Итан Миллер бегло просматривал заголовки файлов, выбирая, с чего начать подробное изучение материалов. Его привлёк небольшой файл с названием «Описание объекта. Основные характеристики». Открыв его, он увидел отчёт, содержащий следующую информацию: ФИО: Пономарёва Александра Владимировна Пол: женский Дата рождения: 21 сентября 2025 года Место рождения (предположительно): село Старосидоровское Информация о родителях: Мать – Пономарёва Евангелина Сергеевна, отец – Пономарёв Владимир Владиславович. По документам являлись родными родителями объекта, но анализ ДНК показал отсутствие каких-либо родственных связей. Настоящие родители неизвестны. Морфология: Внешнее и внутреннее строение полностью соответствует здоровой человеческой особи женского пола соответствующего возраста. Рост – 150 см, вес – 41 кг. Физиология: В целом, соответствует человеческой за некоторыми исключениями. Головной мозг обладает повышенной активностью, энцефалограмма в крайней степени необычна. Однако последовательность генома отличается от человеческой на 1,5-1,7%, что даёт основания говорить о принадлежности к иному биологическому виду. Краткая характеристика уникальности: Объект обладает ярко выраженными паранормальными способностями, в первую очередь, способностью к исцелению людей путём энергетического воздействия неизвестной природы. Процесс исцеления занимает не более минуты. Установлено, что объект полностью устраняет такие заболевания, как рак, СПИД, энцефалит, а также механические повреждения тела, в том числе восстанавливает давно утраченные конечности. Заболеваний и повреждений, которые объект не смог бы устранить, выявлено не было. Также объект имеет очень высокую скорость регенерации тканей и устойчив к повреждениям внутренних органов. Предположительно, обладает иммунитетом ко всем существующим заболеваниям, поскольку установлено, что кровь объекта по невыясненным причинам является сильнейшим бактерицидом с активностью выше чистого этилового спирта и сохраняет это свойство в течение 72 часов при температуре +5°C. Другие способности объекта не были точно определены, требуется дальнейшее изучение. Закрыв файл, Миллер нашёл и прочитал несколько подробных многостраничных отчётов о проведённых над «объектом» экспериментах. Никакой ценной для него информации они не включали, и из них можно было сделать ровно те краткие выводы, которые содержались в первом прочтённом файле. Кроме отчётов, Итан также ознакомился с детальным описанием всей имеющейся информации о рождении Саши и её детстве. Информации этой было немного. Никто из опрошенных односельчан Пономарёвых не помнил, чтобы Евангелина перед появлением Саши на свет ходила с животом или говорила о своей второй беременности. Тем не менее, 21 сентября всё село знало, что у Пономарёвых ночью родилась дочка. Евангелина рассказывала, что решила не вызывать скорую, и роды принимал её муж. Ни о каких странных событиях, произошедших в те дни, никто так же не помнил, за исключением пожилой соседки Пономарёвых. Она поведала, что проснулась посреди ночи от мучительного приступа мигрени и некоторое время не могла заснуть. С вечера, по её словам, накрапывал дождь, а когда она проснулась, шёл сильный ливень. В какой-то момент ей показалось, что она слышит женский крик. Спустя несколько секунд и ливень, и головная боль мгновенно прекратились, точно их выключили. Соседка говорила, что именно поэтому и запомнила ту ночь: она никогда больше не сталкивалась с таким резким окончанием дождя или мигрени. Однако никто другой из односельчан не мог вспомнить, шёл ли вообще в ту ночь дождь. Также никто не замечал за Сашей каких-либо странностей. Результаты опроса удивительным образом сходились: все описывали её как весёлую, общительную и смышлёную девочку. Она хорошо ладила и с другими детьми, и со взрослыми, любила природу и животных. Похоже, её внезапное исчезновение (официально ей присвоили статус без вести пропавшей) многие жители Старосидоровского восприняли как личную трагедию: они мрачнели, некоторые даже плакали, причём, по наблюдениям проводивших опрос, реакция была искренней. Покончив на время с чтением, Миллер обратился к видеофайлам и просмотрел несколько записей процесса исцеления больных. На видео с пометками СПИД, лейкемия и бешенство девочка просто методично проводила руками над пристёгнутыми к кровати людьми, одетыми в больничные халаты и с чёрными повязками на глазах. Рядом с кроватью виднелась какая-то работающая аппаратура. По выражению лица Саши становилось понятно, что она испытывает, по меньшей мере, неприятные ощущения. Видеозапись же с названием «Восстановление нижней конечности» отличалась от предыдущих. У мужчины, лежащего на кровати, полностью отсутствовала правая нога. Девочка поднесла ладони к его культе – и стянутая кожа испарилась, оголив красное мясо, а уже спустя мгновение рану точно обтянуло тонкой светящейся плёнкой золотистого цвета. Раздался странный звук, почему-то напомнивший Итану какую-то давно забытую мелодию, хотя ни нот, ни даже мотива разобрать не получалось. Саша медленно перемещала ладони, и золотистая плёнка следовала за ними, оставляя после себя совершенно здоровую на вид плоть ноги, будто появляющуюся из ниоткуда. Лицо девочки было искажено от боли. Спустя несколько секунд она не выдержала и, зажмурившись, закричала, однако её руки продолжали выполнять процесс исцеления. Не прошло и минуты, как на недавно пустовавшем месте лежала правая нога, словно этот мужчина никогда её и не терял. Саша пошатнулась и опёрлась обеими руками о край кровати, тяжело дыша. Лишь через пару минут она покинула комнату, хотя на предыдущих видео делала это сразу после окончания лечения. Миллера не удивило увиденное, и он поймал себя на мысли, что воспринял формирование ноги как компьютерную графику. В Интернете был целый бум видео с инопланетянами, призраками и ещё чёрт знает чем после того, как Видеошоп получил широкое распространение. Однако все эти видео были плохого качества, зачастую с помехами, наложенными специально, чтобы скрыть отсутствие фотореалистичности добавленной графики. Это же была копия документальной съёмки в Full HD с низкой степенью сжатия и грифом секретности «Особой важности», добытая непосредственно из аналитического центра ФСБ. Имея в запасе десять тысяч долларов, можно было нанять пару специалистов и сделать постепенное появление ноги абсолютно неотличимым от реальности, но в данном случае о подобном не могло быть и речи. И всё же, понимая это, Итан не ощущал увиденное, как реально произошедший факт. Такова сила предубеждения. Просмотрев ещё несколько записей исцеления больных, Миллер запустил файл с названием «Тяжёлая деменция». В отличие от предыдущих, здесь больной сидел на кровати, а не лежал, и повязки на его глазах не было. Впрочем, она и не требовалась: отсутствующий взгляд, открытый рот и стекающая по подбородку слюна говорили сами за себя. Девочка подошла к нему, дотронулась пальцами правой руки до его лба и направилась прочь из комнаты, не оборачиваясь. – Это всё? – раздался чей-то голос, озвучив мысли Итана. – Да, – ответила Саша. Дверь отворилась, и девочка вышла из кадра. Сидящий на кровати человек, тем временем, точно очнулся ото сна: взгляд стал осмысленным, рот закрылся. Обеспокоенно озираясь, он спросил: – Где я? На этом запись прервалась. Миллер задумался на минуту, почему Саша смогла так легко исправить повреждение мозга, а восстановление ноги стоило ей значительных усилий, хотя в современной медицине уже были случаи успешного выращивания конечностей из стволовых клеток, тогда как эффективное лечение тяжёлой деменции по-прежнему находилось за пределами возможного. На ум приходило только то, что дело в объёме материи, которую необходимо подвергнуть изменениям. Интересно, к этому ли выводу пришли учёные? Итан хотел, было, поискать материалы на эту тему, но тут же вспомнил, что у него есть конкретная задача, и это с ней никак не связано. Материалов было слишком много, а выводы требовалось сделать как можно скорее. Нужно было понять личность «объекта» и его мотивацию, чтобы иметь возможность предсказать его дальнейшие шаги. Немного поискав, Итан наткнулся на то, что было нужно: целую папку с названием: «Исследование психики объекта. Беседы и тесты». В ней хранился большой мультимедийный файл отчёта и набор видеофайлов. Отсортировав их по дате создания, Миллер начал просмотр. На первой видеозаписи была видна небольшая комната со светло-голубыми стенами и белым столом в центре, ярко освещённая двумя светодиодными лампами на потолке. По углам комнаты стояла какая-то работающая аппаратура. Саша сидела за столом лицом к двери. Напротив девочки расположился человек в белом халате, очках, с лысеющей и седеющей кучерявой головой. Съёмка велась под углом, так что лысеющего человека было видно в профиль, а Сашино лицо просматривалось целиком. Девочка плакала. Нет, она не тряслась и даже не всхлипывала. Слёзы медленно катились по её щекам, а глаза смотрели в одну точку и не выражали никаких эмоций. Лысеющий человек перебирал какие-то бумаги. Закончив, он посмотрел на девочку, улыбнулся и вкрадчивым голосом заговорил: – Привет! Меня зовут Евгений Иванович. Можешь называть меня просто Евгений. Я доктор наук, профессор психиатрии. Здесь я для того, чтобы помочь тебе. Как ты себя чувствуешь? Саша не ответила. Казалось, она вообще не услышала его слова. Евгения это не смутило, и он так же вкрадчиво продолжил: – Я узнал, что ты уже помогла выяснить многие интересные вещи о себе. Надеюсь, тебе не делали больно? Я слышал, тебя долго допрашивали и не давали еды. Можешь не волноваться, этого больше не повторится, уверяю тебя. Девочка по-прежнему не реагировала на его слова. – Наверное, тебя больше волнует другое. Твои родители… Тебе ведь сказали, что с ними случилось? Какая трагедия! Видимо, произошла чудовищная случайность. Взрыв газа… Хотя нет, тебе рассказали всю правду. Это злостное нарушение закона, ведь в нашей стране нет смертной казни, тем более без суда, и за разглашение государственной тайны полагается лишь тюремное заключение… По-моему, они должны были привести их сюда, к тебе, и ни в коем случае не убивать их. Очень жаль, что я не могу это исправить. Ты, видимо, тоже не можешь? Тут сказано, что ты умеешь исцелять людей, но воскрешать их тебе не дано… Не стоит переживать по этому поводу, никто не может воскрешать мёртвых. Саша только сейчас обратила на психиатра внимание. Она перевела на него ничего не выражающий взгляд, продолжая молчать. – Тебе рассказали и то, что они не были твоими родными родителями. Они когда-нибудь говорили это тебе? Или, быть может, ты догадывалась сама? Что ты чувствуешь теперь, зная, что они обманывали тебя и что их больше нет? – Они меня не обманывали, – прошептала девочка. – Значит, они говорили тебе о твоих настоящих родителях? Кем же они были и почему бросили тебя? – Моих настоящих родителей вчера убили, – чуть громче проговорила Саша. – Никаких других я не знаю. – Но ты ведь понимаешь, что это не означает, что их не было, ведь так? Саша промолчала, переведя взгляд на стол. Евгений елейно улыбнулся и спросил: – Так что ты сейчас чувствуешь? Можешь это описать? – Боль, – шёпотом ответила девочка. – Это всё? Может, что-нибудь ещё? – Вину. – Тут нет твоей вины… Саша взглянула на психиатра со смесью тоски и презрения, отчёго тот усмехнулся и заговорил более нормальным голосом: – Хорошо, отбросим дурацкую фальшь. Да, это действительно твоя вина. Вопрос в другом: зачем ты пошла на это? – Я не знала, что так будет. – Да неужели? Ты – не знала? Твой интеллект не смогли оценить даже расширенным тестом Айзенка на IQ, и ты говоришь, что не знала?! Что же тебе было нужно? Не хватало