Альберто Фарина ВЕНДЕТТА НА ПЛЯЖЕ (перевод с итальянского) К семи пляжный бар пустел. В этот – самый мягкий – час дня, когда дыхание пиний рассеивало запах асфальта и загарного масла, а тени от сложенных шезлонгов вытягивались к Адриатическому морю, - в креслах ротонды на традиционный аперитив собирались четыре пожилые супружеские пары. Как всегда, в центре внимания был адвокат Узилли и его жена Анна. На первый взгляд они ни в чём не превосходили других. Напротив: у обоих были густые, но не особо ухоженные волосы, сложение не атлетическое, а одежда – он в шерстяной рубашке и панаме, она в костюме и с жёсткой дамской сумочкой – немодная да и неуместная на пляже. Однако, приглядевшись к ним получше, вы замечали, что их лица с орлиными чертами и тёмными немного вытаращенными бездонными глазами излучают чуть ли не осязаемую уверенность. - Хэмингуэй, - говорил адвокат, - был здесь в последний раз в сорок восьмом. Но вряд ли он нежился на пляже. Ему больше нравилось постреливать уток в лагуне да наблюдать за совами, которые прилетают сюда из Карнии, и морскими орлами. Ведь это местечко было настоящим раем… Собеседники слушали его с интересом, потягивая из бокалов «Савиньон» и «Порто». - Мне будет не доставать ваших историй, адвокат, - вздохнув, произнёс с едва заметным немецким акцентом гер Беккер. Высокий, сухощавый и лысоватый, он щеголял в шёлковой «гавайке», выставляя напоказ свою загорелую грудь. А его жена – Вероника – считала, что при её длинных и прямых ногах ей все ещё позволительно носить шорты. - А я не знаю, что буду делать без ваших гастрономических консультаций , - вступил в разговор парижанин Верне. Он был гурман и вивёр, о чём свидетельствовали его складчатый живот и неестественно чёрный чуб.-Да, адвокат, какие кнели мы отведали в той локанде по вашему совету … Чрезмерно молодящаяся мадам Паскаль Верне изящным кивком поддержала мужа. - Ну а мне ничто не заменит нашего теннисного турнира, - отозвался Гарольд Бойтон, ньюйоркец, перебравшийся в Италию. Он сидел рядом с женой ,жизнерадостной толстушкой. Адвокат улыбнулся: - Да, жаль расставаться. Два итальянца, два француза, два немца. И даже два американца… Мы прямо-таки стёрли все границы. Знаете, почти пятьдесят лет тому назад я был в этих местах и тогда, конечно, даже вообразить не мог, что такая вот интернациональная компания может образоваться. - И что, гер адвокат, вы делали здесь? – спросила фрау Беккер. – Держу пари, это какое-нибудь забавное приключение. - Забавным его, пожалуй, не назовёшь. Оно скорее поучительное. Видите ли, мы с Анной искали здесь тихие церковные приходы. - Церковные приходы? – настороженно переспросил месье Варне. – Что, торговля антиквариатом? - Нет, синьор Варне, торговля крещением. На мгновение все замерли в удивлении. Затем розовощёкая госпожа Бойтон, выражая общее желание, попросила: - Адвокат, расскажите нам… Пожалуйста. - Как вы уже, конечно, догадались, - начал Узилли, - хотя из вежливости и не подали вида, мы с Анной – евреи. Родились мы недалеко отсюда, в городе за побережьем, и, честно говоря, молодые годы наши проходили спокойно и счастливо. У меня была прекрасная контора. С видом на «Зеркальное кафе». – Он улыбнулся, будто эта деталь навеяла ему особенно приятные воспоминания. – А потом – издали законы «о защите итальянской расы». Нам запретили преподавать и посещать государственные школы, служить в армии и нанимать прислугу арийского происхождения. Но главное – мы не имели права владеть землёй и недвижимостью, если стоимость их превышала пять тысяч лир, что уже по тем временам было суммой ничтожной. Узилли оглядел компанию – и супруги Беккер, словно смутившись, опустили глаза. - Но должен вам сделать несколько циничное признание, - продолжал адвокат. – Законы эти обернулись для меня удачей. Понимаете, Италия никогда не была и не будет Германией. – Узилли подмигнул застывшему в кресле Беккеру.