Платонов успокоился и пошёл спать. Спал он долго и крепко, но, проснувшись утром, с удивлением вспомнил, что всю ночь во сне что-то пытался написать, и чем больше он писал, тем гуще становилась неизъяснимая пустота, которая окружила его во сне, и теперь вот стояла крепко-накрепко вокруг него в реально текущей жизни. Никогда Платонов не чувствовал вокруг себя такой опустошающей пустоты, и ему впервые стало страшно жить дальше в одиночестве пустоты.