внимания? Или ты с самого начала планировала оказаться здесь? – Я действительно не знала, – Саша всхлипнула и закрыла лицо руками. – Могу я чем-нибудь помочь? – немного помолчав, спросил Евгений. В нём на минуту словно проснулся человек. – Отпустите меня, – прошептала девочка сквозь слёзы. – Ты ведь понимаешь, что теперь тебе некуда идти? – Я что-нибудь придумаю, – Саша отвела ладони от заплаканного лица и посмотрела психиатру в глаза. – К сожалению, это не в моей власти, – сделав небольшую паузу, ответил Евгений, опять придав своему голосу вкрадчивость. Саша ничего не сказала. Психиатр тоже помолчал некоторое время, после чего натянул на себя елейную улыбку и спросил: – Ты утверждаешь, что не планировала оказаться здесь и не хотела, чтобы твои родители погибли, так? И ты испытываешь боль, когда исцеляешь других людей, верно? Тогда зачем ты помогла тем людям в больнице? Ты хотела, чтобы они заплатили тебе? – Нет. – Ты хотела оказаться в центре внимания? – Нет. – Ты их знала? – Нет. – Тогда зачем? – Они страдали, а я могла им помочь. – Хм… бомжи страдают, и большинство проходящих мимо людей может им помочь, но оно не делает этого. Большинству всё равно. А тебе разве нет? – Нет. – Но почему? – Я не знаю, как описать это другими словами. Я помогла им, потому что могла, они страдали, и мне было не всё равно. – Хм… что ж, мы продолжим наш разговор позже. Приятного дня! – Евгений сгрёб свои бумаги со стола и вышел из комнаты, оставив заплаканную девочку в одиночестве. На этом запись закончилась. Итану ужасно захотелось придушить этого психиатра собственными руками. Кипя от негодования, он запустил следующий видеофайл. Съёмка велась в той же комнате, Евгений и Саша сидели на тех же местах. Психиатр, паскудно улыбаясь, передал девочке какие-то тесты и ручку. Сейчас Саша не плакала, лишь выглядела печальной. Она взяла ручку и принялась заполнять бланк теста с такой скоростью, что, казалось, так быстро прочитать сами вопросы просто невозможно. Прошло не больше минуты, когда она вернула заполненный бланк Евгению. Тот разглядывал его некоторое время, пару раз хохотнул, после чего положил бланк на стол и спросил: – Как к тебе относились в школе? – Там никто не просил меня заполнять тесты на скорость. На каждую работу отводилось чёткое время, и я в него укладывалась. – Хм… Ну да, ну да… Что-то пробурчав себе под нос, психиатр дал Саше набор похожих на кляксы картинок и сказал: – Опиши, что ты на них видишь. Девочка вопросительно посмотрела на психиатра, потом перевела взгляд на картинки и протараторила: – Чернильная клякса. Цветная чернильная клякса. Цветная чернильная клякса. Чернильная клякса. Чернильная клякса. Чернильная клякса. Чернильная клякса. Цветная чернильная клякса. Цветная чернильная клякса. – Эмм… Это все ассоциации, что у тебя возникают? – Евгений выглядел несколько растерянным. – Ассоциации? Я сказала, что на них изображено. В целом, они составляют тест Роршаха, так? Вы хотите услышать мои ассоциации по каждой из клякс? – В общем, да. Если ты знакома с тестом Роршаха, то знаешь, что он так и проводится. – Хорошо. Вы хотите услышать непременно все ассоциации, или некоторое количество? – Говори всё, что приходит на ум, – психиатр, по-видимому, постепенно выходил из себя, но старательно скрывал это за елейной улыбкой. Саша взяла первую картинку с кляксой и опять затараторила: – Бабочка, летучая мышь, птицы, бык, танцующие фигуры, заяц, два медведя, свинья, слон, коровы, ангелы, две девушки, маска с четырьмя глазами, сатана, паук, бегемоты, козел, голова кабана, палач и пегас, два дракона на башне, кот, жук скарабей, истребитель, часть позвоночника с рёбрами, подынтегральное выражение, жаба и две лисицы, сдающийся человек, засохшая кровь… – Довольно! – вскричал Евгений. Отобрав у девочки картинки, он некоторое время тупо разглядывал ту, ассоциации на которую она говорила, потом отложил её в сторону и спокойно спросил: – Ты не очень-то любишь абстракционизм, да? – Да. – И почему? – Если о предмете можно сказать всё, что угодно, значит, о нём нельзя сказать ничего. – Занятная мысль, – протянул психиатр. – Странно слышать её из уст маленькой девочки. – Вы воспринимаете меня, как маленькую девочку? – хмыкнула Саша. – А как ты сама себя воспринимаешь? – ответил вопросом на вопрос Евгений. – Как личность. – Разве маленькая девочка не может быть личностью? – наигранно удивился психиатр. – Понятие «маленькая девочка» подразумевает несформировавшуюся личность. Я была маленькой девочкой, но это время прошло. – Интересно. А какими критериями, на твой взгляд, определяется, сформирована личность, или нет? – Наличием внутреннего стержня. – И только? – Это комплексное понятие. Оно включает и наличие мировоззрения, и иерархию мотивов, и способность сознательно руководить своим поведением и брать на себя ответственность. Впрочем, это лишь словосочетание. Вы поняли, что я имела в виду. – А на основании чего ты сделала вывод, что я понял твою идею? – вкрадчиво поинтересовался Евгений. – Это читалось на вашем лице, – грустно улыбнулась Саша. – Ты училась определять, что значит то или иное выражение лица? – психиатр елейно улыбался. – Нет. – Тогда почему ты думаешь, что умеешь читать по лицам? – Я не думаю, я знаю. – И откуда же? – Оттуда, откуда знаю, как дышать. Или вы хотите сказать, что я ошиблась? – Нет, не хочу, – после небольшой паузы медленно проговорил Евгений. Он явно старался придумать, как загнать девочку в логический тупик, но пока в этот тупик попадал только он сам. Ещё немного помедлив, психиатр протянул Саше очередную порцию тестов. В этот раз их заполнение заняло существенно больше времени – на вопросы нужно было дать развёрнутый ответ, а не выбрать вариант из предложенных или написать слово. Со стороны казалось, что девочка очень быстро пишет под чью-то диктовку. Когда она успевала прочитать вопрос и подумать над ответом, оставалось неясно. Взяв заполненные тесты, Евгений лишь мельком взглянул на них, после чего спросил: – Возможно, у тебя есть желание обсудить какой-либо из заданных здесь вопросов? – Нет. – Что ж, тогда поговорим позже, – психиатр забрал тесты с собой и вышел из комнаты. Запись закончилась. Не мешкая, Миллер запустил третий видеофайл. Действие разворачивалось всё в той же комнате и с теми же «героями». Перед Евгением опять лежали какие-то бумаги, а Саша выглядела спокойной. Глядя некоторое время в лист, заполненный напечатанной мелким шрифтом информацией и оттого напоминающий шпаргалку, психиатр поднял глаза на девочку, растянул свою обычную фальшивую улыбку и спросил: – Как складывались твои отношения с отцом? – Вы повторяете вопрос из теста, – ровным голосом откликнулась Саша. – Мне повторить свой ответ? – Нет, не нужно, я его прочитал и помню. Мне бы хотелось уточнить некоторые детали. Ты писала, что отец любил тебя. В чём конкретно это выражалось? – Он радовался моим успехам и огорчался неудачам. Был счастлив, когда ему удавалось сделать мне что-нибудь приятное. Занимался со мной и поддерживал меня. – Хорошо. Он когда-нибудь обнимал тебя? – Разумеется. – Было в этих объятиях что-нибудь необычное? Что-нибудь странное? Вздёрнув левую бровь, Саша с секунду смотрела Евгению в глаза и огорошила его вопросом: – Вы считаете, что любовь обязательно включает в себя сексуальную составляющую? – Кхм, ну… – психиатр замялся. – В общем, это довольно обоснованное мнение… – У сексуального влечения и любви разные источники, – уверенно, точно это она была профессором и рассказывала своему нерадивому аспиранту прописные научные истины, сказала девочка. – Они возможны по отдельности и в сочетании. И, отвечая на ваш вопрос: нет. В тесте я писала, что он относился ко мне так, как и должен относиться отец к своей дочери. Это подразумевает отсутствие сексуального влечения, и мне казалось, что вы знаете это. – Эмм… я полагаю, он, в отличие от тебя, знал, что ты не его родная дочь. И поэтому мог допустить определённые мысли в отношении тебя… – Я не читала его мысли, и теоретически всегда возможно всё, что угодно, – невозмутимо заявила Саша. – Но это не имеет отношения к вашему вопросу. Он любил меня как родную дочь, я знаю это. – Хорошо, допустим, – немного помедлив, сказал Евгений. – А как твои родители относились к твоему брату? – Аналогично их отношению ко мне. Они не выделяли ни меня, ни его, и любили нас обоих. – Такое редко бывает, – протянул психиатр. – А вы часто сталкивались с собеседниками вроде меня? – спросила девочка. – Столкнулся впервые, – усмехнулся Евгений. – Но это не означает, что я не существую, верно? – Саша невесело улыбнулась. – Уже заметили аналогию? Психиатр нервно рассмеялся, после чего, стараясь улыбаться как можно более елейно, заговорил вновь: – Ладно. Ну а как часто твои родители наказывали тебя? – Не чаще, чем я указала в тесте. Могу повторить: я говорю вам правду. – Меня интересуют конкретные примеры наказаний. Можешь их привести? – Когда мне было годика три, мне дали книжку с картинками, а я, зачем-то решив проверить её на прочность, дёрнула лист и выдрала его. За это меня поставили в угол на целый час. – Хорошо. Были ли другие случаи наказаний более суровыми? – Нет. Дольше, чем на час, меня в углу не оставляли. – А что касается других видов наказаний? – Строгое устное внушение на повышенных тонах, на мой взгляд, не является более суровым, а физические наказания ко мне не применяли. Предупрежу ваш вопрос: мои родители не были противниками физических наказаний, и Боря несколько раз получал ремня, когда был маленький, но я, сколько себя помню, всегда понимала слова с первого раза, и поэтому в битье не возникало нужды. – Тебе было обидно, что родители ставили тебя в угол? – Немного. – И у тебя возникали мысли, что было бы неплохо им отомстить? – За то, что они несколько раз ставили меня в угол?? – девочка удивлённо уставилась на психиатра. – По-вашему, я должна была мечтать поставить в угол их? – Совершенно не обязательно, – пропел Евгений. – Месть за обиду может не быть симметричной. Ты вполне могла желать их смерти. – Что??? – Саша выпучила глаза, однако уже через секунду на её лице отразилось понимание и взгляд стал спокойным. – Понятно, вы думаете, что я временами лгу вам. Очевидно, повторять, что это не так, не имеет смысла, поскольку вы будете считать это очередным случаем вранья. И всё же замечу, что вы теряете время, пытаясь поймать меня на лжи. – Иногда признать правду бывает слишком тяжело, – изобразив сочувствие, сказал психиатр. – Очень трудно признаться даже самому себе, что ты желал своим родителям смерти, не говоря уже о постороннем человеке. И всё же, это подсознательное желание могло толкнуть тебя на то, что ты сделала в больнице, и если ты признаешь это и простишь саму себя, тебе станет намного легче. – Вы не сможете получить новую информацию, если будете продолжать считать мои слова неправдой, – спокойно произнесла Саша. – Я уже сказала, почему помогла людям в больнице. Кроме того, если бы я хотела убить своих родителей за то, что они ставили меня в угол, то вас сейчас я мечтала бы, по меньшей мере, четвертовать. У вас действительно сложилось впечатление, что я настолько жестока? – И чем же я успел заслужить такую немилость? – пропустив вопрос мимо ушей, удивлённо поинтересовался Евгений. – Я бы с радостью предпочла постоять в углу беседе с вами, – грустно улыбнулась девочка. – Тогда почему ты продолжаешь беседовать со мной? – Вы знаете, – взгляд Саши и её голос стали холодными. – Да. Ладно, хорошо, знаю, – психиатр постепенно выходил из себя. – Но почему, чёрт подери, тебе нужно говорить мне правду!? – А почему я должна вам лгать? – вопросом на вопрос ответила девочка. – Потому что ты меня ненавидишь, и я задаю