- У нас, как известно, если выходит закон – в нём всегда отыщется лазейка… И тогда таких лазеек нашлось предостаточно. Например, можно было записать свою собственность на имя родственников неевреев. Либо доказать, что вы сами неевреи или, на худой конец, - евреи лишь наполовину. Естественно, сделать это было непросто. При доказательстве чистоты происхождения дело неизбежно разбиралось в суде и требовалась определённая ловкость, чтобы оно закончилось в вашу пользу… Моя контора, считавшаяся наиболее сведущей в делах такого рода, была буквально завалена работой. Мы с Анной – она была секретарём – занимались тем, что отыскивали следы далёких предков некого, скажем, гражданина Леви, которого все считали евреем, - чтобы потом доказать, что в действительности он уже в двух поколениях исправный католик, крещённый и помазанный миром по всем правилам. - Наверное, подкупали чиновников…- хитро улыбаясь, прервал его Бойтон. - Да, - согласился Узилли, - не без этого. Однако коронный наш приём был другой. Видите ли, пятьдесят лет тому назад данные для переписи населения брались из церковных книг. И достаточно было сделать приписку в книге какого-нибудь прихода, чтобы суд вынес положительное для вас решение. - И что, священники шли для вас на фальсификацию? – удивилась мадам Варне. - Ох уж эти священники, - вздохнул Уилли. – Неплохие в сущности люди, но ужасно богобоязненные и трепещут перед законом. Их тогда вымуштровали. И нам, к сожалению, приходилось их обманывать. В этом деле мы преуспевали…Знаете, я обладаю одной удивительной способностью: так умею проводить людей, что они того не замечают, да ещё будут потом думать, что сами поймали меня на крючок. Так и эти несчастные сельские священники… Обнаружив в своей церкви двух мирно беседующих туристов, все они были уверены, что сами завязали с ними разговор и сами настояли, чтобы пойти в ризицу посмотреть книги. Хотя на самом деле – и в этом вся комбинация – мы как бы вскользь замечали им, что именно в этом приходе крестили, скажем, какого-нибудь кузена Джузеппе. И понятно, что как только книги были открыты, я находил спооб отвлечь священника, а Анна, которая чудесно копирует любой почерк, приписывала в конце страницы строчку. - Ах, дорогая, какая прелесть! – воскликнула госпожа Бойтон, восторженно смотря на Анну, которая молча ответила ей улыбкой из глубины глаз. - Да, - подтвердил Узилли, - она была молодчина. Несомненно, мы подвергали себя опасности, но делали мы это для наших людей, которые к тому же – я не стыжусь говорить об этом – и платили нам очень хорошо. На эти деньги в небольшом местечке в Тоскане мы купили виллу, ставшую для нас тайным убежищем. - Но разве вам не запрещалось приобретать недвижимость? – спросил Варне, который, судя по всему, не упускал ни малейшей детали рассказа. - Но к ому времени мы сами успели сделаться добрыми христианами. Да в тех местах нас никто и не знал. Мы поселились там в июле сорок третьего. По поддельным документам я был гражданским инвалидом, а Анна – учительницей. - И так всё благополучно закончилось, - стремясь поставить точку в этой истории, произнёс гер Беккер. - Нет, - возразил Узилли, - это как раз только начало. То заброшенное местечко, где мы обосновались, оказалось в центре военных действий. Спустя год после нашего приезда в нескольких сотнях метров от нашего дома протянулась оборонная линия гитлеровцев, а перед нами – на расстоянии ружейного выстрела – были американцы. Вилла наша была реквизирована. И нам с Анной пришлось перебраться в комнату для прислуги. Залы же занял – знаете кто? – полковник СС, оберштурмбаннфюрер Йозеф Мозель. Синьора Беккер закашляла. - И он не арестовал вас? – спросила она. Узилли в знак несогласия покачал рукой. - Что вы! Мозель был сама любезность. Он сразу же пообещал оставить нам музыкальную комнату, где Анна играла на фортепиано, а через пару дней после появления пригласил нас на ужин. – Адвокат вздохнул. Синьора Анна пристально смотрела на него, по-прежнему оставаясь безмолвной. – Это был странный вечер, но не неприятный. Полковник происходил из хорошей семьи и был человеком образованным. Он цитировал Гёте, читал Рильке, играл на скрипке. - И столь образованный человек не заметил, что вы евреи? – спросила госпожа