Про случай, о котором я хочу вам рассказать, подвигло меня творчество Володи Высоцкого. Его песни, с хрипотцой, были в то время весьма популярны среди молодёжи. И почему-то сильно раздражали идеологов коммунизма. Я думаю, это была просто ревность, вроде ревности мадам Брошкиной к сопернице: я, вот,мол, такая - растакая, роскошная, а она вообще никакая, а они, мол, глупые, журавля в небе меняют на чечевичную похлёбку, в смысле на какого-то хриплого барда. Да, действительно, молодёжь в нем души не чаяла, а власть, за это, строила Высоцкому разные козни: не давала площадок под выступления, не выпускала пластинок с его песнями, и записи песен Володи приобрести было не так просто. Но умельцы распространяли их на рентгеновских плёнках, их называли: песни на рёбрах. Ставишь такие рёбра на проигрыватель и, аля-улю, слушаешь самого Высоцкого дёшево и сердито. Магнитофоны в то время были не в ходу: громоздки, гроб на колёсиках, да и только. А я вам хочу рассказать вот о чём. У Володи, в одной из песен, есть такие слова: “А у нейтральной полосы цветы необычайной красоты”,- и дальше значит, Володя поведал: что один советский капитан, пограничник, решил нарвать этих цветов и подарить их своей невесте. На полосе кроме цветов могли быть мины, но наш капитан был не из робких, но тут произошёл с ним казус, когда он понюхал эти цветы, то тут же рухнул в них замертво. Нанюхался сразу. Забегая вперёд скажу,- это был опийный мак. Ну, а на то время я ни сном, ни духом не ведал, что существует такой цветок. Красивый, но опасный. От одного запаха, которого, можно упасть в обморок. Понять эту особенность цветка мне помог случай. Служил я тогда в рядах Советской армии, командовал десантной ротой. Служба шла обычном порядком ,мы неустанно повышали свою боевую и политическую подготовку, жили мирно никого не трогали, пока наши престарелые вожди не напали на Афган. Что они хотели поиметь от этой нищей, богом забытой стране, не могу знать, но славу Герострата они сыскали по полной. И вот в один из обычных учебных дней, наступил и наш черед ехать в Афган. Нашу роту направили в провинцию Кундуз. Мы конечно не особо возрадовались этой командировке, оттуда с пугающей регулярностью шли грузы двести. Но отказаться было невозможно. Дал присягу, исполни долг. Как говорится: назвался груздём, полезай в кузов. Вот мы груздями и повалили в кузов Урала и разгрузились уже на месте назначения. Осмотрелись. Перед нами, до самого горизонта, простиралось цветочное поле. Выслушали боевую задачу: ”Очистить вон ту балочку, в конце поля, от духов.” —“Как,- -спрашиваю, - очистить? Сколько их там, какое вооружение?” Ответ полковника просто обескуражил своей лаконичностью: “Хрен их знает. Палят из базук, как из рогаток. Мешают продвижению интендантов. Приходится, как бешеной собаке, делать крюк в сто вёрст. Разберись сам и очисть”. Прыгнул в трофейный джип и был таков. И остались я, и вся моя рота, брошенными на произвол судьбы. Вот так. Подумав, мы решили для, начала, провести рекогносцировку местности. Постреляли в сторону балки, обнаружив тем самым себя противнику. Духи ответили дружным огнём. Ситуация несколько прояснилась. Идти в атаку в лоб,- бессмысленно. Перестреляют всех как куропаток. Надо было придумать: как обмануть духов и остаться в живых. Как говорится: и рыбку съесть, и… в живых остаться. Мне было не понятно: какого беса, духи так усиленно охраняют это цветочное поле. Возможно, эти цветы имеют для них особое, сакральное, значение. Женщинам, и на свадьбы они цветов не дарят. На рынках не торгуют. Явно они им нужны для каких-то других целей. Ведь не будешь, просто так, ради удовольствия, гранатомётом баловать. Можно ответно и по мордасам получить. Тут разбираться надо. Но времени на разгадку не было. Надо было срочно ликвидировать очаг опасности. Срочно выполнять поставленную перед нами боевую задачу. Начали разрабатывать план атаки на