тебе вопросы, на которые ты не хотела бы отвечать. Людям всегда намного проще врать, чем говорить правду. Это естественная реакция, защитный механизм. Ну и, в конце концов, многие находят это весёлым. Разве этого недостаточно? – Я не ненавижу вас, вы мне просто не нравитесь, – вздохнув, сказала Саша спокойным голосом. – На ваши вопросы я действительно не хочу отвечать, но ложь будет таким же ответом, что и правда. Не знаю насчёт остальных, но мне проще говорить правду: в этом случае не нужно ничего придумывать. Ложью я никак не защищусь от вас, поскольку, узнав правду, вы не будете иметь никаких дополнительных возможностей причинить мне вред, кроме тех, что уже у вас есть. И я не нахожу ложь весёлой. Скорее, я считаю её признаком слабости, а то и подлости. Пожалуй, бывают ситуации, когда действительно имеет смысл соврать, но сейчас не одна из них. Психиатр молчал. Девочка тоже. Через некоторое время он точно вспомнил, что беседа записывается, и принялся напоказ увлечённо копаться в своих бумагах. Миллер подумал, что Евгений, видимо, привык общаться с людьми, уступающими ему в интеллекте, и сейчас, когда всё было наоборот, он чувствовал себя скверно. Эта мысль принесла Итану странное удовлетворение. – Ты писала, что твои родители были православными, – наконец, заговорил Евгений. – Но также ты указала, что не веришь в Бога. Как так получилось? – Каждый верит в то, во что хочет верить, – ответила Саша. – Конечно, конечно. Но ведь они были не просто «каждыми», не так ли? Ты говоришь, что любила их. И они воспитывали тебя. Почему тогда ваши взгляды в таком важном вопросе были различны? Девочка медлила с ответом. Было видно, что она не хочет это говорить, но слова всё-таки сорвались с её губ: – Мне не нужна сказка на ночь, чтобы не бояться смерти. – В самом деле? Ты действительно не боишься смерти? – Не боюсь. – И почему? – Она неизбежна. – А чего тогда ты боишься? – Непрожитой жизни. – Хм… – психиатр задумался и через некоторое время с насмешкой в голосе заговорил. – В общем, получается, что твои родители просто успокаивали себя сказочками на ночь? И ты не испытывала к ним презрения за это, или желания наставить их на путь истинный? – А почему я должна была испытывать это? Почему можно любить только себя и своё отражение в других? Почему нужно лишать человека последней надежды на то, что где-то есть лучший мир, чем этот, что его ждёт не беспросветная тьма, а лучик света в конце тоннеля? Разве я – источник абсолютной истины? Разве то, что я не верю в Бога, означает, что его действительно нет?! – в глазах Саши заблестели слёзы. – Я бы многое отдала, чтобы они и Боря были сейчас в раю… Или просто где-нибудь, где лучше, чем здесь. Чтобы они, хотя бы, просто были… – Кхм… Возможно, дело в другом. Быть может, ты не веришь в Бога не потому, что не нуждаешься в успокоении. Вероятно, ты не веришь в Бога, потому что ты знаешь Бога. – Неужели? И что же, по-вашему, я про него знаю? – скептически спросила девочка. – Например, что Бог – это ты, – вкрадчиво молвил психиатр. Саша захохотала неожиданно холодным смехом. Евгений определённо растерялся. Видимо, он ждал другой реакции. – Знаете, если вы хотите поместить меня в психушку, я не против! – закончив хохотать, с каким-то болезненным весельем в голосе сказала Саша. – Не думаю, что там будет хуже, чем здесь. Никто, конечно, вам меня не отдаст, однако если бы у вас получилось меня выкрасть и вы давали бы мне иногда прогуляться по палатам, ваша клиника стала бы первой психиатрической лечебницей в мире, где действительно сумели вылечить хоть одного пациента! – Ну, ты определённо несправедлива к психиатрическим лечебницам! – психиатр наигранно оскорбился. – Многие современные препараты, а также старая добрая лоботомия и её вариации дают потрясающий эффект! Буйный псих становится спокойным и мирным, не наносящим никому вреда. Разве это нельзя считать излечением? – Превращение человека в растение? Нет, нельзя. – Но ты ведь любишь природу, и любишь растения? У меня вообще сложилось впечатление, что растения, на твой взгляд, лучше людей. – Думаю, вам не нужно объяснять, что такое многозначность слова, – Саша хмыкнула. – Ладно, вернёмся к всевышнему. Конечно, если какой-то человек утверждает, что он Бог, это наводит на мысль, что он нуждается в лечении. Однако ты не просто какой-то человек, правда ведь? У тебя есть веские основания считать так. Более того, окажись ты, например, в Древней Греции, тебя непременно бы возвели в ранг Богини и отдавали все соответствующие почести. – Молнию в Древней Греции считали проявлением активности Зевса – главного из богов. Раз так, то вам, наверно, стоит утверждать, что грозовая туча – это Бог. – Занятно. А у тебя никогда не возникало мысли, что ты расплачиваешься за чьи-то грехи? – Я вас умоляю, – Саша вздохнула и отвернулась. – Ну а как насчёт желания пожертвовать собой во имя спасения человечества? – не унимался Евгений. – Хорошо, если вам так хочется, можете считать меня Богом. Только не надо ставить под сомнение мои умственные способности. – Важно лишь то, что ты сама о себе считаешь, – с напыщенным видом изрёк психиатр. Девочка ничего не ответила. Психиатр помолчал немного, задумавшись, после чего задал новый вопрос: – Ты умеешь убивать людей? – Вы имеете в виду особые способности к этому, как к исцелению? – уточнила Саша. – Да. Они у тебя есть? – Нет. По крайней мере, я их не замечала. – А ты бы хотела их иметь? – Просто убивать людей? – опять уточнила девочка. – Ну да. – Нет. – И почему же? – Вам не кажется, что ответ очевиден? Потому, что я не хочу убивать людей. – Но почему ты не хочешь их убивать? Ты этого боишься? – Нет… – Саша ответила не так уверенно, как до этого, а на её лице промелькнуло странное выражение, точно она вспомнила что-то, но это что-то тут же ускользнуло от неё. – Нет. Я не чувствую себя вправе быть судьёй и палачом в одном лице. – Тем не менее, ты по-разному относишься к разным людям, и не очень-то стремишься лечить отдельных субъектов. Разве это не значит, что ты судишь людей? – Не помочь и убить – разные вещи. – В некоторых случаях это, фактически, одно и то же, – возразил Евгений, подождал некоторое время, понял, что Саша не будет спорить, и спросил: – А как насчёт способности к разрушению окружающих объектов? Любых объектов, я имею в виду. Живых и неживых тоже. Хотела бы уметь такое? – При этом… я бы полностью это контролировала? – на Сашином лице опять промелькнуло странное выражение, теперь ещё отчётливее. – Да. – Тогда я бы не отказалась. – И что бы ты делала с такими способностями? – Я бы ушла отсюда. – И всё? – И не дала бы поймать себя снова. – А ты не перебила бы персонал лаборатории, включая меня? – Нет. – А покалечила бы? – Нет. – И почему же нет? Разве тебе не хотелось бы отомстить за смерть родителей? – Это их не вернёт. – Разумеется. Но ведь это принесёт огромное моральное удовлетворение. И вообще, разве не приятно причинять боль тому, кого ты ненавидишь? – Я не ненавижу сотрудников лаборатории, – Саша тяжко вздохнула. – И как ты можешь их не ненавидеть? – поинтересовался психиатр. – А как я могу их ненавидеть? – вопросом на вопрос ответила девочка. – Совершенно естественным образом, ведь они держат тебя здесь. – Наверное, я вас понимаю, – медленно проговорила Саша. – Да, наверное, это было бы естественно. Но я этого не чувствую. Судя по всему, мне намного сложней испытывать ненависть к кому-либо, чем среднестатистическому человеку. – Любопытная гипотеза. А к кому ты испытывала ненависть в своей жизни? – К тем, кто убил моих родителей. Но я не знаю их имён, хотя почти уверена, что знаю того, кто отдал приказ. – И всё? – Да. – Не густо, – Евгений хмыкнул. – Но их-то ты бы убила с удовольствием? – Без удовольствия и лишь в случае, если бы была достаточно уверена, что они продолжат причинять окружающим боль. – Ага. То есть, ты допускаешь возможность убийства человека при определённых условиях? – Допускаю. – Но до этого ты говорила, что не хочешь убивать людей, так? – Так. Я не хочу этим заниматься, и если бы мне пришлось, это не принесло бы мне никакой радости. – А ты думаешь, тебе придётся? – Я… не знаю, – странное выражение промелькнуло вновь, задержавшись на лице ещё дольше прежнего. – А что ты вообще знаешь о своём будущем? – Боюсь, что ничего. – Спрошу по-другому. Чем бы ты хотела заняться в будущем? – Я с этим не определилась. Так или иначе, мне сначала нужно выбраться отсюда, прежде чем я смогу решать что-либо сама. – Возможно, в этом ты права. Но у тебя, здесь ты, или где-нибудь ещё, всё равно есть какая-то цель, к которой ты стремишься, ведь так? – Меня об этом уже спрашивали триста пятнадцать раз, если считать разные формулировки. – Но ответа никто так и не получил, – елейно улыбаясь, заметил психиатр. – Ответа, который бы понравился спрашивающим, – поправила Саша. – Ответ я дала сразу. Вот вы можете назвать вашу жизненную цель? – Нет. Но ты ведь особенная. – И только на основании того, что я могу исцелять людей, вы полагаете, что у меня должна быть и особая цель? – По-моему, это вполне достаточное основание. – А по-моему, это всё равно, что полагать, что если человек владеет гипнозом, значит, он умеет и летать. – Ну ладно. По крайне мере, ты ведь знаешь, в чём заключается смысл жизни? – Вы серьёзно думаете, что у меня есть ответ на этот вопрос? – с нескрываемым сарказмом в голосе спросила девочка. – У кого-то же он должен быть, – ухмыльнулся Евгений. – Не обязательно, – возразила Саша. – Но ты же знаешь, зачем спасать людям жизнь? – Чтобы они могли продолжать жить. Это очевидно, не находите? – Но зачем им продолжать жить? – А вот это и переносит нас к смыслу жизни, – Саша улыбнулась. – И, не зная этого смысла, ты всё равно готова спасать людей от смерти? – Да. – Но ведь, возможно, смысл жизни и заключается в том, чтобы умереть. Быть может, как можно скорее умереть. Тогда зачем этому мешать? – Это лишь ваше предположение, причём необоснованное. – Не моё. Впрочем, не важно. А какое предположение есть у тебя? – Я не построила на данный счёт никакого предположения. – Другими словами, ты даже не знаешь, хорошо ты поступаешь, или нет, спасая людям жизнь? – Нет, тут я уверена, что поступаю хорошо. – И на чём же, в таком случае, основана эта уверенность? – Хм… Как вам объяснить… Я это чувствую. – И как это понимать? – Вы же чувствуете, например, когда на вас падают солнечные лучи? Эти чувства похожи. – Занятно, – протянул психиатр. – Весьма занятно… И поэтому ты считаешь, что плохо, когда убивают людей? По крайней мере, тех людей, которые сами никого не убили и не планируют? – Да. – Что ж… Хорошо. Очень хорошо. Немного помолчав, психиатр собрал свои бумаги, пожелал Саше приятного дня и удалился. Файл подошёл к концу. Запустив следующий, Миллер увидел всё тех же действующих лиц в той же комнате. Саша выглядела мрачной. Она словно застыла и неотрывно смотрела в одну точку на столе. – Итак, мне сообщили, что прошлой ночью ты просыпалась с криком, – заговорил Евгений. – Более того, непосредственно до этого за тридцать секунд соотношение твоего систолического и диастолического кровяного давления достигло 230 на 200, а артериальный пульс поднялся до 210 ударов в минуту. Помочь тебе просто не успели, поскольку всё вернулось в норму так же быстро, как из неё вышло. Думаю, ты понимаешь, что такие скачки могут быть опасны. Даже для тебя. Я не кардиолог, поэтому меня интересует только одна вещь: тебе снилось что-нибудь перед тем, как ты проснулась? – Да, – тихо ответила девочка. – Смею предположить, это был не самый приятный сон? – Да. – Ты помнишь, что именно тебе снилось? – Я не хочу об этом говорить. – Понимаю. Беседы со мной вообще не очень приятны. И всё