Вы войдете в наши гробики Без диет и аэробики! (Рекламный слоган похоронной конторы «Алиса») ***** Я терпеть не могла пятую жену отца, но не до такой степени, чтобы ее убить. Я ненавидела Мару с тех пор, как она начала охоту за отцом. Но сейчас мне было ее жаль: все имеют право на жизнь, даже она. Театральность, с которой было обставлено убийство, выглядела гнусно. Убийца сунул ее маленький нос в ведерко с компостом и держал там до тех пор, пока не убедился, что Мара больше не будет разводить свою любимую герань. Полиция примчалась ко мне с массой неприятных вопросов на следующий день после того, как ее расчетливая греховная душонка рассталась с телом. К счастью, у меня было алиби, которое невозможно было опровергнуть. Я – Ксения Марецкая, - плод второй женитьбы отца. После развода с моей матерью, я пережила еще две его брачные авантюры. Новые «мамы» принимали меня по списку вместе с мебелью, посудой и предметами обстановки. Разница была в том, что старую обстановку им разрешалось вышвырнуть вон, а меня - нет. Рано или поздно они примирялись с моим существованием, а я привыкала к новым занавескам и обоям. Но когда дело дошло до Мары – я восстала. Я заявила, что на очередное бракосочетание не пойду даже под конвоем, а отец заявил, что я могу собрать свои шмотки и выметаться вон. Так я и поступила. Отец позвонил мне поздно вечером. Я сразу узнала его голос, хотя мы не виделись и не разговаривали три года. - Привет, Сеня, - сказал он, называя меня как в детстве. - Привет, - ответила я изумленно. Я не ожидала, что он позвонит. Отец терпеть не мог признавать собственные ошибки и отказывался общаться с людьми, перед которыми был виноват. - Ты сейчас сильно загружена? Я обвела взглядом ванную комнату в облаках пара с запотевшим зеркалом. День выдался тяжелый, и я отпраздновала его завершение, погрузившись в горячую воду. - Как тебе сказать… Сейчас – не очень. А что? Сказала – и тут же пожалела, потому что испугалась, что он велит мне собраться и приехать к нему. Не очень-то приятно возвращаться в дом, откуда тебя с позором изгнали на глазах у прислуги. - Да не сейчас! – вспылил отец. – Вообще, в целом! Ты можешь взять отпуск на пару недель? Я подумала о «запарке», которая царит на телевидении перед новогодними праздниками. Подумала о новом главном редакторе, который сумел сделать мою жизнь невыносимой, потому что хотел пристроить на мое место свою любовницу. Подумала о том, что тридцать три года – это возраст, когда пора занять прочное место в жизни, чтобы не кусать локти в старости. Подумала, что я, в конце концов, не игрушка, чтобы менять свои планы по прихоти папочки. И ответила: - Если тебе нужно – могу. Ответ отца удивил. - Уже знаешь? – спросил он тоном ниже. - Меня допросили как главную подозреваемую. - Меня тоже, - признался отец. – Но у меня оказалось алиби. Тогда они решили, что я нанял киллера. - Чушь, - сказала я. Отец был вспыльчив, нерасчетлив и совершенно не способен на осознанную жестокость. - Что ты делаешь завтра? – спросил отец. - Снимаю благотворительный аукцион в Галерее искусств. - Во сколько? - В половине второго. То есть, аукцион начнется позже, но нам нужно выставить камеры, проверить свет и звук… - Хорошо, хорошо, я понял, – нетерпеливо перебил отец. Вещи, не имеющие отношения к бизнесу, его не интересовали. Он не собирался в них вникать. – Там и встретимся. Мне нужно с тобой поговорить. Договорились? - Договорились, - ответила я послушно. Из своего детства я вынесла слепую безрассудную любовь к отцу, несмотря на грозовые годы семейных скандалов, хлопанье дверей и постоянную смену хозяек дома. Мое воспитание было хаотичным и бессистемным. Иногда я жила у своей матери. Это было безрадостное, горькое время. Она не нуждалась в моем обществе, а когда я выросла, попросила называть ее по имени - Анжела. Взрослая дочь портила имидж тридцатилетней женщины, за который она успешно сражалась. После развода Анжела уехала из Москвы с каким-то немцем и прожила в Германии почти двенадцать лет, но замуж снова не вышла. Ни одна отставная жена отца не совершила глупости, грозившей ей потерей алиментов. Я выбралась из ванны, закуталась в пушистый белый халат и пошла на кухню. Заварила чай, села на подоконник и стала смотреть в пустой двор, освещенный фонарем. Ветер раскачивал его в разные стороны, и из-за этого казалось, что по двору шмыгают темные тени – неприятные, как мои воспоминания. У нее было вычурное сериальное имя – Марьяна. Оно прекрасно гармонировало с золотисто-желтым цветом волос, белой кожей, яркими зелеными глазами и страстью к мини-юбкам и ковбойским сапогам. Мара умела громко заразительно смеяться и нравилась собеседникам. Мне было двадцать девять, ей - двадцать два, и она меня в упор не замечала. Мы вращались на разных орбитах. Мара начала свой путь к звездам стажером без оклада в новостном отделе, я была ведущей популярного ток-шоу. Она была окружена толпой поклонников, я держалась особняком. Она приходила и уходила со студии пешком, меня привозил и увозил черный «роллс-ройс» отца. Как-то раз мы столкнулись во дворе, когда шофер открывал передо мной дверь. На ее хорошеньком лице появилось озадаченное выражение, потом она улыбнулась. - Привет! Я ответила. Улыбка у Мары была на редкость обаятельной. - Потрясающая машина! – сказала она. – А почему сама не водишь? - Я не умею. - Хочешь, научу? Я согласилась. Прежде я никого не приглашала в отцовский дом. Хотя каждая новая жена делала все, чтобы стереть память о предыдущей, он выглядел роскошно. Иногда роскошь была крикливой, иногда сдержанной, но все равно, она была невидимой стеной, которая огораживала меня от нормальных людей. Мара потребовала, чтобы я показала ей дом и не прятала зависть за скучающим одобрением. Она безошибочно выделяла не просто дорогие, а по-настоящему ценные вещи. У нее был хороший вкус. Я с удивлением подумала о нескончаемых мини-юбках и вычурных ковбойских сапогах. Алисе, четвертой жене отца, Мара не понравилась. - Какого черта ты притащила ее в дом? Ты не понимаешь, что ей нужен твой папаша? Мне не хотелось признавать ее правоту, хотя во всем, что касалось отца и мужчин вообще, Алиса была злобной и проницательной. - Ты думаешь, что мир вращается вокруг него? - А ты думаешь, она явилась, чтобы научить тебя водить машину? – не осталась в долгу Алиса. Да. Мне очень хотелось так думать, и я так думала. Это был хороший день. Мне льстило внимание Мары, оно выглядело таким искренним. Сейчас я понимаю, что она не притворялась. В ее глазах я была героиней сериала «Династия», главы которой перманентно разводятся и женятся, проводят уик-энд на собственной яхте, переживают радостный шок от появления забытых внебрачных детей, спасают свои компании от краха и наказывают интриганок – отставных жен. Моя жизнь представлялась Маре захватывающей, как телевизионная соплевыжималка. Только убийство в реальной жизни оказалось грубым и грязным, как компост, которым ее заставили задохнуться. ******* На съемку я собиралась долго и тщательно. После двух часов, проведенных перед зеркалом, я рассердилась на себя за то, что пытаюсь заслужить одобрение человека, который за три года ни разу не набрал мой номер телефона, и отправилась в бутик, расположенный на первом этаже дома. Побродив вдоль вешалок, я выбрала пятнистые китайские вундервафли, под кодовым названием «варенки» и свитерок-лапшу. Переодеваясь, я думала, сильно ли изменился отец за прошедшие три года. Сейчас ему было пятьдесят шесть лет, но до нашей ссоры никто не дал бы ему больше сорока восьми. Как ни странно, джинсы сели отлично, а свитерок с чересчур длинными рукавами превратил меня в студентку, опаздывающую на лекцию. Рыжевато-каштановые волосы с крупной «американской» химией волной стекают на лопатки, светло-карие глаза с маленькими золотыми крапинками похожи на кусочки янтаря. Нос вздернут, на лице – радостное ожидание. Образу не соответствует дорогая кожаная куртка, отделанная серым волчьим мехом с рыжими подпалинами. Торчащие из-под нее блекло-голубые штаны кажутся особенно неровно вываренными. - Вам упаковать? – спросила меня молоденькая продавщица недоверчивым тоном. На ее груди болтался бейджик с красивым непривычным именем «Гражина». Длинные волнистые волосы девушки были перехвачены бархатной резинкой. - Нет, я надену. Она окатила меня изумленным взглядом и достала большие ножницы, чтобы срезать ценники. Я прошлась вдоль ряда с «дутиками». Ненавижу эту бесформенную бесполую разновидность одежды. - Девушка, продайте мне свою куртку. Она вытаращилась на меня. - Куртку? - Ну, да! Это же ваша? Я кивнула на вешалку за ее спиной. На ней одиноко болталась джинсовая курточка, отделанная искусственным коричневым мехом. - Вы кого-то разыгрываете, да? – недоверчиво спросила продавщица. - Ну, что-то вроде. Продадите? - Я не знаю, сколько она стоит. Мне ее мама сшила. - Тогда давайте меняться. Я сняла свою куртку и лихо бросила ее на прилавок. - Вы шутите? Это же фирменная вещь! - Тем более! Наденьте, размер ваш? Через пять минут выяснилось, что фигура и рост у нас одинаковые, только рукава чужой джинсовой курточки были мне чуть коротковаты. Я убедила продавщицу, что назад куртку не потребую ни я, ни мои разгневанные родственники. Она упаковала брюки и свитер, в которых я пришла, и с облегчением проводила меня до дверей. Бросив пакет в машину, я села за руль. Азарт прошел, и сейчас затея сменить шмотки от «кутюр» на китайский ширпотреб казалась глупой и детской. Наверное, мне просто хотелось дать отцу понять, что я не та послушная тихая девочка, которой он привык помыкать в прошлой жизни и выгнал из дома, как только она осмелилась произнести слово «нет». Утренний автомобильный поток двигался медленно, дождь перешел в устойчивый ливень. Поднялся сильный ветер. Как ни странно, меня это обрадовало. Я ненавижу работу вне студии. Вокруг оператора и корреспондента с микрофоном тут же собираются зрители, наблюдающие за ходом съемки. Поскольку текст редко удается записать сразу, чувствуешь себя бормашиной, утомляя слух окружающих три-четыре раза подряд. Комментарии по поводу своих внешних данных стараешься не замечать, но некоторые из них способны отравить настроение на целый день. Я припарковалась на служебной стоянке возле гранитного здания с узкими окошками-бойницами, выскочила из машины и, прикрывая голову папкой со сценарием, побежала к лестнице. На длинных ступеньках змеились влажные черные кабели, ползущие от белой громадины ПТС внутрь галереи. Отец стоял в центре холла и рассматривал каталог аукциона. Он рассеяно взглянул на меня и перевернул страницу. Потом до него дошло. Он поднял голову и осмотрел меня с головы до ног. Отец придает большое значение внешнему виду женщины. Он никогда не критиковал мою манеру одеваться, но одним взглядом мог сказать больше, чем любой консультант «Модного приговора». Я увидела, как по его лицу быстрыми волнами прокатились недоверие, изумление, неодобрение, а потом отец вдруг прикусил губу и бросил на меня хитрый понимающий взгляд. Я почувствовала, как запылали мочки ушей. Немногие опытные игроки решаются сыграть с отцом в покер, что уж говорить про меня. - Прекрасно выглядишь, - сказал отец. - Спасибо, ты тоже неплохо, - чистосердечно ответила я. Отец совершенно не изменился за прошедшие три года. Его густая вьющаяся шевелюра цвета «соль с перцем» не поредела, «соли» в ней не прибавилось. Он был в отличной форме, как всегда дорого и со вкусом одет. Глаза у отца были как сегодняшнее небо: темно-серые и холодные. - Ты опоздала. - Прости, пробки. Отец свернул каталог трубочкой и сунул его в карман черного элегантного пальто. - Сапоги не из той оперы: - он безошибочно выделил единственную дорогую вещь в моем сегодняшнем прикиде. - Ничего, они в кадр не попадут, - заверила я и взглянула на часы. – Извини, меня ждут. - Это надолго? - Минут на сорок. - Тогда я с тобой. Я кивнула, и мы пошли рядом, как посторонние люди. Мы не обнялись, не поцеловались, не пожали друг другу руки. В наших отношениях нет места нежностям и сюсюканьям. Режиссер встретил меня счастливой улыбкой. Очевидно, что погода скоро улучшится, потому что скорость ветра уже достигла ураганной силы. На ходу выясняется, что сценарий недействителен, и все тексты, которые я тщательно выучила, придется выбросить. Говорим экспромтом. Так лучше, потому что естественнее. Поскольку рев ветра заглушает голос, снимать будем только в зале. Единственная хорошая новость. На ходу листаю новый сценарий и покрываюсь холодным потом. Запланировано пять интервью с устроителями аукциона и его участниками. Со всеми надо говорить экспромтом. Протестую, как могу. Меня успокаивают, что вся эта писанина – «рыба» для бухгалтерии. Если человек на телевидении не говорит, ему невозможно заплатить, что бы он ни делал перед объективом. Рассказывают, что когда снимали братьев Запашных с тиграми, пришлось выписать ордер на оплату «ролей укротителей», так как обычных «хоп!» и «алле!» бухгалтерии недостаточно. Пытаюсь отбиться возражением, что интервью можно взять и в студии. Режиссер отвечает мне тоном, каким в спецшколах разговаривают с недоразвитыми подростками. В студии нельзя. Только студия – это скучно. Мы должны начать и закончить передачу в аукционном зале, чтобы все видели, что благотворительность - это не липа. Операторы - пожилой Роман и молодой Денис – выясняют отношения на площадке. Распределение ролей на телевидение - вещь трагичная, как неразделенная любовь. Роман называет себя «старым волком», а Дениса «недорослем», и свое мнение считает конечной инстанцией. Денис же считает лозунг: «Поработай с мое, а потом выпендривайся», архаизмом, как и самого Романа. В его глазах старопер – нечто вроде «лежачего полицейского», мешающего креативным людям как следует разогнаться. Увидев меня, операторы разом прервали спор и притихли. - Неожиданно, - сказал Роман. - Креативно! – сказал Денис и показал мне большой палец. - Может, поработаем? - спросила я и постучала пальцем по наручным часикам. Отец стоял рядом, и мне не хотелось, чтобы его догадки относительно Праздника Непослушания обратились в уверенность. – Цигель-цигель, коллеги… Они засуетились разом, требуя моего одобрения. План такой, или план сякой? Я дипломатично предложила отработать стэндапы в двух вариантах, а потом выбрать лучший. Они согласились, искоса поглядывая на моего спутника. Операторы, как и все остальные, уверены, что ток-шоу мне купил богатый папочка. На самом деле это неправда. Отец никогда не вкладывался в карьеру своих детей, предоставляя нам добиваться желаемого своими силами. - Телевидение? О, Боже! Жизнь из вторых рук! Ну, если тебе так хочется - попробуй! Это было все, что он сказал мне о выборе будущей профессии. Я думаю, что телевизионное начальство ожидало от отца некоторой материальной компенсации за предоставленную мне возможность. Когда начальство убедилось, что ожидания не сбудутся, выбрасывать меня за борт было поздно. Выяснилось, что у меня быстрая реакция, неплохое чувство юмора и высокая коммуникабельность. В уютном студийном пространстве я ощущаю уверенность в себе, которой напрочь лишена в реальной жизни. Наверное, за это я люблю телевидение. Иногда оно делает людям по-настоящему ценные подарки. Тракт закончился в половине третьего. Все это время отец стоял неподалеку и внимательно следил за нами. - Смешная у тебя работа, - сказал он, когда я подошла к нему. Я согласилась, подумав, что отцу удалось очень точно охарактеризовать процесс, который телевизионщики одновременно обожают и ненавидят. - В жизни ты выглядишь лучше, чем на экране. - Да, я не очень киногеничная. Отец кивнул и огляделся. До начала аукциона осталось меньше часа. - Ты не проголодалась? - Можно выпить кофе, если недалеко. Пообедать уже не успеем. Отец призывно махнул рукой, крутанулся на каблуках и пошел к двери с надписью «Служебное помещение». Я засеменила следом. Он ориентировался в галерее уверенно, и скоро мы оказались в закрытом зале для вип-персон. Мой родитель всюду, где он ни появляется, считает своим долгом пролезть в самое шикарное место, и на это ему требуется не более пары минут. Он со спокойной уверенностью входит в любые двери и никому не приходит в голову его остановить. Ко мне же всегда наперерез несутся сторожа и охранники. ****** Помещение было устроено как выставочный зал. Справа от входа сияла и переливалась витрина с ювелирными изделиями. Сегодня продавались драгоценности театральных и оперных звезд, и ни одна из них не пожелала ударить лицом в грязь. Украшения впечатляли. Все было надежно заперто и смотрелось очень заманчиво. Я остановилась напротив главного лота. Это было изумрудное колье великой балерины прошлого века. Она одиноко доживала восьмой десяток в огромной квартире, увешанной подлинниками Поленова, Рокотова и Врубеля, а за ее спиной адвокат и экономка уже начали грызню за наследство. Отец остановился рядом со мной. - Нравится? - Это красиво, - ответила я. – Как ты думаешь, сколько оно стоит? Отец пожал плечами. - Трудно сказать. «Ножницы» на аукционах – штука непредсказуемая. В витрине хорошего ювелирного салона оно стоило бы примерно шестьдесят тысяч евро. О «ножницах» мой родитель знает все. Он разбогател, играя на разнице цен, покупая и продавая все, от