Люси Кирилл нес ее на руках, и Люси понимала, что позволь она ему, он будет нести ее всю жизнь. Люси отдыхала на его руках, отогревалась в заботе и внимании. У дома Кирилл замедлил шаг, и Люси спрыгнула на землю. - Он завтра приезжает, - сказала Люси. Кирилл даже не стал спрашивать, кто этот таинственный «он», и так понятно. Но Люси все-таки сказала: - Дима приезжает. - Не к тебе ведь, - усмехнулся Кирилл. - Ну, и что? - качнула головой Люси. - Понимаешь, в отношениях двоих один всегда любит, а другой позволяет себя любить. Я предпочитаю любить. Не могу иначе. Кирилл подождал, пока Люси скроется в подъезде, потом когда в ее комнате загорится свет. Смотрел, как в окне то появляется, то исчезает силуэт девушки. Свет погас, но Кирилл все не уходил, знал, что смотрит на ее окна последний раз. На самом деле, ее звали Эллой. Но с тех пор, как десятилетняя Эллочка спела на школьной сцене песню «Люси» Газманова, ее иначе, как Люси, никто не называл. Ей шло это имя, и почему-то казалось, что она эта самая пропавшая собака и есть, с преданным взглядом огромных карих глаз. - О-о-о, Люси! О-о-о, Люси! Люси как сидела на корточках, так и не смогла приподняться. Все ходили, разговаривали, а ее охватила непонятная слабость, даже беспомощность. Люси не выпускала руку женщины, которая на тренинге назвалась ее мамой. Когда наваждение прошло, психолог объяснила, что внутренний ребенок Люси не вырос, потому что недополучил материнской любви. Поэтому Люси испытывает неуверенность перед окружающим ее миром. Люси слушала это, как откровение. Она пришла на тренинг, потому что начала догадываться, что с ней что-то не так. Мысли кружили и не хотели выстраиваться в логическую цепочку. С чего все началось? Мама оставила ее грудную у бабушки в деревне, а сама уехала работать в город. Приезжала в субботу вечером, бежала со станции с тяжелой сумкой, представляла дочкино капризное личико, и сердце у нее заходилось от нежности и горечи. А дочь молча высвобождалась из материнских объятий, вытирала материнские поцелуи и продолжала сосредоточенно укачивать куклу. Но это уже в год, значит, долго жила без матери. Мама должна быть всегда рядом, будить утром и укладывать спать на руках, а эта появлявшаяся раз в неделю женщина не успевала стать ей родной, и ее поцелуям девочка не верила. Значит, не просто недополучила любви, а не научилась принимать. И с тех пор ей отчаянно не хватает тепла, и хочется, как Олегу Попову, собрать солнечный лучик в ладошки и отогреться. - У меня брат повесился, - рассказывала на тренинге одна из пациенток. - В день рождения, ему тогда сорок лет исполнилось. Мы пришли на именины, его жена стол накрыла, а брата все нет. Потом оказалось, что он ушел в лес и там повесился. - Какие у него были отношения с матерью? - спросила психолог. - Да, нормальные, - отозвалась пациентка. - Мама тряслась над ним. Он был поздний ребенок, случайный, его не ждали. Мать пошла на аборт, дошла до больницы, а в кабинет зайти не решилась, вернулась домой. И потом всю жизнь жалела своего последыша, такой он был неприспособленный. - Вот поэтому, - сказала психолог. – если бы мать его ждала, он бы цеплялся за жизнь. Люси вспомнила, как она набрала в ванну горячей воды, высыпала туда горчицу. Ноги едва терпели, а у Люси в памяти вдруг всплыло, как в каком-то фильме девушка ворочает на речке тяжелые камни, чтобы спровоцировать выкидыш. Врач ее предупредил: только не поднимайте тяжелое. А девушка отправилась ворочать камни. Но ребенок удержался, слава богу. И дочка Люси удержалась. Когда Юленька родилась, за окном огромными хлопьями шел снег, первый в этом году. Люси облегчено вздохнула: доченька будет счастливой. Дима встречал их с Юленькой из роддома растерянный, как будто еще не осознал, что он отец. Свекровь не приехала, но это не так важно. Главное, чтобы Дима не ездил к матери слишком часто. Один раз уже съездил и раздумал жениться, бросил беременную. Люси тогда понесло. Она