духов. Решили после полуночи сделать вылазку. Ножки у цветов были высокие. Можно было по- пластунски проползти между цветов и свалиться на духов, как снег на голову. Ну а там уже как богу угодно: либо грудь в в крестах, либо голова в кустах, то бишь в цветах. Духи, кажется, не ждут атаки. Мы для пущей достоверности, решили ещё больше усыпить их бдительность, провели тактический ход. Отпустили пустой “Урал”. Грузовик развил такую бешеную скорость, что через минуту, подняв пыль столбом, скрылся из виду. Создав полную иллюзию нашего панического бегства с поля боя. Как оказалось впоследствии, трюк сработал, духи действительно поверили в то, что шурави бежали. Продолжу. Днём я хорошо рассмотрел цветы. Они были вызывающи красивы, нарядны и ярки вроде “ночных бабочек” на панели; “А у нейтральной полосы цветы - необычайной красоты…”- вспомнил я стихи Владимира Высоцкого. Я подумал: ни эти ли цветы описывал Володя. Далее по тексту: “И, по русски, крикнув: ***мать, рухнул пьян, от запаха цветов капитан мертвецки.” Такое сильнейшее потрясение капитана, я воспринимал, как яркий художественный образ. Честно скажу,- на тот момент я, ни сном, ни духом, не подозревал, что это и есть опиумный мак, разрушитель многих судеб. А как красиво и заманчиво смотрелся. Дождавшись глубокой ночи, я ещё раз проверил готовность бойцов к выступлению. Всё, как будто, было выполнено штатно. Помолившись, мы отправились в неизведанный путь. Извиваясь змеями мы, почти бесшумно, поползли вперёд. Тем более, что цикады своим стрёкотом помогали нам в этом. Через некоторое время я почувствовал какое-то изменение в голове, рядом послышались странные звуки: хихиканье и похрюкивание; главное, и, я сам, стал испытывать некую эйфорию непонятно от чего. Под руки попадали мягкие шарики, скорее всего, плоды, принадлежащие этим красивым цветам. И в те минуты, когда местность освещались ракетами, выпускаемые с той стороны, мы останавливались, втыкаясь носом в землю. В минуты остановок, я разминал этот попадающийся под руки шарик, он выделял липкую жидкость, которая приятно пахла; я попробовал слизывать с шарика сок, сок был горьковато-сладок,- но чертовски упоителен. По телу начала растекаться бодрящая лёгкость и забвение. Через какое-то время я нализался так, что мой мозг начал выдавать странные мысли, ползли-то мы уже достаточно долго, ракеты вспыхивали, шарики покоя не давали, так что мой мозг мутировал и начал выдавать голоса из прошлого: “Люди, ведь мы все братья”. Кстати, Володя, в той же песне, проносил похожую мысль: ” Хинди руси: бхай, бхай”. Этот слоган был в то время популярен. Ходил анекдот. Якобы, Никита Сергеевич, по- первоначалу не поняв смысла слов, погрозил кулаком в сторону Индии и произнёс: “Я вам покажу кто кого: пхай, пхай.” Я ещё полизал макову головку, и мозг выдал очередной перл того времени: ”Рот фронт, коморадос. Гренада, Гренада, Гренада моя, откуда у парня испанская грусть. Африка просыпается. ” Тут я почувствовал, что кто-то отчаянно трясёт меня за плечо. Я медленно стал просыпаться вместе с Африкой. Разлепив глаза, я увидел своего зама, его навязали мне перед отъездом, как переводчика, так на всякий случай. Переводчик вис над моим лицом и нёс, как мне показалось, нёс какую-то лабуду: ”Мак опийный...” Рассудок медленно возвращался ко мне: “Где люди?” - спросил я, ещё слабо соображая, но уже, кажется, немного понимая: куда я влип. ”Где-то тут, под маками хоронятся. ” Не понимая,- что делаю, я поднялся во весь рост. Цикады в экстазе продолжали стрекотать. “Как упоительны в России вечера.” Страха не было. В кромешной тьме я потерял всякую ориентацию, куда бежать, кого ловить, где линия фронта. Пока мне в голову не пришла спасительная мысль: по компасу! По компасу мы проверяли ориентацию. Надо немедленно действовать. По рации я приказал командирам взводов поднять роту и: вперёд в атаку. Пока совсем не загнулись. Конечно, взвейся