автомобильных запчастей до драгоценных камней. Одно время он увлекся «Форексом» и сорвал банк на взлетающем и падающем долларе. Ценные бумаги его не интересовали, потому что котировки российских компаний всегда зависели от внутренних аппаратных игр. Отец был бизнесменом с замашками пирата, но не политическим интриганом. Сейчас он занимался скупкой и продажей золота. В кругу знакомых его прозвали Мидасом. Мы сели за столик. Хорошенькая девушка в мини юбке и белой кофточке принесла нам меню. Я заказала кофе и апельсиновый фреш. Отец сказал «то же самое» и проводил мелькающие из-под юбки ножки внимательным взглядом. Я поняла, что вдовство не будет долгим. Отец не выносил одиночества и предпочитал ему шумное скандальное существование с очередной супругой. Неожиданно мелькнула мысль, что бурная семейная жизнь необходима отцу в качестве тренажера, на котором он «прокручивает» модели опасных бизнес-виражей. Чтобы не засмеяться, я достала из сумки носовой платок и высморкалась. - Учти, извиняться я не буду, - сразу обозначил отец свою позицию. - Я этого и не жду. Отец недоверчиво взглянул на меня. Он явно ожидал более пространного монолога на тему: «Я тебе говорила, я тебя предупреждала!» - Ты знаешь, что мы с Марой собирались разводиться? - Нет. Она не оправдала твоих ожиданий? - Наоборот. Она оказалась чересчур сообразительной. Потребовала половину имущества и половину моих будущих доходов. Я негромко свистнула. Полная дама с высоко взбитым старомодным шиньоном за соседним столиком недовольно оглянулась. Все экс супруги Мирона Марецкого получили прекрасные бракоразводные контракты, но последние три года отец был на высоком взлете. Бывшие жены, включая Анжелу, готовы были придушить своих адвокатов за непредусмотрительность. Мара не собиралась повторять чужие ошибки. - Я бы хотел, чтобы ты немного пожила со мной, - сказал отец. Мне стало смешно. - «Немного» - это сколько? До будущей свадьбы? Отец открыл рот, чтобы вспылить, но подоспела девушка в мини юбке. Она расставила на столе чашки и стаканы с соломинками, улыбнулась сначала мне, потом отцу и удалилась, сверкая стройными ножками. Отец смягчился. - Я никогда так не ставил вопрос. Ты сама дала мне понять, что не хочешь с ней жить. Так что, это был твой выбор. Кровные узы несут с собой заботы и обязательства. Отец так не считал, но время от времени одаривал меня непредсказуемой искренней привязанностью. Он научил меня читать и брал с собой на рыбалку. Иногда он от меня уставал, иногда его внимание привлекали другие люди. Тогда отец говорил «я занят» и мягко отстранял меня от себя. Примерно так же он относился к своим собакам. В этом сравнении нет ничего обидного, если учесть, что собак мой отец предпочитал многим людям. Я видела, как он плакал перед тем, как увезти на усыпление нашего старого кокер-спаниэля, который уже не мог ходить и мочился под себя. - Ты живешь одна? – спросил он вдруг. - Ты же знаешь, что да, - ответила я, не успев подумать. Отец не возразил, значит, я попала в точку. На секунду мысль согрела. Выходит, за прошедшие три года он все же иногда разворачивал подзорную трубу в мою сторону. - Почему? – спросил он требовательно, «наезжая». Я вздохнула. - Какая разница? Радуйся! Ты сто раз давал понять, что Дима тебе не нравится. - При чем тут Дима? – не понял отец, потом до него дошло: - Господи! Дима! Все еще Дима! У тебя, что, больше не было ни одного мужика?! Горячо запылали уши. Моя не современность выражается по-разному, иногда грустно, иногда комично. Комично – в отношениях с мужчинами. Никто не следил за моим библиотечным формуляром, и я выросла на русской классике. Не скажу, что Лиза Калитина моя любимая героиня, но по сравнению со многими теледевицами я - кандидат в монашки. - Что-то кожа тусклая, - озабоченно поделилась со мной одна из них, строя гримасы перед зеркалом. – Пора Мишке звонить. Я не ханжа, но делать «это» ради здоровья или цвета лица до сих пор кажется мне дикостью. Я с похвальным терпением дождалась своей первой любви, которая совпала с двадцать седьмым днем рождения, и три года прикидывала, сможем ли мы прожить вместе долгую счастливую жизнь. В конце концов, Диме это надоело, и он меня бросил. - Мне нужны внуки, - заявил отец безапелляционно. – Я должен на кого-то оставить империю! Деловая жизнь отца, как и личная, была уменьшенной копией действующего вулкана. Он умудрялся создать массовую нервозность в любом офисе и на моей памяти сменил их четыре раза вместе с персоналом. Ему надоедали одни и те же лица, к тому же он не любил людей менее сообразительных, чем сам. В качестве императора он бы давно довел подданных до заикания, разрушил и снова построил пару городов, а потом отправился бы искать ничейный клочок земли, чтобы воткнуть в него свой пиратский флаг. - На меня не рассчитывай, - предупредила я. - Я по натуре одиночка. - Ты меня расстраиваешь. - Ничего, у тебя есть еще две хорошие дочери и сын, они тебя обрадуют. - Сын…- отец скривился, словно надкусил кислое яблоко. Я хотела спросить, что случилось, но не успела. Затрезвонил мобильник. Оператор Роман сообщил, что видит в зале несколько гламурных персонажей, и было бы хорошо взять у них интервью. - Мне нужно идти, - сказала я, вставая. Отец положил на стол деньги и поднялся следом за мной. - Ну что же, пошли. - Куда? Он поднял брови. - Естественно, в аукционный зал! И я поняла, что разговор даже не начинался. Мелькнула мимолетная мысль, что для него мир между нами не самоцель, а промежуточный этап для каких-то собственных планов, но я не обиделась. Я слишком хорошо его знала, чтобы обижаться. ******* Полутемный зал преобразился. Хрустальные кенкеты разбрызгивали со стен разноцветную радугу, между стульев бродили вип-персоны, время от времени издавая приветственные возгласы, и осторожно обмениваясь прикосновениями накрашенных щек. Одета публика была пестро и разнокалиберно. Кто-то эпатировал собрание сценическим нарядом, кто-то сверкал обнаженными плечами и драгоценностями, которые согласно правилам хорошего тона никогда не надевают днем, кто-то пришел в куртке и джинсах от кутюр. Никто не обратил внимания на мои китайские «варенки» - их восприняли как нормальный журналистский камуфляж. Певица Гриппоза, которая недавно разместила в Интернете сообщение о собственной смерти, для покойницы выглядела прекрасно. Имидж хорошенькой простушки перечеркивали голубые глаза-льдинки с выражением холодного расчета, не свойственного юности. Она прекрасно знала свои выигрышные ракурсы и незаметно дирижировала опущенной ладонью, показывая оператору, с какой стороны подходить нежелательно. После нее я плавно переместилась к эстрадной звезде прошлого века. Звезда пребывала не в настроении. Ее лицо, по которому нанесли беспощадные удары возраст, беспорядочная жизнь и плохой пластический хирург, выражало предельную скуку. Морщинистую шею и обвисший подбородок прикрывал шелковый шарфик от Сони Рикель. Одета она была как всегда вызывающе и безвкусно, выставив напоказ все недостатки тумбообразной фигуры. Я поискала глазами отца. Он общался с пожилым толстым актером, который остался в истории кинематографа, благодаря одной эпизодической роли. Актер тяжело дышал, на лбу и над верхней губой сверкали капли пота. Он был одет в немыслимое сочетание пестренького ситца «а-ля рюс» и теплых байковых штанов, сшитых в форме «галифе». Подходить к нему я не стала. Толстые, как сардельки, пальцы этого гламурного персонажа всегда норовят пройтись по груди и попке любой женщины, оказавшейся рядом. Как бы ненароком, случайно. Почти все люди, собравшиеся в зале, приходились друг другу родственниками. Не кровными, разумеется. Это были чьи-то отставные мужья и чьи-то разведенные жены. Жизнь в доме отца приучила меня чувствовать себя легко в таком смешанном обществе. Главное – помнить, является ли растиражированная журналами взаимная неприязнь искренней, или рекламной. Аукцион начался в полупустом зале. Аукционист из сил выбивался, чтобы расшевелить скучающую публику. Первые лоты уходили за предложенную цену, потом публика немного «раскачалась». Прибывали опоздавшие. Лучшие драгоценности начали продаваться в самом конце. - Пятьдесят тысяч, спасибо; шестьдесят тысяч, семьдесят… восемьдесят? Ваша цена - восемьдесят? Восемьдесят, спасибо. Девяносто? Девяносто! Из середины зала взметнулся черный рукав пальто. - Сто тысяч! – провозгласил аукционист. - Последняя цена - сто тысяч долларов! Последняя цена… Ваши предложения? Нет? Все сделали заявки? Заявок больше нет? Небольшая пауза. Аукционист быстро оглядел зал и убедился, что никто больше не машет в неистовстве руками, чтобы сделать очередное предложение. - Продано! Продано за сто тысяч долларов… э-э-э… покупателю напротив. Стукнул молоточек. Аукцион был пафосным мероприятием, поэтому приобретенный товар вручали счастливым обладателям, не дожидаясь предъявления чека. Через минуту возле отца уже суетилась девица в школьном прикиде «белый верх, черный низ». Она что-то говорила, склонившись к нему, отец кивал. Я видела его затылок, и отчетливо представляла легкую улыбку, с которой он рассматривал свою визави. Отец подписал какую-то бумажку, вышел из ряда и направился ко мне. - Это совершенно безупречный способ быстро избавиться от кучи денег, ты не находишь? – сказал он, не понижая голос. - Это твои деньги. Ты их заработал. Тебе их и тратить. Отец загадочно улыбнулся. - Кажется, ты хотела сказать: «но»… - Как-то все это неожиданно, - призналась я. – Ты начал заниматься благотворительностью? С чего бы это? Отец пожал плечами. - Наверное, стало интересно, как чувствуешь себя в роли благодетеля. По проходу к нам рысью неслась девица с бархатным футляром в руках. На ее щеках цвели неровные алые кляксы. - Прошу вас, - сказала она с заученной вежливостью, вручая отцу футляр. - Спасибо, что приняли участие в нашем аукционе. Отец взял бархатную коробочку, не спуская с нее фирменного взгляда – насмешливого и ласкового одновременно. Девица потопталась, искоса взглянула на меня и рысью поскакала в обратном направлении. Толстый актер в косоворотке «а-ля рюс» показал отцу большой палец. Неизвестно, что он имел в виду: изумрудное колье, меня или девицу. Я дернула отца за рукав. - Ну, знаешь!... Ты только успел овдоветь! Держи себя в руках! Отец, не отвечая, поднял ворсистую крышку. На черном фоне блеснули темно-зеленые камни с густым молочным отливом. Ажурная цепь из белого золота казалась хрупкой веточкой зимнего инея. Мы немного помолчали. Молчание с моей стороны было почтительным. Отец вынул колье и сунул футляр в карман. - Волосы собери. На нас начали оглядываться. Сначала я не поняла, а когда поняла, то испугалась. - Это мне? - Волосы собери, - повторил отец. Почти не соображая, я скрутила узел на затылке. Отец застегнул замочек и отступил на шаг. Я потрогала холодные камни, лежавшие поверх ключиц. Это сон. Мне это снится. - Вообще-то выглядит неплохо, но с платьем будет лучше, - сказал он. Отец редко делал мне подарки. Для них существовали официальные поводы, - дни рождения или восьмое марта. Подарки были тоже официальные, вроде духов и книг. После окончания школы отец подарил мне наручные часы. Я радовалась не потому, что они были дорогими, а потому, что отец потратил время на выбор. Позже Алиса отравила мне удовольствие. Часы она выписала по каталогу, отец просто оплатил покупку. Я сунула часы назад в упаковку и отправила на полку. - У них такой вид, будто они меня арестовывают, - вдруг развеселился отец. Два аукциониста подошли к нему с двух сторон, вручили папку с документами и вежливо потребовали подписать купчую в трех экземплярах, и немедленно. Их появление спасло меня от чувства неловкости. Нас пригласили в спокойный уголок холла и предъявили общий счет, включая комиссионный сбор. Потом очень вежливо попросили подтвердить подлинность чека и обеспечение. Отец достал карточку «Америкэн Экспресс» и дал телефон своего банковского управляющего. Аукционист осторожно принял чек и сказал, что, если господин…э-э-э… Марецкий согласен подождать, то страховку можно оформить прямо сейчас. - Тебе нужна страховка? – спросил меня отец. Я пожала плечами, чувствуя себя Алисой в Стране Чудес. - Нам нужна страховка, - перевел отец. – И побыстрее. Когда мы, наконец, вышли на улицу, проливной дождь перешел в унылую изморось. Влажный жирный асфальт поблескивал в свете фонарей. Я не увидела поблизости ни одной из машин отца, на которых он обычно ездил. Отец редко садился за руль сам, для хорошего водителя он был слишком раздражительным. Не успела я ничего спросить, как затрезвонил мой мобильник. - Ксения! - закричала в трубку моя мать. - Где твой отец? - Добрый вечер, Анжела - сказала я и вопросительно глянула на отца. Он замахал руками – нет меня, нет! - Как твои дела? - Кошмарно! Ты знаешь, что он сделал?! - Нет… а что он сделал? - Он отдал состояние, - буквально сотни тысяч! - какой-то никудышней мелкой съемочной группе на постановку фильма о вымирающих головастиках или что-то в этом роде. Какой-то мерзкий идиот позвонил мне, чтобы узнать, где Мирон, потому что, видите ли, он отвалил им даже больше, чем они просили… Я тебя умоляю! Я знаю, что ты не разговариваешь с Мироном, но ты должна сделать что-нибудь, чтобы остановить его! Он сошел с ума! - Но это его деньги! - Не будь наивной! Кому-то предстоит получить их в наследство, и, если только ты проглотишь свою чертову гордость, о чем я не устаю тебе повторять, эти деньги могут стать твоими! Если ты не прекратишь эту проклятую ссору, Мирон оставит все кошмарному выводку Алисы. Я не переживу, если эта ведьма снова будет злорадствовать… Так что помирись с ним немедленно! И прекрати его сумасбродства! - Успокойся, - сказал я. - Я уже. - Что?! - Уже помирилась. - Слава Богу, наконец-то! - снова завопила моя маменька. - Чего же ты ждешь? Скорее отыщи его и не позволяй пустить на ветер твое наследство! В ухо понеслись короткие сигналы. Я повернулась к отцу. Темная фигура без лица в свете фонаря казалась нарисованной тушью. Мелкие капли дождя переливались бисером. - Значит, не знаешь что такое благотворительность, да? – спросила я. Фигура в темном пальто пожала плечами. - Что происходит, па? - Ни разу в жизни мне не удалось назвать Мирона «папой». - Колье за сто тысяч, какие-то головастики… Ты можешь объяснить, зачем ты это затеял? Вспыхнул яркий свет и ослепил нас. Мотор моей «Лады» бешено взревел, машина рванулась вперед. Отец метнулся ко мне, я почувствовала сильный удар в плечо и отлетела на несколько шагов. Машина, двигавшаяся со страшной скоростью, задела меня крылом. Я осознала толчок, слепящую вспышку фар, вихрем промелькнувшие отблески света на хромированном металле и резкий треск. Невидимый водитель утопил акселератор до упора и на немыслимой скорости подал назад. Шины взвизгнули, машина выписала пируэт на мокром асфальте и, взвизгнув, умчалась прочь. Мы с отцом лежали на разных концах тротуара. Я поднялась на колени и как могла отряхнула испачканные мокрые джинсы. Отец сел, потряс головой и привалился спиной к бамперу ближайшей машины. Ковыляя на подламывающихся ногах, я подошла и протянула ему руку. - Встать можешь? - А почему нет? – Отец энергичным броском поднял себя с асфальта и критически оглядел сначала свое грязное пальто, потом мои мокрые джинсы. - Ну что же, - сказал он, не теряя своего хладнокровного чувства юмора, - хоть кто-то из нас оделся соответственно обстоятельствам. ****** Мы ехали домой на такси. Глаза водителя в зеркальце недоверчиво вглядывались в двух грязных взъерошенных седоков на заднем сиденье. Было ясно, что мы угнетаем его телесно и духовно. Два предыдущих таксиста отказались нас везти даже за двести долларов. Чистить сиденья – дороже выйдет. У меня едва слышно стучали зубы, но уже не от холода, а от страха. Съежившись, я смотрела на плывущие за туманным стеклом городские огни и думала: только что кто-то пытался меня убить. И этот «кто-то», возможно, имеет прямое отношение к нашему семейству. Три жены отца – кроме первой и последней - родили ему детей. Мой сводный брат Ян был моложе меня на шесть лет и работал менеджером в коммерческом банке. Мы редко виделись, и перезванивались, когда возникала деловая необходимость: счет, который открыл для меня отец, находился в его ведении. Моих сводных сестер – дочерей Алисы – зовут Селена и Сирена. Анжела с едкой точностью окрестила двойняшек Селена и Селитра. Вдвоем они и вправду образуют гремучую смесь. Двойняшки на десять лет младше меня и совершенно не похожи друг на друга. Селена осталась в воспоминаниях прелестной светловолосой малышкой, которая всюду следовала за отцом как тень. Лунная фея всегда умела наколдовать на его лице улыбку, если он был рассержен, или премиленькое новое платьице, когда ей хотелось принарядиться. Сирена из плотной неразговорчивой девочки с взрывоопасным характером превратилась в такую же плотную неразговорчивую девушку, подверженную вспышкам гнева. В такие минуты ее боялась даже конфликтная Алиса. - Куда теперь? – спросил таксист. Я протерла ладонью влажное стекло. Новый кирпичный дом посреди небольшого парка даже под дождем умудрялся выглядеть солидно и респектабельно. - Приехали, - сказала я. – Остановите здесь. Мелкие холодные брызги оцарапали лицо. Осень взяла