же, сейчас рассказать про сон действительно может быть полезным для тебя. Саша молчала. Психиатр подождал немного и продолжил: – Не стесняйся. Сны многое говорят о реальных проблемах, и анализ сновидений помогает эти проблемы решить. – Мне снился город, – помолчав ещё какое-то время, сказала девочка. – Очень большой город… – Ты была в нём раньше? – Нет. – Пожалуйста, продолжай. – Там повсюду были люди. Слишком много людей. А потом… в какой-то момент… всё вспыхнуло. Огонь, он был везде… Люди заживо сгорали, кричали и обугливались, как деревяшки в костре… Сотни, тысячи, миллионы людей… Они умирали у меня на глазах, я чувствовала их боль, но ничем не могла им помочь… – Да, неприятный кошмар, – задумавшись, протянул Евгений. – Сон был таким реальным, таким ярким, что я забыла, что сплю. Но самым страшным было не это. Во сне я знала… я точно знала, что… что это я их убиваю… – Хм, значение этого сна объяснить достаточно просто, – психиатр искренне улыбнулся довольной улыбкой, точно нащупал, наконец, твёрдую почву. – В последнее время у тебя накопилось достаточно много негативных эмоций, связанных с действиями окружающих тебя людей. Чтобы выплеснуть их, твоё подсознание и сформировало такой сон, где ты жестоко уничтожаешь всех своих обидчиков и тех, кто с ними связан. Это действие механизма сублимации, и в этом нет ничего плохого. – Странно, – Саша тоже улыбнулась, только как-то вымученно, и посмотрела Евгению в глаза. – Во сне я больше всего боялась, что это происходит на самом деле, и что я уже не смогу остановиться. Было в её словах и взгляде что-то такое, что развеяло улыбку на лице психиатра, заставило его вздрогнуть и медленно отпрянуть от стола. Однако девочка вновь уставилась в одну точку, и психиатр довольно быстро пришёл в себя. – Ладно, оставим сон в покое, – вздохнув, нехотя сказал Евгений. – Сегодня у нас запланирована очередная беседа, и будем придерживаться плана. Итак… Что ты думаешь о том, что тебя, против твоей воли, держат здесь? – Что это неправильно, – ответила Саша. – А что, на твой взгляд, является основным критерием правильности того или иного поступка? – Очень хороший вопрос, – девочка слабо улыбнулась и посмотрела на собеседника, но сейчас её взгляд не внушал угрозы. – Знаете, у меня нет никакого откровения для вас, так что озвучу очередное клише: свобода вашего кулака должна заканчиваться там, где начинается мой нос. – То есть, ты убеждена, что люди не должны причинять боль друг другу? – Да. – Но достичь этого на практике, мягко говоря, проблематично. Ты ведь понимаешь, что некоторые люди осознанно стремятся причинить как можно больше страданий другим? – Да, но так не должно быть. – Возможно, у тебя есть на примете какой-нибудь метод, как достичь того, чтобы такого не было? – Я не строю иллюзий относительно возможности построения идеального общества, но со злом можно и нужно бороться, и для этого подойдут многие методы, начиная от грамотного воспитания детей и заканчивая физическим уничтожением тех, на кого невозможно повлиять иначе. – Значит, ты допускаешь такие методы, как смертная казнь, на которую в нашей стране, между прочим, давным-давно введён мораторий? Но ведь убийство человека будет явным нарушением его свободы. Да и обычное тюремное заключение – прямое нарушение свободы. Если ты говоришь, что люди не должны причинять друг другу боль, как ты можешь предлагать подобные меры? – Надеюсь, вы умеете отличать причину от следствия? – вздохнув, спросила Саша. – На их отличии, между прочим, и основано законодательство как таковое. Говоря по-детски, если вам так будет понятней, кто первый начал – тот и виноват. Казнящий преступника делает так не потому, что ему нравится убивать, а чтобы защитить себя и других людей. Ну, или он просто выполняет возложенную на него работу. Кроме того, физическое уничтожение – это последняя мера. Нужно бороться с причинами, поэтому воспитание детей намного важнее. – Что ж, похвально, что ты, хотя бы в общих чертах, согласна с законодательством, – психиатр ухмыльнулся. – Однако, возвращаясь к твоему ответу на первоначальный вопрос, замечу, что тебя держат здесь отнюдь не потому, что нам нравится причинять тебе боль. Наша цель – защита себя и других людей от опасностей, которые ты можешь для них представлять. Значит, мы поступаем правильно? – Боюсь, что вы лжёте, возможно, даже самому себе, – спокойно сказала девочка. – Истинная причина куда прозаичней: деньги. Не так ли? Евгений точно поперхнулся. Хотел что-то возразить, но просто не смог. А Саша продолжила: – Причинять другим боль ради денег не многим лучше, чем причинять боль ради боли. Так что моё утверждение относительно моего пребывания здесь остаётся без изменений. Можете не утруждать себя поисками логических нестыковок. Я здесь сравнительно давно, и у меня было время обдумать этот вопрос. Психиатр просидел какое-то время молча. Он явно не собирался заканчивать обсуждение этого вопроса вот так, и к нему в итоге пришла «светлая» мысль, которую он и озвучил: – Хм, ты понимаешь, что деньги в современном мире являются эквивалентом материальных благ, без которых человек просто не сможет выжить? Будешь ли ты, к примеру, осуждать льва за то, что он загрыз антилопу? – Ваш пример некорректен по двум причинам. Первая: у всех, кто на мне зарабатывает, хватит денег для выживания и без моего присутствия здесь. Вторая: у льва нет альтернатив, он не может питаться солнечной энергией, к примеру, тогда как существует огромное число способов заработать деньги, не причиняя страданий людям. – Ну а как насчёт такой причины: исследование тебя может принести огромную пользу всему человечеству? – Для этого необязательно запирать меня в подземной лаборатории. Я согласна содействовать в изучении самой себя и даже участвовать в анализе получаемых данных, но мне бы хотелось делать это по собственной воле, а не потому, что мне не оставили выбора. Но ведь тогда у тех, кто держит меня здесь, было бы меньше денег. Вывод очевиден. Евгений снова взял паузу. Мрачно улыбнулся и спросил: – Сдаётся мне, ты считаешь, что животные ведут себя правильней людей? Не потому ли, что животные не делали тебе больно, а люди – делали? – Нет. Просто в животных нет того зла, что есть в некоторых людях. – Думаешь, этих некоторых людей можно считать однозначно злыми? – Я убеждена, что во всех людях есть частичка доброты, но порой она запрятана так глубоко, что уже нельзя вывести её на свет. – Ага, а в животных этого самого зла нет? А как же всё тот же лев, убивающий львят другого льва? Или паучиха, поедающая отца своего потомства? Если перенести эти примеры на человека, они будут выглядеть нормально?! – Нет, но животными движет инстинкт. У них, в отличие от людей, нет выбора. Поэтому, говоря о них, бессмысленно описывать их как добрых или злых. Они живут в согласии с природой, и я не вижу в этом ничего плохого. – Значит, на твой взгляд, людям нужно опуститься до уровня животных и жить в гармонии с природой, и это будет хорошо? – Снова нет. На мой взгляд, нужно смотреть вперёд, а не оглядываться назад. – И всё же, ты заблуждаешься по поводу животных, – немного помолчав, с плохо скрываемой злостью в голосе проговорил психиатр. – Это грязные, тупые, бессмысленные и жестокие твари, которые и близко не сравнятся с людьми. В них, как и в породившей их природе, которую ты любишь, нет ни капли сострадания. Но они, как и люди, умеют убивать вполне осознанно, а не из необходимости. Думаю, я смогу тебе это доказать. Видеофайл кончился, и Итан, не мешкая, запустил следующий. Он был скомпонован из записей с двух камер, идущих параллельно. На первой была видна просторная комната с какой-то аппаратурой и большим стеклянным проёмом в одной из стен, какие часто устанавливают в помещениях для допросов. В комнате находились Евгений, Саша, какой-то человек в белом халате и мужчина в форме спецназа с автоматом наперевес. Через стеклянный проём был виден белоснежный коридор, который и снимала вторая камера. В одном конце коридора находился ещё один человек с автоматом, а рядом с ним два крупных пса – ротвейлер и питбультерьер – доедали корм из мисок. В другом конце коридора стоял, судя по фигуре, мужчина с чёрным, завязанным на шее тряпичным пакетом, покрывающим голову целиком. Его руки и ноги также были связаны. Из коридора через стекло ничего не было видно. – Вряд ли мы получим какие-либо интересные результаты, – бесстрастно сказал человек в белом халате. – Возможно, но я уверен, что нам следует убедиться, – заявил Евгений. – Саша продолжала настаивать на своей точке зрения. – Хорошо, вы победили, – девочка, смотревшая через стекло на собак, повернулась к психиатру. – Признаю, что животные умеют убивать осознанно, и они намного хуже людей! А я – просто глупая девчонка, которая умничает на камеру, чтобы повысить свою значимость! Это то, что вы хотели доказать? Тогда отпустите его! Психиатр лишь паскудно улыбнулся вместо ответа, а человек в форме спецназа заговорил: – Чего переживаешь за этого засранца? Он бомж, и его поймали на воровстве еды. В лучшем случае, он перестал бы воровать и прожил бы остаток своих дней, бродя по свалкам и прося милостыню, в худшем – сгнил бы в тюрьме. Короче, он бесполезен, и его перспективы удручают. Умереть сейчас для него оптимально. – Откуда вы знаете, что случилось бы с ним в будущем?! – на лице девочки читалось отчаяние. – Вы могли бы помочь ему, разве нет?! Что он сделал такого, чтобы заслужить смерть? Украл пару буханок хлеба, потому что его мучил голод?! – На планете перенаселение, а ты предлагаешь помогать всяким бездомным воришкам? – удивился человек в форме спецназа. – Вы уверены, что она умная? – Способность быстро решать математические задачи не гарантирует хорошего понимания бытовых или глобальных вопросов, Подольский, – бесстрастно заявил человек в белом халате. – Да, особенно хорошо это видно на примере отдельных аутистов, – добавил Евгений. – Ладно, я ничего не понимаю в бытовых и глобальных вопросах! Довольны? Но вам ведь не зачем его убивать! Отпустите его, пожалуйста! – взмолилась Саша. Психиатр переглянулся с человеком в белом халате, после чего кивнул Подольскому. Тот коротко приказал по рации: – Спускай. Человек с автоматом в коридоре скомандовал как раз доевшим свой корм псам, и те ринулись к мужчине с пакетом на голове. Им оставалась ещё пара прыжков, когда Саша вскрикнула: – Нет! Псы, точно получив новую команду, одновременно остановились. – Здесь разве нет звукоизоляции? – изумлённо спросил Евгений. – Вакуумная прослойка и между стёклами, и в стене, – всё также бесстрастно сообщил человек в белом халате. – Они не могли её услышать. – Ты давал новые команды? – спросил Подольский по рации. – Тогда в чём дело? Спускай их! Человек с автоматом повторил приказ, но собаки не отреагировали. Они озирались по сторонам в поисках чего-то. Тем временем, девочка приблизилась вплотную к стеклу. Псы, опять одновременно, повернули головы в её сторону. Саша положила ладони на стекло – и собаки, дружно подскочив на задние лапы, а передними упершись в стекло, принялись лизать его там, где с другой стороны его касалась девочка. – Очень интересно, – заметил человек в белом халате. – Вы были правы, Евгений Иванович, эксперимент преподнёс нам материал для изучения. Евгений Иванович же, казалось, потерял дар речи. Псы, между тем, спустились на четыре лапы и отправились обратно к своим мискам. Человек с автоматом опять скомандовал им наброситься на связанного мужчину, но они лишь зарычали в ответ. Файл закончился. С чувством, что просматривает отреставрированную хронику гестапо, Миллер открыл последнюю запись. Действие вновь перенеслось в небольшую комнату со светло-голубыми стенами и белым столом