Официальное наименование – Сад Феникса, регулярный парк при клинике бессмертия КриоФеникс. Ни сквозных аллей, продуваемых ветром, ни дерева способного обронить цветок, ягоду, лист, каплю росы. Только мужские растения вечнозелёных ив, называемых «пагодами зимы». Единственное растение, которое подошло. Уголки листьев загнуты к небу, словно крыши пагод. Дождинки скатываются по черенкам к стволу. Саженцы ростом по колено и стометровые великаны одинаково растут – расширяющимися к верхушке ярусами, плотно перекрываясь. Ливни не пробьют, морось не долетит до земли. По задумке это – хранилище криосканов под открытым небом, по факту – колумбарий. Над садом защитное поле. В саду тишина. Мелким гравием посыпанные дорожки, как ветви, расходятся от ствола главной аллеи единообразными пепельно-сизыми завитками. Они в свою очередь делятся на тропинки, каждая их которых оканчивается тугим завитком: площадкой с круглым постаментом, обитателем этого постамента и единственной скамейкой для посетителей. Тёмно-зелёная, опушённая листва ив, словно под вечным инеем. Нежная, полупрозрачная трава затенённых газонов. Былинки клонит малейшим дуновением. Со временем кладбище-сад сделалось местом для тихих прогулок, прохладным в любой сезон: чуть выше ноля при низкой влажности. Замерший, непреходящий день перед заморозками. Смотритель обходил древо сада за три дня, не торопясь... Правую строну, назавтра левую, затем – макушку. Сединой он выделялся в полумраке аллей, как чайка, залетевшая под отвесные скалы. Но и между белобрысых северян, со своими жгучими чёрными глазами, выглядел угольком в остывшей золе. Рауль Жануарий, несостоявшийся клиент КриоФеникса. Смуглый южанин, осанистый, что называется, видный. Презрев шарфы, на ветру не сутулясь, словно на приём к королеве, он выходил за порог – на службу. Блокнот, термометр для почвы, измеритель влажности. Пометки сделать, кое-где секатором ветви подровнять. Жануарий проверял развилку за развилкой, не наиграно простой, рациональный в каждом движении. Такое наводит на мысль о принятой сердцем безальтернативности жизненного уклада наяву и в мечтах. Ни суфлёра, ни публики, соответственно, не будет и выхода на бис. Проблема бессмертия клином сошлась на поиске гномона. Предпоследний этап, называемый «проблемой феникса», казалось, не оставлял места надежде. Цифровое моделирование выдало ответ, на первый взгляд, равнозначный отрицательному: увы. Ни для какой вещи, тем более организма принципиально невозможно самовоспроизведение в исходных границах. Но что если... Гномон? Что если – клин клином? Гномон, такая часть личности, прибавив которую к исходнику, получишь ту же самую личность, продлённую во времени. Феникса восстанет из пепла. В данном случае из криоматория. Подробно сканированный клиент переживает момент остановки всяческих процессов, в течение которого, криохирург удваивает заранее вычисленный кусок – гномон. После чего, как оттаявшая лягушка, человек просыпается с добавленным сроком жизни, приблизительно на треть. Учитывая то, что нет препятствий к следующему прибавлению гномона, получается вечная жизнь. Так-то оно так, но подробно разработанная, достоверно эффективная система при столкновении с человеческим фактором произвела феерический побочный результат. А именно... Все тянули до последнего... Клиенты Крио-Феникса в основном – глубокие старики... Но до чего же хитрющие старики!.. Без утайки, подробнейшим образом рассказав о своей: жизни, болячках, надеждах, внуках и правнуках... Вдохновенно пройдя сопутствующие оздоровительные процедуры: сауны-массажы, физиотерапии-тесты... Вычисление самого гномона они вдруг начинали злостно саботировать... И добивались-таки своего: срок жизни исчерпывался раньше, чем найден гномон! Вообще-то, его из криоскана тоже вычисляют без проблем, но – юридические формальности. Требуется письменное согласие на решающую процедуру, а его-то невзначай они «забывали» дать! «Ах, деточка, я очки в бассейне обронил... У моей родни на руках генеральная доверенность, они подпишут все ваши бумажки!..» А сам – брык – и с копыт. Очень вежливо! Экстренно приехавшая родня, вытаращившись на доктора, сообщает, что дедуля укатил в закат, криофениксу навстречу, отмахнувшись от любимой семьи, как от назойливых мух! Заявив, что более в их помощи не