город штурмом, не оставив времени на сожаления об уходящем тепле. Еще пару дней назад светило остывшее, но все еще благожелательное солнце, а ночью в город ворвался пронизывающий ветер, притащив на хвосте плотный обоз облаков. В такую погоду хорошо сидеть на диване с книгой и чашкой горячего чая, набросив на ноги клетчатый шотландский плед, а не валяться на мокром асфальте под колесами автомобиля. Рассчитавшись с таксистом, отец взял меня под руку. Мы наклонили головы и двинулись, как северные олени, навстречу холодному ветру. Навстречу спешила фигура в знакомой куртке с развевающимися волнистыми волосами, собранными в хвост. Я испытала странное ощущение – будто увидела свое отражение в зеркале. Мы обменялись быстрыми взглядами, причем продавщица выглядела виноватой. Повезло девочке, моя куртка гораздо теплее ее джинсовой никчемушки. Теплый воздух подъезда овеял нас интеллигентными цитрусовыми ароматами. Консьержка за стеклянной перегородкой приподнялась, вглядываясь в две перепачканные фигуры. - Вы к кому?... Ой, Ксения, извините, я вас не узнала! Я сухо представила отца, исключив возможность сплетен. Отец кивнул. Тетка кивнула, с любопытством обшаривая его глазами. Даже в намокшем испачканном пальто, отец умудрялся сохранять небрежную элегантность, которая импонирует женщинам любого возраста. Войдя в квартиру, он первым делом прошелся по комнатам, с любопытством ощупал мягкую мебель и осмотрел интерьер. Всем своим детям отец на совершеннолетие делал одинаковый подарок: собственную квартиру и процент с капитала, который являлся неприкосновенным вплоть до его смерти. Сумму на жилье нам выделили одинаковую, но покупались квартиры в разное время, что сказалось на качестве отделки и метраже. Это стало новым поводом склок между Алисой, Анжелой и Ренатой. Каждая считала, что квартира чужого ребенка лучше, чем у ее собственного. - Неплохо, - сказал отец, бесшумно возникая в прихожей. Я поняла, что уже несколько минут сижу на плетеном диванчике, бессмысленно разглядывая свое отражение. – Твой дизайн, или нанимала профессионала? Я стащила грязные сапоги и сбросила на пол испачканную куртку. - В журнале картинку увидела. Отец снял пальто и повертел его перед включенным бра. - М-да. Жалко, хорошее пальто, я его только второй раз надел. - Подумаешь, я свою куртку – первый. Мы одновременно посмотрели на джинсовую курточку, валявшуюся под ногами. Затем мы взглянули друг на друга. В глазах отца светились насмешка и понимание. - У тебя есть какие-нибудь мужские вещи? – спросил он, меняя тему. Я удивилась. - Мужские вещи? - Ну, во что мне переодеться, - растолковал отец. – Не могу же я ходить в таком виде целыми днями. - Целыми днями?! - Сеня, ты не горное эхо, - строго сказал отец. – Пойди в ванную и умойся, ты выглядишь как беспризорник. Я послушно отправилась в ванную. Включив свет над зеркалом, я невольно охнула; под засохшей грязью, на скуле начал проступать здоровенный синяк. Через два дня у меня запись. Синяк к этому времени будет цвести всеми оттенками синевы и пурпура, которые не скроет даже профессиональная косметика. И что теперь делать? Срочно заболеть? Попасть в больницу с приступом аппендицита? А, может, не мудрствуя лукаво, сказать главреду правду и обеспечить его девочке сорок минут телевизионной славы? Так ничего и не придумав, я начала стаскивать с себя перепачканные шмотки. Колье, о котором я забыла, излучало неуместный шик. Я расстегнула цепочку и положила хрупкую веточку на стеклянную полку, рядом с баночками крема и дезодорантом. Отрегулировала горячую воду и встала под душ, смывая с себя страх и неприятности сегодняшнего дня. Когда я вышла на кухню, отец стоял возле распахнутой дверцы холодильника и обозревал полупустое нутро. - Готовить не умеешь, - констатировал он. - Умею, просто мне некогда. - Тогда хоть кофе свари. Пока я варила кофе, он отыскал в подвесном шкафчике открытую пачку полузасохшего овсяного печенья, нарезал лимон и высыпал в сахарницу остатки сахара. Потом достал из кармана пальто плоскую металлическую флягу с коньяком и разлил его в маленькие стопки. - У тебя фонарь под глазом, - проинформировал он безо всякого сочувствия. - Я знаю. Несколько минут мы прихлебывали коньяк с горячим кофе, обмакивая в него печенье. Непогода швыряла в окна пригоршни воды, ветер сотрясал стекла. - Ты кому-нибудь говорила, что сегодня встречаешься со мной? – спросил отец. - Нет, а что? Отец глянул исподлобья. - Точно никому? - Точно. Почему ты переспросил? - Потому, что меня уже один раз пытались убить, - ответил он спокойно. Я отложила недоеденное печенье и отодвинула чашку. Сначала меня здорово тряхнуло от облегчения – я и мысли не допускала, что покушались на отца, а не на меня. Потом пришло понимание, а вместе с ним - стыд. Все-таки человек – на редкость эгоцентричное животное. - Рассказывай! – потребовала я. Выяснилось следующее. Два дня назад отец, как обычно, вывел на прогулку собак - двух исключительно воспитанных доберманов, Фреда и Лолу. Обычно отец гуляет с ними в одно и то же время: семь часов вечера. Если его нет дома, с собаками гуляет домработница. В этот день у нее был выходной. Не успел отец выйти со двора, как получил удар по затылку. На какое-то время он отключился, а когда пришел в себя, то лежал на заднем сиденье «Роллс-ройса» со связанными руками. Мотор был включен, в салоне стоял сладковатый едкий запах. Отец сумел, буквально провалившись между сиденьями, зубами повернуть ключ зажигания и распахнуть дверцу. Его стошнило. Еще час он приходил в себя. - В милицию звонил? - В полицию, - поправил он с иронией. – Разумеется, нет. - Почему, «разумеется»? – не поняла я и тут же спохватилась. – Ах, да… Понятно. Ищи кому выгодно. Старое недоброе правило. Смерть отца выгодна его наследникам и наследницам. Все мы знаем, во сколько отец гуляет с собаками, и когда домработница берет выходной. А если не знаем, то можем узнать. - А как вели себя собаки? - Что? А, собаки… Они были все в грязи, один Бог знает, где они болтались. Выглядели они уставшими. Я покормил их, потом собаки сразу уснули. - Жаль, что они не умеют говорить. - Да, конечно. Что ты делал эти два дня? - Думал. И раздумья эти были невеселыми, судя по тому, как печально звучал сейчас его голос. - О том, из-за чего убили Мару? - Вот именно. - Ее смерть была выгодна в первую очередь твоим прямым наследникам. Твоим детям. - Я не хочу этому верить, - сказал отец. - Как я мог породить убийцу?! Я не успела ответить. Зазвонил домофон, и я сняла трубку. - Прошу прощения, - зажурчала в ухо консьержка, - пришли двое молодых людей с пакетами. Говорят, принесли заказ из интернет-магазина. - Я ничего не заказывала, - начала я, но отец перехватил трубку. - Попросите их к телефону. – Он подмигнул мне и понизил голос. – Все нормально, я тут кое-куда позвонил… Алло! Да, из какого вы магазина? Что заказано? - Секунд десять он молчал, слушая собеседника, потом сказал: - Все нормально, поднимайтесь. Нужно же нам что-то есть, - объяснил он мне, возвращая трубку. «Что-то» оказалось четырьмя пакетами, набитыми всяческой снедью. Йогурты, молоко, творожок, куриная грудка, малосольная семга, свежий черный хлеб, яйца, сыры, овсяные хлопья, замороженный картофель-фри, овощи, фрукты, конфеты, печенье, шоколад…. В обычное время этих запасов мне бы хватило недели на три. Кроме того, в одном пакете лежали тщательно упакованные пластмассовые тарелки с отбивными в кляре и овощным гарниром. - Ну, вот, теперь можно нормально поужинать, - сказал отец, рассчитавшись с курьером и возвращаясь на кухню. – Лично я голодный, как волк. А ты? Я вспомнила, что ела только утром и кивнула. Мы уставили стол тарелками и принялись ужинать. Тревога и приподнятость – наверное, так можно было описать чувства, которые я испытывала. Не помню, чтобы мы с отцом когда-нибудь сидели вот так, вдвоем и обсуждали что-нибудь важное, касающееся нас обоих. - Может, это твои конкуренты? - спросила я, когда отбивные были съедены. Отец покачал головой. - Поверь, я был бы рад так думать, но у них нет стимула. Дорогу я никому не перекрываю, долгов не имею, взаймы не даю. - Но зачем тебя убивать? Отец усмехнулся и аккуратно сложил столовые приборы в пустую тарелку. - Черт его знает. Может, чтобы снова не женился, может ждать надоело, может, срочно деньги понадобились. В любом случае я собираюсь это выяснить. - Каким образом? - Детектива найму, - объяснил отец. – Есть один на примете. Дельный парень, Мара его наняла, чтобы подловить меня с девицей. Я подавилась и закашлялась, потому что за три года успела отвыкнуть от привычных реалий семейной жизни. Отец весело похлопал меня по спине. - И что он будет делать? – спросила я, откашлявшись. На глазах выступили слезы. - Собирать компромат на всех твоих жен и детей? Но ведь на это потребуются месяцы! Отец встал и собрал грязную посуду. - Зачем месяцы? - возразил он. – Пускай выяснят, где мои дети и жены были два дня назад в семь часов вечера и сегодня…- он взглянул на часы, - в половине восьмого. Этого будет достаточно. Ну а пока он будет работать, мы с тобой прошвырнемся. - Куда прошвырнемся? – не поняла я. - Куда-нибудь, например, в Австрию. Или в Чехию. Паспорт в порядке? Ну, вот и отлично. Собирай чемоданы, пиши заявление об отпуске за свой счет, дня через три нас тут не будет. Да, кстати, не говори ничего Анжеле. Никому ничего не говори. - Отец загрузил тарелки в посудомоечную машину и посоветовал. - Иди спать, невеста Франкенштейна. На тебя смотреть страшно. ******** Разбудила меня громкая музыка, которую я никогда не включаю по утрам. Джазовые синкопы долбили смежную стену, из кухни отвечало ритмичное уханье ударных. Появление отца взорвало мой неторопливый домашний уют. Надев халат, я затянула пояс и босиком прошлепала на кухню. Включенный телевизор извергал потоки попсы. За уставленным тарелками столом пировала оживленная компания. Девица лет двадцати пяти кормила из рук юношу в круглых очках, приговаривая, « давай, давай, когда еще такое счастье выпадет»… Увидев меня, она выронила бутерброд с семгой и сказала «ой!». Я сообразила, что междометие относится к моему синяку. - Здрасьти, - сказал юноша, ничуть не смутившись. - Вы кто? – спросила я сиплым со сна голосом. - Мы из Интернет-магазина. – Девица опомнилась, вскочила со стула и бойко затараторила: - Магазин мужской одежды «Юнекс» предоставляет своим клиентам специальную услугу: при заказе от тридцати тысяч рублей на дом выезжает стилист. Услуга бесплатная. Акция действует до… - Стилист – это вы? – перебила я, начиная понимать, что отец с утра времени не терял. Девица ткнула пальцем в юношу. - Он. Я курьер. - А где …отец? Слово далось мне с трудом. - Заказчик сказал, что справится сам, - объяснила девица. – А нам велел позавтракать, как следует. – Она приподняла свою чашку с остатками кофе и гостеприимно предложила: – Вам налить? - Да нет, спасибо. Вы завтракайте, я потом, попозже, мне еще умыться надо и переодеться… Договаривая, я пятилась по направлению к кабинету. Отец подпевал Луи Армстронгу и пританцовывал перед диваном, на котором были в беспорядке свалены предметы мужского туалета, начиная от белья, заканчивая свитерами и куртками. На полу валялись большие белые пакеты с названием магазина. - А-а-а, вот и ты! – приветствовал он меня. Взял пульт и немного уменьшил громкость мощного музыкального центра. - Поздновато встаем, барышня! Слушай, как ты думаешь, этот или этот? – Он приложил к груди серый свитер-водолазку и бежевый кардиган с декоративными заплатами на локтях. – По-моему, оба ничего. Ладно, беру оба. Слушай, ну и видок у тебя! Ты выспалась? А я спал отлично, у тебя диван удобный. Ты сегодня едешь на работу? Если будет время, забери из дома мои паспорта, они в ящике письменного стола, ладно? Как обычно с утра от него можно было заряжать батарейки. Отец, как и я, относится к категории «жаворонков», и все его жены знают: если уж что-то просить, то лучше утром. Я присела на холодный кожаный подлокотник кресла. - Паспорта заберу, только позже. Сначала съезжу на работу. Не представляю, что мне делать со съемкой? Я уныло дотронулась до левой скулы. Нехорошая припухлость отдавала болью. - Тем более, - невпопад отозвался отец. – То есть, тем более есть резон взять небольшой отпуск. Я пошарил в Интернете, нашел несколько интересных маршрутов. Посмотри, какой больше вдохновляет. И перезвони моим ведьмам, они тебе с утра провода обрывают. «Мои ведьмы» - это бывшие жены, включая Анжелу. Отец относится к ним с ироническим почтением. Экс супруги платят ему нескрываемой неприязнью. Хуже всего, что они сумели заразить этим чувством своих детей. Особенно преуспела в этом Рена, мать Яна. - Перезвоню, - сказала я. – А что им нужно? Отец повертел перед собой спортивную куртку, ощупал подкладку и проверил карманы. - Что нужно? – рассеяно переспросил он. – Ну, разумеется, узнать, где я. Ты понимаешь, что откровенничать не стоит? - Понимаю. А если они заявят в полицию, что ты исчез? - Не заявят! – уверенно сказал он. – Ну, брысь отсюда, мне переодеться нужно. Я отправилась в ванную. Включила свет и с опаской взглянула в зеркало. Так я и думала. Синяк растекся по всей скуле, опухшая левая сторона казалась больше правой. Самоварная физиономия, как говорят в народе. Приняв горячий душ, я минут сорок повозилась перед зеркалом. Замаскировать синяк полностью не удалось, но он перестал выглядеть как знак доблести алкоголички. Немного повздыхав над своим отражением, я отправилась слушать автоответчик. Первым зазвучал девичий голос, немного испуганный и тревожный: - Ксюша, это Селена! Почему у тебя вечно отключен телефон? Мамочка хочет знать, где папочка. Она помнит, что вы с ним не разговариваете, и очень глупо с ее стороны ожидать, что ты в курсе, но она все равно настояла, чтобы я спросила у тебя. Так что, если знаешь, перезвони мне, ладно? «Мамочка хочет знать, где папочка…» Странно было слышать эти детские выражения от двадцатитрехлетней девушки. Малышка Селена превратилась в высокую стройную красотку с круглым лицом и широко распахнутыми серыми глазами. Она по-прежнему покупала одежду целыми возами и обращалась ко мне, только когда ей что-то было нужно. Следующее послание было от моего сводного брата. - Терпеть не могу эти записывающие штуки! Целый вечер пытаюсь до тебя дозвониться, но слышу в трубке только твой самодовольный голос, который раз за разом уговаривает меня назвать свое имя! Так вот, это твой брат Ян, и нам необходимо срочно найти Мирона. У него, похоже, не все дома. Я хочу сказать, он совсем спятил! Мы все должны забыть о ссорах и не допустить, чтобы он безрассудно пустил на ветер состояние семьи! - Ян немного помолчал, потом продолжил: - Думаю, тебе уже известно, что он отдал полмиллиона долларов… полмиллиона! - на приют для умственно отсталых детей? Мне недавно позвонила какая-то истеричная дура и сказала, что не знает, как меня отблагодарить. А когда я спросил, за что именно, она сказала: „Разве вы не тот самый господин Марецкий, что избавил нас от всех затруднений?