в центре. Евгений с кипой бумаг, как обычно, сидел напротив Саши. Переведя взгляд с какого-то документа на девочку, психиатр спросил: – У тебя когда-нибудь была собака? – Она была у моих родителей, ещё до моего рождения. Поэтому я не могу назвать её своей. Она была нашей. – А какой породы, позволь узнать? – Лохматый «двортерьер». – Крупная? – Евгений хмыкнул. – Сравнительно. – Сука? – Нет, добрая. Девочка. – Как её звали? – психиатр более-менее нормально улыбнулся, что для него было редкостью. – Дези. – Ты много с ней общалась? – Не очень. – Ты помнишь, чтобы тебя в возрасте до трёх лет оставляли с ней наедине? – Нет. – Она была жива… – Она умерла почти год назад, – оборвала психиатра Саша. – И после этого твои родители не завели новую? – Нет. – Так… ты занималась её дрессировкой? – Нет. – Ну а… она тебя хорошо понимала? – Для собаки – вполне. – И в чём это выражалось? – Почему бы вам сразу не спросить то, что вы хотите? – вопросом на вопрос ответила девочка. – Ладно, – психиатр поджал губы. – С тобой раньше случалось так, чтобы собаки подчинялись твоей воле? – Нет. – Ну а какие-либо другие животные? – Нет. – Хм… – Думаете, то, что вы наблюдали, относится к области психиатрии? – Управление чужим сознанием, в частности, техники гипноза относятся к области психиатрии. – Я не владею гипнозом, – заявила Саша. – Ну а как ты сама объясняешь то, что произошло? – Никак. Мне задавали этот вопрос уже семнадцать раз до вас. Это восемнадцатый. – Что ж… Кхм… – Евгений пробежался по бумагам. – Поговорим вот о чём. Что ты думаешь о нашей политической системе? – Я о ней не думаю. – А если ты подумаешь о ней сейчас, к какому выводу ты придёшь? – Для основательного анализа и обоснованных выводов у меня недостаточно знаний в данной области. – Ну, я не прошу тебя проводить основательный анализ! Пусть этим политологи занимаются, это их хлеб. Просто подумай о ней и скажи своё мнение. – Ладно. Подумала. На мой взгляд, она не хуже и не лучше других. – Неужели? Но ведь политические системы разных стран существенно различаются… – Что не делает их хуже или лучше. Но это моё мнение. – Однако уровень жизни людей в разных странах также различается, и… – Это не связано с политической системой, – закончила за психиатра девочка. – Ну как же? Если диктатор забирает себе и своему клану все блага, остальной народ будет жить значительно хуже, чем при демократии, когда выбранные народом люди обустраивают его жизнь наилучшим образом. Разве это не так? – Так. Однако диктатор не обязан забирать себе все блага только на основании того, что он диктатор, равно как выбранные народом люди не обязаны обустраивать его жизнь наилучшим образом только на основании того, что они выбраны. Разве это не так? – Хм… А ты сама хотела бы стать диктатором? – Нет. – Почему же? – Это огромная ответственность. – Но также власть и деньги! – И что? – Разве тебе не нужны власть и деньги?! – Мне бы хватило власти над собственной жизнью, а денег – чтоб моя жизнь была нормальной. – И что ты понимаешь под нормальной жизнью? – До того, как я попала сюда, у меня была нормальная жизнь. – В селе? В старом одноэтажном доме?! – Да. – Разве тебе не хотелось бы иметь огромный гардероб, кучу иномарок с личным водителем, коттедж с бассейном, собственную яхту, вертолёт, самолёт, остров?! Есть самые изысканные блюда, веселиться на гламурных вечеринках со знаменитостями, самой быть знаменитостью с толпой поклонников, готовых ради тебя на что угодно?! – Нет. – Ты врёшь! – И почему вы так решили? – Потому что деньги и власть – это единственное, к чему стремится любое существо, похожее на человека! – Евгений говорил горячо, отбросив елейную улыбку и проникновенность. – Потому что любой представитель отряда приматов успешен ровно настолько, насколько он обладает властью! Власть и деньги умножают возможности, делают жизнь проще и приятней! Любовь – это сказка для маленьких детей и имбицилов! Любая женщина хочет только того мужчину, который обладает какой-либо формой власти, чтобы через него преумножить собственную власть! Если ты не маленькая девочка, если твой интеллект составляет хотя бы десятую долю того, что нам показывают тесты, ты просто обязана понимать это! – Знаешь, что случилось с тем бомжом? – помолчав несколько секунд, спросил психиатр, и его лицо приняло хищное выражение. – Его увезли из лаборатории, живым и здоровым, но чуть позже свернули ему шею и закопали в соседнем лесу. На этих словах Саша помрачнела, но всё так же внимательно и спокойно смотрела на собеседника. Тот же продолжал: – Как думаешь, ты могла бы это изменить? Спасти его? Ты ведь обожаешь спасать людей! Но его ты не спасла… И знаешь, почему? Потому что у тебя нет власти! И не только над собственной жизнью, это бы тут не помогло, тебе была нужна власть над окружающими! Тогда ты могла бы приказать оставить его в живых, и всё! Никаких сверхспособностей! Он был бы жив! У обладания властью нет недостатков, её достижение – единственный смысл жизни! И ты по-прежнему будешь утверждать, что она тебе не нужна!? – Не нужно мне завидовать, – спокойно проговорила девочка. – Что? – Евгений непонимающе уставился на «пациентку». – Вы думаете, что я бездарно распорядилась своими способностями, что, будь они у вас, вы бы захватили власть над всей планетой и жили счастливо, даже если пришлось бы сменить пол. Вас приводит в бешенство одна мысль о том, что такие способности достались, как вы убеждены, наивной альтруистке, ничего не смыслящей в жизни. Поэтому вам доставляет особое удовольствие осознание того, что вы смогли причинить мне боль. Без сомнения, вы предали бы сколь угодно мучительной смерти любое количество людей, чтобы оказаться на моём месте. Но вы не понимаете, что значит быть на моём месте. Вы проводили со мной беседы, тестировали меня и наблюдали за мной, у вас докторская степень, вы профессор психиатрии и должны понимать других людей, но вы не способны понять меня, моя личность не укладывается в вашу картину мира. Я же прекрасно понимаю вас, хотя ещё не окончила школу. И, поверьте, я сама с радостью поменялась бы с вами местами, если бы могла. Поэтому не нужно мне завидовать. В комнате воцарилась тишина. Психиатр смотрел какое-то время на Сашу, потом молча сгрёб свои бумаги и так же молча вышел из комнаты. На этом запись закончилась. Итан поймал себя на мысли, что испытывает сочувствие к девочке и ненависть к психиатру. Вообще-то, он относился дружелюбно к любым врачам, но этот вызывал у него стойкое желание устроить средневековую казнь. Поэтому окончание беседы показалось ему вполне подходящим: психиатр хоть и остался жив, но осознал всю глубину собственного ничтожества. Продолжив поиски материалов, Миллер наткнулся на папку с названием «Эксперименты по воскрешению» и не удержался от искушения заглянуть в неё, хотя там вряд ли могло содержаться что-нибудь полезное. Внутри было четыре видеофайла и файл отчёта. Долго не думая, Итан начал просмотр. Запись велась в достаточно большом помещении с белоснежными стенами и такими же полом и потолком. Пол покрывала прозрачная полиэтиленовая плёнка. По углам виднелась знакомая аппаратура. У одной из стен, ближе к видеокамере, стояла Саша, а рядом с ней – здоровенный вооружённый охранник. Примерно по центру комнаты находился заросший мужчина в белом больничном халате, затравленно озирающийся по сторонам. На его руках и голове виднелись какие-то датчики. Неподалёку от него был ещё один охранник, в руке у которого вырисовывался пистолет. – Я ведь говорила, что не умею воскрешать людей! – глядя куда-то в полоток, воскликнула девочка. – Зачем вам его убивать?! – Работаем по протоколу, – откуда-то сверху прозвучал бесстрастный голос. – Отказ от сотрудничества будет иметь известные вам последствия. – Хорошо, хорошо! – Саша стиснула зубы. – Я готова. По неслышной команде охранник с пистолетом выстрелил заросшему мужчине в лоб. Тот как-то неестественно дёрнулся и свалился на спину. В тот же миг Саша сорвалась с места, подбежала к лежащему мужчине, от затылка которого расплывалось кровавое пятно, и закрыла ладонями пулевое отверстие в его лбу. Прошло несколько секунд. Мужчина опять дёрнулся и судорожно вдохнул ртом воздух. Девочка отпрянула от него и вернулась туда, где недавно стояла, а мужчина подскочил на ноги и метнулся к видневшейся в противоположном конце комнаты двери. Находившийся рядом охранник ловко поймал его, ударом в живот остудил его пыл и вернул бедолагу в центр комнаты. – Эксперименты опровергают голословные утверждения, – послышался бесстрастный голос. – Он ещё не умер, – холодно отозвалась Саша. – Одна минута, – сообщил бесстрастный голос. Здоровенный охранник возле Саши достал секундомер и положил правую руку девочке на плечо, а охранник с пистолетом снова выстрелил несчастному мужчине в лоб, и на месте недавно затянувшейся раны появилась новая. Однако сейчас Саша не побежала на помощь. Она вынуждена была смотреть, как застреленный мужчина неподвижно лежит в собственной крови. С выстрела прошла ровно минута – и здоровяк отпустил девочку. Та стремглав бросилась к умирающему и повторила процедуру излечения, в её конце вскрикнув от боли. На этот раз заросший мужчина не попытался сбежать. Он посмотрел вслед Саше с какой-то обречённой тоской во взгляде и что-то прошептал. – Три минуты, – послышалось сверху. Снова выстрел, секундомер, неторопливо растекающаяся по полиэтилену кровь. Прошло две с небольшим минуты, когда Саша подалась вперёд, но была остановлена жёсткой рукой здоровяка. – Он умрёт сейчас, – с надрывом в голосе сказала Саша. – Слышите?! Девочка во все глаза смотрела на лежавшего в липкой красной луже, но в какой-то момент отчаяние на её лице сменилось безразличием. Прекратив какие-либо попытки вырваться вперёд, она спокойно произнесла: – Дальше можно не ждать. Он умер. Тем не менее, здоровяк убрал руку с её плеча, только когда минуло ровно три минуты с последнего выстрела. Однако теперь Саша никуда не торопилась. Она медленно подошла к трупу, внимательно посмотрела на него, перевела взгляд на потолок и сказала: – Это бесполезно. Эй никто не ответил. Тяжело вздохнув, девочка опустилась на колени и провела процедуру исцеления, давшуюся ей куда труднее двух прошлых. Когда она отошла от тела, стало видно, что пулевое ранение головы исчезло без следа, но мужчина продолжал лежать, не подавая никаких признаков жизни. На этом запись закончилась. В следующем файле место действия было перенесено в небольшой тёмный кабинет. Камера смотрела прямо на сидящую за столом Сашу. Напротив неё, судя по всему, расположился собеседник, но его видно не было. – Итак, почему у тебя не получилось вернуть того мужчину к жизни в третий раз? – спросил у Саши некто, скрывающийся за кадром. – Он умер. Я не умею воскрешать мёртвых. Я говорила, и не раз. – Допустим. Что изменилось за те две минуты? – Его состояние: с живого на мёртвого. – Это понятно. Меня интересует, что конкретно изменилось? Наши приборы ничего не зафиксировали с первой по третью минуту. Никаких электромагнитных возмущений. Ничего. Что заметила ты? – Я заметила, что он умер, – девочка холодно смотрела на кого-то перед собой. – Но как ты это заметила? – Сложно объяснить. – И всё же? – Я это почувствовала. – Хм. Видишь ли, мы очень подробно обследовали подопытного после твоей не до конца удачной попытки его вылечить. Не до конца удачной, потому что ты, говоря формально, его таки вылечила. Нам не удалось найти ни одного отклонения от идеально здоровой человеческой особи, и это при том, что подопытный долгие годы не имел определённого места жительства. В общем, он был полностью здоров, лишь за тем исключением, что был мёртв. Ты можешь это как-нибудь пояснить? – Могу озвучить