В день, когда до начала летней Олимпиады-80 в Москве оставалось чуть больше месяца, в аэропорту маленького южного городка приземлился самолет «Ту-134» . Первый салон самолета был почти пуст, второй полон лишь наполовину. Городок на море не имел курортной известности, как санатории Крыма или любимый советским криминалом Сочи. Сюда стремились те, кто экономил деньги и не боялся трудностей «дикого» отдыха - в основном, молодежь. Молодой человек лет двадцати пяти шагнул на трап последним. Взглянул на пронзительно синее низкое небо без единого облачка, пробормотал, «ничего себе!», и побежал вниз. Задники пробковых сандалий звучно зашлепали по металлическим ступенькам. Внутри аэропорта изнывали от жары пассажиры в ожидании багажа. Молодой человек быстро прошелся по просторному залу, сосчитал количество терминалов и внутреннюю охрану, отметил, где находятся справочная и дежурная комната милиции, где продают газеты и журналы. Взгляд одуревшего от жары толстого милиционера, сидящего возле выхода на посадку, скользнул по лицу рыжего курортника, почти не задерживаясь. Приезжий, прыгая через ступеньку, взлетел на второй этаж. Подошел к огромной стеклянной стене, задумчиво понаблюдал, как от прибывшего самолета отъезжает аэропортовский грузовичок, доверху набитый чемоданами и сумками. Затем он обошел зал ожидания, заглянул в буфет, где выпил стакан теплого местного лимонада. Сунулся, было, в служебное помещение за спиной буфетчицы, но был пойман бдительной уборщицей. Молодой человек сказал «пардон», пошутил, что от жары совсем мозги расплавились, и покинул здание. На полукруглую площадь вываливались люди с чемоданами. Таксисты начали охоту за клиентами. В воздух залпами полетели короткие фразы; «возьму двоих!», «рубль пятьдесят с каждого!», «э-э-э, дорогой, а в Москве сколько таксисту платишь?», «довезу до санатория!». Рыжий курортник ловко отбился от двух грабителей с шашечками, сбросил с плеча сумку, извлек из нее тяжелый фотоаппарат «ФЭД» в потертом кожаном чехле. Цепкие глаза быстро перебрали попутчиков, выходящих из стеклянных дверей здания, и притормозили на девушке с двумя тяжелыми чемоданами – по одному в каждой руке. Молодой человек шагнул ей наперерез: - Девушка, пожалуйста, не откажите в любезности! Девушка опустила чемоданы и вытерла ладонью влажную полоску над верхней губой. На вид - лет двадцать, симпатичная, в светлом измятом платьице, с развившимися от жары локонами. - Только покажите, как. Я ни разу не фотографировала. Молодой человек быстро объяснил, как держать аппарат, как смотреть в окошечко и когда нажимать кнопку. Незаметно глянул на сверкающие стекла аэропорта и встал к нему спиной. Услышал щелчок, одобрительно кивнул и поменял еще пару ракурсов - все на фоне здания. После чего повесил аппарат на шею, не слушая робких возражений – «да что вы, неудобно же» - подхватил оба чемодана и направился вместе со спутницей к остановке автобуса. - Повезло, - сказал он, изучив расписание. – Подойдет через десять минут. Крутанулись стеклянные двери, и из здания аэропорта выскочил носатый брюнет лет тридцати, одетый в темный костюм с белой рубашкой. Быстрым шагом пересек небольшую площадь, подошел к остановке, тронул молодого человека за рукав: - Товарищ! - Молодой человек оглянулся. Брюнет сказал тихо и непреклонно: - Фотосъемка в аэропорту запрещена. Дайте фотоаппарат. - Ох, черт! – Рыжий курортник расстроился. – А я всю пленку нащелкал. Может… как-нибудь, а? Носатый без слов протянул руку. Молодой человек вздохнул и снял с груди кожаный чехол. Брюнет ловко «засветил» пленку, вернул аппарат владельцу и отправился назад, в здание. Притихшие пассажиры зашептались. - Бдительные, - сказала девушка с осуждением. – Кому он нужен, этот аэропорт? Даже не международный. - Зарплату отрабатывает, - сказал парень и сменил тему. До Города добрались незаметно – даром, что прошло сорок минут. По дороге обсудили нелегкую московскую жизнь, очереди, расстояния, - словом, подружились окончательно. Выяснилось, что девушка учится в московском пищевом институте, на факультете «технология консервирования». Поступать туда не хотела, но мама все уши прожужжала – дефицитная специальность, дефицитная специальность… Местные соленья и компоты по Союзу расходятся на «ура» - дешево и вкусно. Говорят, собираются строить еще два комбината для производства соков и мясных полуфабрикатов. Может, мама и права. Работы – непочатый край, можно карьеру сделать. Рыжий попутчик слушал внимательно, не перебивая. Спросил, почему так рано кончилась сессия, но тут же хлопнул себя по лбу: - ясное дело, Олимпиада! Иногородних выпроваживают из столицы! Про себя сказал, что приехал в Город на стажировку и тут же сменил тему, а настаивать было неудобно. Записав на прощание телефончик попутчицы, рыжий курортник пересадил ее в троллейбус и помахал на прощанье. Сам в общественный транспорт садиться не стал. Остановил потрепанный «Жигуль» и склонился к открытому окошку. - Салам алейкум, отец. До гостиницы довезешь? Пожилой водитель с пышными моржовыми усами пожал плечом. - Гостиниц много. Тебе какая нужна? - Да ладно, «много»! – отмахнулся приезжий. - Все равно свободных мест нигде нет! Так, что ли? - Это точно, - согласился водитель. - Тогда поехали! – логично завершил беседу молодой человек. Бросил сумку на заднее сиденье и уселся рядом с шофером. Пассажир по дороге болтал без умолку, – таксист ничего против не имел. Быстро выяснили, почем в городе съемные квартиры, мясо и рыба на базаре, какие рестораны «комильфо», а куда лучше не соваться – отравят. Разговаривая с водителем, потенциальный отдыхающий с интересом стрелял глазами по сторонам, а иногда высовывал рыжую голову из окошка и крутил ею направо и налево, осматривая окрестности. Городок был маленький, зеленый и чистенький. Болотистую предгорную равнину начали застраивать в тридцатых годах, при Советской власти, поэтому никаких памятников старинной архитектуры здесь не имелось. Машин мало, прохожих еще меньше. Изредка проезжали мимо поливальные фургоны, разбрызгивая на тротуар водяные струи, но облегчения они не приносили. Взбесившееся июньское солнце разогнало прохожих - лишь истомленные бродячие псы, вывалив языки, тяжело водили боками в чахлой дырявой тени деревьев. Солоноватый воздух был неподвижен, где-то вдалеке, почти сливаясь с горизонтом, катило тяжелые холмики бутылочно-зеленое море На двести тысяч обитателей Города приходилось восемь театров, филармония и два музея – один краеведческий, другой – изобразительных искусств. Там, как заранее выяснил отдыхающий, имелась хорошая коллекция картин русской живописи 19 века, от Лансере до Крамского и Айвазовского. Имелся даже настоящий раритет - знаменитая картина Васнецова «Гамаюн – птица вещая». Мифологическое существо из русских сказок с женской головой художник изображал трижды, причем одна картина недавно была продана на очень известном аукционе в Нью-Йорке за двести пятьдесят тысяч долларов. Все это приезжий бойко изложил водителю, под изумленное покачивание головой, уважительные косые взгляды и негромкое – «вай-вай»! Что такое двести пятьдесят тысяч долларов пришлось объяснить путем примера: двухэтажную виллу в курортном американском городе Санта-Барбара можно купить за пятьдесят тысяч, а на проценты с оставшейся суммы вести безбедную жизнь до самой смерти. Тут водитель от комментариев воздержался, только спросил, откуда у образованного гостя такие сведения? Гость ответил, что «слышал по радио». Уточнений «по какому радио» опять-таки не последовало, и тема свернулась сама собой. - Вы к нам из Москвы приехали? – спросил водитель, когда молчание стало невежливым. - Оттуда, - подтвердил гость охотно. - В первый раз? - В первый. Знакомые отдыхали, им понравилось. - У нас всем нравится, - со скромным патриотизмом заметил водитель. – Покушать, выпить, шашлык-машлык, – пожалуйста, сколько хочешь. И море теплое. - Шашлык-машлык? – заинтересовался приезжий. – Это местная идиома? - Чего? – не понял водитель. - У вас все так говорят? – перевел приезжий. - Почему? - Культур-мультур нет! – развел руками водитель. Курортник испуганно схватился за брошенный руль, хотя дорога была почти пуста. Последовала краткая лекция в исполнении принимающей стороны. Состояла она в основном из анекдотов, посвященных местному колориту. «Запомните, дети, сол-мол-фасол, – пишется с мягким знаком, - изображал акцент водитель. – А тарелька-вилька – без!» Посмеялись. Машина свернула на узкую колею и поползла мимо приморского парка, усаженного громадными старыми деревьями с переплетенными кронами. Пожилые мужчины на скамейках азартно трясли и выбрасывали на доски зарики, – сражались в шеш-беш. С качелей доносился радостный визг, по детской площадке носились, стукаясь, маленькие машинки с педалями. Круглая стекляшка под названием «чайная» была пуста – из-за духоты все столики вынесли наружу. Знойный усатый мужчина в поварском колпаке переворачивал шампуры с шашлыком, провожая убийственным взглядом каждую проходящую женщину. Дым разносил по округе запах уксуса, лука и жареного мяса, но из-за нестерпимой жары аппетита запахи не вызывали, а вызывали нестерпимую жажду. - Вы были в Москве? – спросил приезжий, налюбовавшись окрестностями. Водитель с достоинством наклонил голову. - Понравилось? – не отставал любопытный гость. Выяснилось, что столица гостю понравилась, но не очень. Дома большие, улицы широкие – красиво, да. Очередей много. Метро красивое, только дорога длинная. От дома до больницы, где лежал брат, час езды туда, и час обратно – тяжело! Нет, Москва город большой, красивый, но жить бы там он не хотел. И кушают прямо на улице. Идут, и кушают. Куда годится? Желудок испортить можно! На этой дипломатической ноте разговор завершился. Впереди нарисовалось новое семиэтажное здание с большими буквами на крыше: «Гостиница «Восток». Приезжий сунул таксисту рубль, принял бумажку с адресом и телефоном, пообещав позвонить, если ночевать будет негде. Выскочил из машины, подхватил сумку и распрощался, вежливо прижимая руку к сердцу, - как ему казалось, в духе местных традиций. В гранитном вестибюле было прохладно и сумрачно. Черноглазый дежурный администратор оторвался от журнала и быстро оценил вошедшего – будто обыскал. Распахнутая до пояса «ковбойка», парусиновые «клеши» и сандалии со шлепающими задниками энтузиазма у гостиничного работника не вызвали. Выудив табличку с надписью: «свободных мест нет», администратор водрузил ее на видное место и снова углубился в чтение. Не обратив на табличку никакого внимания, курортник улегся на стойку и что-то зашептал. Сначала администратор делал вид, что не слышит, затем выражение профессионального недовольства начало медленно сползать с круглого маслянистого лица, и сменилось сдержанной, но, несомненно, благосклонной улыбкой. Администратор что-то спросил, вглядываясь в гостя, тот утвердительно кивнул. На стойку лег заветный ключ. Взлетев на третий этаж, гость бесшумно пробежал по длинной ковровой дорожке, высматривая цифры на дверях. Нашел нужную, щелкнул замком, и вошел в одноместный номер. Заколыхалась тюль над открытой балконной дверью, потянуло благословенным сквозняком. Бросив сумку на пол, приезжий прошелся по комнате, обставленной типовой гостиничной мебелью; узкой кроватью с тумбочкой, журнальным столиком и креслом. Заглянул в совмещенный санузел, облицованный белым треснувшим кафелем, проверил сливной бачок. Как обещал администратор, горячей воды летом в Городе не было, но холодная восполняла недостаток. Постояв под теплым душем, молодой человек достал из сумки белую фирменную майку с надписью «Greenpeaсe», шикарные белые льняные брюки и легкие замшевые туфли с дырочками. Причесал потемневшие влажные волосы, повертелся перед зеркалом, примеряя подобно Чичикову различные улыбки и гримасы, захватил барсетку и хлопнул дверью. *** Железная дорога в Городе проходит рядом с пляжем, филармонией, театром и приморским парком - любимым местом вечерних прогулок горожан. Эту странность отмечали буквально все приезжие. Больше всего от неприятного соседства страдала филармония. Хотя акустика в зале была хорошая, приезжие певцы не любили, когда сцена начинала вибрировать под ногами. Сборы здесь считались средними – всего триста кресел. Летом концертная жизнь в филармонии замирала – «свои» артисты отправлялись на гастроли по городам и селам республики, приезжие администраторы давно и прочно облюбовали летнюю эстраду парка – и сборы больше, и стука меньше. Парк был тенистый и уютный, с фонтанчиками в виде скульптурных групп девушек-горянок, танцующих лезгинку, с яркими цветочными клумбами, от которых шел в пору цветения одуряющий запах, с белым гипсовым парапетом, выходящим на набережную и длинными аллеями, по которым было приятно гулять вечерами, вдыхая солоноватый морской воздух. Вера Даниловна вышла на пенсию год назад, но усидеть в опустевшем доме так и не смогла. Муж давно умер, дочка вышла замуж. Осталась пенсионерка одна в трехкомнатных хоромах; хочешь, спи, хочешь, телевизор смотри, хочешь чай пей. Чай с телевизором надоели быстро. Вера Даниловна работала медсестрой в больнице, а там – только успевай поворачиваться. Одному подушку поправь, другому капельницу поставь, тому укол сделай, с кем-то рядом посиди, послушай, посочувствуй, - и не замечала, как сутки пролетали! А тут вдруг время растянулось как резиновое и поползло, надрывая душу, - как ни взглянешь на часы, всего пятнадцать минут прошло, а кажется, что два часа! Сидеть во дворе на скамейке и перемывать кости соседям скучно. Говорят, что пожилые люди друг к другу тянутся, сбиваются в стайки, чтобы не страшно было о смерти думать. А Вере Даниловне становилось страшно, когда видела она своих соседок во всей их пенсионной красе. Смотрела на съежившиеся как печеные яблоки лица, и невольно ужасалась: «Батюшки, неужели я такая же?» Маялась Вера Даниловна недолго: полгода. Как-то раз, проходя мимо филармонии, заметила в окошке объявление: «Требуется вахтер». Постояла, подумала, и тихонько поднялась на высокое крыльцо. И вышла обратно полноценным работником храма культуры. Работа ей нравилась. Вроде бы, сидячая, а все равно интересно. Вокруг люди творческие, интеллигентные, слова худого не услышишь. Опять же положительные эмоции. В больнице насмотрелась на боль и страдания, а тут – смех, шутки, пение, танцы. Не жизнь, а сплошной праздник, и к пенсии добавка. Вроде и так жила неплохо, а стала жить припеваючи. Сто шестьдесят рублей в месяц. Никаких забот. Сиди, себе, вяжи ползунки для внучки. А чтобы не скучать, на