Бойтон. - Во всяком случае вёл он себя так, будто ни о чём не догадывался. Вначале мы ничуть не сомневались в том, что нас депортируют. Затем - после нескольких таких культурных вечеринок с Мозелем – наше волнение улеглось. Полковник покорил нас в некотором смысле. А может быть, мы просто надеялись, что Культура, которой он был проникнут, каким-то чудодейственным образом сделала его терпимым… Но вот наступила весна. – Узилли наморщил лоб и глаза его, казалось, ещё больше засветились исходящим изнутри светом. – Дела на фронте начали ухудшаться или улучшаться – в зависимости от того, с какой стороны смотреть. Немцы становились всё более нервными. Полковник Мозель тоже изменился… - Изменился? – переспросила фрау Беккер, которую эта история настолько захватывала, что она не могла выдержат и малейшей паузы в рассказе адвоката. - Да, - подтвердил Узилли. – Он начал декламировать авторов-евреев – Гейне, Хоффмана – и при этом заговорчески поглядывал на нас. Часто выкрикивал расистские лозунги Розенберга и Штрейхера, интересуясь, согласны ли мы с ними, и смеялся нам в лицо. Смеялся он, и когда вывозил нас на «прогулку». «Не посмотреть ли нам закат от фермы Филлипаки?», - предлагал обершурмбаннфюрер. Мы соглашались и, прибыв на место, видели сожженные дома и гумно, заваленные трупами крестьян. Мозель извинялся, обвинял во всем партизан и увозил нас в своём «кюбельвагене» прочь. Но мы уже стали подозревать, что он просто издевается над нами. Культурный и изысканный гер Мозель развлекался, играя с нами, как кот с мышью. Физической расправы для него было недостаточно. Он жаждал моральной победы: ему хотелось сломить нас и заставить молить его о пощаде. Трое загорелых коротко стриженных парней остановились в нескольких шагах от компании и облокотились на парапет ротонды. Варне налил себе вина и спросил: - Адвокат, какой же конец у этой истории? - Конец вполне закономерный, - тихо продолжал Узилли. – Мы были измучены до предела. Не могли ни есть, ни спать. Вечерние беседы с Мозелем превратились в циничные допросы и стали самой настоящей психологической пыткой. Итак, в конце марта во время ночной бомбёжки мы решили пойти ва-банк. Из подвала нашего дома начинался туннель, проложенный карбонариями ещё сто лет назад. Туннель уходил за город. Собственно говоря, и из-за него мы купили этот дом. Дверь подвала эсэсовцы заперли, кроме того, мы не знали, безопасно ли то место, где туннель выходит наружу. Но всё равно мы должны были попытаться бежать. Дверь подвала была закрыта на задвижку с накидным замком. И, чтобы открыть её, нужно было вытащить гвозди, которыми задвижка крепилась к деревянной створке. Как-то раз, время ужина, нам удалось незаметно взять серебряный нож – единственный металлический предмет, оставленный Мозелем на виду. Мы провозились в подвале пару часов, но только сломали лезвие ножа. Тогда Анна поднялась в дом и, сильно скрипя дверями, стала искать какой-нибудь другой инструмент. В конце концов ей повезло: она отыскала старую латунную вилку. Тишина стояла полнейшая. Даже парни, опершиеся на парапет, наблюдали за компанией Узилли, не говоря ни слова. - Не знаю как, - вновь приступил к рассказу адвокат, - но своего мы всё-таки добились. Я медленно снял задвижку, открыл дверь и, - даже теперь понять не могу, почему я тогда так поступил, может, чтобы прикрыть тыл, - пропустил вперёд жену. Неожиданно мне по глазам резанул яркий луч света. Я успел заметить, как что-то металлическое сверкнуло в воздухе и услышал крик Анны. Мадам Верне сдержала вырывавшийся у неё вопль, поднеся руку к губам. Похоже, ей было плохо. «Извините,» - пробормотала она, поднялась и быстрыми шагами направилась к бару. Парни оторвались от парапета и пошли следом за мадам Варне. Может быть, желая помочь ей, или же просто из чистого любопытства. Месье Варне тоже собрался было последовать за женой, но Узилли остановил его, вытянув руку. - Извините, - сказал он, - вполне возможно, что моя история неприятна вам… Но уверен, узнать её конец вам будет любопытно. – Варне опустился в кресло и адвокат продолжал .