нуждается и обременять собой не намерен. «Какие доверенности, зачем? Он был в здравом уме и полной дееспособности». Вот уж в чём криохирург не сомневается! Молодец дедуля, всех провёл. И что теперь с ним делать? Так и росло кладбище, где в конце завитка каждой дорожки, на каждом свободном пятачке жила, будто платком накрытая статуя, хранящая опору цифровой схемы. Паутинный, хрустальный каркас абстрактной человеческой фигуры. Со временем лукавство клиентов перешло в категорию неформального договора, саботажник платил дороже за такую полусмерть, уход и не уход, за возможность ничего не решать, отложить вечную проблему на неопределённое время. Настоящих клиентов, как правило, не так давно шагнувших за середину жизни, у КриоФеникса процентов десять от общего числа. С ними работают серьёзно, единожды вычисленный гномон выдаётся на руки, все дела. Седой, как заснеженный, уже на пороге третьего десятка лет, а ныне седьмой на подходе, Жануарий стал именно таким клиентом... Не затем пришёл, работу искал, но для персонала – бесплатное сопровождение. Не повезло, точный гномон колебался возле долей процента. Программа не высчитывала его до конца. Надо ждать, чтобы изменилась личность, для этой – нет гномона. Как изменилась? Когда, за счёт чего? А главное, к кому обратить все эти вопросы? Босс КриоФеникса нанимал людей, от хирурга до дворника самолично. Едва взглянув на билет, заменяющий визу, мгновенно всё понял. Представился и разом перешёл на ты: – Геннадс, фамилию всё рано не выговоришь, Генс. Тебя как звать-то? – Рауль. – Э, не пойдёт... Прямиком в нашу клинику? С корабля на бал. Чего у нас нынче, январь... – Генс закатил глаза. – Что ж выбирай, будешь Ледяной Феникс или Жануарий Заснеженный? Похоже на издевательство, но что ему остаётся. – Второе. Ммм... – Что? На псевдоним похоже? Так, может, ты скрываешься от фанаток, актёр там или кто ещё... Едва не погубив, судьба швырнула Рауля туда, где он мог обессмертиться, но, то ли засомневалась, то ли он сам остановился на пороге. КриоФеникс не дал ему бессмертия, зато предоставил работу, приют в домике смотрителя и фальшивые документы – плод нефальшивой дружбы. Вначале Генс определил Рауля Жануария за стойку портье в гостиничном комплексе. Затем на опрос гостей, на первичный приём. Смуглая кожа колониального жителя, белые волосы, жгучие чёрные глаза... Возрастной ценз симулянток, приходивших на консультацию, расширился... Жануарий не был затворником, но и долго ни с кем не прожил. Дам разочаровывал сам факт, что завоевать его оказывалось легко и просто, а размеренная жизнь в домике при кладбище мало кого прельстит. Разочаровывала уравновешенность, неразборчивость в компромиссах: что угодно, лишь бы – мир. Жгучие чёрные глаза оставались доброжелательно невозмутимы, их обладатель – прохладен в отношениях, как место его службы. Не подпалить. Обидно, хотя абсолютно седая, волнистая шевелюра слегка намекала на реальное положение вещей. Высокие котировки среди дам оказались приятным, но временным бонусом. А казалось бы... Пленяющий, пристальный взгляд в минуты обнажённой неги... Ноль спешки... До крови прикушенные губы, крепкие объятия, сбитое дыхание. Южная страсть?.. Не совсем. Попытка отогнать навязчивые кошмары. Едва Рауль отводил взгляд, нагое тело женщины проклятая память разбивала на калейдоскоп таких же тел, но в кишках и в красном-красном цвете... Он бежал с родины от колониального бунта. Кому не понятно – из преисподней гражданской войны. Вот и смотрел в упор, и ласкал, не скупясь, гоня прошлое, возвращая себя к реальности. Молчал, конечно. Одного собеседника приобрёл, но с ним вообще, ни в каком приближении не обсуждали. С Генсом они подружились, гоняли чаи, точили лясы. Техническую сторону дела Жануарий уже освоил от и до, мог сам криохирургом работать. С математикой дружил, книжки читал, так что их заносило далеко в философские дебри. Рауль: – А может быть универсальный гномон? – Вообще универсальный? Или аутогномон? Пустословие! Оно прирастает собой и на чуточку не меняется!.. Засмеялись, чокнулись стаканами с чаем. – Для минерала, - уточнил Жануарий, – для растения. Генс пожимал плечами: – Сколько угодно. Почкование, кристаллизация, фрактальный рост. Образование, а не присоединение гномона. Ибо, как и зачем это природе? – Для идеи? – Возможно... – Генс водил пальцем по фирмовому подстаканнику, где мельхиоровый птиц экспрессивно восставал изо льда. – Вот, например, ложь... Универсальный гномон для всего негативного. Прибавь ложь к любому злу, и оно продлится. Прибавь, например, к войне, разгорится с новой силой. К воровству, оно найдёт новые ходы... Трусость... – Ммм... – Жануарию хотелось вырулить на оптимистичную стезю, но не получалось. – В свою очередь всё позитивное... – ...