столе стоит маленькое радио – подарок дочери. Вера Даниловна быстро перебирала спицами, слушая концерт по заявкам «В рабочий полдень», когда в фойе вошел рыжеволосый молодой человек. Упал на стул, промокнул влажный лоб платком и простонал: - Директор здесь? Вера Даниловна опустила спицы с разноцветными рядами и окинула незнакомца профессиональным взглядом. Одет солидно, держится уверенно. На отдыхающего не похож. - На перерыве. Посетитель мученически скривил губы. Сразу видно, человек приезжий. «Свои» к жаре давно адаптировались. - Во сколько он кончится? - Это, смотря по обстоятельствам. Может в три часа закончится, а может и завтра утром. Молодой человек закатил глаза под лоб. - О господи, до завтра я не доживу! У вас дождик летом бывает? - Редко. Вы, случайно, не из Москвы будете? - Случайно, оттуда. - Гость потянул к себе телефонный аппарат. Снял трубку и вопросительно задрал брови: - Какой у него номер? - У кого? – не поняла Вера Даниловна. - Ну, не у Йака Йоалы, разумеется! Его номер мне известен! Домашний телефон вашего руководителя. Было в молодом человеке что-то такое, что исключало возможность сопротивления. Вера Даниловна назвала номер директора и побежала в буфет за минералкой. Выпросила у девочек бутылочку из холодильника, прихватила отмытый до блеска стаканчик. Когда она вернулась, молодой человек уже заканчивал разговор. - Нет, до завтра ждать не могу, у меня еще три города на очереди. Альберт Гасанович, это несерьезно. Вы хоть понимаете, что это «Песняры»?... Вот и я говорю, аншлаг. Жду вас полчаса, потом, извините, уезжаю. Хорошо. Молодой человек положил трубку, подхватил из рук дежурной запотевший стаканчик, по стенкам которого бегали прозрачные пузырьки, и осушил единым духом. - Ух, хорошо, - выдохнул он, впечатывая стаканчик в стол. – Спасибо, дорогая. От смерти спасли. - Неужто, правда «Песняры» приедут? – шепотом поинтересовалась Вера Даниловна. - Если сильно попросите. - Мы сильно попросим, - пообещала дежурная. – Ох, люблю «Песняров»! И вполголоса напела: - Я к тебе прилетаю, Беловежская пуща… Допеть не удалось, потому что пол внезапно задрожал. Гость быстро приподнял обе ноги и испуганно взглянул на дежурную. - Это что? Снова землетрясение? - Не пугайтесь, - успокоила Вера Даниловна. Землетрясение, разрушившее половину Города, случилось десять лет назад. Память о нем жила в названиях микрорайонов, восстановленных силами братских республик: «Узбекский городок», «Тульский городок», а один, самый большой, назывался «Московская площадь». – Это проходит поезд. - Поезд? – не понял администратор. – Какой поезд? – Он оглянулся на высокое овальное окно, где коричневым змеем вился хвост удаляющегося товарняка: - Ах, да… Слушайте, а почему у вас филармония рядом с железной дорогой? Работать же неудобно! К таким вопросам Вера Даниловна давно привыкла. Начала объяснять. Слово за словом – разговорились. Гость оказался не таким надменным, как показалось вначале. Через десять минут Вера Даниловна уже знала, что его зовут Адам, что он работает администратором в Госконцерте, что работа паршивая, артисты - пьянь неблагодарная, но денежка капает стабильно, особенно с периферии, выпьем за нее, родную. Гость разлил холодную пузырящуюся воду в стакан и чашку собеседницы, стоявшую на столе, и лихо чокнулся. Когда они допивали минералку, в фойе, слегка запыхавшись, вошел Альберт Гасанович. Потряс гостю руку, сказал «рад, очень рад», гостеприимно указал в глубь полутемного коридора. Адам поднялся со стула, но вдруг что-то вспомнил и повернулся к дежурной. - Забыл! Сколько с меня за водичку? Вера Даниловна обиделась. - Нисколько. Я от чистого сердца. – Внезапно у нее заблестели глаза. – Может, дадите конрамарочку? Хотя бы одну, для дочки, а? Альберт Гасанович многозначительно кашлянул в кулак и незаметно покачал головой. Гость быстро взглянул на него, потом на дежурную. Затем глаза скользнули ниже, на запотевшую бутылку, трогательно чистый стаканчик и медленно поднялись на Веру Даниловну. - Конрамарочку? – переспросил гость, словно о чем-то размышляя. – Ну, конечно! Только не сейчас, у меня с собой ничего нет. – Он зажал барсетку подмышкой и продемонстрировал пустые руки. – Завтра. Да, завтра. Спасибо. Развернулся и бесшумно зашагал по красной дорожке. Разочарованная Вера Даниловна убрала пустую бутылку под стол, а стакан отнесла в буфет. Вспомнит он про нее завтра, как бы ни так. Оказавшись внутри, рыжеволосый администратор развил кипучую деятельность. Первым делом осмотрел филармонический зал, пренебрежительно бросил на ходу: «Ну, это не серьезно» и вошел в директорский кабинет впереди хозяина. Совещались громко и эмоционально. До бухгалтерии через стенку доносились восклицания: «Вы хоть понимаете, что это «Песняры»?... Нет, уважаемый, все по закону. Государство свое получит. Второй концерт - чистый бонус на энтузиазме по просьбам трудящихся. А я что говорю? Триста мест себя не окупят! Как минимум тысячи три. Да ладно, в курортный сезон мы и больше собираем!... А в министерстве спорта у вас альтруисты работают? Может у вас тут вообще коммунизм?» Через час восклицания смолкли. Молодой человек вышел из кабинета директора, сказав через плечо: - Значит, договорились. Я позвоню. И заспешил через холл к распахнутой двери. Вера Даниловна с надеждой опустила вязание, ожидая встречного взгляда, но гость прошел мимо, не взглянув, не попрощавшись, можно сказать – шмыгнул. Дежурная расстроено вздохнула и снова взялась за отложенные спицы. *** Солнце перевалило зенит и начало сползать к ровной полосе горизонта на пересечении моря и неба. Людей на улицах становилось больше, голоса звучали оживленно, вспыхивали неоновые вывески кинотеатров, открывались летние ресторанчики с национальными оркестрами, отовсюду неслась негромкая музыка. Город оживал, сбрасывал дневную дремоту, наряжался, готовился к летней ночи, - короткой, зажигательной и яркой. За три прошедших часа молодой человек успел посетить два министерства: культуры и спорта. Входил в приемные без стука, отмахиваясь локтем от цепляющейся секретарши. Через полчаса выходил с нужной бумажкой и шел в канцелярию – ставить печать. После чего покидал здание. В шестом часу все дела оказались улаженными, но молодой человек не угомонился. Заглянул на рынок – местную достопримечательность, прошелся вдоль рядов, заваленных черной крупной черешней, чуть вялой и особенно сладкой вишней, медовыми прозрачными абрикосами, орехами, изюмом, грушами…. Продавцы перекрикивали друг друга, расхваливая товар, щедро черпали горсти «на пробу», сбавляли цену. Вечерний базар – дешевый базар. Молодой человек строго пережевывал фрукты, сплевывал косточки в кулак и шел дальше. В крытых павильонах он так же строго опробовал горячие чуреки, домашний творог, сыр и сметану, а также буженину и копчения. Вышел на улицу, достал из кармана трехкопеечную монету и запил сытный обед водой с сиропом. Вышел с базара, оглянулся. Из ворот валили женщины с набитыми сумками. Лица веселые, потные, голоса громкие, гортанные, вокруг вьются неугомонные дети. Минуту приезжий с кривой улыбкой наблюдал за ними, после чего негромко произнес: - Край непуганых идиотов! И заспешил через скверик к «сталинскому» дому недалеко от площади. Поднялся на второй этаж, постучал, как было условлено. Дверь открыл мужчина лет сорока. Короткий обмен взглядами, легкое помахивание ладоней в воздухе. Молодой человек втиснулся в узкую прихожую, прошелся по комнате, проверил балкон, заглянул в санузел и осмотрел небольшую кухню. Хозяин уселся в кресло, стоявшее рядом с распахнутой балконной дверью, – чтобы хоть немного тянуло сквозняком. - Как добрался? - спросил мужчина, когда гость, закончив осмотр, вернулся в комнату. У хозяина было интеллигентное чисто выбритое лицо, голубые глаза и выразительные подвижные брови. Говорил мужчина по-русски свободно и грамотно, с приятным не местным акцентом. - Нормально. Я договорился насчет стадиона. Мужчина сделал движение бровями, означающее уважение к быстроте и силе натиска. - Когда?... Молодой человек опустился на диван напротив кресла. - Через две недели. Тут должно состояться какое-то туземное соревнование, приуроченное к Олимпиаде. Брови шевельнулись: знаем. - Как будут добираться? Самолетом? – спросил хозяин. - Исключено. В аэропорту видеокамеры. Могут узнать по фотографиям. Брови выразили сомнение. - Что-то не заметил. - Камеры скрытые, я проверил, - отрывисто сказал молодой человек, закрывая тему. - Ты голодный? – спросил мужчина после короткой паузы. Молодой человек усмехнулся. - Да нет, я только что плотно пообедал. - Есть икра. Совсем свежая, два дня как засолили. - Да? – Молодой человек поразмыслил. – Ну, давай бутерброд. Только небольшой, я сыт. Хозяин удалился на кухню и вернулся обратно с тарелкой, на которой лежал кусок свежего румяного чурека, щедро намазанный маслом и черной икрой. - Сказал же, «небольшой»! – нахмурился гость, принимая угощение. - А ты попробуй. Молодой человек брезгливо осмотрел бутерброд со всех сторон, словно выискивал невидимые недостатки. Не нашел, откусил кусок, не торопясь, прожевал. Проглотил, посмотрел на бутерброд и откусил второй кусок, побольше. Мужчина усмехнулся. Гость активно работал челюстями. Доев бутерброд, гость отряхнул руки и поинтересовался: - Почем на базаре икра? - Тридцать рублей кило. А в Нью-Йорке? - Семьдесят долларов двести грамм, - ответил молодой человек. Покачал головой и тихо повторил: - Край непуганых идиотов. Дальнейшее совещание прошло в ускоренном режиме. Молодой человек получил толстую пачку десятирублевых купюр, покопался в гардеробе, отобрал две пары новых джинсов, кроссовки и три фирменные майки в упаковке. Кроме того он получил маленькую плоскую коробочку непонятного предназначения безо всяких товарных надписей. Вернувшись в гостиницу, рыжий администратор направился к стойке черноглазого коллеги: - Друг, посоветуй, куда у вас можно с девушкой сходить? Выслушав рекомендации из области культурного отдыха, совмещенные с рекламой общепита, молодой человек попросил разрешения позвонить. Администратор любезно переставил телефонный аппарат со стола на стойку. Было видно, что изменивший внешний вид гостя внушает ему не только уважение, но даже некоторое подобострастие. Приезжий достал из барсетки клочок бумаги с телефоном и завертел циферблатом. Договорившись о встрече, неутомимый курортник незаметно сунул администратору рублевую купюру и, по привычке прыгая через ступеньку, поднялся в свой номер. ***** Увеналий Степанович Семушкин, - участковый самого большого в городе Советского района, внезапно остановился. Ботинки, которые он тщательно отполировал утром, покрылись тусклым налетом пыли и портили безукоризненный внешний вид. Увеналий Степанович сказал «ох-хо-хонюшки», достал из кармана чистый носовой платок и медленно нагнулся. Кровь прилила к лицу, но он, не обращая внимания на легкое головокружение, вернул ботинкам прежний блеск. Молодые милиционеры посмеивались над старым воякой, но Увеналий Степанович был непоколебим: если сам форму не уважаешь, то и другие не будут. Участок ему достался трудный – три открытых уголовных дела за год! Есть бывшие «зэки», есть дебоширы, есть алкоголики и парочка воров в «законе», но страшнее всего за молодых. Юность - время, когда душа парит в невесомости, ищет кусочек суши, на которую можно стать двумя ногами, прочно обосноваться. Тут уж как внутренний локатор сработает: выведет на твердую почву, или посадит в болотную трясину. А если душа пребывает в сумерках, какие у нее исправные локаторы? Поводы для поломок иногда бывают пустяковые: например, девушка из армии не дождалась. Взрослый человек из-за этого впадать в меланхолию не станет, а у двадцатилетнего парня вся жизнь под откос может пойти. Начнет выпивать, свяжется с компанией, и пошло-поехало. Один неверный шажок, за ним другой, побольше, а потом прыжок в невозврат. Движение по этой дороге одностороннее, обратного пути почти никто не нашел. Размышляя, Увеналий Степанович поднялся на второй этаж панельной пятиэтажки. Вытер ноги о половичок возле двери, поправил фуражку и уперся толстым пальцем в новенькую кнопку звонка. Дзи-и-и-инь - ответила кнопка пронзительным сверлящим ухо звуком. Дверь распахнулась, плеснув наружу вкусный запах выпечки. Невысокая женщина в кухонном фартуке сердито махнула на участкового полотенцем, оттеснила его от квартиры и бесшумно прикрыла за собой дверь. - Когда это кончится? – начала она сердитым шепотом. – Да оставь ты парня в покое! Сказано тебе: устроится он на работу, устроится! Других дел нет, что ли? Что, мы у тебя на участке самые беспокойные? Соседи жалуются? - Здравствуй, Настасья, - сказал Увеналий Степанович. Люди редко радуются приходу участкового, он это знал и не обижался. – Сашка дома? - Нет его, - начала женщина, но в это время из глубины квартиры донесся мужской голос: - Мам, кто пришел? Женщина сникла. Увеналий Степанович мягко отстранил ее от двери и шагнул в квартиру. Направление выбрал сразу – видать, бывал тут не раз. Да и выбор невелик – две комнаты в типовой пятиэтажке. Одна побольше – гостиная с диваном, двумя креслами, польским сервантом и большим обеденным столом с парой стульев, отодвинутыми к окну. Вторая маленькая, но уютная, со свежими финскими обоями ( пять рубликов рулон на рынке), отциклеванным паркетом, новенькой современной мебелью и книжными полками на стене. На тахте лежал парень лет двадцати и слушал песни Джо Дассена. Заслышав шаги участкового, он нехотя сел, повернулся к гостю боком и начал рассматривать свои руки. Угрюмое выражение лица означало: «Говори что хочешь, а мне наплевать». Увеналий Степанович подошел к маленькому столику в изголовье тахты и ткнул пальцем в магнитофон. Щелкнула клавиша, и музыка смолкла. Парень не отреагировал, даже голову не повернул. - Хороший магнитофон, - сказал Увеналий Степанович. – Интересно, откуда такой? Рублей двести стоит, не меньше. Парень покосился на гостя и поджал губы. Он был невысокий, крепко сбитый, с короткими темными волосами и угрюмыми зеленовато-карими глазами. - Ну да, мать подарила, - перевел Увеналий Степанович. - Откуда у тебя такие деньги? Не работаешь, не учишься, не побираешься. Как дальше жить думаешь? Парень тихо вздохнул и повернул голову к открытой балконной двери с развевающейся легкой занавеской. - А мать на что? – догадался Увеналий Степанович. – Неужели не прокормит? Прокормит, куда денется. В детдом не сдашь, великоват, вырастила нахлебника на свою голову. Парень дернулся, открыл рот и снова крепко сжал челюсти. По