“ Полмиллиона долларов! Ты слышишь? Он невменяем! Это переходит всякие границы! Нельзя допустить, чтобы он вытворял такие безумства! По-моему, Мирон начинает впадать в старческий маразм. Ты должна его найти и сообщить нам, куда он скрылся. Немедленно перезвони мне! На этом безапелляционном приказе его речь резко оборвалась. Я представила себе Яна, каким он сейчас стал. Не крепкого темноволосого мальчика, а располневшего, рыхлого брюзгу, не по годам самоуверенного и напыщенного. Хотя в мире становится все больше детей, рожденных до брака, Яна ужасно возмущают обстоятельства его собственного появления на свет. Он немедленно взрывается при малейшем намёке и поливает грязью отца, который всегда признавал Яна своим сыном и дал ему свою фамилию. Можно, конечно, понять, почему он ненавидел меня, когда был подростком. Но думаю, что он вряд ли когда-нибудь избавится от этого чувства. Злость прочно въелась в душу и продолжает мучить его и всех вокруг. Люди часто избегают его общества, чувствуя неловкость от внезапных вспышек беспочвенной злобы. Третий звонок был от матери Яна, Рены. - Ксения, если ты не занята, загляни ко мне, пожалуйста. Я весь день буду дома. – Как обычно, Рена разговаривала предельно вежливо, но от ее тона по рукам ползли холодные мурашки. Я не знаю другого человека, разговаривая с которым испытываешь такое сильное желание набросить на себя пальто. – И еще. Передай Мирону, что я этого так не оставлю. Третья жена отца преподавала в музыкальном училище. Я до сих пор не знаю, где и как они познакомились. Отца не интересовала классика, а Рену мутит от джаза. Сейчас ей около шестидесяти. Выйдя на пенсию, Рена набрала множество частных учеников. Думаю, она просто не любит оставаться одна, хотя общим знакомым дает понять, что просуществовать на пособие Мирона невозможно. Щелчок. Алла, первая жена отца, как обычно сыпала вопросами, не дожидаясь ответа. Большая часть вопросов была риторической. - Ксения, что происходит? Куда делся Мирон? Что это за глупость, насчет изумрудного ожерелья? Надеюсь, он не сошел с ума окончательно? Он не забыл про похороны? Может, хотя бы до них он постарается не жениться? Перезвони, если что-нибудь о нем узнаешь! Алла является издателем и владелицей бульварного журнала под странным названием «Гляделки». По этой причине все новости она узнает раньше остальных членов семьи. Не удивлюсь, если история с отцовским подарком появится на желтых страничках этого издания, и можете не сомневаться, подана она будет соответственно. «Гляделкам» свойствен высокомерный пренебрежительный тон, а основное содержание составляют насмешки и сплетни. Уважение и сдержанность считаются там чем-то бесполезным, зависть подается как нормальное человеческое чувство, все людские побуждения выглядят грязными, а любить разрешается только собак. Последним аккордом стал звонок Анжелы. Голос маменьки звучал сонно, но ее сумасшедшая энергетика пробивала телефонный кабель как торнадо. - Ксения, это правда? У меня нет слов! Так подло меня обмануть! Почему ты вчера не сказала, что Мирон с тобой? Он действительно подарил тебе изумруды? Ты знаешь, где он сейчас? Перезвони мне обязательно, я буду ждать! Отец прошел через гостиную на кухню. Я услышала, как он вполголоса разговаривает с посланцами магазина «Юнекс». Потом голоса стали громче и переместились в прихожую - Спасибо…носите на здоровье…обращайтесь еще…с удовольствием…спасибо за кофе…всего доброго. Щелкнул замок. Отец вернулся в гостиную, упал на диван и запихал под голову маленькую подушку. Он был в новом спортивном костюме, на боку которого болтался ярлык. - Ну, как тебе это нравится? Я поняла, что он имеет в виду утренний шквал звонков. - А ты уже прослушал? – Отец хмыкнул. Смешной вопрос. Излишняя щепетильность отцу не свойственна, и все лежащее на виду, он считает открытыми источниками. - Зачем ты их дразнишь? – спросила я. – Ты же не случайно дал всем этим.. облагодетельствованным… телефоны Анжелы и Яна? Ты хотел, чтобы семья знала, что ты ударился в финансовый разгул! И это вчерашнее представление на аукционе… Па, что происходит? - Кстати, изумруды я убрал из ванной. Они у тебя на туалетном столике. Не бросай их, где попало. Отец закинул руки за голову и начал напевать какую-то джазовую мелодию. Я поняла, что ответа не дождусь. ********** Удивить кого-то на студии невозможно. Даже если бы туда притащили бегемота, сенсации бы это не вызвало. Разве что ассистентка режиссера, на бегу отряхивая руки, швырнула бы ему в пасть недожеванный бутерброд. Так что мой знак боевой доблести особого внимания не привлек, а главного редактора даже обрадовал. - И как вы собираетесь вести программу? – спросил он, безуспешно стараясь выглядеть суровым, но объективным руководителем. – Вы в зеркало смотрели? Я коротко объяснила обстоятельства, при которых чуть не лишилась жизни. Возгласа - «Ах, вот оно, что!» - не последовало. Справка об угоне машины приветливости редактору также не добавила. - Вы, что, ее грудью защищали? – спросил он, выражая крайнее неодобрение. Видимо, приличная девушка должна заранее презентовать угонщику ключи от автомобиля, где деньги лежат. – И что теперь делать прикажете? Выпустить вас в эфир в непотребном виде и опозорить канал? Просьба найти замену на одну программу была принята со скрытым ликованием. Клише «стервозная как манекенщица», редко бывает справедливым, но в данном случае попало в десятку. Пассия главреда была очень красивой, очень холодной и очень колючей штучкой. Она успела попробовать свои силы в качестве корреспондента блока экономических новостей, причем ее ноги демонстрировались в кадре чаще, чем лица собеседников. В коридоре меня поймал за руку ведущий утренней программы «Проснись и пой». - Тебя можно поздравить? – спросил он, обшаривая мое лицо подвижными карими глазами. - С чем? – не поняла я. - С щедрым любовником! – Андрик кивнул на мой фингал. - Новенький, что ли? Почему не знаю? Двести тысяч разом – это красиво, это впечатляет. Не ждал от тебя подобной прыти. Вот уж правду говорят: тихом омуте… Андрик – симпатичный, эрудированный и словоохотливый парень лет тридцати – полная противоположность мне. На студии Андрика ценят за способность говорить с кем угодно, о чем угодно и сколько угодно. На моей памяти он хранил гордое молчание только раз, когда в студию пришел змеелов с живой коброй. Змеелов вывалил кобру на ковровое покрытие и сказал, что сейчас она поползает, отогреется, и тогда мы увидим, до чего агрессивны эти змеи. Сначала я ничего не поняла, потом сообразила, что речь идет о вчерашней грандиозной покупке. - Господи! Во-первых, не двести тысяч, а сто, а во-вторых, какой любовник? Андрик, это же мой отец! - А фингал откуда? – изумился Андрик и быстро попросил: - Если не любовник, познакомь, а? Я как раз в свободном полете. Работа на телевидении, где гетеросексуальные мужчины давно стали «сексуальными меньшинствами» учит определенной терпимости. Я не хочу знать, что делается в чужой постели, если дверь спальни при этом закрыта. Мирон не таков. Слово, обозначающее гомосексуалиста, он произносит как самое страшное ругательство. - Знаешь, лучше не стоит, - сказала я неловко. - Денег жалко? Я взглянула на Андрика. Глаза у него были наивные и пустые. - Не в этом дело. Отец…как бы сказать… немного старомоден. - Ясно. – Андрик вздохнул и пожаловался. – Ну почему все богатые мужики гомофобы? И почему у симпатяжек ни гроша в портмоне? Я изумилась, потому что считала, что дело обстоит с точностью до наоборот. Мы выразили друг другу соболезнования и распрощались. Вторым пунктом программы стало посещение родного дома, откуда меня изгнала Мара. Водитель смерил взглядом синяк на скуле и дешевую «аляску», которую я надеваю в командировки и твердым тоном обозначил цену. Я согласилась. - Работаешь там, что ли? – спросил он, когда я, захлопнув дверцу, уселась рядом. - Вообще-то живу, - ответила я честно. Он оценил юмор здоровым смехом. Место, где отец построил дом, тихое и очень дорогое: компактный огороженный мирок преуспевающих деловых людей. Деньги любят тишину, поэтому гламурные персонажи здесь не приживаются. Смена жен и подруг происходит келейно, без вспышек фотокамеры. Помню, как супруга нашего соседа-банкира, окликнув меня из автомобиля, спросила: - Все время забываю, как зовут вашу новенькую? «Новенькой» была Алиса, и жила она в поселке уже полгода. Первым делом я спустилась в гараж под домом. Отец разрешил мне взять любой автомобиль, вместо моей угнанной «Лады». Шофер отца – спокойный мужчина лет сорока семи – любил машины и наводил на них тщательный лоск. Я прошлась вдоль ряда сияющих бамперов. «Роллс-ройс» чересчур заметный, «БМВ-кабриолет» - не по сезону, джип «Тойота» чересчур громоздкий. Остается двухдверный серебристый «Мерседес». Я сразу поняла, что это машины Мары. Сняв ключи со специальной вешалки у входа, я открыла машину. Изнутри повеяло слабым запахом духов и новой кожи. До замужества Мара мечтала о красном кабриолете. Фотообои на ее компьютере изображали веселую девицу за рулем яркого спортивного кара. С волос девушки улетал прозрачный газовый шарфик. Машина стояла на мелком белом песке, чуть дальше катил волны теплый океан и трепетали на ветру широкие пальмовые листья. - Хочу туда войти, - сказала она мне однажды, указывая на картинку. – Шагнуть на песок, пробежаться и упасть в волны. Я бросила на водительское сиденье свою сумочку и вернулась во двор. Фасад дома выглядел строгим и внушительным, как в моих воспоминаниях. Темные кирпичи контрастировали со свежей белой краской на оконных рамах, три каминные трубы пронизывали хмурое небо. Кустарник постригли в форме ромбов, пирамид и овалов, деревьям подрезали крону, пустые клумбы и дорожки огородили плиткой. Открыв кухонную дверь, я на мгновение застыла. Куда-то исчезли крахмальные белые занавесочки, украшенные целым ворохом оборок, бледно-голубая блеклая мебель и выложенный белой плиткой пол. Сейчас кухня была выдержана в кофейном и оливковом цветах и выглядела как картинка из журнала. Если бы не ужасающий разгром. Неряшливо торчали распахнутые дверцы подвесных шкафов, по всей кухне валялись яркие баночки для круп и сахара рядом со своим содержимым. Мои сапоги покрылись белым мучным налетом, а подошва начала приклеиваться к полу. Я оставила сапоги возле двери, вышла в коридор и направилась к кабинету. Рядом плыла моя расплывчатая тень. Дом изменился. Все выглядело стильно, хотя и мрачновато, и все вокруг было разворошено ужасным беспорядком. Новый дубовый стол в кабинете отца покосился на подломленных ножках. Рядом с ними валялась каминная кочерга, - судя по всему, орудие преступления. На полу перемешались книги, фотографии, бланки счетов, карандаши. Сверху валялись опорожненные ящики стола. Паспортов отца я под завалами не обнаружила. Зато нашла множество фотографий. Села на корточки, сложила их в стопку и медленно перебрала семейную хронику моего трехлетнего отсутствия. Если и было на всех этих снимках что-то общее, так это выражение неудовольствия или досады. Или печали. Только отец выглядел веселым, но даже на его лице это выражение появлялось не так уж часто. А Мара, его пятая жена, смотрела в объектив с легким изумлением, как будто не понимала, стоит ли новая жизнь таких хлопот и неприятностей. Времена мини-юбок и ковбойских сапог остались в прошлом. Их сменили стильные костюмы, сшитые на заказ, и классические «лодочки» на шпильке. Беспорядочно вьющиеся волосы обуздала короткая пышная стрижка, а яркая косметика уступила место естественным пастельным тонам. «Плохая девчонка» преобразилась в леди. Алла, Рена, Алиса и Анжела - четыре ведьмы, непохожие внешне, но с одинаковым выражением на лицах, стоят рядом. Фотограф снял их в тот момент, когда они, не зная, что их фотографируют, с неодобрением смотрят друг на друга. У Селены была современная короткая стрижка, из-за которой она выглядела значительно моложе своих двадцати трех лет. Фотографу удалось запечатлеть характерный надменный взгляд Яна. Сирена смотрела в объектив, пасмурно, исподлобья. Все, кроме меня. Я сложила фотографии в альбом и начала снова переворачивать бумаги на полу, пытаясь отыскать паспорта. Кошмарный беспорядок не вызвал у меня страха, потому что слово «обыск» в сочетании с «убийством» органично дополняет картину. Еле слышное поскрипывание половицы, вначале меня тоже не испугало. Но рука почему-то инстинктивно сжала удобную ручку сувенирного ножика для разрезания бумаг – тонкого и острого. Мозг человека иногда работает точнее и быстрее компьютера. Поднимаясь на ноги, я уже знала, что будет дальше. И когда жесткая рука обхватила мою шею сзади, изо всех сил укусила покрытое волосами запястье. Мужчина негромко охнул, но не опустил руку. Наоборот, захватил мою шею крепким локтем, приподнял над полом и встряхнул. Он был очень силен. Я долбанула пяткой по чему-то жесткому, видимо, по носку ботинка. Никакой реакции. Страх охватил меня со скоростью лесного пожара. Я сделала несколько безуспешных попыток вырваться, а когда воздуха в легких не осталось, размахнулась и всадила нож в человеческую плоть. Он вошел пугающе легко, словно в диванный валик. Я вырвала нож и ударила снова, стараясь не попасть в бедренную артерию. Если я увижу быстро расползающееся кровяное пятно и стекленеющий предсмертный взгляд, неизвестно кто из нас умрет первым. Захват под моим подбородком ослабел. Мне в ухо ударило тяжелое горячее дыхание. - Сука, - прошептал голос. Я ударила еще раз, оттолкнула тяжелое тело и бросилась к выходу. Мудрый инстинкт самосохранения помнил, что дверь черного хода осталась открытой. Едва касаясь босыми ногами грязного пола кухни, я выскочила из дома и побежала к автомобильной дороге между домами. Ни одной машины. Я рванулась к соседним воротам и застучала кулаками по железу: - Пожар! Горим! В школе нас учили, что выгнать человека из его спасительной норки может только это событие. Щелкнул автоматический замок, я ввалилась во двор и бросилась к дому. Навстречу мне уже распахивала дверь жена соседа, Альбина. За ее спиной маячило встревоженное лицо мужа-банкира. Я влетела в дом, чуть не сбив их с ног, упала на колени и зарыдала. ******** Для чего нужны деньги? Чтобы не попадать в идиотские ситуации! Соседи выслушали мой рассказ, не скрывая неодобрения. Мне было неловко, потому что сосед - владелец банка, где работает Ян. Наверняка братец воспримет эту историю как попытку подорвать его деловую репутацию. - Дорогая, тебе не следует ходить пешком, - мягко попеняла мне Альбина. - Одна, без водителя, без телохранителя в доме, где произошло убийство… Ее муж не добавил « и в таком виде!», - но фраза буквально висела на кончике его языка. Одно утешение – мой синяк соседи восприняли как часть сегодняшнего происшествия. Они позвонили отцу, и он примчался через пятнадцать минут, побив собственный рекорд на мотоцикле. Альбина заставила меня сменить промокшие грязные колготки и надеть ее сапоги – очень красивые и дорогие. Она же дала мне выпить какую-то успокоительную таблетку. По-своему она была доброй женщиной. Мы с отцом сидели в моей бывшей комнате на втором этаже. Внизу работала следственная бригада. Я ожидала и здесь увидеть перестройку в стиле Мары, но на самом деле в этой комнате все было по-прежнему. Кроме того, что не осталось ничего моего. Одинокая кровать не застелена, матрац ничем не прикрыт. Не было ни паутины, ни пыли, ни затхлого запаха, но сразу становилось понятно: человек, который спал на этой кровати, больше здесь не живет. Отец, шагавший по комнате, внезапно опустился передо мной на корточки и нагнул голову. - Врежь, как следует! – попросил он страстно. - Что? – не поняла я. - Ударь меня! – закричал отец. – Сто раз просить, что ли? Я стукнула его по шее и осведомилась. - Тебе легче? Отец встал и снова начал ходить взад-вперед. Страх и злость распирали его как паровой котел. Трудно сказать, какое чувство было сильнее. - Перестань, - сказала я. – Ты же не мог знать, что случится. - А ты? – заорал отец, останавливаясь. – Хороша, нечего сказать! Какого черта ты полезла в дом, когда увидела этот разгром?! Курица! - Я думала это осталось с того дня, когда убили Мару! - Ага! И все эти дни я жил в бардаке, так что ли? Я запальчиво открыла рот и промолчала. Почему очевидные мысли иногда приходят в голову слишком поздно? Кто-то деликатно стукнул в дверной косяк. Мы одновременно вздрогнули и повернулись. На пороге стоял рыхлый мужчина средних лет с вываливающимся над ремнем пивным брюшком. - Можно войти? - Входите, - сварливо отозвался отец. Следователь вошел в комнату и остановился возле кровати, глядя на меня сверху вниз. Сеточка лопнувших кровеносных сосудиков на лице говорила то ли о высоком давлении, то ли о любви к горячительным напиткам. Хотя есть люди, успешно сочетающие и то, и другое. - Как вы себя чувствуете? - А вы угадайте! – сердито отозвался отец. – Как себя чувствует человек, которого чуть не придушили? Следователь приподнял мой подбородок и осмотрел горло. - Следов от пальцев нет. - Он в кольцо взял, - объяснила я. – Всей рукой. - И вы его не видели? Я покачала головой. - Он все время был сзади. А когда я вырвалась, то рассматривать, естественно, не стала. - А руку помните? - Руку? – переспросила я и нахмурилась. Бред. Как можно вспомнить чужую руку? - Закройте глаза, - велел следователь. – И представьте, что вы только что вошли в кабинет. Я закрыла глаза и заставила память отмотать ленту воспоминаний назад. Едва слышное поскрипывание. Холод плоской серебряной ручки ножа. Быстрое движение сзади и жесткое царапающее прикосновение к шее. Торчащий прямо перед глазами локоть. - Свитер, - невнятно сказала я. Язык двигался расслабленно, словно я находилась под гипнозом. – На нем был серый шерстяной свитер очень плотной вязки. Куртка-дутик без рукавов. Я чувствовала спиной что-то мягкое, гладкое и холодное. - Дальше, - поощрил меня следователь. Я автоматически приподняла ногу в красивом замшевом сапоге Альбины и с размаху впечатала ее в пол. - Ботинки из очень твердой кожи с тупым носком, - продолжала я. А память выдавала все новые подробности, которые я считала несуществующими. - От него странно пахло. Чем-то едким, какой-то химией. - Лекарствами? - Не знаю. Но запах был очень стойкий. И еще он был примерно моего роста или немного выше. - Почему вы так думаете? - Он меня приподнял, - объяснила я. – И я стукнулась затылком о его нос. Если бы он был намного выше меня, то я ударилась бы головой о его подбородок. - Хорошо. Что еще? Правая рука сделала выпад. Я снова почувствовала податливость живой плоти и обжигающее кровавое пятно под пальцами. - На нем были брюки, не джинсы. Ткань не такая жесткая. Толчок и падение тяжелого тела. Быстрый взгляд через плечо на человека, упавшего ничком. Черная подошва ботинок с квадратным каблуком, задравшийся край серой куртки-дутика и… - Рыжий! – вскрикнула я. – Он был рыжим! А куртка – серая! Я открыла глаза. Дыхание было тяжелым, словно я снова летела над перепачканным полом кухни, спасая свою жизнь. - Молодец, - сказал следователь. – У вас отличная моторная память. - Это вам поможет? – спросила я. - Уже помогло. Мы нашли его одежду в мусорном баке. Он пытался ее сжечь, но, то ли не успел, то ли кто-то помешал. Все именно так, как вы сказали. Серая куртка, свитер и брюки, испачканные кровью. - Интересно знать, как он сюда попал, - сердито поинтересовался отец. – Проехал мимо охраны? Территория-то огорожена! - Там есть «мертвая зона», которая