купила бутылку водки и пришла к нему в общежитие, налила себе и стала пить. Дима взял из ее рук стакан и бутылку, вылил водку в раковину. Потом лег, не раздеваясь, на кровать и отвернулся к стене. Люси легла рядом и уткнулась ему в спину мокрым носом, и в этот момент ей показалось, что она та самая потерявшаяся собака из детской песни. Она лежала и тихонько всхлипывала, пока Дима, наконец, повернулся и обнял ее. И страшный чуждый мир отодвинулся, уступил место родному и знакомому. Люси успокоилась и заснула в Диминых объятиях. Кирилл исчез из ее жизни, стал строить свою. Люси однажды гуляла с коляской в сквере, мимо нее пробежала девушка Кирилла, вся в слезах. Люси поняла, что ничего у них не ладится. Каждый хочет любить сам, это неизмеримо легче, чем принимать любовь. А может быть, 90 процентов всего человечества недополучили родительскую любовь и так ее жаждут от тех, за кого они случайно зацепились, что готовы всю жизнь ждать и доказывать верность, чем переключиться на любящих. И этот круг невозможно разорвать. Их с Димой навещал свекор, нянчил внучку, уезжал растроганный, говорил сыну: - Жена тебя любит, это главное. Люси соглашалась с ним: ничего нет важнее любви. Свекровь у них бывала редко, но руководила сыном издалека, давала наставления. И как-то так получалось, что на выходные Дима уезжал помочь родителям. Свекровь говорила: - Отдохни от ребенка, ты сам еще ребенок. Люси ждала его возвращения истово, готовила или стирала, укладывала дочку спать, но внутри – ждала мужа. Как только в замке входной двери поворачивался ключ, она в ту же секунду оказывалась в прихожей. Казалось, камень падает с души, солнце заглядывает в окна. Вот оно, счастье, другого, лучше и полнее, не надо. Пусть длится это, родное и знакомое. Дима каждый раз говорил: - Фантастика! Ты как будто знаешь, что я иду. - Чувствую, - соглашалась Люси. Дима проходил на кухню и выкладывал деревенские гостинцы: молоко и варенье, сало и картошку. Как он умудрялся все это донести и не надорваться, уму непостижимо. Люси складывала продукты в холодильник, кормила мужа ужином, садилась рядом, подперев ладошкой щеку. Рассказывала: - Купила Юле сказку о стойком оловянном солдатике. Она раскрывается, как книжка-раскладушка, внутри как будто театральные декорации, Юля играет на них игрушками из киндер-сюрпризов. Потом спохватывалась: - А Юле ты что-нибудь привез? - Что я привезу из деревни? - пожимал плечами Дима. - Подожди, я приготовила, - Люси на цыпочках уходила в комнату и возвращалась с подарком. - Откуда в деревне диафильмы? - усмехался Дима. - Скажешь, от зайчика, - объясняла Люси. - Вкусный пирог? - Вкусный, - соглашался Дима. - Еще бы невкусный! - радовалась Люси. - Это потому, что для тебя. Я сочиняю для тебя сказку. - Какую сказку? - Ну, вот ты ешь пирог, он волшебный, - объясняла она. - Потому что я его пекла не просто так. Я жила в волшебном замке и придумывала волшебный пирог своему рыцарю. Думала: мой рыцарь съест пирог и станет неузъявимым для всех страшных великанов и всех ветряных мельниц. Люси замолчала, потому что заметила, что Дима ее не слушает. Во-первых, устал. Во-вторых, он материалист до мозга костей. Зачем ему сказка о пироге, достаточно того, что пирог съедобный. Почему-то вспомнила, как однажды пригласила в театр Диминого соседа по общежитию. Дима тогда заболел. Люси, конечно, хотела остаться с Димой, поить любимого молоком с медом, и пусть себе пропадают билеты. Но он посчитал, что это нецелесообразно. Тогда Люси позвала Славика. Люси нравилась Славику, но вместо того, чтобы ухаживать за ней, он почему-то рассуждал о том, кто сколько денег ему должен, как он соберет долги и купит машину. Он рассказывал об этом в антракте и после спектакля, может быть, хотел произвести на Люси впечатление. Смотрели «Вишневый сад». Люси думала, что Лопахин так и не сделал Варе предложение и что у нее в холодильнике лежит лимон и надо передать его со Славиком