скулам прокатились и пропали твердые шарики желваков. Увеналий Степанович огляделся. Взял стул, стоящий у стены, подтащил ближе к тахте, уселся напротив молчаливого визави. Глаза парня столкнулись с глазами старого участкового и быстро вильнули в сторону. - И правильно, что не смотришь, - одобрил Увеналий Степанович. – Значит, не совсем совесть потерял, хоть и живешь на материнскую зарплату. Знаешь, сколько мать получает? – Парень затаил дыхание. Глаза удивленно расширились. – Конечно, не знаешь, зачем тебе мелкие подробности? Ты же у нее свет в окошке! По всем стенкам фотографии развешаны, весь жизненный путь от пяти до двадцати! Ты от нее когда-нибудь слово «нет» слышал? А взамен что-нибудь дал? Глаза парня непроизвольно метнулись на два листа в деревянных рамочках, висевшие на противоположной стене, и тут же уставились в пол. Увеналий Степанович проследил за его взглядом, встал, подошел и внимательно изучил написанное. После чего обернулся и прижал руку к груди. - Прости, забыл твое героическое прошлое! Ты же школу с медалью окончил! – он ткнул толстым пальцем в один лист. - Из армии матери благодарность прислали! Вот пускай она этими двумя бумажками до конца жизни и утешается! Так, что ли? Парень молчал, упрямо набычив голову. Участковый вернулся и снова уселся напротив него. - Сто пятьдесят она получает, если ты не знал, - сказал Увеналий Степанович. – А магнитофон стоит двести. Новая тахта двести пятьдесят. Ремонт ей в триста рубликов обошелся, сам мастеров искал, чтобы не ободрали. Что она тебе из барахла купила не знаю, но догадываюсь. - Увеналий Степанович царапнул взглядом новенькие джинсы парня. Тот непроизвольно поджал ноги. – Вот и считай, сколько у нее на книжке осталось…если осталось. И каким горбом ей каждая копейка досталась. Давно ты у матери новое платье видел? А ведь она женщина не старая, ей тоже принарядиться хочется! Увеналий Степанович выждал еще минуту. Тишина. - Страдаешь? – спросил участковый и встал. - Ну, страдай, страдай. Придумывай себе несчастья, если их на самом деле нет. - Он направился к двери, ведущей в коридор. В приоткрытой щели взметнулась и исчезла пестрая ситцевая юбка. Прежде чем выйти, участковый обернулся. Парень быстро повернул голову к балкону. Увеналий Степанович незаметно усмехнулся: - А что, если Маринка ни в чем не виновата? Может это не тебя, а её пожалеть нужно? - Как это?... Изумление в голосе было таким неподдельным, что участковый чуть не расхохотался. Однако мудро сдержал смех, вернулся к стулу. Садиться не стал, взялся обеими руками за спинку и наклонился к собеседнику. - Скажи честно, ты ее по-настоящему любил? – Парень вскинул голову и твердо выдержал взгляд собеседника. – Ну да, вижу, что по-настоящему. А жениться думал? Взгляд собеседника дрогнул. Парень медленно опустил ресницы. - Конечно, думал, ты же парень честный! - перевел Увеналий Степанович. – Не сразу, конечно, как-нибудь…потом. Когда на работу устроишься, зарабатывать начнешь, квартиру получишь. Годам к тридцати остепенишься. На сколько лет Маринка тебя старше…на год, на два, не помню? - Парень хрустнул пальцами. – Правильно, на два, - согласился участковый. – И когда ей детей рожать? Это для тебя дети не главное, ты пока сам дитё неразумное. А женщине в двадцать один год пора семью обустраивать, ей природа срок отвела. Не успеет замуж выскочить и детишек нарожать – так и останется вековухой. Думаешь, Маринка об этом мечтает? Да и не женился бы ты на ней в тридцать лет! Зачем она тебе, если вокруг полно молодых и длинноногих? Влюбился бы в другую – и привет, боевая подруга! Так что Маринка правильно сделала, что судьбу устроила и тебя, дурака, по рукам-ногам не связала. Какой ты отец семейства, прости господи, если тебя до сих пор мать с руки кормит? Любила она тебя честно, сам помню, как плакала, когда провожала, как писем ждала. А вот любит ли мужа, как тебя - вопрос. Только у женщин иногда выбора нет. Увеналий Степанович выпрямился. Взялся за спинку, вернул стул на место и направился к двери. Остановил его вопрос, заданный тихим голосом: - Куда меня возьмут без образования? - Возьмут, - уверенно ответил участковый. Сел рядом с парнем, покосился на разворошенную чувством вины физиономию. – В этом году поступать глупо, все равно провалишься. Историю, небось, хорошо подзабыл за два года? – Парень покивал. – Значит, годик поработаешь, а в свободное время повторишь программу. И матери поможешь. Разумно? Парень кивнул, на этот раз уверенно. - Теперь рассказывай, что ты умеешь, - велел Увеналий Степанович. Парень почесал затылок. - Что умею? Ну, разряд по стрельбе у меня. Из мелкашки на семьдесят пять метров в «десятку» бью. «Макаровым» неплохо владею. Есть навык саперной работы, я же в инженерных войсках служил. – Парень подумал и развел руки в разные стороны. – Вроде, все. - А ты говоришь, «куда возьмут»? - радостно подхватил участковый. – Да с такими данными не возьмут, - с руками оторвут! - Может, в милицию? Увеналий Степанович отрицательно покачал головой. - Туда рано. Не устойчивый ты в плане характера, любая ерунда тебя с ног сбивает. – Парень покраснел. – Ладно, это дело поправимое. Не пойти ли тебе, Сашок, во вневедомственную охрану? Зарплаты там хорошие, с оружием обращаться умеешь, армейское руководство тебя хвалит. Нужна, правда, характеристика с места прошлой работы или учебы… Увеналий Степанович сделал вид, что задумался. Покусал губы, озабоченно покачал головой, дескать, не знаю, не знаю. - А вы не можете написать? – робко спросил парень. - Я? – удивился Увеналий Степанович. - Вообще-то участковый право имеет. - Он с сомнением осмотрел собеседника. Парень торопливо выпрямился. – А ты меня не опозоришь? Ладно, ладно, - отмахнулся он, не дожидаясь ответа. – Верю. Приходи завтра утречком ко мне, вместе пойдем оформляться. Придешь? - Приду, - твердо ответил парень. - Вот и хорошо. Жду тебя в десять. И документы не забудь. Увеналий Степанович поднялся и вышел в коридор. Здесь его уже ждали. - Спасибо, - шепнула женщина и сунула участковому какой-то сверток. - Пироги это. Почаевничаешь вечерком возле телевизора. Участковый принял дар сурово. - Была бы ты, Настасья, мужиком, выпорол бы тебя, ей-богу! Благодари бога, что парень хотя и избалован, но не испорчен! Прекрати над ним кудахтать! Он взрослый мужик и должен свою ответственность иметь! Вздохнул, посмотрел на сверток и сбавил тон. - За пироги спасибо. Они у тебя вкусные, с прошлого раза помню. С мясом или с капустой? -И с яблоками, - шепнула женщина и вытерла полотенцем глаза. - Ну, все, все, развела сырость. Разбуди его завтра пораньше, небось, привык дрыхнуть до полудня…на новой тахте. Выпустив последнюю отравленную стрелу, пожилой участковый надвинул на лоб форменную фуражку и вышел из квартиры. ****** …«как уже сообщалось, спецслужбы противника и зарубежные антисоветские организации активно разрабатывают планы осуществления подрывных акций в период подготовки и проведения Олимпийских игр 1980 года. Особенно активизировалась эта враждебная деятельность в связи с беспрецедентной антиолимпийской кампанией, развязанной администрацией Картера. Отказ США от участия в Играх Олимпиады может подтолкнуть экстремистские элементы к совершению подрывных акций на территории СССР… Здесь докладчик прервал чтение и оглядел собравшихся поверх стеклянных очков-половинок без оправы. Начальник управления вневедомственной охраны, Станислав Бабенко слушал внимательно, не отрывая взгляда от колоритной фигуры Куратора. Первый заместитель министра МВД, Олег Полонский рисовал в блокноте какие-то геометрические фигуры. Когда пауза затянулась, он поднял голову и посмотрел на докладчика. - Извините, что рисую, у меня такая привычка со школы, - сказал он, кивая на блокнот. – Когда руки заняты, я лучше запоминаю. - Запоминать не обязательно, - ответил Куратор. – Вам дадут полный текст в отпечатанном виде. Мне хотелось бы, чтобы мы обсудили отдельные моменты положения. Поэтому я позволил себе зачитать некоторые выдержки. Он поправил очки, поискал глазами нужное место. …«Комитетом госбезопасности организован усиленный контроль за лицами, подозреваемыми в совершении особо опасных государственных преступлений, а также пытавшимися незаконно приобрести огнестрельное оружие, взрывчатые и отравляющие вещества, высказавшими намерения совершить особо опасные государственные преступления. Совместно с МВД СССР усилен контроль за состоянием учета и хранения государственного оружия, взрывчатых, радиоактивных и отравляющих веществ, активизированы мероприятия по розыску похищенного оружия»… - Здесь я хотел бы остановиться, - прервал сам себя докладчик, снимая очки. - Я просмотрел отчетность по проведенным за последние два месяца ревизиям и она меня очень! – Куратор поднял палец, - очень насторожила. Так же, как сделанные выводы. С коллегами из органов я уже пообщался, теперь хотелось бы понять логику тех, кто оценил ситуацию в республике, как «стабильную». Он обвел взглядом сидящих за столом мужчин. - Но наши показатели в десять раз ниже аналогичных по Москве и Московской области, - возразил Олег Полонский. - А население меньше в двадцать раз, - отпарировал Куратор. – Стало быть, ситуация у вас в два раза хуже! И это при том, что обстановка в Москве и Московской области оценивается аналитиками, как «опасная». Выше только уровень «критическая». А вы тут про «стабильность» толкуете. - Согласно ежегодному журналу Статданных МВД СССР наша республика находится на предпоследнем месте по количеству преступлений на душу населения, - сказал Полонский, которому Куратор сразу не понравился. Бабенко сделал резкое нетерпеливое движение, но сдержался и промолчал. - Олег Анатольевич, вы, правда, думаете, что наши враги начнут стахановскими методами повышать количество убийств в одном отдельно взятом округе? – спросил Куратор так вежливо, что Полонский побагровел от гнева. - Что думаю я не важно, начальник тут вы, - отпарировал он, подчеркнув слово «начальник». – Хотелось бы узнать, что думаете вы. - Я думаю о терактах. Полонский хотел усмехнуться, но вовремя спохватился. Вспомнил дело Затикяна, надо полагать. А Бабенко и вовсе помрачнел – он тогда работал в московском главке, курировал расследование, видел взорванный вагон в метро. Такие картинки не забываются. Вражеские «голоса» негодуют, что в советской прессе информация о терактах замалчивается. А зачем из граждан делать невротиков? Спят себе спокойно, и пускай спят. Разбираться с врагами отечества – не их дело. - Товарищ полковник, разрешите два вопроса? – поднял руку Бабенко. - Прошу. - У вас есть основания опасаться террористической атаки? И если «да», то почему именно у нас? Куратор отложил очки, которые вертел в пальцах. - Прежде всего, потому, что я курирую ваш округ. Комитет госбезопасности обозначил три ступени опасности экстремизма. Это «низкая», «возможная», и «высокая». «Низкая» опасность совершения терактов существует в округах со слаборазвитой инфраструктурой и малой плотностью населения. Это отдаленные районы Сибири и Крайний Север. Совершать теракты в таких условиях глупо, потому что разрушения они нанесут минимальные, стало быть, и резонанса в мире иметь почти не будут. «Высокая» ступень опасности существует в Москве, пограничных городах, куда прибывают спортсмены, и там, где проводятся отборочные игры Олимпиады. В список с «высокой» опасностью террористической угрозы вошли города-символы, такие, как Ленинград, Волгоград, Киев, Смоленск, Минск. Повышены меры безопасности в Прибалтике. Все остальные регионы Союза попадают в зону «возможного» совершения терактов автоматически. Но в вашем случае есть дополнительные факторы, которые меня очень беспокоят. Куратор налил себе минеральной воды. Пока пил, выстроил в голове факты, над которыми думал уже два дня. Поставил пустой стакан на стол, промокнул губы платком. - Меня насторожили результаты ревизии предприятий «оборонки». Вы в курсе, что там есть мелкие недостачи материала? - Очень мелкие! – подчеркнул Полонский. - Согласен. Но вполне достаточные, чтобы соорудить несколько самодельных взрывных устройств. - А если материал не украден, а, к примеру, забракован? - А почему вы оперируете непроверенными фактами? – ударил в лоб Куратор. – Почему я не вижу результатов расследования по пропавшим материалам? Почему оно вообще не было проведено? Полонский издал короткий сиплый кашель. - Но при таких минимальных потерях расследование обычно не проводится, - сказал он примирительно. - «Обычно»! – подчеркнул Куратор. – А у нас ситуация не вполне «обычная», если вы не заметили! Создание нескольких взрывных устройств накануне проведения Олимпиады – это не повод для беспокойства? - Не вижу смысла. При таких параметрах они будут маломощными. - Да? – Куратор всем телом развернулся к Полонскому. – А я вам подскажу, уважаемый, как увеличить мощность взрывного устройства. Элементарно, с помощью пороха. Бабенко с ожесточением хлопнул ладонью по столу: - Черт! - Вот и я о том же подумал! – подхватил Куратор, обладавший неприятной способностью иногда понимать недосказанное. – Прихожу сегодня утром в магазин «Охота», покупаю порох. Продают совершенно спокойно, не спрашивая ни паспорт, ни членский билет общества охотников. Захожу туда же вечером – снова продают порох без вопросов! Тот же продавец! И внешность у меня, простите за нескромность, колоритная! Не мог он меня не запомнить! - В каком магазине брали? – деловито поинтересовался Полонский, вооружаясь ручкой. Куратор нетерпеливо отмахнулся. - Поздно, Олег Анатольевич, бобик давно сдох! Представим, что кто-то начал покупать порох два раза в неделю небольшими порциями полгода назад. Как вы думаете, какой у него сейчас запас? Наступило молчание. - Так-то, - сказал Куратор. – Не хочу вас пугать, товарищи, но уезжаю завтра с тяжелым сердцем. Мы с коллегами из органов разработали план оперативных мероприятий, которые они доведут до вашего сведения в ближайшие дни. Времени на их реализацию почти не осталось. Открытие Олимпиады намечено на девятнадцатое июля, закрытие третьего августа. Значит, по теории вероятности, самые опасные дни нас ждут примерно за две недели до открытия Игр. Если произойдет резонансное происшествие, некоторые страны могут принять решение воздержаться от участия в Олимпиаде, а отказников и так больше пятидесяти. Все слишком хорошо помнят Мюнхен. На улице стемнело окончательно. В приморском парке заиграл оркестр, зажглись фонари на набережной. Через открытое окно в комнату вливался запах соленого ветра и цветущих акаций. Слышался