Эта изящная компиляция Натальи Воронцовой-Юрьевой бала размещена в обзорах на СТИХИ.РУ,но потом куда-то исчезла. Восполняю пробел. (Bert) Звездой падучей Вифлеема Сгорев и возошед сюда, Жжет Гефсиманская звезда Неуклоняемое время, И сдвинута времен страда. Покидать дом в ночь пасхальной трапезы не полагалось, но Иисус нарушил это правило, вероятно, заботясь об учениках. В горнице их легко могли взять вместе с Ним. Перейдя Кедронский овраг, Он не пошел в Вифанию, а предпочел остаться в Гефсиманском саду. Это было небольшое частное владение, обнесенное стеной, где находилась оливковая роща. Полная луна серебрила листву и рождала отблески на изогнутых стволах деревьев. Ничто не нарушало молчания холодной весенней ночи. Ученики, войдя в ограду, стали располагаться на отдых. "Посидите здесь, а Я, тем временем, пойду туда и помолюсь", – сказал Иисус, указывая в глубину сада. Быть плотником прекрасно во плоти - Быть плотником, как вещь в пространстве вещном, Но я пришел садовником сюда - В игольное ушко любви пройти То ль божьим сыном, то ли человечьим - Сюда, где сада шелестит звезда. Петр, Иаков и Иоанн, которых Он взял с Собой, не могли не заметить внезапной перемены в Учителе. Только что Он был исполнен силы и просветленного покоя, теперь же весь Его облик выражают безмерную муку. "Душа Моя скорбит смертельно, – проговорил Он. – Побудьте здесь и бодрствуйте". Христос отошел в сторону и, упав на колени, начал горячо молиться. Я здесь один. Все жизни далеко, А смерть близка, как собственная кожа - Она, как кровь, под кожу затекла. Пройти в любви угольное ушко Невмочь ни людям, ни тебе, мой боже. Я здесь один, как сад земной и мгла. Что проносилось перед Его мысленным взором? Картины будущего? Гонения, войны, насилия? Отступничество Его последователей, их неблагодарность и маловерие, их жестокосердие и фарисейство? Далекий эллин! Что твой остров Крит И детские забавы с Минотавром? Есть Минотавр похлеще. Он незрим. Нимб, как сачок, его не приручит. Он изнутри не услаждаем лавром, Неумоляем и неуследим. Он одиночества верховный бог. Он одиночество с заглавной буквы. А я - лишь воплощение его. Чтоб вы на мне оттачивали слог, Мой крест готов и я готов для бунта. Кроваво с одиночеством родство. Ученики находились недалеко, как говорит Евангелие, "на расстоянии брошенного камня", и отдельные слова Иисуса долетали до них. "Авва, Отче, – слышали они в полузабытьи, –все возможно тебе! Пронеси эту чашу мимо Меня. Но не чего Я хочу, а чего Ты... Не Моя воля, но Твоя да будет". Я пасынок людей и твой, Отец. Покровы одиночества багряны. Мой сад устал. Печаль его крепка. Чтоб стать таким, как небо, наконец, Чтобы украсить сукровицу раны, Мне не сорвать и малого цветка. Он молился. Апостолы спали. "Симон, ты спишь? – пытался разбудить Иисус Петра. – Не мог ты один час пободрствовать?" Тот поднимался, видел лицо Учителя, изможденное, покрытое, как кровью, каплями пота, но дремота вновь одолевала его. Впервые апостолы ощутили, что Ему нужна человеческая поддержка, но были не в состоянии исполнить просьбу Иисуса. Где разделенности полдневный свет? Источник веры - как я жажду веры Ручья в ручье или в горе - горы, Но мне идти пустыней тыщи лет. Дары волхвов, что приняла пещера, Вы были одиночества дары. Ночь, лишенная надежды, обступала Его; Христос добровольно спускался в пропасть, чтобы, сойдя в нее, вывести нас оттуда к немеркнущему свету... Что я скажу о жизни и тоске? О пламени, о свете и о боге? Я лишь неутолимости мотив. Я знак вопроса на пустом песке. Вы из него построите чертоги, Меня на трон по-детски поместив. Меня там нет. Я только там, где есть. Я там один, как в гефсиманском бденье, - Все так же и сиротствующ, и сир. Вы душу мою вынули, как весть. Она была лишь током заблужденья, Что с места сдвинет весь юдольный мир. Что испытал Сын Человеческий, когда лежал на холодной земле в томлении духа? Мог ли то быть лишь естественный страх перед пытками и смертью? Это было искушение более тяжкое, чем то, через которое Он прошел в пустыне. Никогда еще человеческое сознание Христа с такой силой не противилось ожидавшему Его кресту, как в час Гефсиманской молитвы. Куда течет слеза моя? Ее не повернуть в глазницу - На слезных пажитях житья Лови упущенную птицу. Ты создал муку и покой - Две чаши сердца в плоти нашей, Но я, оставленный Тобой, С единственной оставлен чашей. И