ракета и алла-аддины могли положить очередью тех, кто встал, а лежачих добить ножами. Солдатики-то мои, поди, тоже полизали соку с маковых головок. Только бы не свалиться от непонятной дури, - добежать до лёжки духов. Где-то справа поднималась луна. Возможно по этому не было осветительных ракет. Фигуры солдат стали хорошо просматриваться. До взятия балки оставалось совсем немного. Противник странно молчал. Я приказал роте приступить к взятию плацдарма. Сильно поредевшая рота тяжело и молча бежала вперёд. Вскоре рубеж был взят. Кстати, примечательно, что в этой атаке активное участие принимали цикады, они, во всю прыть, мчались впереди роты, подбадривая солдат своим неумолчным стрёкотом. Тем временем десантники растеклись по всей балке и, странное дело, никого не находили. Я ничего не мог понять. Ведь обстреливал же в нас кто-то. Ракеты запускали. Не мёртвые же с косами. Подошёл взводный, с каким то приведением. “Вот,- говорит,- нашёл под кустом, еле растолкал.” Приведённое существо, не скрывая удивления с испугом рассматривало нас. ”Кто таков, и что тут делаешь?” - грозно спросил я приведённое приведение. Пойманный призрак, во плоти, залопотал что-то непонятное. ”Он говорит,- включился мой зам. Толмач пришёлся кстати, - Что он сторож и охраняет это поле.” -–“Зачем?” --“Это поле опийного мака.” Мои смутные догадки начинали приобретать конкретные очертания. Я, просто – напросто,- опился опиумного молочка. Теперь стало понятно, почему моя башка топорика просила. ”Так, зачем его охранять?” -повторил я вопрос. –“Много охотников до чужого добра. А поле кормит всю деревню. Опий-сырец мы сдаём сборщикам. Вырученные от продажи деньги содержат всю деревню,- переводил мой зам,- если бы не мак, то уже давно умерли бы от голода, государство ни чем не помогает. Вот оно что, ларчик то просто открывался, а я подозревал сокральность. ”Зачем из ракетницы стрелял?” - продолжил я допрос.-- “Показывал, что поле не безхозное, --пояснял дехканин,-- и находится под охраной”. -–“Под какой охраной?” Зам перевёл вопрос, выслушав ответ сказал: ”Оказывается за отдельную плату, поле охраняют вооружённые люди.” –-“Где они сейчас?” - обеспокоенно спросил я.—“Ушли в кишлак, придут утром. Решили, что никакой опасности нет. Мы ясно видели, что вы все уехали. Чё зря сидеть.” “Ёлки-палки, -подумал я,- манёвр-то с “Уралом” удался, спас нам жизнь.” Принял решение: подготовиться к встрече охранников. Начал собирать роту. Собирались вяло, кое-как, сказалось действие макового молочка. Собрались не все. Приказал найти отсутствующих. Отыскали всех, лежали в разных местах макового поля, большую часть с поля тащили волоком. Всех ослабших поместили в одну кучу, трогать их не стал, позволил приходить в себя естественным образом. Обратился к наиболее стойким. Поставил задачу, доходчиво объяснил, что это вопрос жизни или смерти. Не мешкая, подготовили пришельцам достойную встречу. Утром, как и было, заявлено сторожем, явились, не запылились, охранники: весёлые, хорошо выспавшееся, ничего не подозревающие. Так что мы взяли их тёпленькими, разоружили, повязали. Ошарашенные духи, даже не сопротивлялись, стали уверять нас, что они ничего плохого не делали, только поле охраняли, и шурави любят. “Ага, - вспомнил я присказку,- полюбил волк кобылу: оставил хвост да гриву.—“Зачем из гранатомёта стреляли?” - спросил я в лоб. При переводе мой зам с удивлением вздёрнул брови. “Что они говорят?”