Диме, чтобы Дима выздоровел и они подали, наконец, заявление в загс. Домой они со Славиком ехали в холодном троллейбусе. Славик опять было начал вспоминать, кто ему должен денег, но Люси перебила его: - А я сегодня хотела туфли из ремонта забрать, а ларек обокрали. Теперь придется кооперативные покупать, они дорогие и непрочные. В это время она почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд, оглянулась и увидела Кирилла с девушкой. На душе у нее стало пасмурно, наверное, от этого взгляда Кирилла, в котором не было и проблеска тепла. Люси очнулась от Диминого голоса, вынырнула из воспоминаний. - Нужно выбираться из общежития, строить квартиру, - рассуждал Дима. - Займем у Славика, - откликнулась Люси. - Под проценты, - не согласился Дима. - Приватизируем комнату в общаге, потом вступим в строительный кооператив, там гарантий больше, чем у Славика. - Тоже хорошо, - кивнула Люси. Начался строительный марафон. Он не был утомительным. Вообще, оглядываясь назад, Люси удивлялась, что она не уставала от жизни. Почти все, что зарабатывали, отдавали на взносы за квартиру. И самым большим развлечением было ходить смотреть на растущий дом, подниматься на свой пятнадцатый этаж и любоваться видом из незастекленного окна. Пожалуй, самое ценное - это лес за окном. Пришел домой, открыл окно — и дыши.Вышел из подъезда и гуляй себе по лесным тропинкам. Переехали под Новый год, вещи раскладывать было некогда, но Люси побежала на рынок за елочкой. - Без сказки скучно, - сказала она мужу. - Без сказки вообще невозможно жить. Дима не стал спорить, поставил елку в крестовину и нашел ящик с игрушками. Люси суетилась на кухне, готовила курицу, слава богу, плита была подключена. Юля сновала везде, ей все нравилось. - И теперь мы заведем кошку и братика, - радостно сказала Юля, когда родители разлили шампанское и сок по фужерам. Кошку завели, а с братиком не сложилось. Люси заметила, как что-то уходит от них с Димой. Притуплялась боль, но тускнела и радость. Может быть, это как-то связано, боль уравновешивает радость. Это у других — гармония, а у нее обязательно должна быть капелька горечи, она не может жить в ровном солнечном свете. Ей необходимо собирать любовь по крохам, качать ее и лелеять, и бояться потерять. Кирилл с женой давно уехал домой, на Украину, не подавал о себе никаких вестей. Люси тоже его не искала. Но неожидано начала писать ему письма. Писала и складывала в ящик кухонного стола, не нашла лучшего места. У Люси почему-то не было собственного угла в доме. Только кухня с плитой и кастрюлями. Люси утром проснулась и удивилась, что Дима встал раньше. Он сидел за кухонным столом с ее письмом Кириллу и плакал. Люси присела на соседний стул, беспомощно сложила руки на коленях. Дочь ночевала у подружки. Юля дружила взахлеб, они с Катей называли друг друга сестренками, по выходным гостили с ночевками, менялись одеждой, и секреты у них тоже были общие. Родители созванивались, чтобы сказать, что все хорошо, дети под присмотром. Люси, замерев, ждала, что и влюбится Юля тоже безудержно, и еще вопрос, сколько в ее любви будет солнца и сколько промозглого холода. Но сейчас было даже хорошо, что они с Димой дома одни и могут выяснить отношения. Люси скажет Диме, что все это сказка, выдумка, не из-за чего плакать и не к кому ревновать. Когда он был, этот Кирилл? Его и не было вовсе. Где он сейчас? В какой-то далекой Украине, в каком-то Запорожье. Что Люси о нем знает? Ничего не знает, даже не интересуется. Но Дима молчал, и Люси тоже молчала. Забрала у него письма и выбросила в мусорное ведро, и не жалко было. Зачем хранить то, чего нет. Позвонила мама и поздравила с Казанской, сказала, чтобы ни в коем случае не убиралась с утра. Люси поискала церковную свечку и не нашла. Вспомнила, как вытирала мамины поцелуи. Почему она такая? Закуталась в платок и вышла на балкон с сигаретой. Ветер срывал желтые листья с березы, шел дождь со снегом. Слякоть, межсезонье.