не просматривается на камеру, - объяснил следователь. – Он подъехал со стороны области, оставил машину неподалеку и перебрался через стену. Отец фыркнул, разогреваясь. - И за что, спрашивается, мы платим такие деньги?! Ладно, об этом после, - оборвал он сам себя. Я тихо посочувствовала службе безопасности поселка. - У вас есть какие-нибудь мысли по этому поводу? – поинтересовался следователь. – Что здесь искали? - Понятия не имею! – ответил отец. В его голосе прозвучала сердитая искренность, словно он признавал, что Мара сумела его обмануть. – В любом случае, это «что-то» небольшого размера. - Почему вы так думаете? - Банки, - коротко ответил отец. Я вспомнила яркие жестянки, разбросанные по кухонному полу. В них могла поместиться только небольшая вещь. Следователь кивнул, соглашаясь. - Судя по разгрому, он пробыл в доме довольно долго. Где вы были вчера вечером и ночью? - Я был на благотворительном аукционе в Галерее искусств и ночевал у дочери. - Аукцион?... Вчера?... – Мохнатые брови следователя полезли на лоб. – Угон автомашины?... Так это были вы?! Почему сразу не сказали? С вами не соскучишься! И я поняла, что все начинается сначала. Когда мы, наконец, вышли из дома, было уже темно. Следственная бригада разъехалась, превратив беспорядок в безнадежный хаос и запретив нам прикасаться к вещам. Отец закрыл двери на все замки и подергал ручку. Я не разделяла его надежды на хорошего японского производителя, но что еще мы можем сделать?... Домой мы добирались на машине соседа-банкира, которую он любезно нам одолжил вместе с шофером. Отец сделал попытку расплатиться с Альбиной за сапоги, но она замахала руками: - Мирон, как вам не стыдно! Мы поблагодарили их за участие и уселись в темно-серое «Вольво». Наверное, по дороге мы думали об одном и том же. Я не выдержала первая: - Па, почему ты не рассказал следователю, что тебя пытались убить? Прежде чем ответить, отец взглянул на затылок водителя. - Не будем вмешивать государство в наши семейные проблемы, - сказал он тихо. - Если мы с тобой оказались на мушке, я хочу выяснить, кто держит палец на курке. - «Мы с тобой?» – переспросила я. – Все-таки, «мы»? Отец кивнул. - Вчера я был уверен, что убийца пытался переехать меня. Сейчас уже нет. В горле мгновенно образовался сухой комок. Утешил, нечего сказать. - Почему ты так думаешь? – спросила я, стараясь, как отец, говорить спокойно и деловито. Наверное, он уловил запах моего страха. Взял мою руку и крепко сжал. Ладонь у отца была твердой и горячей. - Сеня, ты уже совершеннолетняя. Если мы хотим выжить, то должны смотреть правде в глаза. Почему он напал на тебя, вместо того, чтобы просто сбежать? Что ему мешало? Я переварила сказанное. Точнее, перемолола. Мысли двигались неуклюже и неповоротливо, как кофейные зерна в кофемолке. Отец прав. Грабителя, взломщика, убийцу…кто он там… я не только не видела, но и не слышала. Если он что-то искал, то мог дождаться моего ухода и продолжить поиски. Или незаметно улизнуть, пока я перебирала в кабинете семейные снимки. Но он напал на меня сзади, как голодный хищник, стремясь убить и сожрать. Жутковатая мысль. Я сосредоточилась, пытаясь представить, как изменится моя жизнь. То, что раньше казалось простым и естественным, – ну, например, выйти из дома и поехать на работу или сходить в магазин, - теперь становилось смертельно опасным предприятием. Особенно вечером. Хотя, если меня всерьез решили убить, - достанут и днем. И что мне теперь делать? Запереться в квартире и сидеть там до тех пор, пока все не кончится? - Сеня! Отец толкнул меня в бок. Я очнулась и подняла голову. - Что, уже приехали? Машина стояла у тротуара. В ста метрах от дороги виднелся мой новенький кирпичный дом с полукруглыми застекленными балконами. А перед ним на асфальтовом пятачке вращали сиренами машина «Скорой помощи» и два бело-синих патрульных «форда». Могло случиться, что угодно: ограбление бутика, в котором я вчера приобрела обновки, пьяная драка, нападение собаки, которых легкомысленные владельцы прогуливали по вечерам в парке без ошейника и поводка…. Но я сразу поняла, что произошло нечто более страшное. Выскочив из машины, я бегом рванулась к небольшой кучке людей, толпившейся перед желтой лентой, которой был обнесен вход в бутик. - Что случилось? – спросила я парня в темной шапочке, натянутой на лоб. - Говорят, продавщицу пристрелили, - охотно сообщил он. – Точно не знаю, я недавно подошел. – Он оглянулся и кивнул на пожилую тетку в платке. – Вон у нее спроси, она с самого начала все видела. - Её, её, - охотно подтвердила тетка. – Вышла на крылечко, поправила воротник – тут и грохнуло. Я сначала ничего не поняла. А потом она упала, а я кричать начала. Кто-то взял меня за локоть. Я вскрикнула и выдернула руку. Отец смотрел на меня тревожно и удивленно. - Сеня, что происходит? - Продавщицу убили, - сообщил ему мой словоохотливый собеседник. – Когда она из магазина выходила. Отец с раздражением взглянул на него и снова уставился на меня. Наверное, выражение моего лица ему не понравилось, потому что он взял меня за плечи и хорошенько встряхнул. - Сеня! - Ребята, на ее месте должна была быть я, - повторила я неизвестно откуда всплывшую фразу. Вспомнила, откуда она взялась и захохотала громко и визгливо. И хохотала до тех пор, пока отец не отвесил мне короткую аккуратную пощечину. **** Никогда в своей жизни я не знала, что такое настоящий страх. Думаю, то же самое могут сказать мои сводные сестры и брат. С детства мы были защищены деньгами отца, его авторитетом и силой его личности. Нас никогда не били и не унижали, нам не приходилось бороться за кусок хлеба. Нас хорошо одевали, кормили, учили, а когда мы повзрослели, то пустились в свободный полет с парашютом за спиной. Мы знали: как бы ни сложились обстоятельства, у нас есть надежная подушка безопасности. Я подолгу жила вместе с другими детьми отца, но не могу сказать, что хорошо их знаю. Когда Ян появился в доме, мне было девять лет, а ему – три года. Он выглядел надутым и часто болел. Ян ходил в английскую спецшколу и увлекался авиамоделированием. В его комнате повсюду стояли собственноручно собранные макеты самолетов, но Рена считала хобби несерьезным и настояла, чтобы Ян окончил экономический факультет университета. Затем она заставила отца пристроить его на работу в банк. Когда Яну исполнилось четырнадцать, отец изгнал его вместе с матерью из своего дома. Рену сменила бывшая секретарша - Алиса с дочерями-двойняшками. Селена и Сирена ходили в четвертый класс, я училась на четвертом курсе университета. Ясно, что при такой разнице в возрасте, общих интересов у нас не было. Иногда Селена забиралась в мою косметичку или шкатулку с украшениями. Она рано осознала свою привлекательность и всячески стремилась ее подчеркнуть. Сирена, в отличие от сестры, о внешности заботилась мало. Она любила читать, но не художественную литературу, а книги более «конкретные», как говорила сама. Учебник географии, энциклопедия, толковый словарь котировались в ее библиотечном списке гораздо выше романов и детективов. Наши отношения с братом и сестрами нельзя назвать плохими или хорошими. Между нами не было теплоты и близости. Когда мы встречаемся, то стараемся соблюдать все общепринятые правила вежливости, хотя в глубине души недолюбливаем друг друга. Достаточный ли это повод для убийства? В дверь спальни постучали. - Входи, - откликнулась я. Отец распахнул дверь, впустив в комнату волну вкусных запахов. Только сейчас я осознала, что ничего не ела с самого утра. Желудок скрутило резкой спазмой. Отец присел на край кровати, испытующе разглядывая мое разворошенное лицо. Расспрашивать о чем я думаю, слава богу, не стал – и так понятно. - Прости за это, - он коснулся тающего следа пощечины на щеке. - Ерунда, - отозвалась я. – Нужно было долбануть сильнее. - Зачем? – не понял он. - Чтобы восстановить симметрию, - объяснила я. Сначала отец не понял, а потом сообразил: - Шутишь… - Пытаюсь, - согласилась я - Уже хорошо. Ты голодная? - Ужасно. - Тогда пошли ужинать. Он за руку потащил меня на кухню. На столе были расставлены тарелки, хлебница, солонка, лежали льняные салфетки и столовые приборы. Отец усадил меня на угловой диванчик, снял крышку сковородки и аккуратно выложил на тарелку толстую сочную отбивную в сухарях. Мясо было горячим и еще «ворчало» на сковороде. Я вдруг с удивлением поняла, что никогда в жизни не видела его, подающим на стол. Дома мы обедали вместе только по воскресеньям и только в парадной обстановке. В царствование Рены семейные трапезы излучали энергетику арктического холода, в царствование Алисы оживлялись различными мелкими перепалками, иногда переходящими в бурные ссоры. Я разрезала нежнейшее мясо. Розовый сок закапал в тарелку. - О-о-о! – застонала я, проглотив кусочек. – Сто лет такого не ела! – И с удивлением констатировала: - Слушай, ты оказывается, здорово готовишь! Отец не ответил. Он быстро «подметал» тарелку. Мы съели по две отбивные с гарниром из цветной капусты, закусили их солеными огурчиками с черным хлебом и горчицей и отвалились от стола, сытые и довольные. По телу разлилось блаженное тепло. - Сейчас, немного переварю и налью чай, - сказала я. В моей жизни, перенасыщенной полуфабрикатами, такие праздники случаются редко. Настроение уверенно пошло вверх. Оказывается, хорошо набитый желудок перевешивает любые страхи. Спустя пять минут я собрала со стола грязную посуду и заварила чай. Разлив по чашкам ароматную жидкость, мы принялись обсуждать события сегодняшнего дня. - Долго она пробудет в больнице? – спросила я. Отец сделал большой глоток и сморщился. Кипяток обжег ему язык и нёбо. - Успокойся, не больше недели. Ранение пустяковое, плечевая кость не задета. Считай, девушка отделалась легким испугом….- он, прищурившись, взглянул на меня, - и испорченной курткой. - Я куплю ей новую! - пообещала я радостно. Не знаю, как бы я жила с мыслью, что другой человек убит вместо меня. Не то, что бы я горела желанием подставить под прицел собственную грудь, просто радовалась, что продавщица из бутика с красивым именем «Гражина» серьезно не пострадала. - Сомневаюсь, что она согласится принять от тебя хотя бы шарфик. К тому же, в больницу тебя наверняка не пустят. Как сообщил отцу источник в милицейском оцеплении, в продавщицу стреляли из машины, припаркованной сбоку от дома. Пуля попала в плечо и прошла навылет, не задев кость. Девушка испытала вполне понятный шок, поэтому ее показания не отличались связностью. Все же удалось выяснить, сопоставляя показания очевидцев, что машина была темно-синей, а номер оканчивался на двойку. - Выходит, их было двое, - сказала я. - Кого? – не понял отец. - Убийц. Один напал на меня в доме, а второй в это время ранил Гражину. Отец отреагировал странно. - Гражину? – переспросил он с удивлением. - Так зовут продавщицу, - объяснила я. – Разве ты не знаешь? - Нет, при мне ее называли просто «потерпевшей». Гражина, Гражина…- Он сосредоточенно нахмурился. – Откуда я знаю это имя? - Из Мицкевича. - Кто это? Я не удивилась. Отца нельзя назвать «читающим» человеком. Обладая развитым умом, он относился к процессу чтения с легким пренебрежением, как относится взрослый к детским играм. Если он читал романы популярных авторов, то анатомировал тексты, пытаясь вычленить составляющие успеха. Он часто спрашивал, что именно нравится мне в этой книге, и если я не могла четко сформулировать ответ, - а так обычно и бывало, - окатывал меня разочарованным взглядом. Я думаю, что никого из детей он не считал своим наследником в плане ума и личностных качеств. Я коротко объяснила отцу, кто такой Адам Мицкевич. Он выслушал литературный экскурс терпеливо, но без особого интереса и покачал головой. - Нет, я знаю это имя потому, что слышал. Только не могу вспомнить, когда и от кого. - Ты слышал его дома, или на работе? Может, на улице, по радио или по телевизору? – перечисляла я. Отец медленно качал головой: не помню, не помню. – Не зацикливайся, - посоветовала я. - Может, это не имеет отношения к делу. - Может быть, - согласился он. – Просто имя довольно редкое. Я вспомнила, о чем хотела спросить отца, когда мы возвращались домой в машине соседа. - Па, почему ты думаешь, что меня хотят убить? – мне удалось выговорить фразу без запинки. – Кому я мешаю? Разве у кого-то есть причина желать моей смерти? Он ответил неохотно, складывая и разворачивая льняную салфетку. - Думаю, да. Понимаешь, я составил новое завещание… - О, Господи! – невольно вырвалось у меня. Тема нового завещания всплывает в семье регулярно после каждого нового скандала. Отца нельзя назвать самодуром, но иногда он круто натягивает финансовые вожжи, демонстрируя, кто в доме хозяин. На моей памяти, завещание менялось пять раз, и я не думаю, что нынешний вариант – конечный. - Только не говори, что ты составил завещание в мою пользу! - Не совсем. Я создал фонд, из которого после моей смерти каждый будет получать фиксированные выплаты, а тебя назначил его президентом с правом увеличивать или уменьшать долю остальных по своему усмотрению. - Но почему? – я, действительно, была огорошена. – Я ничего не смыслю в финансах! Назначил бы Яна! Он, по крайней мере, экономист! При упоминании Яна отец снова помрачнел. Мне показалось, что по его лицу пронеслась легкая брезгливая гримаса. - Жадность проявляется еще в детстве, - сказал он невпопад: - А самым омерзительным образом она проявляется тогда, когда человек взрослеет и все стремится прибрать к рукам. Думаю, деньги развратили моих близких в геометрической прогрессии. И я вполне представляю, как после моей смерти все начнут драться за наследство как голодные кошки за объедки. – Он взглянул на меня, давая понять, что возлагает на мою персону особую ответственность. – Поэтому я выбрал тебя. Чтобы их осадить, понимаешь? Меня охватило возмущение. Как обычно он пользовался человеком в своих интересах, не спрашивая, нравится ему это, или нет. Говоря о бывшем муже, Анжела обычно употребляла эпитет «ходячее стихийное бедствие». Сейчас я начала ее понимать. Три дня назад отец вернул меня в свою жизнь, и уже трижды за это время кто-то пытался меня убить. - А меня ты спросил? – закричала я. –Хочу ли я собачиться с твоими наследниками? Мне это нужно? Отец изумленно глянул на меня. - Я думал, ты будешь рада… - Господи, чему?! Тому, что меня чуть не убили?! Вот спасибо, облагодетельствовал! Жила себе спокойно, в ус не дула – и нате вам! Погони, наезды, стрельба… А все почему? Потому что ты решил меня осчастливить своим доверием! Я взглянула на отца и осеклась. Он выглядел растерянным как ребенок, внезапно осознавший, что сделанный им сюрприз не нравится окружающим. - Извини, - сказала я. Новый конфликт не входил в мои планы. - Не мог бы ты вывести меня из-под огня? Ты хоть представляешь, сколько проклятий обрушится на мою голову? Будь добр, избавь меня от этого удовольствия! - Уже, - сказал отец, одним глотком допивая остывший чай. – Я обзвонил…как бы это сказать… всех заинтересованных лиц и сообщил, что снова изменил условия завещания. Если с тобой или со мной произойдет несчастный случай, все деньги уйдут на благотворительность. - А если нет? - Именно этот вопрос мне задали мои наследники. И я ответил, что ты сообщишь условия завещания каждому из них в отдельности. - Я-а-а?!... Отец холодно приподнял брови. - Почему нет? Может, ты собралась отсиживаться дома за закрытыми дверями? – Он нагнул голову и заглянул мне в лицо. - Сеня, ты трусишь? В отцовском голосе звучало изумление. Сходство между собой и детьми он воспринимал как нечто само собой разумеющееся, а отличия – как нонсенс. Я покраснела, надеясь, что растекшийся по скуле синяк и след пощечины это скрыли. Всю мою жизнь все приходило ко мне само. Я никогда ничего не искала. Я впитывала то, что попадалось мне по пути, что бы это ни было. Я любила читать и любила телевидение, что привело меня в профессию. В течение многих лет мне приходилось учиться не причинять беспокойства, учиться владеть собой, и поэтому сейчас, когда я выросла, мне совершенно претили суматоха и борьба. Я так долго училась не хотеть того, что мне не предлагали, что теперь мало чего хотела. Я знала, почему всю жизнь плыву по воле волн, но не имела ни малейшего желания топать ногами и заявлять, что я, дескать, хозяйка своей судьбы. Я по сути человек беззаботный, принимаю все, как есть, и не люблю, когда обстоятельства вынуждают меня менять привычки. - Любой нормальный человек боится смерти! – Я постаралась, чтобы голос звучал сердито. – Я помогу тебе, если ты не будешь использовать меня в качестве говорящей куклы. Я хочу понимать, что ты делаешь, и для чего ты это делаешь. Если не нравится – ищи другую ходячую мишень с кружочком на лбу! В глазах отца мелькнул слабый огонек. - Сенька, а ты изменилась. Не припомню, чтобы раньше ты хоть раз повысила на меня голос. Ну, кроме того случая… - Он кашлянул, вспомнив, как выкинул меня из дома. – Хорошо. Я готов видеть в тебе компаньона. Если хочешь – задавай вопросы, а потом я расскажу, что собираюсь сделать. – Он сделал усилие и благородно поправился: - То есть, что мы собираемся сделать. Возможно, ты меня…э-э-э…поправишь . - Ты кого-нибудь подозреваешь? Я хотела спросить совсем не об этом, но глубоко сидящая