дни твои - не дни мои. Ты умываешь свои руки. Что знаешь Ты о бытии, Создатель, не познавший муки? Нам не дано проникнуть в глубину смертного борения, свидетелем которого был старый оливковый сад. Но те, кому Христос открылся в любви и вере, знают самое главное: Он страдал за нас. Он вобрал в Себя боль и проклятие веков, мрак человеческого греха, пережил весь ужас и ад богооставленности. В ничто течет мое моленье, За жгучий огненный предел… Малы маршруты душ и стрел Для беспредельного стремленья От стен земных до райских стел. Любовь- причастие немое, Страдания незримый храм, - Как крест крылатый надо мною, Но пусто небо ледяное - Никто не отвечает там. Он молился. Апостолы спали. Так, всеми покинутый, страдал Иисус один на один с надвигающимся мраком. А на улицах Иерусалима уже раздавались шаги стражи. Поет петух - и это вещий глас. Смешна цена предательству и славе. Моя душа, забудь сиянье дня: Он столько раз тебя еще предаст, Подаст тебя в лукавящей оправе И смысл тебя изымет из меня. Ты создана для непосильных нош. Пространна одиночества отчизна. Пуст юг и север, запад и восток. Последняя моя, спасибо, ночь. Пощады нет. Потеря смысла жизни В потерю смысла смерти возрастет. Наконец Иисус поднялся. Любовь к Отцу восторжествовала и утвердила в Нем согласие человеческой и божественной воли. Спасибо, ночь. Я понял твою суть, Как безутешность болевого гона За истиной. Нет смысла плыть назад. Не вам, а лишь себе я страшный суд, - Надбожье одиночество нагое. Меня сады иллюзий не прельстят. …Не вам - себе я Гефсиманский сад. Теперь Его заботили только апостолы. Подойдя, Он заставил их стряхнуть с себя сон. "Что вы спите? Встаньте и молитесь, чтобы не впасть вам в искушение... Идем. Вот предающий Меня близко". Они встали, ошеломленно озираясь. В это мгновение сад осветился фонарями и факелами, послышались шум и голоса. У входа показалась толпа людей. Впереди шел римский трибун с солдатами, за ними – вооруженные храмовые служители. Иисус двинулся навстречу. – Кого ищете? – спросил Он. – Иисуса Назарянина. – Я есмь, – ответил Христос священной формулой имени Божия. Иудейская стража, услыша ее, шарахнулась в сторону Он же сказал: – Если Меня ищете, оставьте этих, пусть идут. Тогда вперед протиснулся Иуда. Он обещал дать знак, чтобы при аресте в ночном саду не произошло ошибки. – Приветствую Тебя, Равви! – сказал он, целуя Учителя. – Друг, вот для чего ты здесь! – промолвил Иисус. – Поцелуем предаешь Сына Человеческого? Стража немедленно окружила Христа. – Господи, что если мы ударим мечом? – сказал Петр и, не дожидаясь ответа, бросился на одного из тех. кто начал вязать Учителя. Удар вышел неловким. Рыбак лишь отсек ухо архиерейскому слуге. Его, конечно, тут же схватили бы, но все внимание было сосредоточено на Христе. "Оставьте, довольно! – сказал Он апостолам. – Чашу, которую дал Мне Отец, неужели Я не стану пить ее?" Согласно славянской версии "Войны" Иосифа Флавия, при аресте Иисуса погибло множество народа [2]. Не оказались ли вблизи некоторые галилеяне, сделавшие попытку отбить Учителя? Однако в Евангелиях без всякого смягчения сказано, что, когда Иисус был схвачен врагами, все друзья Его скрылись. При виде Учителя, Который покорно дал увести Себя, их охватила паника, и они забыли, как обещали идти за Ним на смерть. Только Петр и Иоанн, придя в себя после первого потрясения, осмелились последовать за стражей на безопасном расстоянии. Неукротим мой Гефсиманский сад. За мной и ныне всходит он на небо, Неся червоточивые плоды. И от него уста мои горчат, И воздух сада стал еще пышнее, И в смоквах сада - полнота беды. ---------------------------------------------------------- Основу материала составили прямые цитаты из произведений: 1. «СЫН ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ», глава шестнадцатая «Ночь в Гефсимании», Протоиерей Александр Мень; 2. «Гефсиманский сад», Татьяна Литвинова. Полемические заметки к «Гефсиманскому саду» Татьяны Литвиновой (Авт. Наталья Воронцова-Юрьева) на СТИХИ.