является для лжи гномоном, – подхватывал реалист Генс. – К ней можно прибавить, да хоть бы и любовь... Она исчезнет, останется только возросшая ложь. Рауль, вздыхая: – Соглашусь, ммм... Генс великодушно: – Хорошо, давай поговорим о высоком и светлом. Тогда тебе задачка: «Остановись мгновенье, ты прекрасно». Допустим, эта фраза – наш клиент... С какой стороны подступился криохирург? Что было гномоном? «Прекрасно» или какое-то из двух оставшихся слов? – Генс, ты неподражаем! Я должен подумать над вопросом. В летах, предполагающих седину, Жануарий словно бы остановился, дальше не старел. Заметившие это, побаивались его. Обходя древо холодного сада от подножия ворот до тупиковых завитков, подобных нераскрывшегося листу папоротника, Рауль Жануарий не покидал его и в мыслях. «Почему для некоторых людей вычислить гномон задача на пару дней, а для иных наоборот?» База данных ему открыта. Рауль садился на скамеечку перед ажурной статуей криоскана, безмолвно здоровался и кивком спрашивал: «Ну что, как дела, старик? Не надоело куковать в одиночестве? В лимбе...» Обобщённые лица хранили выражение удовлетворённости с оттенком лукавства: «Ох, скучновато, холодновато. Но не беспокойтесь, господа хорошие. У вас, живых, много дел, а мы, ничего, постоим». В мыслях тем временем прокручивались таблицы криосканов. Соотношение активности тех и других областей мозга, обмена веществ, психологических тестов... Напрашивался вывод: тому, для кого легко вычислить гномон, легко и принять его. В этих людях прослеживалось очевидное неравновесие скорости жизни и её богатства. На одном конце шкалы – быстрые, но поверхностные авантюристы, на другом – их эрудированные, но нерешительные антиподы. Первые – путешественники, вторые – кабинетные работники. Рауль примерял на себя и видел, что он не то и не другое, он беженец. Первые – изобретатели, вторые – консерваторы. Он не то и не другое, он любит понимать. Недостающую часть обе категории ощущали правильно – недостатком. Там мерещилось некое эльдорадо. На базе таких алгоритмов и строился гномон, на сетке недостающих качеств. Рауля осенило... Криохирургия гномона лишь по названию добавление! Он вычитается. Присоединение гномона, это его вычитание! У полного скана личности отнимают и без того ущербную часть, балансировавшую между самокритичностью и фантазиями. Клиент обновляется именно так, за счёт вакуума, сильнейшего притяжения к нереализованному себе. На месте вычтенного гномона образуется пустота, являющаяся добавленным временем жизни, и впоследствии актуально заполняющаяся ей... Потенциально бесконечный процесс... Но это не рост, это кувырок внутрь. Это как поманить и не дать. Скучно, не интересно. Всё то же самое. «Надо проверить. Если теория верна, у статуй, составляющих мне компанию, личностные черты должны быть уравновешены, темперамент – средний...» Точно. Ведь они пришли в КриоФеникс уже стариками. Всё видели, всё пробовали. А он сам? Помимо и сверх покоя Рауль не хотел ни-че-го. От города КриоФеникс заслонён горой. Торжественная гора, живописная... Издали напоминает китайские акварели. Ступенчатое выветривание, террасы, водопады. Те же ивы растут вперемешку с купами древних сосен. Раскидистые лапы держат снег, ураганом его сметает на КриоФеникс, производя ожидаемые, непоправимые разрушения. Криосканы делаются нечитаемыми. Всякий раз это сопровождается ахами-охами про стихийное бедствие, необходимость закрыть сад колпаком или вырубить сосны. По деньгам первое предложение не проходит настолько, что даже не встречает сопротивления. Второе гневно отвергается, не без кощунственных ноток: наши пикники нам дороже, чем ваш колумбарий. Мы хотим на полянке горячие бутерброды кушать, а не по кладбищу гулять. Да никто и не спорит, ритуал такой, пару дней языками почесать и забыть до следующего снегопада. Геннадс и мэр чинно