очевидный вывод: кроме здорового тела для жизни нужно что-то ещё. – И что же? – Я не знаю. – Полагаю, ты имеешь в виду душу? – Называйте это душой, если вам так проще. – Хм. Видишь ли, современная медицина с достаточной степенью уверенности утверждает, что понятие биологической, или истинной, смерти условно. На любой стадии умирания человека можно вернуть к жизни, если в точности восстановить состояние его тела, в первую очередь, состояние его головного мозга. Учитывая, что во всех трёх случаях подопытный получал травму мозга, достаточную для разрыва жизненно необходимых синаптических связей, три минуты не могли сыграть более значительную роль, поскольку за это время не происходит существенных изменений вследствие гипоксии, что подтверждается типичной длительностью клинической смерти. Если во второй раз ты смогла восстановить состояние его мозга, значит, у тебя должно было получиться и в третий. Так почему у тебя не получилось? – Медицина времён Парацельса, на тот момент самая современная, с достаточной степенью уверенности утверждала, что кровопусканием можно вылечить пневмонию, – с иронией в голосе выдала Саша вместо ответа. – Остроумное замечание. Однако всё, что нам известно о клинической смерти, служит доказательством того, что человек не умирает спустя две с небольшим минуты после остановки сердца. – Разве я говорила что-то про две с небольшим минуты? – Ты сказала, что подопытный умер, спустя именно столько времени после выстрела. – А разве это связано с остановкой сердца? – удивилась девочка. – Вы используете индуктивные рассуждения, забывая о проблеме индукции. Убеждена, все те случаи клинической смерти, что известны вашей современной медицине, отличались от того, что вы наблюдали здесь. Или кто-то действительно выживал после того, как ему вынесли из пистолета мозги? – Так, значит, дело в конкретных условиях смерти? – Возможно. Также возможно, что есть и множество других причин, о которых я не имею ни малейшего понятия. – Если ты не знаешь, что служит причиной истинной смерти, тогда как ты можешь её определять? – Я же говорила: я её почувствовала. – Хм. И что же это за чувство? – Пустоты… Там, где ощущалось присутствие жизни, осталась пустота. Понимаете? – Не до конца. Но ладно, думаю, нужно провести ещё один эксперимент. Если ты не в состоянии победить смерть, возможно, мы сможем это вместе. – Смерть нельзя победить. – Откуда такая уверенность? – Без жизни нет смерти, а без смерти – жизни. – Хм. С первым соглашусь, а вот со вторым – нет. Впрочем, это философия. Меня интересует конкретное оживление конкретного человека после конкретных повреждений тела. И мы этого добьёмся. Файл подошёл к концу, и Миллер тут же запустил следующий. В нём опять виднелась большая белая комната, только сейчас здесь было больше людей и техники. Кроме знакомых охранников и Саши, а также нового подопытного, было ещё три человека в белых халатах и с медицинскими масками на лицах – один мужчина и две женщины. Они находились рядом с кушеткой и обширным набором реанимационного оборудования. – Отпустите, а? – жалобно попросил подопытный. Он выглядел моложе и не таким заросшим, как предыдущий, но, скорее всего, принадлежал к тому же социальному классу. – Зачем я вам? Отпустите, пожалуйста! – Заткнись! – рявкнул на него охранник, уже приготовивший пистолет. Подопытный весь сжался и с надеждой посмотрел на Сашу, точно она была последней, кто мог ему помочь. Но девочка отвернулась и закрыла глаза. – Начинаем, – прозвучал сверху бесстрастный голос. Охранник выстрелил подопытному в лоб, и тот замертво рухнул на пол. Все остались на своих местах. Шло время. Наверное, минуты три, или немного больше. Опять прозвучал голос: – Он умер? Саша внимательно посмотрела на тело в красной луже и ответила: – Да. – Тогда вперёд. Девочка подошла к покойнику, не без труда убрала все следы ранения, кроме крови на полу, и направилась обратно к здоровяку. – Приступайте, Синжанский, – приказал бесстрастный голос. Мужчина в белом халате вместе с охранником переложили покойника на кушетку. Одна из женщин тут же подключила к нему аппарат искусственного дыхания и начала подсоединять к его голове ещё что-то, а Синжанский взял дефибриллятор и с помощью второй ассистентки принялся пускать разряды в грудь подопытного и проводить непрямой массаж сердца. Когда странный прибор был подключён к голове, Синжанский отложил дефибриллятор, его ассистентка подала ему шприц с адреналином, и он сделал укол в сердце подопытного. Между тем, странный прибор начал издавать приглушённые электрические звуки. Женщина, его подключившая, периодически меняла его настройки с помощью пульта, и электрические звуки усилились. Синжанский же с ассистенткой делали новые уколы, на этот раз внутривенно. Но тут Саша, всё это время безразлично наблюдавшая за происходящим, изменилась в лице. Сделав пару шагов к медикам, она громко и испуганно спросила: – Что вы делаете?! Не дожидаясь ответа, она кинулась, было, к ним, однако здоровяк поймал её и потащил обратно. – Прекратите это, сейчас же! Остановитесь!!! – завопила девочка. Здоровяк зажал ей рот, но она всеми силами пыталась вырваться. Прошло ещё несколько секунд, и после очередного укола Синжанский радостно сообщил: – Есть пульс! Подопытный шумно вдохнул воздух. Саша же забилась в руках здоровяка ещё отчаянней и даже попыталась укусить его. – Отличная работа, Синжанский! – похвалил бесстрастный голос. – Спасибо, – отозвался медик. И он, и его коллеги выглядели довольными собой. – Так, похоже, жизненные показатели в норме. Объект находится в бессознательном состоянии. Поставим капельницу для стабилизации… Внезапно подопытный открыл глаза и сел. Осмотревшись, он одним движением руки сорвал с себя и аппарат искусственного дыхания, и странный прибор, после чего соскочил с кушетки. – Положите его обратно! – нервно воскликнул Синжанский. Охранник с пистолетом быстро подошёл к подопытному, но тот ударом правой руки в грудь отбросил достаточно крупного мужчину на несколько метров. Охранник шмякнулся всем телом об стену, сполз на пол и выронил пистолет. Подопытный, между тем, подскочил к Синжанскому и с легкостью свернул ему шею. Обе женщины завизжали и бросились к двери, но она оказалась заперта. Здоровяк, наконец, отпустил Сашу, которая тут же метнулась в сторону, выхватил пистолет и принялся стрелять в подопытного. Тот отреагировал моментально и неестественно быстро и резко кинулся к стрелявшему. Получив пули в щёку, грудь, плечо и живот, подопытный не издал ни звука. Достигнув своей цели, он сломал пистолет одними пальцами левой руки, правой схватил противника за подбородок и поднял в воздух, а затем оторвал здоровяку голову и отшвырнул её в одну сторону, а огромное тело – в другую. Голова ударилась о стену и свалилась рядом с Сашей, отчего та непроизвольно вскрикнула. Воззрившись на девочку, подопытный склонил голову набок и пронзительно зашипел. Казалось, человек в принципе не способен издавать такие звуки. Саша прижалась к стене, с ужасом наблюдая за убийцей здоровяка. А тот, слово материализовавшийся ночной кошмар, противоестественно изогнулся и прыгнул на девочку. Успев в последний момент отскочить в сторону, Саша зацепилась ногой за один из приборов, потеряла равновесие, но не упала, а ловко кувыркнулась на полу, подскочила и бросилась к кушетке. Подопытный развернулся к ней, зашипел, пинком, точно ударом кувалды, размозжил прибор вдребезги и пустился в погоню. Тем временем, оставшийся в живых охранник сумел встать и достал висевший у него на боку автомат. Саша нырнула под кушетку, идущий следом кошмар схватил своё недавнее ложе и отшвырнул с такой силой, что оно пробило в навесном потолке дыру и рухнуло в противоположном конце комнаты. Подопытный чуть не поймал улепётывающую девочку за ногу, но тут охранник выстрелил в него из автомата. Пуля попала чётко в лоб. Замерев на секунду, подопытный развернулся и кинулся на охранника. Тот судорожно переключил оружие на стрельбу очередью и всадил весь магазин в голову и грудь нападающего. Это его остановило. Став похожим на кровавое месиво, подопытный сделал пару шагов к охраннику и упал. Однако, даже после такого, уже давно обязанный быть мёртвым человек продолжал шевелиться и издавал жуткие булькающе-клокочущие звуки. Лихорадочно перезарядив автомат, охранник выпустил в подопытного ещё один магазин. Из размазанного по полу мяса послышалось шипение, оно замерло и затихло. Стали слышны только поскуливания женщин у запертой двери. Саша подошла к Синжанскому, опустила ладони ему на шею и продержала их пару секунд. Это вернуло медика к жизни. Он сел на пол, испуганно озираясь, Саша примостилась рядом, пристально глядя куда-то на потолок. Запись закончилась. Миллер пребывал в состоянии лёгкого шока после просмотра. Его предубеждение, внушавшее, что все на экране – лишь компьютерная графика, словно дало трещину. Посидев с полминуты и собравшись с мыслями, он запустил последний видеофайл. Действие вновь переместилось в тёмный кабинет, вновь была видна лишь девочка, сидящая за столом. Весь её облик излучал почти осязаемую холодную ярость. – Итак, ты можешь объяснить, что это было? – вздохнув, спросил кто-то, по-видимому, сидящий напротив. – Нет, – процедила Саша сквозь зубы. – Хм… В какой-то момент ты поняла: что-то идёт не так. И ты пыталась предупредить нас? – Я с самого начала говорила, что не нужно этого делать. – Да, я помню. Но, когда подопытного реанимировали, был момент, в который что-то изменилось. Наши приборы опять ничего не зафиксировали. Ты же опять почувствовала что-то? Что ты почувствовала? – Пустота стала исчезать. – Значит, эксперимент можно считать успешным? Мы воскресили его? – А вы как думаете? – зло проговорила, точно плюнула, Саша. – Меня смущает дальнейшее поведение пациента. Видимо, его мозг остался повреждён… – Его мозг? Может, это вы повредили мозги?! Вы видели, что он сделал?! – Не волнуйся, всё в порядке. Подопытный нейтрализован, больше вреда он не причинит. Давай рассуждать логически. Подопытный вернулся к жизни, но его рассудок и, скажем так, возможности претерпели изменения. С чем это, на твой взгляд, может быть связано? – С тем, что подопытный не возвращался к жизни. – Но ведь объективные медицинские показатели свидетельствуют… – Он не возвращался к жизни! – перебила собеседника Саша. – Допустим, – сделав небольшую паузу, сказал собеседник. – Но ты ведь не маленькая девочка, не так ли? Ты же не веришь в сказки про зомби и нежить? Тогда как ты можешь объяснить появление пульса, дыхания, мозговой активности? – У меня есть лишь предположение. – И какое? – То, что вы видели после, как вы это называете, «воскрешения», не было человеком. И да, я не про зомби и нежить. – И чем же тогда это было? – Я не знаю. – Хм. Но как такое могло произойти? – Это опять предположение. Видимо, мы совместными действиями создали неестественные условия, которые позволили чему-то проникнуть сюда. Чему-то, что здесь быть не должно. – Думаешь, какая-то нечеловеческая сущность взяла тело подопытного под своё управление? – Возможно. – Ты понимаешь, что это не похоже на научную теорию произошедшего? – Да. Повторю: я не знаю, что это было. Но я знаю, чем оно не являлось: человеком, убитым по вашему приказу. Этот человек умер, и его нельзя вернуть. Запись подошла к концу. Итан некоторое время переваривал увидённое. В видеозаписях не было ничего особенного для того, кто вдоволь насмотрелся ужастиков, за тем лишь исключением, что они были документальными. Осознание того, что происходящее на экране – реальность, почему-то всё сильнее завладевало Миллером, и от этого ему стало по-настоящему страшно. Взяв себя в руки, Итан продолжил просматривать материалы. Его заинтересовал текстовый файл с названием «Пётр Браков. Дневник». Открыв его, он принялся за чтение. 