РУ «Звездой падучей Вифлеема Сгорев и возошед сюда, Жжет Гефсиманская звезда Неуклоняемое время, И сдвинута времен страда.» Позвольте, какая такая _Гефсиманская звезда_...? Есть устойчивые словосочетания (Вифлеемская звезда, Гефсиманский сад, Елеонская гора, Голгофский крест, Иерусалимский храм...) и изобретать тут что-то новое мне кажется недопустимым (с таким же успехом и Голгофская звезда, например)... Но я пришел садовником сюда - В игольное ушко любви пройти То ль божьим сыном, то ли человечьим - Сюда, где сада шелестит звезда. Неплохой образ - "игольное ушко любви пройти", но неудачный - "шелестит звезда" Во-первых, звёзды не шелестят, во-вторых, если уж принимать этот образ, то тогда шелест звёзд (мн.ч.), а не звезды... Дальше мы видим сомнительные на мой взгляд образы (особенно сравнение Бога Отца с Минотавром), на которых я останавливаться не буду. Геннадий Герасим, Москва ------ Спасибо большое за то, что вы так внимательно читали текст Татьяны Литвиновой…. Теперь о Ваших замечаниях. Вы спрашиваете: «позвольте, какая такая «Гефсиманская звезда_...?» Я не буду останавливаться на экзистенциализме, хорошо? Так вот. В упрощенном варианте - что есть вифлеемская звезда? Вестник рождения Христа, некое свидетельство, что его путь обрел начало. Что есть Гефсиманский сад? В этом же символическом смысле - окончание его пути. Иисус молится в саду. Взывает к Небу. Он знает все, что его ждет, знает, что скоро последует финал. И вот та радостная провозвестница – Вифлеемская звезда - звезда начала - превращается в звезду, которую он видит над Гефсиманским садом - та самая последняя в его земной жизни звезда, которая жжет - сжигает с каждой минутой - оставшееся ему время, приближая его к крестовым мукам. «Неуклоняемое время» - время мук, от которых нельзя уклониться, со смысловым смещением - можно сказать «неуклоняемое время». «И сдвинута времен страда». Эта строчка относится ко второй части стихотворения Татьяны Литвиновой - второй монолог Иисуса, в котором переплетены и настоящее в настоящем, и настоящее в будущем. Когда он оущает себя еще «здесь» и при этом провидит свою реальность уже «там». ----------------- Но я пришел садовником сюда - В игольное ушко любви пройти То ль божьим сыном, то ли человечьим - Сюда, где сада шелестит звезда. Ваши слова: «неплохой образ - "игольное ушко любви пройти", но неудачный - "шелестит звезда". во-первых, звёзды не шелестят. во-вторых, если уж принимать этот образ, то тогда шелест звёзд (мн.ч.), а не звезды...» Начну с простого. Тут именно звезды, а не множественности звезд. Поскольку это та самая звезда над Садом, на которую позже – во второй части – будет сакцентирован, смыслово перенесен образ Вифлеемской звезды. «Звезда шелестит…» А «звезда с звездою говорит» вас не смущает? Ведь звезды не разговаривают. Эта звезда - звезда над Садом – пока еще именно «шелестит», ведь он только пришел в этот Сад, его моление еще внутри Него, оно еще энергетически не масштабно, поэтому звезда, которую он видит - говорящая ему о скором пришествии мук - она в его сознании еще только начинает определяться символом: со звезды началось, звездой и закончится. Далее: «Далекий эллин! Что твой остров Крит И детские забавы с Минотавром? Есть Минотавр похлеще. Он незрим. Нимб, как сачок, его не приручит. Он изнутри не услаждаем лавром, Неумоляем и неуследим.» О каком Минотавре здесь речь? Разве это сравнение с Богом? Ну что вы. Минотавр - чудовище, убивающее жертву в темноте лабиринта. Что же здесь чудовище, способное убить Иисуса Христа? Его недоверие к Богу, его сомнения в самом его существовании, то есть страх, и множественный: и что все было ошибкой, и что скоро он примет страшные муки, и что из-за этой ошибки (если это была ошибка) могут пострадать близкие ему люди - вот Его Минотавр, поджидающий Его в самый страшный момент Его жизни - ибо ожидание мук, духовное терзание, умноженное на сомнение в самом существовании Бога или хотя бы в его справедливости - страшнее свершившегося факта. Всегда и у всех. И вот этот страх настолько силен и гнетущ, настолько мучителен, что никакой «нимб» не в силах его смирить - «приручить», накрыв его сверху, как сачок. И изнутри, в душе, никакие лавры - никакие восторги и восхваления грядущие - неспособны «умолить» (уменьшить)этот страх. И он, этот страх, - неуследим в потемках души Его, отягощенной неверием в Бога и Его справедливость и милость - и он, как Минотавр, как чудовище - неумолим («неумоляем» - второе значение слова). Страх, лишающий его веры в само существование Бога, делает Иисуса предельно одиноким: «Он одиночества верховный бог. Он одиночество с заглавной буквы. А я - лишь воплощение его.» То есть речь тут идет о совершенно обратном