женский смех. - Я вас больше не задерживаю, - сказал Куратор. **** Начало вечера обрадовало. Вместо замученной дорОгой девицы в помятом платье, перед Адамом стояла красавица-березка с пышными пепельно-русыми волосами, распущенными по плечам, в воздушно фантастическом наряде, перехваченном широким поясом. Талия узенькая, вот-вот переломится. - Таня? – спросил он нерешительно. Березка вздернула изломанную левую бровь, засияла темно-зелеными глазами. - А что, не похожа? - Ничего себе, - сказал Адам. Он и вправду немного растерялся. - Золушка едет на бал. - Ты тоже хорошо выглядишь. - Она оценила новые джинсы, фирменные кроссовки «Адидас» и серую футболку с нарисованным черепом. Рублей триста на толкучке, не меньше. - Куда пойдем? План, предложенный с подачи гостиничного администратора, Танечка Кошкина забраковала. Рестораны – не то место, куда порядочные девушки ходят в первый вечер знакомства. Договорились прогуляться в приморском парке, посмотреть кино,…а дальше видно будет. Сначала они чинно шагали рядом. Выглядело по-пионерски, но брать под руку практически незнакомого парня было неловко. Через пятнадцать минут неловкость исчезла. Случайный знакомый оказался смешным и милым: без умолку тараторил хохмы про стройотряд, увлекался, сворачивал не в ту сторону. Пару раз умудрился наступить в лужу возле поливалки, один раз поскользнулся на влажной траве и чуть не упал. А когда переходили через дорогу, вцепился в Танечкину руку, будто маленький. Через полчаса она как-то незаметно продела руку под локоть нового знакомого. Ей никогда не было так легко. - Вот это да! – сказал Адам, когда они проходили мимо старинного двухэтажного здания, тянувшегося до конца квартала. – Чьи хоромы? Танечка окинула равнодушным взглядом двух полуголых Атлантов с кудрявыми бородами, подпиравшими балкон скрещенными на затылке руками. - Бывший губернаторский дом. - Ух, ты! – Адам встал на цыпочки, коснулся ладонью белых гипсовых гирлянд с вензелями под окнами: – Красиво жили, ничего не скажешь. Он подпрыгнул и заглянул в полутемную комнату. - Камин! – сообщил Адам, отряхивая ладони. - Прямо в углу, плиткой выложен до самого потолка! - Изразцами, - поправила Танечка. Адам быстро взглянул на нее и неуверенно поправился. - Ну да, изразцами. – Он отступил на шаг и осмотрел длинный особняк, выкрашенный белой и голубой краской. – Кто-кто в теремочке живет? - Это административное здание, - сказала Танечка. Она много раз проходила мимо бывшего губернаторского дома, но ни разу не задавалась этим вопросом. – Там табличка должна быть возле входа. Не сговариваясь, они дошли до двери. Таблички не было. Деревянная дверь, покрытая лаком, выглядела современным диссонансом на фоне старинной лепнины и белых античных скульптур. Вспыхнули фары, и из-за поворота друг за другом выехали три черные «Волги. Подъехали и мягко притормозили напротив входа. Свет фонарей заиграл на блестящих хромированных капотах. - Начальство ждут, - сказала Танечка. - Прости, я на минутку, - отозвался Адам, не обратив на сияющие машины никакого внимания. Быстро развернулся и пошел к цветочнице на углу дома. Присел и начал аккуратно выдергивать из ведра колючие стебли с бутонами пахучих желтых роз. Танечке это понравилось. От знакомых парней такой галантности не дождешься. Распахнулась дверь, послышались негромкие голоса. Трое мужчин в светлых рубашках и темных брюках – словно в униформе - вышли из губернаторского дома и остановились на краю тротуара. Смешная троица, подумала Танечка. Один – маленький, толстый, с редкими седыми волосами, сквозь которые просвечивала удивительно розовая кожа, непрерывно вытирал лицо носовым платком. Второй – высокий, худой как жердь, похоже, вообще никогда не потеет. Колоритнее всего третий: огромный, как у медведя торс с мощными грудными мышцами, заставлял его слегка оттопыривать руки, из-за чего сходство с этим зверем усиливалось. Лицо приятное, хотя немного жесткое, будто вырубленное в камне, густые волосы с проседью острижены под «бобрик». Из нагрудного кармана рубашки торчат прозрачные очки-половинки, смешно сочетающиеся с мощным сложением. Адам расплатился с цветочницей и пошел обратно. Проходя мимо мужчин, бросил на них короткий равнодушный взгляд. Протянул цветы спутнице, широко улыбнулся. - Прошу! Прекрасные розы для прекрасной дамы! - Спасибо. Танечка понюхала крепкие нераскрывшиеся бутоны. Хорошо, что она рискнула и пошла на свидание. А ведь думала, стоит ли, уедет в Москву, вот и вся любовь. Хотя, кто знает, бывает же счастливый лотерейный билетик… Для начала решили сходить в кино. В маленьком открытом кинотеатре шел старый фильм про войну, но народу было много. После фильма афиша обещала встречу с актером, играющим роль Брежнева на Малой земле. Фильм Танечка видела не раз, но все равно на глазах выступали слезы. Танечка украдкой покосилась на нового знакомого – еще решит, что она слабонервная дурочка. Адам, не мигая, смотрел перед собой. Рот перекосился в жутковатой гримасе, лицо как волны омывали мрачные экранные тени. Танечка тронула его за руку. Адам тут же глянул на нее блестящими взволнованными глазами. - Что? – спросил он шепотом. Танечка покачала головой. Тени пошутили. Адам достал из кожаной барсетки мятую плитку шоколада, развернул, стараясь не шелестеть фольгой. Заботливый. Танечка отломила мягкую дольку, отправила в рот. Билетерша запретила входить с пакетиками жареной кукурузы, сказала «это вам кинотеатр, а не столовая!». Танечка предупреждала, но Адам не поверил и купил, сказав: «Дикость какая-то». Кукурузу пришлось выбросить. Фильм закончился, раздались аплодисменты. На сцену вышел артист Кулагин – высокий, представительный, в светлом летнем костюме. Танечка захлопала изо всех сил. Жаль, места в последнем ряду, лица не видно. - Ты не обидишься? – спросила она, указывая на цветы. - Что? – не понял Адам. – А, ну конечно нет! Он встал и пропустил ее в узкий проход между рядами. Танечка побежала по наклонной дорожке к деревянной эстраде. В жизни Кулагин оказался еще симпатичнее, чем в кино. Загорелое лицо с чеканными чертами, глубокие носогубные складки, которые его не портили, густая седая шевелюра и обаятельная улыбка. Танечка протянула розы. Артист опустился на одно колено, поцеловал ей руку и принял букет. Зал ответил новым взрывом аплодисментов. - Прошу, товарищи, задавайте вопросы, - объявил конферансье. Танечка вернулась на место раскрасневшаяся, похорошевшая. Это не вечер, это просто праздник какой-то. Она наклонилась к Адаму и сказала ему на ухо: - Представляешь, у него впереди зуб вставной! Адам наклонился к ней. - Подумаешь! У Леонида Ильича один родной остался! Они стукнулись лбами и тихо захихикали. Это была неправда. Зубы генсек сохранил почти полностью. ***** В комнате при погашенных огнях звучала музыка Моцарта. Хозяин сидел в кресле, откинув голову на спинку, и, закрыв глаза, слушал французскую радиостанцию «All Mozart of all time». Мощный японский приемник ловил семьдесят станций в Европе и двадцать две в Америке. Ночные мысли, текущие под серебряные звуки старинного моцартовского рояля, казались еще более обидными, чем при невыносимом свете беспощадного туземного солнца. «Все говорят, нет правды на земле, но правды нет и выше»... Старик Сальери знал, что говорил. Обидно сознавать, что тебя списали. Впереди старость и забвение, позади - безупречная биография, выстроенная по кирпичику, рядом - одаренный мальчишка, своевольный и абсолютно непредсказуемый. В Центре это называют «пассионарность». Они там помешались на «духе предприятия», а может и на экономии; мальчишке, как Моцарту, платить почти не приходится. Мальчишка в деньгах не нуждается, его несет раскрученный маховик ненависти. Этот мотив Центру нравится больше, чем спокойный расчет зрелого ума. Поэтому руководить операцией доверили не агенту с двадцатилетним опытом и отличной профессиональной репутацией, а пацану. Одаренному пацану, креативному пацану, но лишенному тормозов и абсолютно одержимому. Пилюлю постарались подсластить. «Вы же понимаете, Янис, как важна финансовая часть. Мы не может доверить серьезные деньги рукам, менее чистым, чем ваши». Да, кошелек ему дали. Но кошелек на веревочке, за которую в любой момент может потянуть мальчишка, сидящий в кустах. В конце концов, он поступил честно. Предупредил руководство: операция может сорваться из-за пустяка, Адам нестабилен. То же самое, слово в слово, написали психологи. Но вера в «пассионарность» победила. «Дорогой Янис, пускай идет в атаку, как под Сталинградом. Это святая ненависть, мы не должны ей мешать». Он чуть не подавился, услышав эту фразу. Боевые аналогии Центра говорят о полном непонимании истории. В дверь постучали. Хозяин насторожился, приподняв голову, взглянул на часы. Надо же, и не заметил, как время пролетело. Янис нехотя поднялся из кресла. Зашаркали задники тапочек, в коридоре зажегся свет, щелкнул дверной замок, раздались негромкие голоса. Первым в комнату вошел гость - высокий худощавый мужчина лет тридцати пяти с тонким чуть кривоватым носом и густым бобриком глянцевых черных волос. - Почему темно? - Хозяин, не отвечая, пошарил по стене. Вспыхнули лампочки хрустальной люстры под потолком. - Что за срочность? – сердито спросил гость. – Почему днем не позвали? Хозяин прошел через комнату и выключил приемник. Одухотворенная летящая музыка великого австрийца совершенно не гармонировала с внутренней культурой гостя и была ему глубоко чужда, несмотря на два высших образования и кандидатскую диссертацию. Разрыв цивилизационных пластов. - Он мне не объяснил. Придется подождать. Гость взглянул на часы: - Через десять минут намаз. Если придет позже – пускай сам ждет. Выразительные брови хозяина дрогнули в ироническом согласии: слушаемся. Гость сел на диван, сложил руки на коленях, наклонил голову и застыл. Сердитые брови сошлись над переносицей, губы под черной глянцевой ниткой усов беззвучно зашевелились. Выглядит смешно: то ли молится, то ли матерится. Хозяин не улыбнулся – со временем привык. Сел в кресло напротив гостя, закинул ногу на ногу и мучительно поискал общую тему. В обществе этого человека он чувствовал себя отвратительно. Вот еще один ненадежный союзник. Хотя, какой из него союзник, такие могут быть только временными «попутчиками» по меткому выражению большевиков. Если у Адама повод для ненависти вполне осязаемый, можно сказать, уважительный, то у этого персонажа литературный, околонаучный. Вывел свою родословную чуть ли не от посланника аллаха, начитался мутных источников о святой борьбе с русскими поработителями. Отсюда и политическое кредо: «борьба за свободу и возвращение к предкам». Что он под этим понимает – и сам объяснить затрудняется. Что он делать будет с этой свободой, если она, не дай аллах, на него свалится? Скакать на коне и кинжалом размахивать? Ну, разрушат такие джигиты все, до чего смогут дотянуться – дальше-то что? Станут жить в пещерах и саклях, как предки? Как бы ни так, сбегут в ненавистную Россию, где есть электричество, отопление, телевизор и все удобства в квартире, а не в яме на улице. Или еще хуже: доберутся до цивилизованной Европы и начнут кроить ее на свой манер. И сможет ли интеллигентная старушка сдержать бодрый напор армии новых гуннов – большой вопрос. Гость поднялся с дивана, сказал «пора». Хозяин достал из-за дивана небольшой молитвенный коврик и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Постоял, прислушиваясь, покачал головой и направился на кухню. Зажег газ под чайником, завороженно разглядывающие пляшущие голубоватые язычки. Из прихожей донесся негромкий стук. Хозяин вышел в коридор, сбросил цепочку. За порогом, в квадратике лунного света, рисовалась смутная знакомая фигура. Адам, спросил, как обычно, не здороваясь: - Пришел? Хозяин дома кивнул и приложил палец к губам. Взял Адама под руку и повел на кухню. - Я не понял, - начал Адам, но хозяин снова отрицательно покачал головой. Сложил ладони под подбородком и благочестиво склонил голову. - А-а-а, - догадался Адам, - челом бьет! - Тише! – сердито шикнул хозяин и постучал пальцем по голове. Туземцы – народ обидчивый. Никогда не знаешь, чего от них ждать, то ли ножом пырнут, то ли донесут, куда надо. Адам сел на табуретку. Его глаза сверкали так ярко, что если бы хозяин дома знал гостя немного хуже, решил бы, что он пьян. - Почему ты не сказал, что Медведь в городе? – спросил Адам. - Потому и не сказал, - так же прямо ответил хозяин. - Что он тут делает? - Он назначен Куратором южного направления. Они замолчали, глядя друг другу в глаза, словно материализовалось воспоминание о каком-то давнем споре. - Не делай этого, - предупредил хозяин. – Вспомни, чему тебя учили: Операцию можно замаскировать личными мотивами, но маскировать личные мотивы операцией – преступление. Адам закинул ногу на ногу и начал поглаживать колено. Танечка не узнала бы сейчас своего обаятельного кавалера. Круглое лицо похудело и вытянулось, щеки впали. Небольшие серо-зеленые глаза, веселые, как у шального щенка, провалились в глазницы и посверкивали оттуда неприятным колючим блеском. Смешной конопатый нос заострился и вызывающе торчал между мертвыми каменными скулами. - Давай посмотрим с другой стороны, - предложил Адам. - Нет! – жестко отрубил хозяин. Адам быстро взглянул на него. - Что, «нет»? Ты же не знаешь, что я хочу сказать? - Знаю. Я знаю тебя десять лет. Я понимаю тебя. Но я повторяю: недопустимо ставить под угрозу целую операцию, ради устранения одного человека. Повеяло ледяным холодом, словно включился кондиционер. От мальчишки исходит мощнейшая энергетика отторжения – уж он-то хорошо знает это ощущение. Что бы он ни сказал, Адам примет решение сам. Он уже его принял, факт. Хочешь - не хочешь, а подумаешь: может, это судьба? Надо же было им встретиться! О приезде Медведя, Янис узнал неделю назад. Шевельнулось искушение сообщить Адаму, но он честно поборол профессиональную обиду. Дело важнее. А судьба оказалась дамой жуликоватой. Припрятала карту в рукаве и сунула ее под нос в самый неподходящий момент. Хотели пассионарности, господа – получите! - Он тебя видел? – спросил хозяин у Адама. Тот нахмурился, припоминая. - Нет…не знаю. Да какая разница, если он понятия не имеет о моем существовании! Когда он уезжает? - Завтра. - Московским поездом? Брови хозяина уклончиво шевельнулись – может быть. - Янис, ничего личного, - сказал Адам после короткой паузы. – Подумай сам: куратор южного направления уничтожен накануне проведения Игр в ходе деловой поездки! Это же настоящая информационная бомба! - Адам, такие