23 декабря 2038 г. Объект привезли вчера вечером. Это была тяжёлая ночь. Я взял у объекта пробу крови и вместе с Синжанским провёл анализ ДНК. Результаты довольно странные, но одно ясно: перед нами не человек. Следовательно, несмотря на гражданство, объект лишён всех тех прав, что гарантируются законодательством любому человеку. Конечно, есть ещё закон о недопустимости жестокого обращения с животными, и с этой точки зрения объект, как существо со сложной нервной системой, защищён, однако животных допускается изучать любыми способами для целей науки, особенно когда речь идёт о людских жизнях. Поэтому я убеждён, что наши действия, как совершённые, так и планируемые, полностью оправданы. Подольский со своими людьми всю ночь проводили допрос, сначала с использованием полиграфа, потом дали объекту сыворотку правды. Сегодня показания и записи приборов передали мне для изучения. С полиграфом всё просто. Если ему верить, эмоциональная реакция у объекта в присущей человеку норме, но он ни разу не солгал. С сывороткой всё куда интересней – никакой реакции, точно её спутали с дистиллированной водой. Вообще никакой. Никогда не думал, что такое возможно. Выдвину рабочую гипотезу, что у объекта имеется защита от веществ, нарушающих работу головного мозга, в том числе наркотических. Как именно организованна эта защита, ещё предстоит изучить. Первоочередная цель в другом – выяснить степень опасности объекта и его мотивацию. 24 декабря 2038 г. Объект продолжает утверждать о своей «нормальности» и отсутствии специфических мотивов и целей. Было решено продолжить допрос. Подольский считает, что максимум через несколько часов объект начнёт «колоться». Надеюсь, он прав. Объект может представлять колоссальную опасность для национальной безопасности. Нельзя думать о нём, как о ребёнке, это мешает выполнению поставленных задач. В конце концов, никакой это не ребёнок. 25 декабря 2038 г. Объект продолжает повторять свои первоначальные утверждения. Замечу, что объект не спал трое суток подряд, в течение которых подвергался процедуре интенсивного допроса. Также за это время он не получал пищи и жидкости, за исключением незначительного по объёму количества сыворотки правды. Тем не менее, состояние объекта значительно лучше ожидаемого. Наблюдается существенная усталость и крайне подавленное моральное состояние, медицинские же показатели находятся в пределах нормы. Очень трудно помнить, что перед тобой не беззащитная девочка. Но анализ ДНК не может врать. Перед нами нечеловеческая особь, и что бы она ни говорила, ей нельзя верить. 26 декабря 2038 г. Шалыгин решил прекратить допросы и сосредоточиться на глубоком изучении объекта. Признаться, я поддерживаю это решение. От допросов не удалось получить желаемый результат, мы зря тратили время. Пора приступать к полноценному исследованию. Объект сразу же согласился на предложение сотрудничать. Буду надеяться, что его согласие искренне. 29 декабря 2038 г. Это что-то невообразимое. Я сплю по два часа в день, но пока ещё у меня нет никаких объяснений тому, что мы наблюдаем. Перед нами совершенная форма жизни. Наверное, должны пройти миллионы, если не миллиарды лет, чтобы человек мог так эволюционировать. Лично я сомневаюсь, что это вообще возможно. Такая приспособленность к любым условиям… Я не знаю, что писать. Нужно сосредоточиться на работе. 3 января 2039 г. Новый год я не отмечал. Было не до него. Зато сейчас можно хоть что-то уверенно утверждать об иммунной системе объекта. Она до безобразия проста и непостижимо сложна одновременно. Мы выяснили, что в крови объекта есть только один вид клеток, напоминающих лимфоциты, которые обеспечивают иммунный ответ. За неимением аналогов мы назвали их U-лимфоцитами. Никаких признаков деятельности врождённого иммунитета, свойственного практически всем многоклеточным организмам, обнаружить не удалось. Отсутствует воспалительная реакция на проникновение инфекции. Тем не менее, иммунная защита объекта выглядит непреодолимой. U-лимфоциты начинают действовать через несколько микросекунд после попадания патогена в кровь, изменяя собственную структуру в очаге поражения за столь короткое время, что в это трудно поверить. Их трансформация всегда носит строго направленный характер, зависящий от конкретной угрозы, которую им предстоит нейтрализовать, при этом достаточно, чтобы лишь один из них имел непосредственный контакт с патогеном. У U-лимфоцитов существует связь друг с другом, физическую природу которой мы пока не выяснили. Ясно лишь, что она не химического характера. Обнаружив, что U-лимфоциты достаточно долго живут вне организма объекта, мы провели ряд опасных экспериментов. Их результаты немыслимы. Лимфоциты относятся к системе приобретённого иммунитета, но нет никакой возможности, чтобы объект ранее сталкивался с ретровирусом T031CR6, синтезированным лишь два года назад и не покидавшим пределы лаборатории. Тем не менее, U-лимфоциты в пробирке с кровью объекта уничтожили все введённые вирусы T031CR6 меньше, чем за минуту. Нам не удалось выявить следов антител, поэтому остаётся открытым вопрос о способе, которым U-лимфоциты производили разрушение вирусных частиц. Так или иначе, они действовали рационально и настолько организованно, что невольно начинаешь подозревать наличие у этих клеток разума, сравнимого с человеческим. Воистину, они будто анализируют угрозу и вырабатывают специфический ответ. Ведь не может быть так, чтобы они на самом деле являлись частью врождённого иммунитета и действительно знали обо всех угрозах? Нет, это исключено. 7 января 2039 г. Как только документальных родителей объекта отпустили, они попытались поднять шум и обратились к журналистам, несмотря на все доходчивые угрозы. Их тут же убили, изобразив это как несчастный случай, а журналистам заткнули рот. Не знаю, кто отдавал приказ. На мой взгляд, это ошибка. Ещё одна ошибка, совершённая уже Шалыгиным, – говорить об этом объекту. Мы только что потеряли отличный рычаг влияния на него. Воистину, глупость даже умных людей безгранична. К нам сегодня присоединился психиатр. Он тоже будет изучать объект. Интересно, к каким выводам он придёт. 13 января 2039 г. Я почти круглые сутки исследую исцеление объектом других людей, но пока не понимаю ровным счётом ничего. У меня чувство, что я неандерталец, который смотрит на телевизор и пытается выяснить, как он работает. Таким глупцом я, наверное, никогда себя не ощущал. Объект уже проявил первые признаки неповиновения. Подольский показал объекту видеозапись допроса с применением электрического тока и сказал, что если объект не будет подчиняться, с ним тоже проделают это. Во время допроса объекта ни ток, ни другие методы пыток не применялись, Шалыгин не пойдёт на это и в дальнейшем из-за опасений негативного воздействия на способности объекта к исцелению. Однако Подольский бывает очень убедителен. Его угрозы оказалось достаточно, чтобы объект продолжил выполнять приказы, но я чувствую, что это ненадолго. Всё-таки, родители объекта сослужили бы отличную службу, будь они живы. 19 января 2039 г. Шалыгин решил начать возить сюда людей с толстыми кошельками, чтобы объект их лечил, а мы зарабатывали на этом деньги. Идея определённо хороша с экономической точки зрения, но с безопасностью не всё так гладко. И дело не в том, что пациенты узнают какие-либо секреты – в этой части всё продумано. Мы до сих пор не знаем, что объект в действительности проделывает с людьми, и насколько это безопасно. Мы ещё слишком мало наблюдали за «исцелёнными», чтобы с уверенностью делать какие-либо выводы. Шалыгину, похоже, на это плевать. Себя лечить, впрочем, он пока не намерен. 24 января 2039 г. Как я и думал, проблемы с повиновением не заставили себя ждать. Объект охотно вылечил первого платного пациента, но уже второго не захотел, мотивировав это тем, что он «плохой». Звучало совсем по-детски – видимо, в объекте действительно есть некая часть, остающаяся ребёнком. Так или иначе, но угрозы применения тока оказалось недостаточно. Пришлось отложить лечение пациента на неопределённый срок. В связи с инцидентом и по совету психиатра Подольский выдвинул предложение взять заложников, жизнями которых можно будет угрожать объекту. Родители были бы лучше, но их не вернуть. Мы уже подсовывали объекту свежий труп из морга – ничего не вышло. 26 января 2039 г. К нам привезли двух детей из детдома – мальчика и девочку, на год младше объекта. Их представили объекту, а потом объявили, что если приказы не будут выполняться вовремя, этих детей будут бить током, пока они не умрут. Объект был напуган – по крайней мере, выглядел таковым – и обещал повиноваться, лишь бы детям не делали больно. Второго платного пациента удалось излечить. Не знаю, насколько эта мера будет действенной в дальнейшем, но у меня плохое предчувствие на этот счёт. 30 января 2039 г. С новыми платными пациентами не возникло проблем. Возможно, объект действительно боится за жизни тех детей. Или делает вид, что боится. Не знаю. Последнее время у меня всё чаще складывается ощущение, что я вообще ничего не знаю. 4 февраля 2039 г. Психиатр договорился с Подольским, и тот достал где-то бомжа. Они хотят провести эксперимент с потенциально смертельным исходом, и мне эта затея совсем не нравится. Но у меня нет формальных причин возмущаться. К сожалению, я не могу сослаться на законодательство – держать двух детей из детдома здесь тоже не законно, но это одобрил Шалыгин. По крайней мере, им не делают ничего плохого, сытно кормят, и они выглядят почти счастливыми. Видимо, в детдоме им было куда хуже. Они не знают, что их ждёт, если объект откажется подчиняться. Надеюсь, что если бомжа завтра ждёт смерть, то она будет быстрой. 5 февраля 2039 г. Эксперимент дал неожиданные результаты, которые следует изучить. Видимо, объект ещё и умеет как-то воздействовать на животных, чтобы подчинить их своей воле. Интересно, может ли такое воздействие распространяться на людей, и если может, то почему объект его ещё не применил? Не знаю. Первоочередной целью в любом случае остаётся природа исцеления, которое объект в состоянии совершать. 