-За той дверью притаился Мозель. Он уже давно обнаружил туннель и как хороший знаток человеческих душ предвидел наш побег. Наверное, он выследил нас и спрятался в галерее, войдя в неё с другого конца. Но радость, охватившая полковника от того, что он загнал нас в ловушку, подвела его. Когда дверь отворилась, он не заметил, что первой шла Анна. И вместо того, чтобы нанести удар мне, ранил жену. Синьора Узилли приподняла голову и устремила взгляд в сторону моря. Закатные лучи высвечивали на её шее длинный белёсый шрам. - Просчёт Мозеля, - неторопливо рассказывал адвокат, - спас нам жизнь. Пока Анна оседала на землю, я схватил задвижку и ударил ей полковника по голове. А потом, подхватив на руки жену, бежал. Мы добрели до партизанской стоянки, где Анну выходили. Штык, к счастью, не перерезал ей шейную артерию. Затем помогли южноафриканские врачи. Ведь союзники к тому времени уже прорвали фронт. - Хорошо всё, что хорошо кончается. – степенно произнёс Беккер. Казалось, он был утешен. - Но для нас это ещё не было финалом, Беккер, - возразил Узилли. – Сейчас я скажу вам то, что вас, несомненно, удивит. Как вы думаете, что делала Анна на музыкальных вечерах, которые устраивал полковник? Она пела. Да, господа, эта женщина, превращённая в несчастную немую, была лучшим голосом трех Венеций. Штык порвал ей голосовые связки – и она навсегда умолкла. В лучах заходящего солнца преображённый гневом адвокат напоминал Люцифера. - Такого оскорбления я не мог простить, дорогой гер Беккер. И, опираясь на свой скромный капитал, который мне удалось восстановить в конце войны, я начал охоту на отважного Йозефа Мозеля. Первым делом я обратился в ведомство, занимающееся военными преступниками, но для них Мозель был слишком мелкой рыбёшкой, и они лишь сообщили мне, что оберст домой не вернулся и вероятнее всего вместе с женой жил где-нибудь за границей под чужим именем. Правда, в том же ведомстве мне дали ценный совет:порекомендовали обратиться за помощью в тайную организацию, которую составляют начавшее самостоятельное дело бывшие агенты различных спецслужб. Странное название у этой организации: «Взымание долгов». Долгов Истории. Как я вошёл с ними в контакт – это отдельный рассказ. Во всяком случае парни оказались на высоте. Они выследили гера Мозеля и подали мне его как цыплёнка на серебряном блюде. Из горла синьоры Анны вырвался короткий клокочущий звук. Обводя друзей взглядом, усмехнулся и адвокат. - Видите ли, я не хотел, чтобы его убивали. Сразу, по крайней мере. Эта игра в кошки-мышки так закончится не могла. Поэтому я попросил во «Взымании долгов» наблюдать за гером Мозелем и оповещать меня о его передвижениях. Я знал, что рано или поздно полковник приедет в Италию. Он большой герой, этот гер Мозель. Риск любит. И когда, наконец, мне сообщили, что он проведёт месяц на Адриатическом море, я сделал так, чтобы оказаться с ним рядом. Я уже говорил вам, что мне не составляет особого труда незаметно провести человека. Поняла ли парочка бывших нацистов, что я разыгрывал с ними партию, начатую ровно сорок лет тому назад? Или же старость перечеркнула в их памяти голоса и лица? На этот вопрос мне должны ответить вы, месье Варне. Но прежде позвольте мне выразить своё восхищение вашим французским: он совершенен. Правда, он был на уровне уже тогда, в сорок четвертом, если не ошибаюсь. Ротонда опустела. В баре никого не было. С пляжа донёсся странный звук, напоминающий приглушенный женский крик. - Паскаль! – закричал Варне и вцепился адвокату в пиджак. – Что ты натворил, свинья! Бойтон и Беккер схватили Варне за руки. Адвокат медленно встал. - Вашей жене, дорогой гер Мозель, я не причинил никакого вреда. Но вот с теми коротко стриженными парнями советую вам быть поосторожнее. Это люди из различных спецслужб. Они умеют ждать и, если уж бьют, то поражают насмерть. Особенно, когда им за это хорошо платят. Синьор Узилли подал руку жене и, взяв со стола панаму, приподнял её в сторону присутствующих. Поле головного убора задело стакан с "Порто" – и вино разлилось по полу кроваво-красным пятном. (1985 г)