акции планируются и готовятся заранее, - начал хозяин. – Он же не в одиночестве по городу ходит… Его перебил короткий отрывистый смех, похожий на кашель. - Знаешь, почему тебя не назначили руководителем операции? – спросил Адам. - Знаю, - сухо ответил хозяин. – Есть такая песня: «Молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет». - Чушь! Когда выпадает внезапный шанс, ты боишься им воспользоваться. Ты серьезно решил, что я буду таскаться по городу с пистолетом и ждать, когда Медведь повернется нужным боком? - А как же ина…, - начал хозяин и осекся. Брови дрогнули и разошлись в разные стороны. – Нет… Адам наклонился вперед. Его глаза заблестели еще ярче. - Что значит, «нет»? У нас куча пороха! На все хватит, и еще останется! - Идиот! – выругался хозяин. Адам промолчал, только в глазах мелькнуло что-то быстрое, смертоносное, как пуля. – Извини, - быстро сказал Янис. Ссора с руководителем проекта накануне акции – верх непрофессионализма. – Может ты и «креативный», - он подчеркнул редкое слово, - но дальше метра от носа не видишь. Ты понимаешь, что сюда введут войска? Об этом ты подумал? - Подумал, - ответил Адам. – Хотя и не вижу дальше метра. Все произойдет не здесь, а в Грозном. Пускай туда и вводят. Брови взметнулись, возражая, но тут же медленно опустились. Хозяин обхватил пальцами чисто выбритый подбородок и прошелся по кухне. Три с половиной шага туда, три с половиной обратно. Минута на размышление. - Ну, хорошо, - сказал он, останавливаясь. – Предположим. Хотя и так понятно: если войска введут в Грозный, то меры безопасности повысят и здесь. - Не успеют, - быстро ответил Адам. – Мы сработаем раньше. Брови хозяина сурово сомкнулись на переносице. - Допустим. Про организационные подробности не спрашиваю - наверняка ты уже все продумал. А если не сработает часовой механизм? Или сработает, но не вовремя? Такие случаи были. Техника-то не армейская, самопал. - Вот поэтому нужно ехать с дистанционкой, - убедительно договорил Адам. - Ты не имеешь права светиться накануне операции! - Не имею, - согласился Адам. – Поэтому поедет Абрек. – Он кивнул на стену смежную с комнатой. – Чтобы нажать на кнопочку даже его мозгов хватит. Купи завтра с утра два кило икры и принеси на склад. Дальше я сам. - Адам, - начал хозяин, но тот решительно оборвал: - Это приказ! Брови хозяина устало констатировали: сдаемся. - Ты, Моцарт, не достоин сам себя, - сказал он тихо, ни к кому не обращаясь. - Что? – не понял Адам. Хозяин вяло отмахнулся. - Надеюсь, ты понимаешь, что я должен сообщить в Центр? - Я только что хотел тебе это напомнить. Они будут в восторге. Пускай считают, что взрыв поезда – дополнительный бонус к операции. - Я сообщу, что возражаю против этой абсолютно непрофессиональной импровизации. - Имеешь полное право, - согласился Адам. В комнате послышались шаги и покашливание. Намаз закончился. Хозяин и гость переглянулись. - Пора, - сказал Адам. – Готовь кошелек. Сейчас наш союзник выставит хор-роший счет, и я буду настаивать, чтобы ты его оплатил. - Имеешь полное право, - холодно отпарировал хозяин. ********** Утро в министерстве культуры началось с извержения вулкана. Его легко и просто организовал вчерашний посетитель, создав в тихом министерском омуте атмосферу повального психоза. - «Вы хоть понимаете, что это «Песняры»? – шепотом цитировала секретарша любимый хит рыжеволосого администратора. – Орал на зама, как на пацана! «Восток» забраковал, «Ленинград» тоже; народу много! Требовал отдельный этаж, а где его взять в разгар сезона? Грозился отменить концерты, шеф еле уломал базу посмотреть. - Да-а-а, - мечтательно протянула девушка из отдела кадров. – Не парень, а свадебный подарок! Интересно, он женат? Повезло кому-то! За таким мужиком, как за каменной стеной. - Не говори, - согласилась секретарша. – Чтобы моему уроду рога обломать! Десять лет работаю, ни разу такого не видела! – она уложила на стол большую грудь, туго упакованную в лифчик, и еще больше понизила голос. - Сам повез его дом смотреть! - Там же без удобств, - робко напомнила машинистка из соседнего кабинета. - Да? А про Него забыла? – секретарша возвела глаза к потолку. - Дом министра? – ахнула кадровичка. – Вот это да! И Сам согласился?! Секретарша выпрямилась и гордо усмехнулась, словно лично одержала эту сокрушительную победу. - До дверей проводил, - сказала она. - И руку пожал на прощание. - Не может быть! – не поверила машинистка. - Может, мне Галка рассказывала. Она видела. - Вот бы посмотреть, как зама уделают! - размечталась кадровичка. Уделали по полной программе. Маленький круглый заместитель министра колобком катался по базе отдыха, не поспевая за взыскательным администратором и ежеминутно вытирая платком мокрый лоб. Согласился, что на берегу полно камней, хорошо бы «Камазом» песочек завезти. Извинился за чересчур теплую морскую воду, хотя этот недостаток частично компенсировал великолепный ледяной родник, стекавший в кафельный бассейн рядом с пляжем. Похолодел, увидев неубранную посуду в столовой, подверг резкой критике меню. Что это за завтрак - вареные яйца, оладьи со сметаной, творог, манная каша, компот, и чай с домашним джемом? Провинция! - Что на обед? - спросил он строго. - Бараньи котлетки, пюре и соус из телятины. Салатик из огурцов с помидорами, чай с брынзой и арбуз, - пролепетал испуганный повар. Замминистра покосился на строгого гостя. Администратор поморщился, пробормотал: «Сам, все сам!», и пообещал привезти личного повара Владимира Мулявина. - Список необходимых продуктов передам позже, - сказал он. – Надеюсь, вы понимаете, что все должно быть высшего качества? - Конечно, конечно! – залопотал замминистра, выкатываясь из столовой, и на прощанье погрозил повару пальцем. А чего погрозил – и сам не понял. Меню проверенное, утвержденное. Сам и утверждал, если уж начистоту. Особняк Хозяина - двухэтажный, просторный, с новенькой черепичной крышей и двумя угловыми башенками, - рисовался за высоким забором. Дотошный администратор обошел восемь комнат, обставленных румынской мебелью, проверил просторную кухню с огромным холодильником – рефрижератором, постоял на сосновой террасе, выходящей на море. Скупо похвалил открывающийся вид, свежий солоноватый воздух и огороженный частный пляж. Но и здесь нашел свои недостатки. - Мух у вас тут, почтенный, больше чем на помойке, - сказал он, брезгливо отмахиваясь. - Выгоним, - пообещал взмокший спутник. - А комары? Летают по вечерам? Заместитель министра стыдливо признал: летают. Прожорливы. Администратор вздохнул и потребовал повесить над кроватями специальные прозрачные сетки от кровососов. - У Мулявина аллергия на насекомых, - объяснил он. - Повесим. Дальше напряжение немного спало, потому что администратор отказался от охраны и персонального транспорта. Аппаратура артистов прибудет в собственном «Рафике», охранять ее будут специально обученные люди. - Такой порядок, - объяснил администратор собеседнику. – Инструменты дорогие, а усилители вообще за валюту покупали. – Он взыскательно оглядел просторный тенистый двор, где уютно лепетал маленький фонтанчик. – Машину поставим под навесом, чтобы крыша не расплавилась. Заместитель министра пару раз повернулся вокруг своей оси, озирая министерские угодья. Гараж строители не предусмотрели, да он и не нужен. Министра с семьей привозит и увозит служебная «Волга». - А где навес? – спросил он растеряно. - Вот именно, где? Двух дней вам хватит? Заместитель министра был согласен на все. За два с половиной часа проклятый администратор вымотал ему всю душу. Поэтому, когда служебный автомобиль достиг окраины города и администратор выразил желание попрощаться, едва не распахнул дверь на полном ходу. Но закон восточного гостеприимства победил. - Зачем же? – слабо запротестовал он. - Довезем до гостиницы, как полагается! - У меня деловая встреча, - ответил администратор. – Здесь притормози, - велел он шоферу. Машина остановилась. Гость похлопал шофера по влажной рубашке и ловко выскочил из машины, бросив через плечо небрежное: «Пока!». - Интересно, кому он сейчас мозги полощет? – спросил замминстра, захлопывая дверцу. Шофер, привыкший к риторическим начальственным вопросам, не ответил. Ему рыжеволосый нахал, взбаламутивший сонное министерское болото, нравился. Оставшись один, администратор спешить не стал. Побродил по пыльному поселку, оглядывая строящиеся блочные дома, посидел на скамеечке в чахлом скверике, почитал забытую вчерашнюю газету. Потом зевнул, встал и смачно, с хрустом потянулся, незаметно оглядываясь вокруг. Взметнув фонтанчики пыли, проехал грузовик с пустым дребезжащим кузовом. За ним тащился побитый серый «жигуль-копейка» со шпаклевкой на капоте. Из задних окон торчали две детские головы. Время от времени полная женская рука высовывалась наружу и загоняла вертящиеся головы обратно в салон. Улица вымерла. Слабый морской бриз, долетавший с моря, перемешивался с запахом солярки, болота и застоявшейся канализации. За забором тянулись в ряд старые проржавевшие гаражи. Дорожка здесь была такой узкой, что проехать можно было только на велосипеде. Гаражи давно не использовались по назначению, превратившись в склад ненужной рухляди, старой мебели или аналог погреба с дачными консервированными припасами. Дойдя до последнего гаража, молодой человек огляделся. Вокруг было пусто. Он достал ключи и отпер громадный висячий замок. Через час наружу вышел не блистательный столичный администратор, а обыкновенный отдыхающий в клетчатой рубашке, парусиновых брюках-клеш и пробковых сандалиях. Единственной фирменной частью прикида была бейсболка «Nike», нахлобученная на рыжие кудри. Обеими руками молодой человек обнимал большой деревянный ящик, похожий на те, в которых любящие бабушки отправляют внукам варенье и домашнюю выпечку. Остановив первую попавшуюся машину артистичным кивком головы, молодой человек наклонился к окошку. - Брат, до вокзала довезешь? Водитель прикинул расстояние. - Трешник. - Нет, вы видели? – жалобно завопил молодой человек, обращаясь к пустой улице. – Грабеж среди бела дня! Трешник! Я за билет десятку заплатил! Водитель пожал плечами и тронул переключатель скоростей. - Согласен! – плачущим голосом сказал молодой человек. – Подожди, ирод. - Изловчился и открыл занятыми руками заднюю дверь. Осторожно опустил деревянный ящик на сиденье, сел рядом и пригрозил: - Учти, если твое корыто встанет посреди дороги, платить не буду! - Договорились, - сказал водитель. ******* Вокзал в городе был старинный, с родословной. Открывали его при царском наместнике, князе Барятинском, прожившем в Городе почти четверть века. Были здесь тогда четыре мощеные улицы с каменными домами, двенадцать извозчиков, два постоялых двора и один летний сквер для вечерних прогулок. Когда количество жителей перевалило за пятнадцать тысяч, начали строить железную дорогу. Сначала ходил по ней один паровоз с двумя вагонами до Баку и обратно. Потом проложили рельсы до Астрахани. Замелькали на перроне бородатые купцы-рыбари, к пассажирскому составу прицепили несколько товарных вагонов – дощатых, наглухо забитых огромными толстопузыми бочками. Икра, осетрина, вино из знаменитых геджухских виноградников графа Воронцова, - многое везли на продажу энергичные южные торговцы. Торговля процветала, город богател, раздавался вширь, не умещался в старой черкеске, лопавшейся по швам. Строительство набрало обороты, и двойная железная колея раскатилась по выжженной предгорной степи, как скатерть-самобранка, открывая предприимчивым людям путь в Москву и Санкт-Петербург. Вокзал оставался деловым центром по сей день. Здесь, на привокзальной площади, у подножия водонапорной башни гомонил с раннего утра до позднего вечера главный городской рынок, а там где кончались крытые ряды, начиналась знаменитая городская «толкучка». Купить здесь можно было все; от итальянских сапог до финской сантехники. Цены, конечно, покусывали, но обитатели Города в тратах не стеснялись. Жить на зарплату здесь считалось почти неприличным – как говорится, халяву получай, а дело делай. Кто-то пристраивался торговать на рынке, кто-то организовывал «левые рейсы» в столицу, снабжая москвичей вяленой рыбой, картошкой, сырами, помидорами, абрикосами и другими щедрыми дарами природы. Были в цене и ковры, производившиеся местными мастерицами – знаменитые шерстяные ковры с замысловатым орнаментом, теплые, легкие, прочные. Чтобы купить настоящий шерстяной ковер ручной работы, работяги от Мурманска до Сахалина записывались в специальные магазинные очереди и ждали полгода. Можно было подогнать в Приморье или на Дальний Восток несколько левых вагонов и получить расчет налом, не отходя от платформы, а можно и обменять ковры по бартеру на дефицитные стройматериалы из северного завоза. Одним словом – возможностей много, только шевелись, не спи. И все у тебя будет – собственный домик где-нибудь в горах или неподалеку от моря, перекупленная с рук годовалая «Волга» и несколько сберкнижек на каждого члена семьи. Проводник спец-вагона сидел в своем купе, сосредоточенно покусывая колпачок шариковой ручки. Испещренный цифрами тетрадный лист лежал перед ним на столе. Изредка проводник вычеркивал какую-нибудь цифру, вставлял новую, пожимал плечами и вздыхал. Бюджет решительно не клеился. Квартирка в Пятигорске отличная. Три комнаты, обстановка, ремонт, два телевизора, центр города, рядом парк и нарзанный источник. Недостаток один: пять рубликов в сутки. Можно снять квартиру поменьше, но тогда придется тесниться в двух комнатах с дочерью, зятем и внуками, а какой же это отдых? Нет, отдыхать нужно с комфортом. Конечно, зять предложит понести долю в расходах, но брать деньги у детей – себя не уважать. Они и так кооператив выплачивают, отказывают себе во всем, кроме нормального питания. Жена всю плешь проела – возьмем детей, возьмем детей. Согласился, не успев подумать. И только потом вспомнил старую горскую мудрость: послушай женщину, и сделай наоборот. Но слово не воробей, вылетело – обратно не загонишь. Платить за отдых придется старшему мужчине, и он обязан эти деньги раздобыть. Если бы не Олимпиада, он бы такую сумму заработал легко. Десять посылочек в Москву, десять обратно, по пятерке каждая. Сотня в кармане за рейс. Уже и клиентура постоянная образовалась. Но в начале лета началось непонятное движение. Начальство, обычно закрывавшее глаза на «дополнительный заработок» (ясно, ослепшее не просто так), строго-настрого предупредило: кончайте бизнес. Замордовало внезапными проверками, непонятливых уволило. Надо было запланировать отпуск ближе к осени, но