заноза, наконец прорвалась наружу. - Да! - ответил отец твердо и мрачно. По коже снова побежали щекотные ледяные мурашки. – Только не спрашивай, кого именно. Ты плохой конспиратор, Сенька. У тебя все на лбу написано. А тебе еще встречаться с милыми родственниками. И если я прав, они сразу почувствуют неладное. Понимаешь? Я кивнула. - Поэтому ты пустился в демонстративный финансовый разгул, да? Ты провоцировал его…или ее?... - Только я не думал, что они попытаются расправиться с тобой, - договорил отец. - И уж, конечно, не предполагал, что они наймут киллера. - Почему? Благодаря тебе, деньги у нас есть! Ох!... Я виновато взглянула на отца. Он беспечно махнул рукой, словно нанимать убийц на деньги жертвы – обычное дело. - Дело не в деньгах. Найти убийцу не так-то просто. Где ты его наймешь, объявление в Интернете дашь? Знакомых поспрашиваешь? И где гарантия, что потом этот человек не будет тебя шантажировать? – Он покачал головой. – Нет, Сеня, тут нет людей со стороны. Тут все свои. Наследники и ближайшее окружение. Он опустил глаза, постукивая чайной ложечкой по краю чашки. Внезапно он стал выглядеть на свои пятьдесят шесть. - Это я сделал вас такими. - Па, ты ни в чем не виноват. Такими стали мы сами. Он криво усмехнулся. - Дети и бывшие жены - это бумеранг, запущенный в будущее. Возможно, я уделял вам недостаточно внимания. Глупо требовать от человека больше, чем он может дать. Но я честно делился всем, что у меня было. Не только деньгами. Впервые в жизни он почти оправдывался. Я положила руку на его беспокойные пальцы и крепко их сжала. - Ты был хорошим отцом. Пока мы были слабыми, ты защищал нас. Мы выросли и выбрали свою дорогу. Если кто-то сбился с пути – это не твоя вина. Нам пора самим отвечать за себя. Морщины на его лбу не разгладились. Отец наклонил голову и поцеловал мою руку. Первый раз в жизни. - Иди спать, - сказал он, не глядя на меня. – Завтра будет трудный день. ******* Во сне я играла с маленьким пушистым тигренком. Тигренок грациозно вставал на дыбы и хлопал меня по руке розовой подушечкой лапы. Он выглядел милым, а лапа - безобидной и мягкой. Проснулась я в хорошем настроении. Встав с кровати, я подошла к окну и развела плотные шторы. Дождь закончился, ветер улегся. Во всю ширь горизонта распростерлось ослепительно голубое холодное небо со взбитым белком облаков. Деревья в парке замерли, вытянувшись, словно солдаты на параде, последнюю чахлую зелень оттеняли пурпурно-коричневые кучки опавших листьев. Приоткрыв окно, я вдохнула острый как нож осенний воздух с привкусом дыма и отправилась в ванную. Из кухни тянуло ароматом горячего кофе и доносилось шарканье тапочек Димы. Взглянув в зеркало, я убедилась, что за ночь опухоль спала, зато синяк налился пурпуром и пламенел как сигнальный фонарь. Умывшись, я попыталась замаскировать его тональным кремом, но багрово-синее пятно просвечивало даже под слоем декоративной косметики. Возможно, если припудриться, эффект будет лучше. Безуспешно поворошив косметичку, я вспомнила, что вчера положила пудреницу в сумочку. Вышла в коридор, автоматически направилась к столику под зеркалом…и громко вскрикнула. На кухне что-то грохнуло, и в прихожую выскочил отец. - Сенька! Ты с ума сошла! Чего разоралась? Он выглядел гораздо лучше, чем вчера. Подтянутый, моложавый, красивый мужчина в новом спортивном костюме. В одной руке прихватка, в другой – столовый нож. Глаза веселые и сердитые, спутанные волосы торчат в разные стороны. - Прости, пожалуйста. Вспомнила, что оставила свою сумочку на сиденье машины. - Какой машины? – не понял отец. - Машины Мары, - тихо ответила я. Отец нахмурился. - Документы?... Деньги?... - Денег там немного, а из документов только телевизионный пропуск. Он беспечно махнул рукой. - Если утащат, новый выпишешь! Иди завтракать. Кстати, с добрым утром. Я пожелала ему того же. Отец суетился на кухне, быстро и ловко сервируя завтрак. Он выглядел бодрым и был полон энергии. Сделав два огромных бутерброда с сыром и копченым лососем, он разлил кофе по чашкам и уселся напротив меня. - Какие у нас планы? – поинтересовалась я, размешивая сахар в чашке. - Сегодня мы встречаемся с детективом. Он приедет…- отец взглянул на часы, - часа через три, а до этого давай решим вопрос с машинами. Ты берешь «мерседес»? - Не знаю, - промямлила я. Машина ассоциировалась с Марой, ее убийством и колючим локтем незнакомца, перехватившим мою шею. – Она дорогая, не дай бог разобью. Я такие никогда не водила. Трудно, наверное, пересаживаться на иномарку. - Трудно пересаживаться с «мерседеса» на «Ладу», а обратно – ничего, терпимо. С управлением как-нибудь разберешься, там полная автоматика. Хочешь, съездим и заберем машину, а заодно твою сумку? – Я отчаянно затрясла головой. Возвращаться в дом, где меня чуть не убили, не было ни сил, ни желания. – Ладно, - смилостивился отец. – Попрошу шофера, он пригонит. Мы допили кофе и съели бутерброды. Потом я убрала со стола, а отец разложил на нем бумагу и ручки. - Действуем так, - начал он. – Составим список, по которому ты будешь объезжать моих обожаемых жен и детишек. Никому не сообщай, когда приедешь, ни с кем не договаривайся заранее. Тронуть тебя они сейчас не посмеют, но береженого, как говорится, Бог бережет. - А что мне им сказать? Отец не успел ответить. Зазвонил мобильник в прихожей, и следователь, ведущий дело об угоне моей машины, «порадовал» меня новостями. Моя несчастная «Лада» нашлась в семидесяти километрах от кольцевой, возле какой-то пригородной деревеньки. Машину облили бензином и подожгли. Взрыв жители деревни услышали в пятом часу утра. Они вызвали пожарных, а те – полицию. Судя по сочувственному тону собеседника, похороны моей машинки можно считать состоявшимися. Мы договорились, что я приеду в местный райотдел. Затем я созвонилась со страховой компанией и договорилась, что туда же они пришлют своего представителя. Позавтракав, я нацепила на нос круглые темные очки, скрывшие синяк, и вышла из дома. То ли за последние два дня я свыклась с мыслью, что являюсь ходячей мишенью, то ли сработала успокоительная мысль, что убивать меня сейчас невыгодно, но страха я почти не чувствовала. Кроме знакомой дворничихи, вываливающей содержимое мусоропровода в большой бак, во дворе не было ни души. Мы поздоровались. Особого интереса я в ее взгляде не заметила, чему была очень рада. В отличие от отца, я не люблю ощущать себя в центре внимания. Не оглядываясь, я обогнула угол дома и по узкой тропинке «срезала» дорогу к метро. Как я уже говорила, мой дом стоит посреди небольшого парка, фасадом к широкой оживленной трассе. Первый этаж занимают магазины, аптека и небольшая булочная. От трассы отходит узкий дорожный рукав, который огибает дом слева. Здесь меня ожидал стрелок, сидевший в машине. Ему была отлично видна дорожка, ведущая во двор, и ярко освещенный пятачок перед входом в бутик. Сидя в вагоне, я по очереди примеряла роль стрелка на членов семьи. Алла – расплывшаяся, но все еще привлекательная дама лет пятидесяти. На мой взгляд она злоупотребляет косметикой, а ярко-красный цвет губной помады женщине ее возраста противопоказан. Первая жена отца обожает бесформенные балахоны с узорами и орнаментами в стиле «этно», плетеные украшения из бисера, замшевые сумки с бахромой и замшевую обувь. Даже среди городских сумасшедших, Алла выглядит как новогодняя елка в пасхальном соборе. Леди номер один терпеть не может изделия отечественного автопрома, поэтому представить ее за рулем моей «Лады» с ружьем наизготовку я так и не смогла. Третья жена отца, Алиса, обычно действует под влиянием импульса. Она способна шарахнуть противника утюгом по голове, но скрупулезно спланированное убийство - не ее стихия. Алиса нетерпелива и невнимательна. Она тщательно следит за собой, и я не думаю, что ее пальцы с длиннющими ногтями когда-нибудь касались оружейной смазки. Ко мне Алиса относится без особой любви, но и без ненависти. Пока мы жили под одной крышей, между нами не было серьезных ссор и конфликтов. Супруга номер четыре. Рена. Высокая, статная, крупная, но не толстая, с волнистой гривой каштаново-седых волос. Стрижка а-ля Елена Образцова, почти полное отсутствие косметики, дымчатые очки, прикрывающие подслеповатые прищуренные глазки, тонкие губы и ровная полоска крепких, чуть желтоватых зубов. Ее улыбка полна многозначительной недосказанности, которая не сулит окружающим ничего хорошего. Рена считает, что живет «духовными ценностями» и презирает потребительские запросы. При этом «потребляет» она ничуть не меньше остальных отцовских жен и тщательно следит, чтобы их с Яном не обсчитали. «Из принципа», - как выражается она сама. Я могу легко представить ее с длинным стволом, прижатым к плечу. Даже подслеповатые глазки не помеха – в конце концов, становится понятно, почему стрелок так сильно промахнулся. По понятным причинам, Мару и Анжелу я из списка возможных убийц исключила. Остаются мои сводные сестры и брат. Я засмеялась потому, что представила, как мой респектабельный сводный брат, брезгливо поджав губы, расчехляет снайперскую винтовку. Ян! Ян, который благоговеет перед общественным мнением! Ян, который каждый сделанный шаг соизмеряет с конечной целью – пробиться в общество богатых и влиятельных людей! Ян, до сих пор страдающий от того, что родился вне официального брака! Может такой человек терпеливо ожидать в угнанной машине ненавистную сводную сестрицу, чтобы ее прикончить? Не верю! Скорее можно себе представить, как он проворачивает какую-нибудь финансовую интригу, требующую ума, изворотливости и специальных знаний. Но пачкать руки в прямом и переносном смысле мой сводный братец не станет. Я вышла на улицу и направилась к двухэтажному зданию через дорогу, крашенному под яичко. Солнце слепило глаза даже сквозь очки, из будок на колесиках несся запах горячих сосисок. Торопливая бегущая толпа окутала меня безопасным коконом, и я почти пожалела, что оставшаяся дорога заняла не больше десяти минут, в течение которых я торопливо примерила оставшихся кандидатов на роль убийцы. Селена, помешанная на тряпках и диетах. Признанная любимица отца. Девушка, которую язык не поворачивается назвать «веселой», хотя почти что каждую произнесенную фразу она сопровождает щебечущим смешком. Посторонним людям Селена представляется милой девочкой до тех пор, пока кто-нибудь не погладит ее против шерстки. В минуты гнева она становится удивительно похожа на свою взрывную сестру. Сирена. Мрачная рыхлая персона с небрежно собранным хвостом на затылке. У нее плохое зрение, и она носит очки с сильными диоптриями. Обычно Сирена одевается в широкие свитера и джинсы, подчеркивающие полные бедра. Ее фирменный стиль можно охарактеризовать словами: «Плевать мне на ваше мнение!» В отличие от сестры, она терпеть не может шопинг, спортивные тренажеры, вечеринки и шумные компании. Сирена замкнута и неразговорчива. Думаю, она с детства привыкла считать себя чем-то вроде «бракованного» ребенка, нелюбимого родителями. Я подумала о некрасивой умной девочке, годами баюкающей больное самолюбие. Куда могло привести это чувство в сочетании с твердым характером и злостью на несправедливую судьбу? Следователь встретил меня радостной улыбкой. Его буквально распирало ликование. Он привел меня во двор, где печально дымились бурые останки моего автомобиля. Я присела на корточки. На двух болтах под багажником, скособочившись, висела мятая прямоугольная табличка с номером. Черные цифры расплавились и растеклись, но очертания последней разобрать еще можно. Двойка. - Вы уверены, что это моя машина? Мой номер кончается на семерку. - Номер не ваш, - согласился следователь. – Его сняли с другой машины. А вот номер двигателя - ваш. Однозначно. - Неужели он сохранился? – спросила я, печально обозревая обугленный остов. - Мотор оплавился, но номер удалось восстановить. Это ваша машина, никаких сомнений. Мы вернулись в кабинет. Там меня дожидался другой знакомый следователь с выпуклым пивным животиком, свисающим над ремнем. Здороваясь, я вдруг сейчас я сообразила, что не знаю его имени. Он представился Андреем Анатольевичем, сообщил, что дело об автоугоне передали ему, потому что именно из этой машины стреляли в продавщицу бутика, а также, что это дело объединили с нападением рыжеволосого незнакомца в доме. Поскольку оба покушения были связаны с моей персоной, следователь выразил желание меня допросить. Я попросила перенести допрос, сославшись на отсутствие адвоката. Отговорка звучала глупо, но ничего другого мне в голову не пришло. - И сколько времени вам потребуется, чтобы найти защитника? Дня хватит? – с легкой иронией осведомился Андрей Анатольевич. - Там видно будет, - ответила я уклончиво. Страховой агент ждал меня на улице. Деловые формальности мы утрясли за двадцать минут. Затем я вернулась во двор и несколько минут постояла возле обугленных останков. Коснулась ладонью испачканного сажей капота, вполголоса сказала: - Прощай, ласточка. Прости, что не уберегла. Следователи наблюдали за скромным ритуалом похорон из окна кабинета. Я не знала, что они обо мне думают, но мне было все равно. Моя «Лада» верно прослужила мне два года, и я успела к ней привыкнуть. ******* Домой я вернулась в половине второго. Отперла дверь своими ключами, громко крикнула: - Па, я пришла! - Я не глухой, - отозвался отец. Я бросила ключи на столик под зеркалом. На вешалке болталась незнакомая куртка большого размера. Копеечный китайский брезент с подстежкой из кричащей оранжевой фланели. Странно, я почему-то считала, что частные детективы зарабатывают хорошо. - Все в порядке? – спросил отец. Он успел переодеться в джинсы и свитер и выглядел собранным и деловитым. Я пожала плечами. Ну, это с какой стороны посмотреть. Закрытое дело – профессиональный ментовской праздник, а для меня похороны машины – не самый отрадный ритуал. - Иди к нам, расскажешь по порядку, - велел отец и вернулся в комнату. Сначала я отправилась на кухню. Соорудив пару бутербродов, я вскипятила чайник и насыпала в чашку ложку растворимого кофе. Присела к столу, собираясь перекусить, и тут же услышала сердитый окрик: - Ну, где ты шляешься? Мы ждем! Я подхватила кружку и тарелку и отправилась в зал. Отец восседал в объемном вольтеровском кресле, вытащив его на середину комнаты. Он терпеть не мог тесноту и везде создавал вокруг себя открытое пространство. На полу он пристроил стакан с янтарным виски. Как пить дать, отец заденет его ногой и перевернет на ковер. К вещам папочка не испытывает никакого почтения и живет по принципу: не мы для вещей, а вещи для нас. Я же привязываюсь к предметам обстановки не потому, что они дорогие, а потому, что мне среди них уютно и спокойно. Другое кресло находилось, где положено, в затененном шторами углу. Развалившегося в нем незнакомца я заметила не сразу. - Знакомься! – отец взмахнул рукой. – Мой заклятый друг, Олег, о котором я тебе говорил. А это моя дочь, Ксения. Мужчина слегка приподнялся и снова растекся в кресле. Сонные глаза оценили, классифицировали, пронумеровали богатенькую папину дочку и сунули экспонат в отведенный ящик. Поскольку гость не стал обременять себя элементарной вежливостью, я тоже не стала утверждать, что знакомство мне очень приятно. Не обращая ни на кого внимания, я откусила большой кусок бутерброда и отхлебнула кофе. - А потерпеть не могла? – выразил неодобрение отец. – Давай, рассказывай, о чем вы там говорили. - Прямо все и без купюр? – пережевывая, спросила я и кивнула на фигуру в кресле. Отец искренне удивился: - Ну, да! Какие могут быть секреты от человека, который меня застукал практически без штанов? Детектив растер небритые щеки, но я успела поймать на его губах тень улетающей наглой ухмылки. - Вот они, скромные трудовые будни! – злобно сказала я. - Подсматриваем, подслушиваем, вынюхиваем! Есть такое призвание – копаться в чужих помойках? - Вы, милая девушка, чем занимаетесь? – лениво спросил детектив, наплевав на мой сарказм. Наверное, успел привыкнуть к вечному презрению окружающих. Не первый год замужем. - Здрасьти! – возмутился отец. – Олег, ты что, телевизор не смотришь? Ксения - известная телеведущая! Неужели ни разу ее не видел? Сонные серо-зеленые глаза остановились на моем синяке. - Я бы такое не забыл. Мочки ушей полыхнули, как ошпаренные. Я аккуратно поставила недопитую чашку на тарелку и встала. - Пойду, прогуляюсь. Когда закончите совещание – будь добр, позвони. - Сядь, - велел отец. - Еще чего! – вспылила я. - Мне не нравится, когда мне хамят в собственном доме! Где ты его откопал? - Мара откопала, - поправил отец. – Между прочим, напрасно злишься, Олег толковый парень. Я тогда так и не понял, откуда он взялся со своим фотоаппаратом. Щелк - и готово, алименты взвились под небеса. - А в морду ты ему не дал? – воинственно поинтересовалась я, поглядывая на гостя. Сыщик снова ухмыльнулся, но ничего не ответил. - Дал! – подтвердил отец. – Я ему зуб выбил, он мне челюсть вывихнул. Короче, подружились. – Он поднял с пола стакан с болтавшейся жидкостью и отсалютовал гостю. – Твое здоровье! - Кстати, милая девушка, не принесете ли чашечку кофе? – прозвучал из угла неприятный раздражающий голос. - Пахнет здорово. - А больше вам ничего не принести? – огрызнулась я. - И я вам не милая девушка! - Можно добавить