7 февраля 2039 г. Похоже, психиатр спёкся. Он говорит, что больше ничего не может узнать об объекте. Шалыгину это не нравится, но настаивать, похоже, он не намерен. Скоро психиатр покинет лабораторию, и я не уверен, в каком именно виде. 12 февраля 2039 г. Одинцов, наконец, сказал, что он имеет некоторые предположения относительно того, что происходит, когда объект отращивает конечности у больных. По его словам, наблюдается ярко выраженный дефект масс, а источник энергии для него так и не был найден. Таким образом, происходит прямое нарушение фундаментального закона сохранения энергии, на котором базируется вся современная физика. Собственно, дефект масс был обнаружен почти сразу, и всё это время Одинцов искал источник энергии для него. И, поскольку он его не нашёл, то теперь заявляет, что, видимо, один из наиболее достоверных законов физики, с которым хорошо знаком даже я, не верен. По-моему, это просто смешно. Если мы не сможем обнаружить этот источник даже за пятьдесят лет, это ещё не значит, что он действительно отсутствует. Однако Одинцов сказал не только это. После тщательного анализа показаний аппаратуры, он сделал вывод, что в области исцеления происходит формирование кварк-глюонной плазмы с температурой свыше 12 триллионов кельвинов. Причём он предполагает, что вначале образуется не она, просто время существования частиц с более высокой температурой столь мало, что аппаратура не в состоянии это фиксировать. По его мнению, объект каким-то образом нагревает вещество в области исцеления до Планковской температуры. Насколько я понял, это что-то вроде абсолютного нуля, только наоборот, и она настолько высока, что трудно даже представить. За счёт этого и происходит формирование новых частиц, но не хаотичное, как ожидалось, а строго упорядоченное, и этим порядком управляет объект. В процессе остывания из кварков и других частиц формируются атомы, затем – молекулы, устанавливаются межмолекулярные связи и, собственно, получается новая материя. Но не просто материя – она содержит нужную ДНК, клетки и полностью пригодна для использования организмом. Скорость формирования такой материи составляла в среднем приблизительно 0,2 килограмма в секунду. Одинцов заметил, что, с учётом числа задействованных частиц, смоделировать подобный процесс в режиме реального времени не способен ни один современный компьютер, и у него нет ни малейшего понятия, как объект может выполнять подобное. У меня, признаюсь, тоже. Одинцов сказал ещё кое-что, что заставило меня почувствовать страх. Нехитрые расчёты показывают, что объект передаёт веществу энергию порядка 18 тысяч триллионов Джоулей в секунду, что эквивалентно взрыву 280 ядерных бомб, сброшенных на Хиросиму, и физический процесс, благодаря которому вся эта энергия преобразуется в массу, остаётся неясным. С точки зрения общепринятых физических законов, в месте исцеления должна образовываться область избыточного давления в миллионы атмосфер, и последующий за этим взрыв должен стереть лабораторию с лица земли. Таким образом, есть вероятность, что объект осознанно контролирует выпускаемую энергию и способен направить её далеко не только на излечение ранений. Хоть рассуждения Одинцова и не подходят для создания надёжной теории, на мой взгляд, в них есть смысл. Нужно сообщить об этом Шалыгину. Объект действительно может представлять колоссальную опасность для всего человечества. 20 февраля 2039 г. Наблюдения и эксперименты ничего не дают. Объект не показывает каких-либо новых свойств, по которым можно было бы судить о степени его опасности, и по-прежнему способен направлять энергию только на исцеление. Однако анализ сновидений объекта, полученный ранее психиатром и оставленный без должного внимания, сам по себе внушает некоторые опасения. Я не психолог, как и не физик, но мне кажется, что объект подавляет собственные способности, благодаря которым он мог бы уничтожить всех нас. Если это так, то я определённо ничего не понимаю. Это просто лишено смысла. 22 февраля 2039 г. Шалыгин приказал не строить параноидальных предположений и продолжать доскональное изучение всех аспектов процесса исцеления больных. Наша конечная цель – искусственное воспроизведение этого процесса, что поставит человечество на новую ступень развития и обеспечит немыслимый ранее прогресс в медицине. Именно на этом и нужно сосредоточиться. Я постараюсь не отвлекаться на остальное. 1 марта 2039 г. У меня возникла идея новой серии экспериментов. Они должны помочь лучше понять процесс умирания и, возможно, природу энергетического воздействия, которое объект оказывает на людей. В результате экспериментов, скорее всего, будут человеческие жертвы, но, на мой взгляд, это того стоит. Меня не волнует, что подумали бы обо мне специалисты по правам человека. Шалыгин уже одобрил планируемые эксперименты, а правозащитники об этом просто не узнают. 4 марта 2039 г. Мы упёрлись во временной предел и пока не можем вернуть подопытных к жизни за его рамками. Забавно, что в беседах со мной объект рассуждает так, будто верит в существование душ. Возможно, это следствие воспитания набожными людьми, или объект просто притворяется. В остальном ведь все рассуждения объекта вполне рациональны. Нужно продолжать эксперименты. 7 марта 2039 г. Я не могу объяснить то, свидетелем чего я стал. Я продолжаю выглядеть спокойным, но это лишь маска. Один из охранников погиб, и поэтому эксперименты прекращены. Чёрт, похоже, мы действительно перешли черту. Одинцов, однако, думает, что произошедшее не так уж невероятно по сравнению с наблюдаемым в процессе исцеления дефектом масс и, мягко говоря, стремительным остыванием кварк-глюонной плазмы. Синжанский же ничего не говорит. Он ушёл в себя. Думаю, нужно дать ему время, прежде чем спрашивать, видел ли он что-нибудь, заслуживающее внимания, пока его мозг умирал. 9 марта 2039 г. Судя по всему, Синжанский спятил. Вероятнее всего, его мозг не был до конца восстановлен. Он на полном серьёзе утверждает, что объект – это Иисус Христос в женском лике, призывает нас остановить свои безбожные эксперименты и покаяться. Было бы смешно, если бы не было так грустно. Я знаю Синжанского уже много лет, и он всегда был разумным человеком. Ему вкололи транквилизатор, чтобы он успокоился и поспал. Надеюсь, ему станет лучше. Я задумался, что бы делал на его месте. Объект ведь спас его, хотя об этом никто не просил. Почему это произошло? Объект целенаправленно хотел восстановить его против нас, или же сделал это из сострадания? С интеллектом, как у объекта, тщательно планируемая деятельность выглядит куда более вероятной, чем проявление каких-либо эмоций. Хотя… Нет, другие возможности нерациональны. 14 марта 2039 г. К сожалению, Синжанский так и не пришёл в себя. Он продолжает нести религиозный бред, кричит, что грядёт судный день, что все мы должны молить Бога о прощении, что он видел праведный огонь, который сожжёт погрязшее в грехах человечество, если то не одумается. Шалыгин приказал его убрать. Завтра его уже не будет в лаборатории, и, подозреваю, в прочих местах тоже. Я говорил о нём с объектом, спросил, можно ли его вылечить. И получил ответ, что он не болен, просто так интерпретирует происходящее. Врёт ли объект сейчас? Не знаю. Чёрт, я просто ничего не знаю. 23 марта 2039 г. Всё это слишком сложно. У нас нет теорий, которые позволили бы создать инструменты для производства инструментов, с помощью которых можно было бы получить оборудование для искусственного воспроизведения процесса исцеления. Это как пытаться построить ядерный реактор с помощью камня и дубинки, или с помощью них же стараться удалить раковую опухоль мозга так, чтобы пациент выжил. Я больше наблюдаю за объектом, чем работаю над воспроизведением его способностей. Боюсь, что у нас просто нет никаких шансов на это. 5 апреля 2039 г. Я провёл много наблюдений, и всё думаю над тем, что видел. Над тем, как меняется лицо объекта, когда к нему приводят очередных платных пациентов. На них маски, но на объекте маски нет. И реакция всегда разная. Почему? Объект ничего не говорит об этом. В чём может заключаться его коварный план? Какие выводы я должен сделать, чтобы начать плясать под его дудку? А может, никакого плана нет и никогда не было?.. 20 апреля 2039 г. Я долго думал, прежде чем написать это. По-моему, реакция объекта искренна. И всегда была такой. Он… эта девочка каким-то образом чувствует людей, видит их насквозь. Как чувствует жизнь и смерть. Я что-то понял… Не могу выразить это словами. Это больше меня, больше всего, что я когда-либо знал. Кажется, я осмыслил, что произошло с Синжанским. Он тоже понял это, только сразу, а не постепенно, как я, и его разум не выдержал, перешёл к известным ранее шаблонам и зациклился на них. Но у людей нет шаблонов, чтобы описать это, нет слов, чтобы объяснить это другим. Возможно, если кто-то прочтёт мой дневник, то подумает, что я тоже свихнулся. Пусть так. Теперь меня не волнует мнение случайного читателя. 16 мая 2039 г. Давно не садился за дневник. Но вчера произошло событие, которое я хочу запечатлеть на бумаге. Точнее, оставить в памяти компьютера. К нам привезли очередного клиента, какую-то очень важную персону, находящуюся при смерти. Обычная медицина тут уже бессильна. Но Саша наотрез отказалась лечить этого клиента, заявила, что он должен умереть, что иначе он сможет натворить ещё столько зла, что этого нельзя допустить. Её уговаривали два часа, то предлагая всё новые блага, то грозя пытать детдомовских детей до смерти, но она стояла на своём. И тогда Подольский с подчинёнными… меня кидает в дрожь каждый раз, когда я вспоминаю это. В этом есть и моя вина, и это будет преследовать меня до конца моих дней. Подольский посадил детей напротив Саши и распорядился пропускать через них сравнительно слабые разряды тока до того момента, пока она не согласится выполнить приказ или пока они не умрут. Перед тем, как это началось, она посмотрела им в глаза и произнесла только два слова: «Простите меня». Не знаю, почему, но я уверен: это последние слова, которые мне довелось услышать из её уст. Дети погибли. Сначала девочка, потом мальчик. Больше всего на свете мне сейчас хочется это исправить. Но я не могу. И она не может. Не знаю, что она увидела в том пациенте, что позволила им умереть в страшных мучениях, лишь бы он не смог выжить. Узнать это мне вряд ли суждено: сегодня утром он скончался. Саша молчит и никак не реагирует на происходящее вокруг. Шалыгина, конечно, такое положение дел не устроит. Он давно вошёл во вкус, зарабатывая огромные деньги на излечении смертельно больных. Мне тоже перепала часть этих денег, и сейчас мне хочется выкинуть их ко всем чертям. К сожалению, это ничего не исправит. Некоторые вещи невозможно исправить. Их можно лишь не совершать. 21 мая 2039 г. Состояние, в которое вошла Саша, сродни анабиозу. Мне не кажется это странным. Она больше не хочет жить в этом мире, и, похоже, я её понимаю. Когда я нахожусь в одной с ней комнате, у меня стойкое ощущение, что я один. Требуется вспоминать, что она рядом, прилагать усилие, чтобы сфокусировать на ней взгляд. Надеюсь, ей больше не больно. Шалыгин приказал вернуть её в нормальное состояние любой ценой. Плевать, я сделаю лишь то, что считаю безопасным. Наверное, я остался эгоистом. Я не хочу, чтобы она умирала. Не хочу. 4 июня 2039 г. Вывести Сашу из анабиоза не удалось. В конце я забыл про безопасные методы и делал всё, что в моих силах, потому что понял, что затевает Шалыгин, но это не помогло. Сегодня я получил приказ провести операцию по извлечению головного мозга девочки для дальнейшего создания его детальной трёхмерной модели. Шалыгин объяснил это тем, что, скорее всего, ключ к способностям Саши скрыт именно в мозге, мы уже провели все его исследования, не требующие хирургического вмешательства, и раз она стала бесполезной, осталось сделать лишь это. Я пытался убедить его отложить операцию, но, похоже, он уже всё решил. Она должна состояться через два дня. И что мне делать? Отказаться проводить операцию? Это сделают другие, те, кому плевать на девочку, как раньше было плевать и мне. Попытаться её спасти? Я не смогу, я даже пистолет в руках держать нормально не умею. Наверное, мне всё равно нужно попытаться, даже зная, что это ничего не изменит, просто чтобы достойно умереть. Чёрт, боюсь, у меня не хватит мужества по собственной воле пойти на верную смерть. Я уже ненавижу себя за это и в глубине души знаю, что выполню приказ. Что найду отговорки, мол это пойдёт на благо всего человечества, мол у меня будет шанс сделать так, что её смерть не станет напрасной. Трусость, прикрытая высокими целями и пафосом, ничего более. Простит ли нас Бог за то, что мы творим? Не думаю. Дневник закончился. Итан неподвижно сидел, молча глядя перед собой. Какая-то его часть кричала и кричала не переставая, словно пытаясь достучаться до его разума, чтобы сказать что-то очень важное. Он слышал крик, но не слышал слов. Разум не хотел воспринимать их, как нечто непривычное и чуждое, не хотел принять правду, потому что она казалась слишком ужасной. Возможно, он не поймёт её никогда, но ему уже не стать прежним. Внутри у него что-то сломалось, и это нельзя исправить или изменить.