кто же мог подумать, что начнутся такие репрессии? Проводник бросил ручку, отодвинул занавеску, подпер ладонью подбородок и стал смотреть на перрон. Народу немного: поезда в Москву ходят сокращенным составом, билеты продают только по паспорту со столичной пропиской. Вагонов всего семь, и те наполовину пустые. Соответственно уменьшилось и количество провожающих. Раньше перед отходом московского поезда народу на перроне толкалось не меньше, чем по вечерам на набережной – кто провожает знакомых и родных, кто посылки в Москву передает. Сейчас на платформе бабушка с внуком, двое парней с гитарой, и стайка пионеров вокруг известного артиста. Вип-персон в вагоне две. Один на перроне прощается с публикой, второй наглухо окопался в купе, как в берлоге. Огромный мужчина с мощным медвежьим торсом отказался от чая и запер за проводником дверь – в такую-то жару! Два купе справа и слева от вип-персоны заняли молодые люди, одинаковые как огурцы в своих спортивных костюмах и такие же неразговорчивые. Интереса вип-персона у проводника не вызвала: опять какая-нибудь московская проверка. Он на таких «командировочных» за месяц успел насмотреться. Скорее бы Олимпиада кончилась, а то зачастили туда и обратно, нормально жить мешают. Артист принял букет цветов, поникших от жары, потрепал по плечу ближайшего пионера, поцеловал руку немолодой классной даме и пошел к ступенькам вагона. Проводник глянул на часы: до отправления десять минут. Пора проверить, не остались ли провожающие в купе отъезжающих. Перед квадратным зеркалом проводник поправил галстук на форменной рубашке, пригладил пятерней редкие поседевшие волосы. Не успел взяться за ручку, как дверь, отброшенная ногой в пробковой сандалии, с визгом отъехала в сторону. В глаза бросился большой деревянный ящик, обхваченный двумя руками, и синяя джинсовая кепка, лихо надвинутая на рыжие кудри. Незнакомец оттеснил растерявшегося проводника назад, в купе, опустился на колени осторожно, словно держал в руках чайный сервиз и тихо сказал: - Отец, спасай, пропадаю! Изумленный проводник пришел в себя. - Никаких посылок! Давай, выходи из вагона, скоро отправляемся. Молодой человек пристроил ящик на обитом дерматином коричневом диванчике рядом со стопкой постельного белья. Достал из кармана тугую десятирублевую пачку, (проводник глотнул слюну, как павловская собака), и по одной выложил на столик пять бумажек. - Не могу! – сказал проводник. – Пойми, дурья башка, у меня инструкция! Если поймают в дороге с грузом – уволят! Отправь по почте. И с пола встань, а то увидят. Молодой человек послушно поднялся, отряхнул колени и сел на краешек полки. - Не возьмут на почте, - сказал он горько. – Нужно показать, что отправляешь. Проводник покосился на объемный ящик. - А что там у тебя? Фальшивые деньги, что ли? - Хуже. Икра. Проводник отчаянно замахал руками и выглянул в коридор. Парень в спортивном костюме стоял возле окна, обозревая окрестности. Проводник плотно прикрыл дверь и перешел на шепот. - Тише ты, дурак! У меня контингент, знаешь, какой? Узнают про икру – вот! Он выразительно провел по горлу ребром ладони. - Что же делать? Не тащить же ее обратно! Проводник обласкал взглядом разноцветные купюры на столике. - Попробуй в соседнем вагоне, - посоветовал он без энтузиазма. - А еще лучше: сунь икру в морозилку, отправишь после Олимпиады. Сейчас никто не возьмет, точно тебе говорю. Молодой человек раздраженно отмахнулся. - «После»! Да кому она будет нужна? У меня завязка с двумя ресторанами, они берут десять кило по сто рубликов! А после Олимпиады хорошо, если возьмут за пятьдесят! Проводник быстро прикинул: десять кило икры на базаре стоят триста рублей. А в Москве молодой предприниматель получит тысячу. Семьсот рублей чистой прибыли. За один рейс. Опасно, конечно, зато какой КПД! - Слушай, вам помощники не нужны? – спросил он осторожно. – Я в Москву три рейса за месяц делаю. Могу пригодиться. - Серьезно? – Молодой человек привстал, просветлел, но тут же снова сник. – Нет, не получится. Если подведу, со мной ни один ресторан дела иметь не будет. Пойми, у них скоро начнется пик спроса! Проводник понимал и даже очень хорошо. Олимпийскую Москву наводнят интуристы, жаждущие вкусить «рашн экзотик». А как понять загадочную русскую душу без водки и блинов с икрой! - Я бы с радостью, - сказал он. – Но, правда, не могу. Пойми, у меня контингент. Если узнают - все, конец. Приходи после Олимпиады, договоримся. Молодой человек достал из кармана денежную пачку и добавил к пятидесяти рублям на столе еще столько же. - Нет, - слабеющим голосом сказал проводник. Молодой человек отслюнил еще пять червонцев. Говорить не было сил, проводник молча покачал головой. Еще пятьдесят. Двести рублей! За «так», на халяву! Вот они, денежки на квартирку из трех комнат с двумя телевизорами! И еще пятьдесят рублей в придачу к «отпускным»! Проводник молча сгреб купюры, сунул их в карман синего рабочего халата, висевшего сбоку на вешалке. Вмешались остатки благоразумия и потребовали: - Покажи икру! - А как же! Осторожность прежде всего! – радостно одобрил искуситель. Схватил со стола ножик, ловко продел в деревянную щель и вытащил крышку вместе с гвоздями. Внутри ящика плотно прижатый к бокам лежал непромокаемый черный пакет. Парень сделал сверху осторожный длинный разрез. Надорвал края пакета, посторонился. - Вот, смотри. Проводник заглянул в черное нутро. Действительно, икра. - Что же не заморозил? – спросил он сердито. – Пропадет в жару! - Не пропадет, я ее хорошенько посолил. - Не люблю соленую, - вздохнул проводник. – Изжога от нее. Ладно, ставь под стол, потом разберусь. Молодой человек закрыл крышку, попав гвоздями в нужные отверстия, и тихонько постучал кулаком по краям. - Икру не трогай! В Москве взвесят! – пригрозил он. - Очень она мне нужна! – обиделся проводник. – Не веришь – забирай обратно! Давай, топай отсюда, поезд отходит. - Верю, верю! – замахал руками рыжий. – Спасибо, отец, родина тебя не забудет. Все, будь здоров! Он выскользнул из купе и зашлепал сандалиями по железным ступенькам. Поезд, словно ждал этого момента, дернулся, и медленно тронулся с места. Рыжий искуситель остановился. Мимо поплыли сверкающие отмытые окна с белыми занавесками. Пионеры замахали ладошками. Из окна выглянуло знакомое лицо. Ба, да это же артист Кулагин! Парень почему-то усмехнулся, и снова впился в стекла напряженным взглядом. В окне одного из купе, наполовину закрытого брезентовой шторой, мелькнуло крупное мужское тело, и белые занавески тут же плотно задернулись. Молодой человек выдохнул воздух, скопившийся в легких. Постоял, провожая взглядом удаляющийся поезд, и, не торопясь, начал подниматься по ступенькам, ведущим на привокзальную площадь. При этом он фальшиво напевал себе под нос известный мотив с неизвестными стишками: - Гром победы раздавайся, Петушок пропел давно, Алым светом озаряйся, И в газетах, и в кино. ****** Хлопот с недавнего времени немного; пройтись метлой влево-вправо, смахнуть со слегка оплывшего от дневной жары асфальта невидимые пылинки – вот и вся работа. Вокзал на станции «Грозный» с начала лета живет в особом режиме: закрыты палатки и торговые точки, разогнаны бабушки с фруктами и жареной курицей, поперек стеклянного окошка киоска «Союзпечати» висит табличка «переучет». Людей на вокзале почти нет, а стало быть, и мусора тоже. Но работу никто не отменял. Пожилая уборщица в оранжевой спецодежде заправила волосы, выбившиеся из-под косынки, и прищурилась. Из темноты, замедляя ход и отдуваясь, медленно надвигался темно-красный паровоз, слепя желтыми электрическими глазищами. «Авотия, авотия, а-вотия, а-вот-и-я, а-вот-и-я, отстукивали колеса все медленнее, переходя со скороговорки на отдельные слова, а со слов, на буквы. «И-Я-Я-Я-Я» - протянули колеса последний раз, дрогнули и встали. Паровоз со свистом выдохнул воздух и замер. Уборщица привычно взглянула на круглые вокзальные часы. Половина одиннадцатого, московский поезд прибыл вовремя. Еще полчаса - и можно переодеваться. Ночная смена окончена. Народу сошло немного. Вот высунулись из вагона чьи-то руки и передали мужчине на перроне спящего ребенка. Зашарила в поисках опоры женская нога в туфельке на каблучке, угодила в ажурную дырочку, из которых, как известно, состоят чугунные подножки. И зачем они там? – в который раз удивилась уборщица, наблюдая, как женщина, соскочив на асфальт босиком, пытается отвоевать у вагонной ступеньки свою обувь. Мужчина рядом помогал советами. Отвоевала. Быстро обулась, подхватила сумку и чемодан, зашагала рядом с мужчиной к лестнице, ведущей на привокзальную площадь. Ясно. Муж встречает жену и ребенка, гостивших у родственников. Следом за женщиной на перрон спрыгнул высокий худой мужчина в сером костюме. Нервно оглянулся, взглянул на часы и прошелся вдоль темных окошек вагона. Правую руку мужчина держал в кармане пиджака, неуместного в жаркую июньскую ночь. Багажа у мужчины не было. Прогуляться вышел, - решила уборщица. Дождалась, когда мужчина поравняется с ней и предупредила: - Сейчас отойдет, не опоздайте. Стоянка пять минут. Мужчина быстро взглянул на нее и ускорил шаг. Взгляд показался уборщице странным – словно пассажир был отчаянно напуган. Быстро завернув за угол, он вступил в тень железного столба с часами и замер, глядя на светящийся циферблат. Длинная стрелка дернулась и передвинулась на одно деление. Неразборчиво забормотал громкоговоритель. Состав вздрогнул и тихонько пополз вперед. Лицо мужчины в пятне одинокого фонаря казалось абсолютно белым. Поезд начал набирать скорость, колеса застучали быстрее, – «а-вот-и-я, а-вот-и-я, авот-и-я, авот-ия, авотия, авотия»… Губы мужчины неслышно двигались. Поезд миновал здание вокзала со светящейся надписью «Грозный». Навстречу вспыхнули два других прожектора, приветственно загудел паровоз - в обратную сторону спешил состав из Астрахани. Лицо мужчины стало отчаянным. Дождавшись, когда два поезда поравняются, он крепко, до крови закусил нижнюю губу, стиснул кулак в кармане и…. Взметнулась ослепительная белая вспышка, оглушительный грохот прошил жаркий ночной воздух. Вагон в центре поезда вздыбился и переломился точно посередине, клацнув колесами по искореженным рельсам. Тяжко грохнулся на шпалы сломанный буфер, рассыпалась ледяной водопад битого стекла. Состав заходил из стороны в сторону, сталкиваясь вагонами, заколыхался, как длинное темное полотнище. Над вагоном, сложившимся в форме домика, заполыхал оранжево-черный костер, потянуло гарью и копотью. Уборщица упала ничком, прикрывая голову. В темноте перед плотно зажмуренными веками чехардой пронеслись забытые картинки и звуки: гул самолетных моторов, взрывы снарядов, ответные огрызающиеся залпы наземных орудий, госпиталь, молоденький лейтенант, из ушей которого непрерывно текла кровь. Война, - выстрелила в мозгу ужасная осязаемая мысль. - Ой, мама! - закричала она в полный голос, снова превращаясь в испуганную десятилетнюю девчонку. Взрывы не повторились. Уборщица подняла голову. Выбитые стекла сверкающими осколками усеяли безукоризненно выметенный перрон. Двойные окна горящего вагона плавились и вылетали наружу с космическим, закладывающим уши свистом. По перрону метались люди. Вдалеке уже залились тревожным свистом милицейские патрули, их слабый голос перекрыл рев пожарной машины, ей ответила сирена «скорой помощи». Мужчина под часами вынул из кармана трясущуюся руку. Осмотрел ее, словно не верил своим глазам, медленно попятился. Споткнулся о ступеньку, чуть не упал. Повернулся и бегом бросился наверх, к привокзальной площади. ****** Сна ни в одном глазу. Танечка включила ночник и взглянула на часы. Двенадцатый час. Обычно она в это время видит третий сон. А сейчас лежит и раздумывает, почему так упорно молчит телефон. Танечка рассердилась, откинула простыню и зашлепала босыми ногами на кухню. Напилась воды из холодильника, выглянула в окно. Ничего интересного. - В конце концов, он не обязан, - сказала она вслух. «Не обязан», - подтвердили часы размеренным тиканьем. Прошло два дня с того вечера, когда Танечка вернулась домой, чувствуя себя королевой бала. Нет-нет, никакого намека на флирт не было – за этим Танечка следила строго. Никаких намеков, взглядов, или, упаси Боже, вздохов. Адам просто проводил ее до подъезда, осмотрел окна на пятом этаже, которые она ему показала, спросил, не страшно ли одной, без родителей. А чего бояться? Родители в отпуске отдыхают от дочери, она на каникулах – от родителей. Даже славно. Родители, конечно, хорошие, но очень занудные. Особенно мама. Все ей нужно знать: куда пошла, зачем, с кем… А то, что дочери уже двадцать один год, вспоминает только накануне генеральной уборки. И еще у них с мамой катастрофически не совпадают вкусы. Хотя Адам маме бы точно понравился. Умный, веселый, хорошо воспитанный, одет, как картинка. Да, мама бы его одобрила. Танечка улеглась на постель, закрыла глаза и примерила возможное знакомство с родителями. Как-то уж слишком официально для случайного попутчика. Вот если бы они вместе учились, тогда другое дело. А так, уедет – и поминай, как звали. - Вот и здорово, что не звонит, - пробормотала Танечка. Незачем привыкать к хорошему, оно почему-то очень быстро кончается. В плохом настроении виноваты летние вечера: такие длинные, такие скучные. Родители в отъезде, парня у нее нет, подруга – и та вся вышла. В смысле, замуж. Осталась Танечка одна. Танечка повернулась набок, зажмурилась и начала считать овец. Раз овца, два овца, три овца… Овцы упрямились, отказывались прыгать, пережевывали травку, глядя на Танечку бессмысленными стеклянными глазами. Что за ночь такая! В дверь тихонько постучали. Танечка села на постели, обхватила колени, прислушалась. Показалось? Через минуту стук повторился. Почему стучат? Отключили электричество? Танечка щелкнула выключателем. Ночник над кроватью озарил комнату неярким желтоватым светом. Она сползла с постели и подкралась к двери. Заглянула в глазок и тут же отпрянула назад. Бегом вернулась в свою комнату, накинула на ночнушку халат, торопливо причесалась перед зеркалом. Бросила щетку на туалетный столик, вернулась в прихожую, щелкнула замком. - Ты?!... На лестничной площадке стоял Адам. Через плечо перекинута легкая спортивная сумка, глаза трагические. - Что случилось? Адам молча потыкал пальцем в две двери справа и слева, поболтал ладонью возле губ. А как же! Пойдут разговоры, непременно пойдут! Тем более, что мама наверняка попросила соседку справа приглядывать за дочкой! Танечка втащила его в прихожую и закрыла дверь. Перешли на конспиративный