бутерброд с семгой. – Гость нахально улыбнулся. – Вы очень аппетитно едите. - Не перебраться ли нам на кухню? – миролюбиво предложил отец. И добавил вполголоса: - Сенька, не раздувайся, как лягушка! И так видок не ахти. - Сенька? – Гость уставился в потолок. – Сенька, Сенька, - повторил он, не спеша, словно смакуя изысканный винный букет, и ухмыльнулся. - Какое очаровательное имя! Осмелюсь сказать, весьма подходящее! Впридачу к ушам запылали щеки. Замкнутый образ жизнь не приучил меня молниеносно парировать. Когда я встречаюсь с хамом на улице – просто прохожу мимо, делая вид что ничего не вижу и ничего не слышу. А что делать, когда тебе хамят в собственном доме? Встать и выйти? - Вообще-то, Сенька – девушка мирная, - сообщил отец. – Синяк – это досадная случайность на ее жизненном пути. - Во-первых, я вам не Сенька, - начала я. - А во-вторых…- и тут же завопила: - Смотри под ноги! Ковер, ковер! Ай!... Но было уже поздно. Опрокинутый стакан покачивался на боку, по светло-бежевому ворсу растеклось едкое пахучее пятно. - Ай-яй-яй, какая трагедия! – сказал отец, совершенно не смутившись. – Знакомые интонации, где-то я их уже слышал. Девушка, не подскажете, как зовут вашу маму? Я опустилась на колени, потерла пятно и обнюхала палец. Все. Пропал ковер. Вот, что бывает, когда пускаешь в дом мужчину. А когда пускаешь двух мужчин – умножай неприятности на два. - Не расстраивайтесь, - утешил меня гость. - Если останетесь живы, сможете купить ковровую фабрику. А если убьют – зачем вам ковер? - Правда же? – встрепенулся отец. – Вечно они поднимают шум по пустякам! Помню, ее мамаша, моя бывшая жена… - Вторая, если не ошибаюсь? - Вторая. Так вот, помню, как однажды она выкинула из окна мои новые ботинки, потому что… Тяжело вздохнув, я отправилась в ванную. Достала из шкафчика пятновыводитель и чистую салфетку. История с ботинками в исполнении моих предков звучит по-разному. Лично я в этом вопросе всецело на стороне маменьки. Если бы мой муж, вернувшись домой «под шефе», завалился на новое стеганое покрывало в грязной обуви, я бы тоже совершила какой-нибудь неординарный поступок. Когда я вернулась в зал, там никого не было. Мужчины переместились на кухню. Я опустилась на колени и начала уничтожать следы отцовского пребывания. Мобильник на тумбочке в прихожей разразился истеричной трелью. Я – абсолютный технический «чайник», и даже смена звонка для меня является непосильной задачей. Обычно я выбираю простейшие модели с функциями « звонок, смс». Больше мне от телефона ничего не нужно. Я бросила тряпку, вытерла руки об джинсы и вышла в коридор. Маленький аппарат отчаянно вибрировал, ярко светился дисплей со знакомым именем. Прежде чем ответить, я заглянула на кухню и проинформировала: - Это Анжела. Ты у меня? - Ни в коем случае! – быстро ответил отец. Краем глаза я заметила, что детектив снова выбрал местечко спиной к окну. Заинтриговал. Я дала себе слово как следует рассмотреть, что же он прячет. - Здравствуй, Анжела, - сказала я в трубку, усаживаясь на диванчик возле вешалки. Отец вышел в прихожую и прислонился плечом к стене. - Ксения, это правда? – завопила моя маменька. - Господи, бедная моя девочка! Не могу поверить! Почему ты мне ничего не рассказала? Последние три дня были настолько перенасыщены событиями, что мне пришлось уточнить: - Не рассказала…о чем? - Она еще спрашивает! – Резкий голос резанул слуховую мембрану. – Не успела помириться с отцом, как тебя чуть не убили! Ты думала, я не узнаю? Или он попросил тебя держать язык за зубами? Машина?... Выстрел в парке?... Нападение в доме?... Я не знала, какое из трех покушений она имеет в виду, поэтому осторожно спросила: - Кто тебе сказал? - Ну, разумеется, Альбина, кто же еще! – Отец вскинул брови, изображая вопрос, я сморщилась и взялась свободной рукой за горло. – Она позвонила мне сегодня утром, чтобы узнать, как ты себя чувствуешь ( черта с два, подумала я, просто ей не терпелось поделиться сенсацией), и нашли ли того негодяя, который чуть тебя не зарезал…. - Мам…то есть, Анжела, меня никто не пытался зарезать, - перебила я. - Ксения, не ври! Альбина сказала, что ты была в крови! Я вспомнила, что руки у меня, в самом деле, были испачканы кровью. Небольшое пятно эксперт назвал «материалом для анализа» и долго тер его ваткой на палочке. - Это была не моя кровь… Послушай, это не телефонный разговор. Я жива и здорова, так что можешь не переживать. - Не переживать?! – завопила маменька. – Я так перепугалась, что с трудом закончила партию и проиграла! Ты хоть понимаешь, как я расстроена? Я не стала уточнять, из-за чего она расстроена – из-за меня, или из-за проигрыша. В Германии Анжела научилась играть в бридж. С тех пор ее жизнь расписана в соответствии с графиком международных карточных турниров. Моя мать была игроком международного класса и вполне обеспеченной женщиной даже без отцовских алиментов. Она научила меня дюжине карточных игр, но у меня никогда не было ее потрясающей математической памяти. - Где ты сейчас? – спросила я. Упоминание об игре автоматически наводило на мысль об отъезде из страны. - В Риге, - ответила она после короткой сердитой паузы. – Почему ты все время переводишь разговор на другую тему? Впрочем, это твое дело. Если Мирон втянул тебя в свои авантюры, – делай, что хочешь. Извини, что побеспокоила. В ухо полетели короткие гудки. Я положила телефон на столик и сказала: - Она в Риге на карточном турнире. О тебе не спрашивала. - Почему ты не спросила, когда она уехала? – упрекнул отец. - Ох… Я виновато посмотрела на него. Известие о том, что маменька находится вдалеке от событий так меня обрадовало, что этот простейший вопрос не пришел в голову. - Ладно, не переживай, - успокоил отец. – Главное, что ее тут нет. Когда мы вернулись на кухню, детектив запивал жирную семгу крепким кофе. Я села напротив него, отец устроился между нами. - Моя вторая жена находится в Риге, - сообщил он. Прозвучало оптимистично, типа, «баба с возу – кобыле легче». Детектив поставил кружку на стол. - Ну, это еще проверить надо, - обронил он. Достал из-за пазухи мобильник, положил перед собой блокнот и нажал кнопку автодозвона. Мы с отцом замерли, молча глядя на него. - Алло, Аленушка? – Голос из ленивого стал ласковым. Он обхватил кружку и начал поглаживать ее указательным пальцем. – Привет, милая. Ты на работе? Да, я тоже. И не говори, вздохнуть некогда… Само собой, нужно. Детка, пробей мне один номерок. Желательно поскорее. Что? Да, конечно! С радостью! Когда у тебя выходной? – Он помолчал, слушая оживленную трескотню в трубке. – Вот и отлично! Значит, в субботу и сходим. Сама выберешь. – Отец понимающе подмигнул, я отвела глаза в сторону. Мне было неловко, словно я участвовала в мужском заговоре против неизвестной мне Алены. - Ага. Пиши, дорогая. – Он перебросил несколько страничек и продиктовал номер Анжелы. – Только что звонили с этого номера на номер….- Детектив поднял брови и уставился мне прямо в глаза. Отец продиктовал мой номер. Только услышав его голос, я поняла, что молчание неприлично затянулось. Быстро встала и начала убирать со стола. Лицо нового знакомого выглядело немного странным, однако я бы не назвала его отталкивающим. У сыщика была правильная форма черепа, широкие энергичные скулы и квадратный подбородок. Скошенное левое веко слегка опущено. От него к щеке сползает неровная ниточка шрама. Вот, значит, почему мы выбираем темные углы и закоулки. Человеку свойственно преувеличивать собственную значимость. Если бы не навязчивая привычка выбирать затененные уголки, я бы не обратила на его «особые приметы» никакого внимания. - Спасибо, милая, - сказал детектив. – Жду ответа. Он без стука положил телефон и уставился на меня колючим взглядом. - Нужное знакомство? – спросил отец, кивая на телефон. - Неважно. – Тон был сухим. Неожиданно мне это понравилось. Не люблю мужчин, обсуждающих свои отношения с женщинами. Даже деловые. Пока мы ожидали звонка, я рассказала о своем визите к следователю. Меня выслушали внимательно. Потом детектив спросил: - Они уже знают, что пуля в парке предназначалась вам? - А как же?! – возмутилась я. – Говорю же, два дело объединили в одно?! Вы, что, невнимательно слушали? Отец нетерпеливо заерзал на стуле. Ему было стыдно за меня. - Я слушал внимательно, - ответил детектив после паузы. – Два дела объединили в одно, потому что стреляли из вашей угнанной машины. А не потому, что несколько раз пытались убить именно вас. Ощущаете разницу? Я замерла с открытым ртом. До чего унизительно чувствовать себя тупицей. Такой простейший вариант мне в голову не приходил. - Возникает вопрос: сколько времени им понадобится, чтобы разобраться? – Гость стукнул пальцами по столу. - Думаю, не больше суток. Продавщица наверняка расскажет о странной девушке, которая, можно сказать, подарила ей дорогую куртку. Составить портрет – раз плюнуть. Возможно, она вас видела раньше и знает, что вы живете в этом доме. Вот вам и ниточка между покушениями. Трубка на столе крутанулась и приглушенно зажужжала. Детектив поднес телефон к уху. -Да. – По тому, как он слушал собеседницу, понять что-нибудь было невозможно. – Спасибо, дорогая. Я перезвоню позже. Он сунул мобильник в карман и проинформировал: - Звонок шел из ближайшего Подмосковья. Никакой Ригой там не пахнет. ********* Первым высказался отец. - Это еще ничего не значит. - Само собой, - согласился детектив. Я внимательно посмотрела на него. Сказано серьезно, без привычно-нагловатой ухмылки. - Анжела всегда любила слегка приврать…- Отец виновато покосился на меня. – Я имею в виду, она любит напускать на себя таинственность там, где ею и не пахнет. Однажды мы чуть не подрались, потому что она наотрез отказалась сообщить, куда ходила в воскресенье, пока меня не было дома. - Очень по-женски, - поддакнул детектив. - Ты выяснил? – спросила я. - Что? А-а-а…нет, не выяснил. Наверняка шаталась с подругой по магазинам. Иначе она бы состряпала вполне убедительное алиби. Это довольно точная характеристика моей мамаши. Я не раз слышала, как Анжела, раскладывая пасьянс за домашним столом, сообщает по телефону, что она у массажиста, на выставке в галерее, или в ресторане. Она лгала абсолютно рефлекторно, не преследуя никаких целей – например, желая быстро закончить разговор, или избежать неприятного визита. Думаю, мелкие бытовые подробности представляются маменьке чем-то унизительным, поэтому она скорее готова откусить себе язык, чем признаться собеседнику, что в данный момент подпиливает ноготь или поливает цветы. - Чуть не посадил такую дамочку, - невпопад высказался гость. – Дома сказала, что едет в длительную командировку, на работе, - что ложится на операцию, друзьям – что собирается строить дачу в Прибалтике. Вещей собрала целую сумку, документы прихватила. Короче, улики налицо. Собрался в розыск объявлять, хорошо, что убийца нашелся. - Ну, и куда она подевалась на самом деле? – заинтересовался отец. Детектив выбрал из вазы на столе большое желтое яблоко и с хрустом откусил половину. - Она подтяжку делала, - сказал он, перемалывая фрукт крепкими зубами. – В институте косметологии. Тогда с этим сложно было, женщины по полгода в очереди стояли. А после операции ждала, когда оно…э-э-э… - Он нарисовал круг возле лица - … придет в норму. - Неужели сама про подтяжку сказала? – не поверил отец. - Ясное дело, нет. Подруга рассекретила. Отец скривил губы и презрительно фыркнул. - Такая она, женская дружба, - согласился детектив. – Но я тогда молодой был, неопытный. Говорю дамочке, вы что же, сообщить не могли? Главное – накануне сидела у меня в кабинете, с приглашением на операцию в кармане! А она отвечает: сколько вам лет? – Он дожевал яблоко, встал и выбросил огрызок в мусорный пакет под раковиной. - Сложные существа. Попробуй, пойми, как они мыслят. - Точно, - согласился отец. – Я тоже недавно попался. Смотрю – голосует. Одета прилично, лицо прикрыто косыночкой. Подъехал ближе - а сквозь нее светится сырое мясо. Чуть в столб не вписался. Думал, женщина в аварию попала, или кислотой облили. Выскочил из машины, подхватил под ручку, дотащил до двери. Достал аптечку, а у самого руки трясутся. – Отец нахмурился. – Оказалось, она только что из салона красоты. Что-то ей там вкололи, или выкололи…короче, я не понял. – Он махнул рукой и вздохнул. - Ну, довез до дома, не высаживать же на дороге. Детектив оживился. - Слушай, ты анекдот слышал… Приезжает как-то один штабс-капитан в незнакомый город. Останавливается в гостинице и велит позвать хозяина… Внезапно он замолчал и огляделся. - Пардон, - произнес он. - Я не уверен, что в присутствии дам, - тут он поклонился в мою сторону, - э-э-э… - А, дурацкий анекдот, - сказал отец с пренебрежением. — «Все прекрасно, но не делится пополам». Этот? - Именно! - воскликнул детектив и разразился хохотом. - Не делится пополам? - спросила я. - А что именно не делится? Отец открыл, было, рот, но детектив сделал неуловимое движение, и рот оказался заткнут большим румяным яблоком, от которого отец тут же сочно откусил. - Я вам не мешаю? – осведомилась я. В общем, это было понятно и без вопроса, но поскольку выставить меня на улицу из собственной квартиры они не могли, то ответили вежливым хором: - Ну, что ты! - Нисколько! - Тогда, приступим к делу? – предложил отец. - К делу, – согласился гость и снова перелистал блокнот, заглядывая в него, как студент в конспекты. – Формулирую главный вопрос: связано ли убийство твоей жены с остальными покушениями, или мы имеем два разных мотива? Отец согласно кивнул. Я-то считала, что главный вопрос, кто убийца, но свое мнение благоразумно оставила при себе. - Какие будут соображения? – спросил детектив. Он ободрал шкурку с банана и снова откусил почти половину. - Да какие тут соображения? Деньги! – выпалил отец. – Если бы Мара с твоими фотографиями оттяпала у меня половину состояния, родственнички бы этого не пережили! Вот и сыграли на опережение! Детектив кивнул и отряхнул руки. Никакой неловкости, никакого раскаяния. - Ну, прямо пир родственных душ! – пробормотала я. – Вчера на тебя компромат собирал, сегодня – на своих нанимателей! Гость неприятно ухмыльнулся. Уголок его рта дернулся и опустился вниз. - Сеня, это работа! – сказал отец, удивляясь, что приходится объяснять элементарные вещи. - При чем тут «наши-ваши»? А детектив рассудительно заметил. - Видите ли, милая девушка, убийство не пахнет розами. Чтобы разобраться в безнравственном поступке иногда требуются услуги безнравственных личностей, вроде меня. Поэтому давайте оставим ваши светлые идеалы в сторонке. По крайней мере, пока. В общем-то, он был прав. Я промолчала, а отец продолжил: - Допустим, что Мару убили из-за наследства. Но!...- Отец понял указательный палец. – Что этот рыжий тип искал в моем доме? Понятно, что не золотые слитки! Эта вещь была небольшой, иначе он бы не стал вытряхивать баночки с крупой и сахаром. - И еще понятно, что это была чрезвычайно ценная вещь, иначе он не рискнул бы вернуться в дом через неделю после убийства, - договорил гость. Отец быстро взглянул на него. - Вернуться? – повторил он с ударением. Детектив дернул бровью. - Рискнем предположить, что убийца - он. - Значит, шантаж? – спросил отец. - Возможно. Но, если убийство твоей жены связано с наследством, то почему он напал на Ксению? Сокращает количество наследников? Они одновременно взглянули на меня. Я проглотила сухой комок и робко предложила свою версию: - А если и то, и другое? Может, Мара откопала компромат на кого-то из членов семьи, из-за которого он мог остаться без денег? Детектив кивнул. - Логично, я тоже об этом подумал. Тогда понятно, почему пытались убить вашего отца: боялись, что Мара сообщит ему о потенциальном наследнике нечто неприглядное и он…примет меры. Но вы-то здесь с какого боку? Насколько я понял, последние три года вы с вашей мачехой не общались? Отец суховато кашлянул в сторону. - Не общались, - подтвердила я. – Не виделись, не созванивались, не встречались…даже случайно. И я понятия не имею, кого и чем она шантажировала. Детектив задумчиво посмотрел на меня. - Но убийца так не считает, - сказал он. – Он почему-то уверен, что вы об этом знаете. Или можете узнать. А через вас – Мирон. - Сеня, напряги память! – призвал отец.