Даша капризничала, ничего не ела, с Кириллом не разговаривала: дулась… Но в пятнадцать лет обзаводиться потомством было страшно. Ещё страшнее было признаться о восьминедельной беременности родителям: будут хвататься за распухшие головы и стенать… Кирюша отвёз Дашу в больницу записываться на аборт. Врачиха поохала, попыталась отговорить, но в конце концов записала на утро понедельника. Беременные влюблённые даже немного возрадовались: очень всё удобно получалось, школу прогуляют (в случае чего можно наврать, что были в компьютерном клубе), и родители останутся в благополучном неведении. Но понедельник – известно, день тяжёлый… Кирюша привёз Дашку в девять, сказал, что приедет за ней вечером, и уехал. Дашке выдали рваную ночнушку, драные тапки и байковый халат без пояса, и она уселась на банкетке в коридоре перед малой операционной. Очередь шла быстро: заходили дамы в операционную сами, а через пятнадцать-двадцать минут их вывозили на каталке бледными, с трясущимися руками, несвязной речью и пузырями со льдом на выхолощенных животах. Дашку выскабливал практикант из Университета им. Патриса Лумумбы. Кто знает, что на него нашло, может, планеты встали как-то боком, может, рука у него дрогнула, может, забылся он на короткое время, вспоминая далёкую родину, но матку Дашке он проколол даже как-то не заметно для себя. Дело обычное, в общем-то… Дашку перевезли в большую операционную, разрезали её белый девичий живот и матку зашили. Очнулась Дашка в послеоперационной палате после обеда. Но сообразить что-то существенное не успела, потому что пришла сестра в сопровождении дежурного врача, сделала укол («Этой пока и одного кубика достаточно, а то передозируем»), и Дашка снова провалилась в тягучий сон… Вечером, часов в шесть, приехал Кирилл и стал Дашку искать. Но её не было ни около выхода, ни в коридоре, ни в палатах. Он спросил проплывающую мимо него медсестру: - Скажите, пожалуйста, а Дарья Журавлёва в какой палате? - Журавлёва? В послеоперационной, - ответствовала сестра и поплыла дальше по коридору, раскачивая широкими бёдрами Кирюшино недоумение. Кирилл отыскал послеоперационную палату и ворвался в неё с радостным криком: - Дашкин! Одевайся в темпе, а то я тебя на журавчики разберу! Тётка в Питер уехала, ключи мне оставила – живём! Дашка открыла глаза и села на кровати. - Даш, я тут тебе джинсы твои привёз и свитер с майкой. - Кир, а у меня живот заклеен… - Где? Покажи… Дашка задрала ночнушку, и Кирюша стал сосредоточенно рассматривать марлевую заплатку, приклеенную вертикально от Дашкиного пупка до бритого лобка. - А чего это он у тебя заклеен? - Не знаю… Может, они тут аборты таким способом делают… Дашка кое-как оделась ватными руками, оперлась на Кирюшину руку, и они медленно ушли по коридору… Пришло время следующего укола, и в послеоперационную вошла широкобёдрая медсестра. Через минуту она вышла и спросила пациенток, смотрящих в холле телевизор: - Вы не видели, Журавлёва, проколотая наша, не в туалете? Никто не видел. Другая медсестра тоже ничего не видела. Широкобёдрая кому-то позвонила и сказала: - У нас пропала послеоперационная Журавлёва… Здесь была… Не знаю, кто… Не знаю, как… Не знаю, куда… Пришёл дежурный врач и стал названивать по всем имеющимся телефонам. Все номера оказались фальшивыми. Трубку брали, но ни о Дарье Журавлёвой, ни о высоком юноше не имели ни малейшего представления… Через час три бригады скорой помощи колесили по Москве, разыскивая влюблённых… Безрезультатно. Дашка и Кирюша растворились в мегаполисе… - Так, - сказал дежурный врач. – Будем ждать, когда действие укола закончится… В пять утра бледный и испуганный Кирилл привёз из квартиры уехавшей в Питер тётки стонущую и корчащуюся от боли Дашку, которую и водворили обратно в послеоперационную палату. Дежурный врач посмотрел на широкобёдрую медсестру воспалёнными глазами и сказал: - Всё-таки передозировали…