- нетерпеливо переспросил я. “Говорят, что пугнули. Тут и мне пришлось удивиться: “Пугнули?! Интенданты от страха обделались. Вертолёт вызывали. ” —“Говорят интенданты мак рвали. Вот и пальнули, не прицельно. А когда увидали, что на них вертолёт летит, дали драпу в кишлак, что есть духу. Все живые остались, одному только ниже спины осколком чиркнуло: ни стоять, ни лежать не может на верёвках висит “лечится.” Никто не пострадал, кроме самих духов, уже хорошо. Я старался не подать виду, что эти незатейливые ребята становятся мне симпатичны. Вслух же сказал: ”Что же мне делать с вами: Расстрелять, по закону военного времени?” Услышав перевод, духи дружно бросились мне в ноги. Просили пощады клялись в любви и дружбе к шурави. Иные кричали: “Афган- руси: бхай,бхай. Шурави любым, билад будым.” Я чуть не расхохотался. Чувствовалась работа наших воинов над слоганом. Что зря гнобить, ребята хорошие, простые, говорят почти стихами, своё добро охраняют, надо отпускать, пусть семьи свои радуют. А расстреляешь, легче никому не станет: куда трупы девать? Придут родственники,- вайдот такой поднимут, что мама не горюй. И объявил окончательный вердикт: “Отпускаю всех на четыре стороны, с условием: шурави больше не трогать, иначе прилетят вертолёты и раздолбают ваш кишлак к чертям собачьим. Насчёт кишлака я, конечно, хватанул, но в остальном слово сдержал. Когда переводчик перевёл мои последние слова, то духи онемели, не веря ушам своим, такому перепаду решений, и недоуменно переводили взгляды друг на друга. Тогда переводчик поднял одного из них за шиворот и дал пинка под зад, ко второму дойти не успел, духи дали такого стрекача, что только пятки засверкали. Тем временем, кишлачники, услышав, что пришли шурави и проявляют невиданный доселе гуманизм, прислали к нам целую делегацию. Узнав о том, что солдаты страдают головной болью, тут же дали им бляшки коричневого цвета, от которых ребята быстро пришли в себя, повеселели, и стали больше походить на воинов, которые на день ВДВ купаются в городских фонтанах. Меня это насторожило. Руководство приезжать не торопилось. Узнав об успешной операции, подзадержалось на пару суток. Конвой снабжения транзитом снова пошёл в тот же день. За эти два дня я приобрёл немало седых волос. Проверяю посты, часовые поголовно спят мертвецким сном. Во сне блаженно чмокают губами, как будто сосут мамкину грудь, или с девушкой любовью занимаются. Благодарные дехкане не скупились на бляшки,- меняли опиум на солдатский паёк. Мало того, начало исчезать трофейное оружие. “Как бы и своё не начало исчезать, “ - с опаской подумал я. Стало ясно как день: бежать отсюда надо, как можно скорее, пока вся рота, не дай бог, окончательно не сошла с катушек от макового цвета. Когда прибыло руководство, я по всей форме доложил: ”Враг панически бежал, понеся большие потери в живой силе и технике.” –врал, конечно, какая там к черту техника, два верблюда три осла, но руководству нравились бравурные рапорта, как кошке почёсывание за ухом. “Твои потери?” -–“Без потерь, товарищ полковник,” - браво отрапортовал я. “Bезунчик, заговорённый, что ли?!”—“Никак нет: божья капля на темечко капнула,” - чувствуя расположение ко мне полковника, сострил я. “Хорошо, не воронья,-хмыкнул в ответ полковник, и продолжил: - Даю поощрение: остаёшься здесь до конца командировки.” И, как в прошлый раз, запрыгнул на ступеньку вездехода. Но уехать не успел. ”Товарищ полковник,- завопил я дико, - заберите нас отсюда, ради бога. Полковник с удивлением посмотрел на меня: ”Что с тобой, капитан, я же тебя здесь отдыхать оставляю.” Пришлось выложить все свои опасения, как есть. ”Боюсь за ребят: наркоманами станут.” “Н-да,-почесал затылок полковник,- бомба с таймером,- согласился полковник и продолжил,-ты гарантируешь спокойствие без твоего присутствия?” -–“Гарантирую. Да вот хоть парламентёра от дехкан спросите.” Парламентёр утвердительно закивал головой:”Ийа, ийа, шундай, шундай: афган - руси бхай, бхай,билад буду.”Стоявшие поодаль дехкане утвердительно закивали головами.”Иш ты. Да я смотрю у тебя тут: целый кишлак кунаков.— “ Я уже дал им последнее цу: конвой не трогать,- торопливо подтвердил я. - А конвой пусть мак не трогают.”—“Что-ж так тому и быть. Дислоцирую тебя на прежнее место.” Так вот закончилось моё пребывание на маковом поле. Главное я спас ребят от наркозависимости. Вот каков ты: цветик - самоцветик.