Богу, и называя себя воплощением этого одиночества, он отказывает себе в самой мысли, что он - земное воплощение божественного. Ему страшно. Ему очень страшно - и от грядущих мук, о которых - каждую секунду - знает, и от ощущения пустоты внутри себя - вне Бога. Все это, все эти слова - откровенный разговор с собой перед собственной смертью. И он готов к бунту - против не Бога: если он есть - ах, если б точно знать, что он есть! вот сейчас! сию минуту знать! - а против …ну скажем. против той ошибки, всего лишь ошибки, из-за которой он может погибнуть. Произошли две вещи: его крест готов - его участь, его предназначение готово к заключительному свершению, а он… а он не готов к этому. Он готов - бежать от этого, всеми силами бежать, т.е. он готов к бунту против своего предназначения: «Чтоб вы на мне оттачивали слог, Мой крест готов и я готов для бунта. Кроваво с одиночеством родство. Далее: «Неукротим мой Гефсиманский сад. За мной и ныне всходит он на небо, Неся червоточивые плоды. И от него уста мои горчат, И воздух сада стал еще пышнее, И в смоквах сада - полнота беды». Гефсиманский сад - в целом - здесь целиком все рассуждения, сомнения и страдания от сомнений. Чувство боли. Чувство слабодушия промелькнувшего - стыда за него. Чувство страха за себя, чувство предназначения - и опять боли, страха и взываний: за что?! Чувства были настолько сильны, что забыть о них нельзя, невозможно - память о человеческих страданиях и земном малодушии до сих пор восходят за ним на небо - преследуют его, не отпускают, хотя все уже разрешено, сбылось. «Неся червоточивые плоды» - душу травят ему эти мысли, хотя уже и смысла нет. забыть не может, а все, о чем думал и чем мучился в Саду - точится червями, грязью человеского несовершенства, исходит следами земных его унижений господа - в сомнении своем. Плоды этого Сада - не червивые, они правильные, но они червоточат - как кровоточат. Только в данном случае именно червоточат - вот тем промелькнувшим тогда, в Саду, еверием в господа, усомненностью в нем. «И от него уста мои горчат, И воздух сада стал еще пышнее, И в смоквах сада - полнота беды». Уста горчат - от воспоминаний о Саде, о том комплексе внутренних страстей и борений. Уста горчат - до сих пор, потому что он произносил это. И не может себе этого простить - вечная мука в этом, неизбывная. Воздух стал пышнее - резльтат его присутствия в нем, результат его неверия и усомнения. Он ведь хоть и победил там себя - доверился избранничеству своему, с болью и страхом, но доверился, - однако сомнения были, неверие было, и это - как от радиации - наполнило воздух множественностью вот этого тяжкого, плохого и опасного. Боится. что учуется, поведет по стопам того самого неверия и усомнения, которые он допустил в минуту человеческой слабости. Отсюда и - «И в смоквах сада - полнота беды» Пустые смоквы (отсыл) - ощущения божьего присутствия в себе - то есть по большому счету отказ от бога как такового. он переживает, что та энергетика сомнений и неверия - если уж в Нем была, то в простых людях будет гиперболизированна и они могут ей поддаться - и уйти от веры в бога и в его промысел в отношении каждого. Что приведет к катастрофе. И это он будет в ней виноват. Наталья Воронцова-Юрьева ---------------------------------------------------------------------- Интонационно могу сравнить с религиозной лирикой Светланы Кековой: «Любой из смертных есть Орфей в аду: посмотрит он хотя бы раз в году на тень свою, худую Эвридику. И, как Орфей, у мира на виду у входа в ад я бережно кладу из крови сотворенную гвоздику» Мне особенно близки у Литвиновой некоторые строки: "и в смоквах сада - полнота беды" (необычностью) "быть плотником, как вещь в пространстве вещном" "а смерть близка как собственная кожа" а больше всего "я знак вопроса на пустом песке" Интересна отсылка к Минотавру. Чувствуется "тоска по мировой культуре". Попытка провести пунктирную линию между мифом и религией, создать нечто универсальное. Это лично я (пантеист по натуре) приветствую. Темы одиночества и самосуда очень хорошо раскрыты. Вы просто напоминаете этим стихотворением о вечном, о том, что все мы знаки вопроса на песке вечности, приходим из одиночества и возвращаемся в него. А во второй части понравилось "двойной звезды я скол и пламя" и "узник праха, смущенных трав, слепых корней". Екатерина Непомнящая ----------------