прохаживались заснеженной террасой. Под ними картой лежали здания КриоФеникса. Сад простирался до горизонта чётким рисунком древа из утончающихся завитков. Осознание того, что именно каждый завиток держит в тугом кулачке, добавляло мистичности холодному простору. Неприязненно вскользь охарактеризовав Жануария, как тёмную лошадку, мэр спросил: – Для такого гномон невозможен? Док? Для профана вполне нормальный вопрос... Совершенно нормальный. «Как умудряются эти власти предержащие так выговорить своими ртами обычные слова, что единственно правильный ответ: приложить в рыло с разворота?» Объёмный конверт в кармане брюк делал Генса хромым и кривым, вызывал глупые подростковые фантазии, как летят купюры вперемешку со снегом на сад... – Для такого?.. – повторил он, дозируя слова. – Невозможен?.. Возможен. Для него и рассчитывать не надо, он сам себе гномон. Пропорционально. Те же пропорции. Нерабочий гномон. Можно присоединить, но жизненные процессы не запустятся. – А если не замораживать перед этим? Если вживую? «Нет, – подумал Генс, – не купюры... Деньги полетят следом, перед ними – эта тонна жира и визга». Мэр зыркнул вопросительно и отшатнулся. А затем начал яростно вопить, захлёбываясь, шепелявя, брызгая слюной, тряся кулачками: – От него надо исбавляться! Вы думаете, я не знаю?! Я всё знаю! И откуда он, и сто он такое! Вы думаете, я не понимаю?! Да я больсе вашего понимаю! Кто самому себе гномон, тот любому гномон! Думаешь, я не знал?! Деньги взял, и наврать хотел, мол, нисего не получится?! Да он потому и бродит, как медведь шатун от статуи к статуе, и сидит с ними. Он же себя, себя примеряет к каждой! Прибавит, и всё запустится, все плоцессы по нему! По его гномону пойдут! Он же с войны, с войны приехал! За оружием! За людьми! За клонами! Будет, как урфин джус, целое войско у него будет!!! И ты, ты ему помогаес! Вы все ему помогаете, ну погодите, я прикрою эту вашу сараскину контору! «Фейспалм... Параноик... Так вот ради чего ему консультация понадобилась, я-то думал, по блату некондиционного клиента пропихнуть хочет... Заподозрил, что мы элитный напиток бессмертия придерживаем. А тут про всемирный заговор опять... Сколько живу, каждый раз удивляюсь, до чего же они все параноики во власти. На кушетку тебе пора и к логопеду. Вот уж твой гномон, спорю, не вычислить, зане – пустота. Удивительно, что ты когда-то подохнешь». Далеко внизу, ни о чём не подозревающий Рауль ходил взад-вперёд напротив старого криоскана, подробно, мечтательно рассказывая ему: – ...козлёнок мне достался чёрненький. С белым пятном на лбу. Как звёздочка. Ровесникам всем подарили осликов, а у нас бедная семья. Соседние мальчишки ехали на базар верхом, я пешком шёл. А козлёнка паво задаром, так отдали. Засуха была, трава погорела вся. Но я его выкормил. Я для него за осокой ходил далеко на болота. Мошки, комаров туча, зато трава сочная. Руки режет, а он ест – хоть бы что. Ослик в хозяйстве полезнее, ну и ладно... Зато как мой козлик со мной играл! Разбежится – хоп! – и столбиком кружится на задних копытах. Цирковой козлёнок. Серьёзно, меня с цирком звали кочевать до крайней деревни. Паво испугался, что насовсем уведут, не отпустил, а я бы ушёл с ними... – Рауль оглядывает хмурое небо. – Объявляли бурю, снег... Ты же знаешь, что это значит? Щитами укрыть? Или не надо? Свернув к постаменту, он заглянул снизу в обобщённое лицо и повторил вопрос. Веки скана дрогнули, хитрый стариковский прищурился: ты знаешь. К чему спрашивать? Над городом хлопьями валит снег, превращается в сплошной полог, невесомые тучи зимних подёнок. Поле холодного сада отклоняет снега, но бесчинствуя, ветер сметает лавину с террасы, усиливается... И наступает момент, когда позёмки бегут по саду. Вихри, снежные ручейки гуляют завитками тропинок до первого криоскана, чтобы удариться в него и пропасть, вычтя холод из холода, произведя свободу. Рауль вернулся к себе. Колониальный южанин, он смирился с холодом, но не полюбил снег. Он сидит у окна, обращённого к центральной аллее, прихлёбывает чай, разбирает архивы, между делом конопатит щель в раме, где отошла замазка. Думает, как завтра ему дотемна обходить сад целиком, искать освободившиеся постаменты, отмечать номера... Вспоминать, завидовать, грустить немного. Поворачивать на следующую дорожку.