шепот. - Объясни, что происходит? - Извини, что я так поздно, - шепотом ответил Адам. Сбросил с плеча сумку, вздохнул и вдруг задал невозможный вопрос: - Можно я у тебя переночую? Всего одну ночь? По-дружески, где-нибудь на раскладушке, а?... Танечка отступила к противоположной стене. Помолчали минуту, не глядя друг на друга. - Понятно, - перевел дух Адам. – Ладно, что-нибудь придумаю. Сумку-то можно у тебя оставить? Я ее завтра заберу. Танечку закрутило в вихре неожиданных ощущений. Во-первых, защекотало тревожное удовольствие от ночного приключения, во-вторых, начало одолевать любопытство, в-третьих, она просто не знала, как правильно себя вести. Хотя первый мамин постулат твердо гласит: ночью - никаких посторонних мужчин! Можно подумать, «этим» занимаются только по ночам, подумала Танечка и тут же ужаснулась собственной испорченности. - Конечно, оставь, - прошептала она. Поколебалась и спросила: - Где ночевать будешь? Адам пожал плечами. - Где-нибудь. Мне только до утра перекантоваться, а там уже устроюсь. И не успела Танечка ответить, как он открыл дверь и шагнул из полумрака на освещенную лестничную клетку. Дверь закрылась, прямоугольное пятно света на полу исчезло. Танечка сползла по стенке на корточки. Если бы не сумка, лежавшая перед ней, она бы подумала, что все это ей приснилось. Она протянула руку, потрогала холодную брезентовую ткань. Встала и на цыпочках подошла к дверному глазку. Адам сидел на ступеньках, спиной к двери, прислонившись головой и плечом к прутьям перил. Джинсовая бейсболка надвинута на лоб, ладони спрятаны под мышками. Пытается уснуть, наверное. Танечка прошлась по квартире, зачем-то прибрала в гостиной разбросанные вещи. Вернулась в коридор, снова заглянула в светящийся глазок. Сидит. Она подумала еще минуту и распахнула дверь. Адам не повернулся, наверное, не услышал. Пришлось подобраться сзади и постучать по плечу. Еще через пять минут они сидели на кухне, пили чай и шептались. Ситуация оказалась – глупее не придумаешь. Мама Адама, помешанная на женитьбе сына, отправила его к своей подруге. У той дочка на выданье, о чем Адам узнал уже по прибытии. В интриге разобрался сразу, однако не хлопать же дверью с порога! Решил держаться вежливо, но отстраненно, ни в какие доверительные отношения не вступать. Тем более, что приехал на юг не отдыхать, а проходить преддипломную практику на строительстве водозащитных береговых сооружений. Но совместить приятное с полезным не получилось. Приходится постоянно отбиваться от совместных культпоходов то в кино, то на концерт. Выйти в город одному – целая проблема, особенно по вечерам… - В общем, не выдержал и послал обеих, - закончил Адам. – Какого черта? Я их развлекать не нанимался, а жениться – тем более! Выскочил из дома, как ошпаренный, даже сообразить ничего не успел. Весь вечер слонялся по улицам, потом сюда ноги принесли. - Она симпатичная? – небрежно поинтересовалась Танечка, разливая чай. Адам глянул снизу вверх и криво ухмыльнулся. У Танечки почему-то поднялось настроение. Она села напротив нежданного гостя и слепила ему бутерброд с докторской колбасой. - Как дальше жить собираешься? Адам откусил большущий кусок и торопливо заработал челюстями. - Сначала хотел уехать, а потом передумал. Завтра с утра сниму квартиру, закончу практику, а уж потом домой. И мамаша немного остынет. Если вернусь сейчас – запилит. Ей, видишь ли, внуков понянчить не терпится. - Понятно, - обронила Танечка и больше к теме не возвращалась. Решили так: утром Адам отправится на вокзал и потолкается среди бабушек, сдающих квартиры и комнаты. Они собираются кучкой, мимо не пройдешь. Шаг второй: Адам посмотрит варианты, выберет тот, который устроит по цене и качеству. Шаг третий: вернется к Танечке за вещами, и они уже вместе отправятся на новую квартиру, праздновать новоселье. Ну, а вечером – продолжение банкета. Допили чай, убрали со стола. Адам перемыл посуду, Танечка принесла на кухню старую скрипучую раскладушку и постельное белье. Вообще-то, в гостиной свободный диван, но комнаты смежные, а это не очень удобно. - Спокойной ночи, - сказала она. - Ничего, если я приму душ? - Конечно! Танечка выделила гостю большое махровое полотенце, – шикарное, импортное, - ушла в комнату и тихо прикрыла дверь. Спала плохо. Несколько раз выходила в коридор и прислушивалась. Из кухни не доносилось ни звука: визгливая раскладушка ни разу не скрипнула, гость дышал бесшумно. Успокоившаяся Танечка крепко заснула и проспала половину дня. ***** Когда она проснулась, Адама в квартире не было. Собранная раскладушка стоит у стены, постельное белье аккуратно сложено на табуретке. Записки нет, зато стол накрыт к завтраку, и к какому! Как любая нормальная женщина, Танечка никогда не готовила для себя одной, тем более в такую жару. Полкило огурцов-помидоров, двести грамм колбасы, немного сыра, много-много бутылок с минеральной водой и лимонадом, полкило черешни – вот и весь продуктовый набор. Сейчас в холодильнике появился базарный творог, свежайшая базарная сметанка, домашняя буженина, мед, картонная упаковка с десятком крупных яиц, нежная малосольная брынза, осетровый балык, огромный пакет с фруктовым ассорти, включая дорогущую клубнику. На самом видном месте красовалась пол-литровая банка с черной икрой, а свежий чай заварили из любимого Танечкиного пакета «со слоником». Она насчитала в кухонном шкафу пять желтых упаковок по два пятьдесят каждая. - Мамадорогая, - выдохнула Танечка одним словом и села завтракать по-царски, широко и празднично. Настроение совершило праздничный кульбит. Время после завтрака полетело, как санки с горы. Она не знала, куда ушел Адам и скоро ли он вернется, поэтому уборку квартиры пришлось провернуть по-быстрому, без мытья окон. Гораздо больше времени заняло мытье головы, укладка волос а ля «художественный беспорядок», выбор «вечернего» туалета и нескольких вариантов макияжа. Танечка нервничала, поглядывала на часы, боялась, что Адам явится не вовремя. Не появился. В половине третьего, закончив дела, села в гостиной с книжкой – ждать. В половине четвертого начала беспокоиться, почему он так долго не возвращается, даже проверила, на месте ли сумка в прихожей. В половине пятого измучилась от скуки и ничегонеделания. В половине шестого возненавидела гостя за долгое ожидание и решила переодеться в халат. А в шесть он пришел. - Слушай, там такое творится! – возбужденно зашептал Адам с порога. ( Они продолжали разговаривать шепотом - прятались от любопытных соседей). – Вокзал оцепила милиция! Бабушек – ни одной! К поездам пускают только с билетами! По путям бегают какие-то мужики с собаками… Короче, полный дурдом! Он сбросил кроссовки и пошел на кухню. По-хозяйски уверенно распахнул холодильник, перебрал продукты. Танечка отодвинула его в сторону и начала накрывать на стол. Она еще не решила, какой выбрать тон: обиженный, или благодарный. Решила, что сойдет нейтральный. - Зачем ты так много накупил? – упрекнула она. – Потратился! Тебе же еще за квартиру платить! Адам оторвал край теплого чурека, набросился на салат и даже застонал от удовольствия. - О-о-о! Мечта! Я такой голодный! Танечка села напротив и подперла щеку ладонью. Вот она, семейная жизнь. Муж пришел домой с работы, жена смотрит, как он ест и слушает новости. Звучит банально, но что-то в этом есть. - Так что там произошло? – спросила она, подождав, когда гость доест салат и подберет чуреком аппетитную подливку. Адам пожал плечами. - Самому интересно! Наверное, ловят кого-то. А ты ничего не слышала? - Я никуда не выходила, - ответила Танечка. Прозвучало холодно и даже с упреком. Адам удивленно взглянул на нее и тут же стукнул себя кулаком по голове. - Идиот! Ты боялась, что я вернусь за сумкой? Прости, ради бога! Не сообразил оставить записку, а днем забегался и не позвонил. Танечка оттаяла. - Ерунда. У меня все равно были дела. Стирка, уборка, готовка… - Так! – Адам энергично поднялся из-за стола и бросил смятую салфетку в тарелку. - Требую продолжения банкета! Бросай дела, Золушка, мы идем на вечерний променад! - Ты, наверное, устал, - возразила Танечка, но как-то не очень уверенно. – Можно и дома телевизор посмотреть. - Во-первых, я никогда не устаю, а во-вторых, ужасно вредно не ездить на бал, когда ты этого заслуживаешь. – Адам прищурился, оглядел пестрое крепдешиновое платьице с разлетающейся юбкой и выставил вперед большой палец. - Блеск! Надевая легкие босоножки на каблучке, Танечка вдруг подумала: как удачно, что на вокзале разогнали всех бабушек! Хоть бы «кого-то» ловили еще дня два! А можно и три! - Зря ты так тратишься, - снова упрекнула она Адама, когда он купил ей букет крепких розовых бутонов с одуряющим сладким запахом. – Откуда у тебя столько денег? - Разве я не говорил? – удивился Адам. – У меня папа генерал. - Я серьезно! – сказала Танечка. Адам глянул на нее с застывшей бледной усмешкой, как давеча, на киносеансе. Глаза были неулыбчивые, мертвые. - Я тоже, - сказал он. ******* Вот что бывает, когда за дело берутся дилетанты. Бешенство – так, наверное, можно было выразить чувство, которое обуревало хозяина квартиры после того, как гость изложил ему ход событий. Выразительные брови продемонстрировали весь спектр негативных эмоций: от легкого раздражения до крайней злости. А потом и вовсе перестали шевелиться; сдвинулись и застыли в мрачной неподвижности. Абрек ворвался в квартиру ранним утром. Это при том, что ему много раз внушали: никакой связи без предварительного звонка. Сегодняшним утром Абрек должен был находиться на месте событий и собирать сведения на городском базаре. А он струсил и сразу после акции умчался обратно на такси. Стало быть, обзавелся надежным свидетелем. Но это еще не все. Выполнив элементарное требование конспирации («не выходи из своего вагона, пройди через соседний»), он самым глупым образом засветил свой фас и профиль перед вокзальной уборщицей. Составить фотопортрет при наличии двух свидетелей – раз плюнуть. А отыскать человека в маленьком городке, где все друг друга знают или имеют общих знакомых – вопрос короткого времени. Хуже всего, что Абрек это понимает. Предугадать, как поведет себя дилетант в провальной ситуации невозможно. Для начала хозяин дома попытался успокоить трясущегося гостя. Принес деньги, пересчитал у него на глазах. Пять тысяч рублей – пять внушительных стопок, по тысяче каждая. Абрек немного остыл, глаза стали осмысленными. Хозяин подвинул к нему деньги. Расспрашивать о подробностях не стал: во-первых, Абрек так и не смог подойти к взорванному поезду. Во-вторых, незачем сейчас говорить о деле. Пускай отоспится, успокоится, придет в себя. А хозяин тем временем посекретничает с осведомителем и получит инструкции из Центра. Успех операции поставлен на кон. Город со вчерашнего дня обклеен афишами «Песняров», вовсю идет продажа билетов. Место для операции выбрано удачно: крытый стадион на тысячу шестьсот зрителей. Круглая коробка с легкими алюминиевыми «несущими» и тоннами стеклянного потолка. Убийственное сочетание в случае успеха. То, что не сделает взрывчатка, доведут до конца тяжелые осколки. Стекляшка стоит посреди большого городского парка, рядом аттракционы, огромное «колесо обозрения», фонтаны, лавочки-скамейки. Народу по вечерам собирается много, так что утаить информацию не удастся. Если громыхнет, то на весь мир. Если… А нужно ли это «если»? Выразительные брови печально шевельнулись. Времена меняются к худшему. Из тех, кто начинал работать с ним во времена Никсона, в обойме осталось человек десять, не больше. На смену трезвым холодным прагматикам пришли люди, обуреваемые страстями. «Пассионарии»… (Брови хозяина дома поднялись и разошлись к вискам, уголки губ презрительно скривились). Ненависть в политике вещь недопустимая. Даже если ненавидишь не конкретного человека, а что-то абстрактное: государственный строй, культуру, идею… Особенно идею. «Уважайте врага, и вам же будет лучше», - так их учили в разведывательной школе. Никсон при всей его внешней «пассионарности» (нет, от этого слова теперь не избавишься!), был человеком здравомыслящим. Построил избирательную компанию на крикливых лозунгах борьбы с коммунизмом, но при этом заслал в Москву человечка, который объяснил сановным старцам «остроту момента». Дескать, не принимайте всерьез, товарищи, это законы нашего американского шоу-бизнеса. Старцы вняли. Никсон стал первым американским президентом, который посетил Москву с официальным визитом в 1972 году. Даже Рузвельт с его искренней симпатией к генералиссимусу Сталину выбрал для переговоров не красную столицу, а символически нейтральную Ялту. Ни один американский президент до Никсона и ни один после него не осмелился на столь демонстративный шаг. Скажем прямо: Картер - человек не выдающегося ума. Не нужен выдающийся ум, чтобы управлять американским государством. Система отлажена и работает ровно, независимо от того, кто сидит за рулем. Устал, потерял ориентир, не знаешь, куда повернуть, – включай автопилот в лице команды. Скверно то, что вместо политически грамотных аналитиков в Белый дом вместе с президентом-демократом прорвались….нет, больше употреблять это слово нет сил. Советский Союз несет вперед исключительно сила инерции, это видят многие. Первые большевики - фигуры одиозные, гротескные, иногда пугающие, но большинство из них, безусловно, были личностями. С тех пор каждое последующее поколение словно недосчитывалось какого-нибудь важного политического гена, пока не выродилось в собрание шаркающих подошвами стариков в траурных похоронных костюмах. Музей восковых фигур политики. Построить демократию по образцу западных стран в России не удастся. Никогда. Никому. Ментальность иная. Российскую империю, как «лоскутное одеяло», собрали из народов разного вероисповедания, разной национальности, стоявших на разных ступенях общественной формации. (Местные туземцы, к примеру, до «российского порабощения» вообще не имели государственных институтов, в отличие от европейски причесанного центра). Чтобы поддерживать видимость порядка в таком государстве, нужна личность уровня Сталина, который не был ни сумасшедшим, ни садистом, а был просто жестким и трезвым прагматиком. Он вывел для разросшейся после войны империи общий знаменатель - «диктатура» - и этим удержал ее от распада. Страну, неспособную стать демократией, принято, не глядя, записывать в колонии. Ну, тут уж не по Сеньке шапка. Такой кусок как Россия не переварит ни одно карликовое европейское государство, да и Америка, пожалуй, подавится. Подавились же британцы гораздо меньшим куском – Индией. Пограбили славно, но так и не смогли привести местные нравы и обычаи в соответствие с собственным представлением о том, «что такое хорошо». Пришлось ретироваться и рассказывать миру, как это неприлично, иметь колонии в просвещенном двадцатом веке. «Пусть упадет с высоты собственного роста и переломит себе хребет». Эта доктрина пугала профессионального разведчика до судорог. Во-первых, потому что ее произносили совершенно серьезно на самом высоком уровне, во-вторых, потому, что на ее осуществление выделили большие деньги. Ну, упадет, и что дальше? Кто-нибудь просчитал, какие концентрические круги пойдут по миру, если рухнет империя, занимающая шестую часть суши? С населением в двести пятьдесят миллионов человек? С самым большим в мире ядерным потенциалом? Какой высоты поднимется цунами и как оно прокатится по американским берегам? Ведь был же пример: упал с неба большой тяжелый камень, без единой живой души, а утонула высокоразвитая Атлантида! Рухнувшая империя вмиг разлетится на десятки частей. Налетят желающие поучаствовать в дележе, начнется такой хаос, что местный базар покажется оазисом правопорядка! Нет, действовать нужно осторожно, на цыпочках, неслышно, невесомо. Поймать власть, падающую из рук умирающего коллективного мавзолея так, чтобы страна не шелохнулась, ничего не услышала. И жила дальше под руководством грамотного западного менеджмента, а кто будет ордена на трибуне демонстрировать, – какая разница? Работы в этой варварской стране – непочатый край. Первым делом провести инвентаризацию громадных природных ресурсов. Одна Сибирь способна прокормить человечество еще лет двести, не меньше. Самые большие в мире запасы пресной воды – в век начинающегося потепления климата. Самые большие лесные массивы – в эпоху всеобщей промышленной загазованности. Если использовать все это с толком, с умом, настанет такая жизнь, что Золотой век, воспетый античными классиками, будет выглядеть жалкой навозной конюшней. И русские пускай живут хорошо – почему бы им не жить? Народ сложный, к закону не приученный, но обладающий практической хваткой, работоспособностью, высокой обучаемостью. Направить его энергию в нужное русло – еще и купоны состричь можно. Началась история российской государственности с варягов, пускай англосаксами закончится, это символично. Гордились же Рюриковичи своим происхождением от чуждых норманнов. А в последнем российском императоре вообще не было ни капли русской крови – вся растворилась в родственных браках с немецкими принцессами. Впрочем, вся эта превосходная философия сейчас не к месту. Решения принимают люди, которым нужен взрыв. В прямом и переносном смысле. И если уж ты согласился сделать эту работу, то должен сделать ее хорошо. Хозяин квартиры пошел на кухню, достал из холодильника запотевшую бутылку минералки и начал пить прямо из горлышка, глядя в неумолимое знойное небо с прозрачными заплатками белых облачков. ******* - Вадим Николаевич, нужно дать какое-то объяснение для прессы… - Позже, - оборвал он, не дослушав. Секретарь помолчал, потом виновато сказал, понизив голос. - Слухи-то ползут… Полковник Осоргин мрачно осмотрел место побоища. Взорванный вагон отделили от состава и оставили на оплавленных путях, отгородив дощатым забором. Внутрь допускаются только специалисты, все поезда идут в обход. Любопытствующие на привокзальной площади не толпятся (утреннее собрание мигом разогнали люди в штатском), но время от времени прохаживаются компаниями мимо желтых ленточек, перешептываются, бросая взгляды на милицейский кордон. На крышах соседних домов торчат чьи-то головы, высматривающие дощатую деревянную перегородку с останками вагона. Осоргин вздохнул и сказал: - Взрыв газового баллона. Секретарь вскинул планшет с ручкой, который держал наготове, быстро застрочил по белой разлинованной бумаге. Написав абзац, подал планшет Осоргину. - Годится? Тот пробежал глазами текст. - Вполне. Дайте в газеты и на телевидение. Больше никаких подробностей и никаких комментариев. - Я понял, - сказал секретарь и умчался. Осоргин смотрел, как он садится в черную «Волгу» с тонированными стеклами. На душе было так гадко, что хотелось сесть и завыть на это проклятое равнодушное солнце. Вот так кончается карьера, не успев начаться. До чего же глупо, когда верно сделанный прогноз оборачивается против тебя самого! Все грамотно разложил: и про взрывные устройства, и про порох, и про возможность теракта. Не хватило одного пункта, так сказать, адресного. А можно было бы продлить цепочку. С начальством он связался сразу, как полагается. По телефону, естественно, ни о чем серьезном говорить не стали. Его выслушали, сообщили, что утром вылетает спецрейс, дополнительные указания он получит на месте. От кого получит? – раздумывал Вадим Николаевич. И сам себе отвечал: от нового Куратора, разумеется! Время перевалило за полдень, тень от здания вокзала легла громадным неправильным прямоугольником. Люди, копошившиеся на обугленных останках, работали молча, не перекидываясь ни единым словом. Было жарко, противно, хотелось пить и спать. Ну и пускай конец карьеры. В конце концов, у него есть запасной путь – спортивное судейство или тренерская работа. Чемпион мира по греко-римской борьбе без дела не останется. Жаль отца. Старик им гордился. Вадим Николаевич сел на край платформы, свесил ноги над рельсами, сгорбил уставшую спину. Хотелось уйти в тень, но удержали стыд и недовольство собой. Люди работают под палящим солнцем исключительно из-за его некомпетентности. Все-таки странно: столько усилий ради устранения одного-единственного человека, чиновника средней руки. Потому что Куратор, при всем уважении, фигура на шахматной доске временная. Должность ввели в связи с Олимпиадой, и ликвидируют сразу после ее окончания. К чему огород городить? Покушение на артиста Кулагина выглядит сомнительно. Ревнивые мужья? – смешно. Завистники, интриганы? - даже не обсуждается. Месть за роль генсека? – мотивчик мелковат для такой серьезной подготовки. Ведь и порох заранее собрали, и взрывное устройство смастерили из украденных на заводе деталей. Нет-нет, артист тут совершенно не при чем! Не тот калибр! - Вадим Николаевич! - Осоргин поднял голову. Местный эксперт – худой крепкий дядька, смотрел на него, прикрывая глаза ладонью. – Прикажете изложить предварительные выводы, или дождетесь официального заключения? - Рассказывайте, - мрачно сказал Осоргин, отбрасывая официальный тон. Неизвестно, имеет ли он еще право приказывать. Эксперт потоптался на месте, присел рядом с Осоргиным на корточки, заговорил коротко и ясно. Взрывное устройство – чистый самопал, но сделанный на заводе. В доказательство Осоргину продемонстрировали найденный кусок металла с каким-то характерным швом. Вадим Николаевич в таких вещах разбирался слабо, но эксперту поверил – тот снарядов на своем веку повидал предостаточно. Пороха было килограмм десять, не меньше, помещалась адская смесь в большом деревянном ящике. Если бы взрывная волна пошла снизу, как, очевидно, и предполагалось, то; во-первых, снесло бы все перегородки между купе, во-вторых, в намертво закупоренном вагоне начался бы пожар, в третьих, от невыносимой температуры все живое либо сгорело бы, либо задохнулось. - Это так, навскидку, - договорил эксперт. - Позже я смоделирую точнее. Осоргин вяло кивнул. Моделировать ситуацию будут совсем другие люди совсем на другом уровне, но обижать толкового дядьку, бывшего фронтовика нет смысла. Пускай ощущает свою нужность. - Что-то еще? - спросил он. Хотелось умыться холодной водой, но эксперт продолжал сидеть, стало быть, сказано не все. - Вадим Николаевич, там нет часового механизма. Осоргин повернулся к нему. - Дистанционный пульт? Эксперт кивнул. - Работал метров на двести – двести пятьдесят максимум. Они замолчали, глядя друг на друга. Дистанционка – вещь серьезная, ее самостоятельно не смастеришь. Стало быть, ноги у этого взрыва растут издалека. - Вы понимаете, что это закрытая информация? – спросил Осоргин. Эксперт глянул высокомерно. – Не обижайтесь, я не выспался, - устало извинился Осоргин. - Письменное заключение составьте в одном экземпляре и сразу мне на стол. Больше никому ни слова. Будет давить начальство - сошлитесь на меня. - Слушаюсь, - тихо сказал эксперт и встал. Осоргин с завистью смотрел на удаляющуюся фигуру с совершенно сухой коричневой кожей. Иммунитет, что ли, у местных, против этого удушья? Послышались короткие автомобильные сигналы. Вадим Николаевич удивленно оглянулся. Возле милицейского кордона медленно притормаживал, сверкая хромированной сталью, служебный кортеж. Милиционеры суетились, снимали со столбиков желтые заградительные ленты. Захлопали открывающиеся дверцы. По ступенькам с привокзальной площади начали спускаться люди, появления которых он ждал с тоскливым равнодушием. Осоргин поднялся им навстречу. Пожал руку непосредственному начальнику, коротко отрапортовал о происшедшем. Тот слушал отрешенно, с ничего не выражающим лицом. Бросил: «Показывайте, что тут вас», и пошел к дощатому забору. За ним потянулась цепочка сопровождающих. Невысокий мужчина в темных очках с густым седым бобриком на голове медленно спускался по лестнице, опираясь на крепкую трость. Поравнявшись с Осоргиным, он остановился. Темные оптические стекла очков поглотили проклятое солнце, на месте глаз осталась прохладная непроницаемая тьма. - Здравствуй, отец, - сказал Вадим Николаевич. - Здравствуй, сын, - ответил мужчина. - Прости, генерал, - сказал Вадим Николаевич, не отводя взгляд. – Я, наверное, тебя подвел. Мужчина потрепал его по руке. - Ну, это мы еще посмотрим, - сказал он. **** Ночью прошел сильный дождь, но благословенная прохлада облегчения не принесла. Адам ушел куда-то рано утром. Вернулся задумчивый, молчаливый. Уселся в кресло, лицом к стене и принялся кидать в нее пластмассовым теннисным мячиком. Позволял мячу стукнуться об пол и ловил. Бросал и ловил, бросал и ловил. Танечка, приготовившая накануне пляжную сумку со всем принадлежностями для пикника, несколько раз прошла мимо. Заговорить не осмелилась, такое странное лицо было у гостя. Спросила только: - Ты не проголодался? - Нет. - Принести холодной водички? - Да. Вот так. Ни «спасибо», ни «пожалуйста». Через час молчанка надоела, а монотонный стук мяча стал вызвать раздражение. Танечка вошла в комнату, объявила: - Я ухожу! Куда - не сказала намеренно. Ждала, что Адам уточнит. Гость поймал мяч в тысячный раз, повернул к ней застывшее сосредоточенное лицо и вопросил: - Но почему?!... Танечка не ответила, потому что поняла: вопрос задан не ей. Впрочем, Адам сразу опомнился. Глаза стали осмысленными и виноватыми. Он встал с кресла, подошел к Танечке и, прежде чем она успела опомниться, взял ее за плечи и поцеловал в лоб. - Прости засранца, - сказал он с искренним раскаянием. – Поругался с дипломным шефом, психанул и ушел с практики. Черт, вот невезуха, что за день! Танечка моментально сменила гнев на испуганную озабоченность. - Ой, что же делать? А извиниться нельзя? Адам понурился. - Не знаю. Я ему такого наговорил… Век не простит, не стоит и пытаться. - Все же попытайся, - посоветовала Танечка. – И надолго не откладывай. По себе знаю: чем дольше ждешь, тем труднее мириться. Она поперхнулась, подумав, что ссоры с мамой и конфликт с дипломным шефом – проблемы разные. Но Адам, казалось, обрадовался. - Точно. Незачем откладывать, все равно от судьбы не уйдешь, правда? Прозвучало немножко невпопад, но Танечка ответила кивком. - Прямо сейчас и пойду! – объявил Адам, бросаясь в прихожую. Натянул кроссовки, помогая себе указательным пальцем, выпрямился, потоптал ногой. – Танюша, не сердись. Я помню, что мы собирались на пляж. Вернусь – обязательно сходим. Ты надолго уйдешь? Культпоход к подруге замужней Маринке был спонтанной акцией в ответ на мрачную задумчивость гостя. Но, как говорится, слово не воробей. - Не знаю. Часов до четырех. - Вот и славно, - одобрил Адам, превращаясь в прежнего жизнерадостного парня. – Если кончится дождь, возьмем такси и махнем на загородный пляж. Вечером на море в сто раз лучше, чем днем. Идет? - Идет, - согласилась Танечка. Сейчас визит к Маринке начал казаться ей тягостной обязанностью. - Значит, до четырех, - напомнил Адам, подмигнул и закрыл за собой дверь. Оказавшись на улице, он мгновенно согнал с лица ненавистную радостную ухмылку. Пробежался под мелким дождиком туда, где были свалены огромные камни для укрепления береговой полосы. Выбрал укромное местечко, сел на влажный валун и начал монотонно ругаться матом. Облегчив душу, мнимый администратор встал и зашагал к автобусной остановке. Сразу в подъезд не вошел. Забежал в маленький магазинчик, где приобрел овальное зеркало на длинной ручке. Полюбовался собственным отражением, нацеливая зеркало то на одно, то на второе окно. Ничего подозрительного не обнаружил. Расплатился, сунул приобретение в газету и вышел на улицу. В подъезде было тихо. Адам поднялся на второй этаж и приложил ухо к знакомой деревянной двери. Затем на цыпочках поднялся двумя этажами выше и позвонил в ближайшую квартиру. Молодая женщина стряхнула с рук мыльную пену. - Вам кого? - Простите, вы не разрешите мне позвонить? – спросил Адам, кивая на телефонный аппарат за спиной хозяйки. – Пришел к другу, а он не открывает. Заснул, наверное. - Проходите, - сказала женщина и снова ушла в ванную. До Адама донесся плеск воды. Он посмотрел ей вслед и мрачно усмехнулся. Снял трубку и набрал нужный номер. - Это я, - сказал Адам, услышав знакомый голос. – Буду через полчаса. - Положил трубку и окликнул: - Хозяюшка, спасибо вам большое! - Дозвонились? – спросила женщина, появляясь в прихожей. - Да. Заснул, как я и думал. Сейчас откроет. – Он шагнул за порог и вдруг обернулся: - А вы не боитесь пускать в квартиру незнакомого человека? Женщина изумилась. - А чего бояться? Адам отступил к лестнице. - Ну да, чего бояться, - повторил он. – Вот ведь край…- Спохватился и жизнерадостно закончил: - Всего вам доброго! - До свидания, - озадаченно сказала женщина. Адам спустился на третий этаж, пристроил зеркало в углу площадки так, чтобы в нем отражался пятачок перед деревянной дверью. Вернулся на верхний лестничный марш и сел с таким расчетом, чтобы видеть отражение будущих гостей, самому оставаясь невидимым. Прошло полчаса, сорок минут, час. За это время из квартиры на третьем этаже вышли две женщины – пожилая и молодая, в квартиру на четвертом вошли мужчина с мальчиком лет пяти. Больше посетителей в подъезде не было. Адам спустился на второй этаж и постучал в деревянную дверь.