- Может, Мара обронила что-нибудь в пылу ссоры, а ты не придала значения…или просто забыла? Я с раздражением отмахнулась. - Ага, обронила три года назад! Слушайте, я, что ненормальная?! Если бы я что-то знала – давно бы выложила! Мне пока жить не надоело! Мы немного помолчали. Потом детектив спросил: - Как вы думаете, покойница… - он вдруг широко и серьезно перекрестился, склонив голову, - была способна на шантаж? Этот вопрос я уже себе задавала. Телевидение – территория вечного сафари. Кто-то охотится на кого-то. Вокруг милейшие люди: красивые, остроумные, хорошо образованные. Сидеть с ними за столом и травить телебайки – сплошное удовольствие. Обхохочешься до слез, а уходя, вдруг ловишь чей-то короткий взгляд и понимаешь: закроется дверь, и тебе вслед плеснут такое ведро помоев!... Мару коллеги трогать боялись. Обычно она легко, мимоходом произносила какую-нибудь волшебную фразу, и любое разухабистое веселье мгновенно замирало. Мара была чрезвычайно общительна. Она находила источник информации, выкапывала чужие скелеты, фильтровала и тщательно сортировала сведения. А после, не открывая карт, давала понять, что козырной туз в ее рукаве. - Думаю, да, - медленно ответила я. – Но это был не обычный шантаж. Она никогда не сообщала, что ей известно. Никогда ничего не просила. Просто делала намеки. Возможно, она не знала ничего важного, но создавалось ощущение… - Что она знает все, - договорил отец и кивнул. – Черт, в самую точку! Да, это был ее фирменный стиль. - Весьма неосмотрительно с ее стороны, - сухо заметил детектив. - Она любила чувствовать власть над людьми, - глухо сказал отец. – Это как наркотик. Если подсел, хочется больше и больше. Детектив откинулся на прямую спинку и вытянул под столом длинные ноги. - Ладно, берем очевидное, - сказал он, сунув руки в карманы. – Деньги и шантаж. Но почему убийца как минимум два раза покушался на Ксению? Почему, к примеру, не на Яна? Все-таки, единственный сын, носитель родового имени, законный наследник! - Если Мара кого-то шантажировала, то никак не Яна, - твердо сказал отец. - Почему ты в этом уверен? - Потому что! – отрезал отец. По его лицу снова пронеслась едва заметная брезгливая гримаса. - Не хочешь – сам скажу, - покладисто согласился детектив. – Твоей супруге незачем было собирать компромат на твоего сына, потому что все самое плохое о нем ты уже знал. Так? Отец отвернулся. Ответа не требовалось. - Идем дальше, - продолжал гость. Я посмотрела на него с невольным уважением. – Если Ксении ничего неизвестно, зачем ее убивать? Чтобы уменьшить количество наследников? Убийца так и будет отстреливать всех подряд, пока не останется с табличкой на шее: «Вяжите меня, я убил»? Глупость какая-то. Верно? – Он посмотрел на меня. Я послушно кивнула. – Напрашивается вывод, что покушения на Ксению просто ширма. В смысле, вы организовали их сами,- объяснил он мне. – Тогда все выстраивается: угонщик пытался переехать не вас, а вашего отца, куртку вы подарили специально, стрелок промахнулся сознательно (иначе и не объяснишь промах с такого расстояния), а в доме вы с сообщником разыграли представление, для вида слегка его поранив. – Он пожал плечами, как бы со скромной гордостью озирая со стороны свое творение: - Ну, как-то так …. Наверное, я здорово обалдела от услышанного, потому что поправила его совершенно серьезно. - С двумя сообщниками. - Почему? – не понял он. – Ах, ну да! Пока вы были в доме с вашим рыжим приятелем, второй стрелял в продавщицу. Все правильно. Кстати, вы могли вступить в сговор с членом семьи. Он и караулил в парке, хотя мне эта версия представляется сомнительной. Лично я думаю, что два сообщника – это уже профессиональная банда. Другая специализация, другой уровень. Думаю, организатор кто-то из семьи, а рыжий сообщник - «на подхвате». Скорее всего, хороший знакомый, либо деловой компаньон. Кровно заинтересован в том, чтобы Мирон не получил компромат, а наниматель получил наследство. – Он привычно добавил: - Как-то так. - Да…- Отец задумчиво поскреб небритый подбородок. Его глаза, устремленные внутрь себя, обозревали нечто безрадостное. – Семейка… - Обыкновенная семейка, - пожал плечами гость. – Люди как люди, и милосердие иногда стучится в их сердца. Денежный вопрос их только испортил. Он закрыл блокнот и сунул его в карман. - Значит, делаем, как договорились? – спросил он, обращаясь к отцу. Отец кивнул. Гость немного поколебался и сказал через силу, как бы превозмогая себя. - Может, все-таки обратишься в органы? Убийство – штука серьезная, как бы ни навалять. Отец посмотрел на него. - Странно слышать это от тебя. В предложении был намек на предысторию, которую я не знала. Гость, не отвечая, поднялся из-за стола и направился в прихожую. Вспомнив о долге хозяйки дома, я двинулась следом за ним. В прихожей сыщик натянул на себя куртку, поправил клетчатый шарф и, не глядя в зеркало, пригладил волосы. Я щелкнула замком. В дверную щель потянуло сквозняком. - Почему вы считаете, что я - сомнительный убийца? - спросила я. Второй шрам, идущий под подбородком гостя, саркастически потянул вниз уголок рта. Он выглядел одновременно сильным и потрепанным жизнью – массивный, мало примечательный мужчина лет сорока. - А вы обиделись? Уверяю вас, не из личной симпатии. - Могли бы не уверять, и так понятно. Так, почему? Он посмотрел на меня, словно взвешивая: говорить, или нет? - Мирон сказал, что у вас был только один мужчина. – Распахнув дверь, он задержался на пороге и договорил. – Сначала я ему не поверил. Гость шагнул на площадку и, не прощаясь, побежал вниз по лестнице. Я закрыла дверь и тщательно заперла ее на все замки. В коридоре остался витать запах шерстяного шарфа, сигарет и бензина – непривычный запах чужака. ************** Вернувшись в комнату, отец упал на диван и включил телевизор. Он не выносил тишину. Мы смотрели на переливающийся яркий экран и думали каждый о своем. - Откуда у него шрамы? – спросила я. Начался рекламный блок, и отец приглушил звук. - У кого? – не понял он. – А-а-а, ты про Олега… - Он покачал головой и туманно высказался. – Понимаешь, иногда в жизни сталкиваешься с огромной подлостью, которая может сокрушить фундамент, на котором стоишь. Я молчала, ожидая продолжения, но отец молчал. - Он работал в милиции? – спросила я, когда поняла, что продолжения не будет. У меня упорно не получалось назвать детектива «Олегом». - Работал, - ответил отец, подчеркнув прошедшее время. - А почему ушел? Он задрал брови: - Сеня, откуда такой интерес? Понравился, что ли? - Никаких шансов! - быстро заявила я. – Мерзкая нахальная личность. Таких уродов в приличные дома не пускают. - Много ты понимаешь…- Отец дотянулся до пульта на столике и начал «перелистывать» каналы. – Хотя, я рад, что он тебе не понравился. Держись от него подальше. - Почему? Отец нетерпеливо отмахнулся. - Господи! Хочешь заинтриговать женщину – запрети ей думать о мужчине! Поступай, как знаешь, ты уже взрослая! Я тебе ничего не говорил! - Зато ему много чего рассказал, - пробурчала я. – Кто тебя просил обсуждать с посторонним мужиком мои личные дела? Диму сюда приплел… И вообще, с чего ты взял, что у меня никого нет?! Если я с тобой не откровенничаю, это еще не значит, что я средневековая монашка! - Во-первых, твоя личная жизнь меня не интересует, - немедленно завелся отец в ответ. – Мы обсуждали убийцу, разницу ощущаешь? Я сказал, что исключаю тебя целиком и полностью, потому что ты - человек не от мира сего. Олег спросил, почему я так думаю. Тогда…- отец немного понизил голос, - я сказал про этого жука. Вот и все. – Тут он внезапно оживился: - Ты серьезно? У тебя кто-то есть? Кто он? - Не твое дело! Затрезвонил мой мобильник. Отец поморщился. - Ну и сирена! Смени звонок! Я взглянула на определитель. Номер ничего мне не говорил. - Слушаю. - Привет, принцесса! Я резко выпрямилась. Настроение рвануло вверх. Бывают же удачные совпадения! - Алекс, милый! - заворковала я в трубку, словно мы рассталась накануне. – А я только что тебя вспоминала! - О, cara! – бодро ответил мой бывший поклонник. - Приятно слышать твой голос! - Я тоже соскучилась, - кокетливо сказала я, краем глаза наблюдая за отцом. Тот приподнялся на локте и навострил уши, делая вид, что полностью поглощен телевизионным шоу. – Давно ты в Москве? - Я прилетел вчера, - отчитался он. – Извини, что сразу не позвонил. С утра у меня был мастер-класс и два прослушивания, потом профессор Наумов пригласил меня на обед. Потом я вернулся в гостиницу, принял душ и переоделся. Вышел в город и сразу позвонил тебе. Как всегда он вываливал на собеседника массу ненужных бытовых подробностей. Законопослушный, добропорядочный сорокалетний мужчина, в любой момент готовый, не краснея, ответить на вопрос: «Что вы делали прошлым вечером?» Наверное, поэтому мне часто бывало с ним скучно. - Милый, как я рада тебя слышать! В трубке повисло удивленное молчание. Мне стало неловко. Обычно подобные нежности мне несвойственны. После памятного Нового года, мы с Алексом иногда обменивались электронными письмами, причем мои ответы были предельно лаконичными. А иногда его письма оставались вообще без ответа. - Cara, может, мы встретимся? – предложил собеседник неуверенно. - В любое время, когда захочешь! Алекс обалдел окончательно. Сначала он залепетал, что хочет видеть меня немедленно, потом начал извиняться за то, что принял приглашение однокурсника сходить на концерт и проклинал свою неосмотрительность. Отвечая, я кокетничала, как могла, то есть, очень грубо и неумело. Роль пушистой домашней кошечки никогда мне не удавалась. Мы договорились встретиться следующим вечером прежде, чем я вспомнила про свой синяк. А когда вспомнила – было уже поздно. Алекс распрощался и повесил трубку. Я бросила телефон на соседнее кресло и уставилась в телевизор. Внутренности вибрировали как натянутые струны. Мгновенного допроса не последовало. Примерно полчаса мы следили за ходом детского вокального шоу, я успела подумать, как вульгарно выглядят малолетние девочки с накрашенными губами, когда, наконец, раздался голос отца: - Знакомый? - Ага, - ответила я безразлично. - Близкий знакомый? - Неважно! - «Алекс», - сказал отец и фыркнул. – Терпеть не могу эти тупые молодежные американизмы! Он совершеннолетний? Чем он занимается? Вопрос звучал небрежно, но я знала, какое значение отец придает социальному статусу мужчины. - Он музыкант. – Отец скривил губы, и я невинно добавила: - Гобоист с мировым именем. - Гобоист? – переспросил отец, сохранив скептическую гримасу. Он не любил и не понимал классическую музыку, но все же отправил меня учиться в музыкальную школу. Думаю, он бы не стал возражать, если бы я поступила в музыкальное училище, потому что это «хорошая профессия для девочки». Но за семь лет я поняла, что являюсь дилетантом, то есть человеком, который с удовольствием слушает музыку, однако не собирается провести жизнь, терзая клавиши рояля. - Что это за инструмент? - Духовой, - ответила я лаконично. - Вроде дудочки, что ли? - Вроде того. - Неужели кто-то воспринимал его серьезно? - Очень многие. Чайковский, к примеру, очень любил гобой. И не только он. Отец замолчал. Я знала, о чем он спросит. После социального статуса, больше всего его интересует вопрос прописки потенциального зятя. Ибо альфонсы в представлении отца - это жеребцы с нерастраченной потенцией, понаехавшие из провинции в поисках богатой московской дуры. - Он живет в Москве? - Нет. - Отец приподнялся на локте, живо обернувшись ко мне. – Он живет в Монреале. Алекс – канадский француз. Мы, наконец, взглянули друг на друга. Полагаю, в моей улыбке сияло победное торжество. Возразить против зятя-гобоиста с мировым именем, живущего в Канаде, не смог бы ни один отец на свете. Кроме моего. - Канадский француз? – брюзгливо переспросил он и снова улегся на диван. – Терпеть не могу существительное и прилагательное в одном флаконе. Какой-то неуместный шик. Не могла выбрать что-то одно? Если нравятся существительные – пожалуйста: француз, англичанин, ирландец, поляк…нет, поляки нам не нужны, нечего колоду портить… Короче, выбор есть! Ну, а если ты без ума от прилагательных, то при всем богатстве выбора, другой альтернативы нет! Отец махнул пультом за окно, очевидно, намекая на соотечественников. - Прилагательное у меня уже было! И оно тебя тоже не устраивало! - Жук, - сказал отец. – Дмитрий Жук. Ксения Жук. Потрясающе. - Я могла оставить девичью фамилию, - начала я и тут же огрызнулась: - Знаешь, что? Устрой собственную жизнь, а потом критику наводи! - По больному бьешь, - предупредил отец. - Вот и не вмешивайся не в свое дело! Мне тридцать лет! - Тридцать три, - поправил он и спросил тоном ниже: - Познакомишь? Хотелось бы взглянуть на это «два в одном». - Не знаю. Знакомство с папашей похоже на сватовство гусара. - А твой гусар не собирается к тебе свататься? Я уже была сыта его колкостями, поэтому молча встала и отправилась мыться. Набрала ванну, щедро плеснув ароматную пенную жидкость. Нежилась в ароматном кружеве и вспоминала. С Александром Клери мы познакомились два года назад. Однажды главред ввел в мой кабинет высокого, идеально выбритого мужчину лет тридцати пяти и, напряженно улыбаясь, представил нас друг другу. Мы молча раскланялись. Выяснилось, что гостя пригласили для участия в программе «Живая классика», но координатор что-то навалял с расписанием, операторы были в разгоне и в ожидании съемки мне поручили развлекать иностранца на его родном английском языке. Вообще-то родным для Александра был французский язык, которым я не владею, но этого и не требовалось. Десять лет назад гость окончил московскую консерваторию и говорил по-русски свободно с небольшим приятным акцентом. Я предложила кофе, он согласился. Мы обсудили влияние венских классиков на раннего Бетховена и сошлись на общей любви к «старикам», начиная с Орландо Лассо и Перголезе, и заканчивая Генделем. Приятно оживившийся гость предложил называть его «Алекс» и перейти на «ты». Я согласилась. Ухаживать за мной он начал сразу, но я этого не поняла. Оказывается, только большое зарождающееся чувство сподвигнуло Алекса выпить три чашки растворимого кофе с кипяченой водой из-под крана. Позже, увидев чайник под водопроводной струей, он бросался на него, как хищник на жертву, выливал воду в раковину и обильно засыпал внутренность (чайника) хлоркой. Лучшим подарком российской женщине Алекс считал двадцатилитровую канистру дистиллированной воды, которую восьмого марта втащили на мою кухню двое недовольных грузчиков. Делая заказ, наниматель специально оговорил время доставки, половину седьмого утра, - ибо его подарок должен быть самым первым. Я вымучила ненатуральный восторг, когда свежий и выспавшийся Алекс явился вечером с букетом оранжерейных роз в хрустящем целлофановом кульке. Подумаешь, подарок по принципу «дешево и сердито», - уговаривала я себя, сидя на концерте камерной вокальной музыки. У западных мужчин свои взгляды на отношения полов и финансовую независимость. Даже хорошо при моей-то непрактичности. Научусь, наконец, составлять бюджет и разумно экономить. Образец перед глазами: подарок, вроде бы, мне, а пользуется Алекс. Я кофе не люблю, а он пьет литрами. Еще бы не пить, каждый вечер у меня до полуночи штаны просиживает. Фу, ну и мысли в голову лезут! Воды жалко, что ли? Какая же ты мелочная! Совершенно расстроившись от осознания собственной ущербности, я вяло отвечала на вопросы кавалера в антракте: концерт нравится, голова не болит. Ничего не болит. Нет, меня не уволили с работы, я не потеряла деньги, и дома ничего не случилось. Просто настроение плохое. Имею я право на плохое настроение? Усадив меня после концерта в такси, Алекс сухо распрощался. Конечно, он тоже имел право быть недовольным, вложив в этот вечер деньги, время и ожидания, которых я не оправдала. - Ну и пожалуйста, - пробормотала я, падая на диванчик в прихожей, и расшвыривая в разные стороны лодочки на шпильках. – Пропади ты пропадом! Больно ты мне нужен! Влюбленной я себя не чувствовала. Если бы Алекс больше не явился, я бы это пережила. Но в ноябре он позвонил снова, пригласив меня встретить Новый год в моей квартире. Я постаралась отнестись к предложению позитивно, хотя слово «праздник» у меня подъема не вызывает. Готовка, уборка, стирка. К тому же «отпахав» с утра на кухне, к вечеру женщина должна выглядеть розовым бутончиком, а как она этого добьется – ее проблемы. Меня бы вполне устроило приглашение в ресторан, но я знала, что цены на новогодние столики в Москве отправят в нокаут даже Тайсона. Алекс не был скупердяем, он был обыкновенным среднестатистическим западным мужчиной, не склонным выбрасывать деньги на ветер. Вместо новогоднего подарка он выразил твердое желание оплатить продукты и попросил меня приготовить что-нибудь самобытное из русской кухни. С приготовлением самобытного русского салата «оливье» и утки с яблоками я справилась блестяще. Убрав квартиру и накрыв на стол, я занялась собой. Вечернее платье, яркий макияж, дорогое нижнее белье, ажурные чулки. Алекс интеллигентно, но настойчиво дал мне понять, что сегодняшний вечер должен, наконец, ознаменоваться решительным поворотом в наших отношениях. За прошедшие два месяца он успел четыре раза сводить меня в ресторан, десять раз на концерт, не говоря о прогулках при луне и вечерах, проведенных в моей квартире. Обычно мы сидели на диване, слушая музыку и обсуждая фильмы. Иногда целовались. Любовь – дело святое, но мне стукнуло тридцать два, а в этом возрасте обидно не иметь кольца на пальце. «Старая дева» даже при богатом папочке – лежалый товар, который сбывают с уценкой. Алекса же можно считать завидной партией. И вообще, браки, заключенные по уму, а не по страсти, бывают самыми прочными. Примерно так я рассуждала год назад, забыв, что худшие праздники те, которые тщательно готовишь. В дверь стукнули кулаком. Я вздрогнула и чуть не наглоталась пены. - Ты живая? – спросил отец. – Выходи, мне одному скучно! Отец с большим интересом относился к личной жизни дочерей. Будущего зятя он воспринимал как банкир потенциального вкладчика: балласт или паровоз? Сработаемся, или нет? Сейчас ему не терпелось выяснить уровень доходов гобоиста с мировым именем, узнать, где и как мы познакомились, сделано ли мне предложение, и знает ли будущий муж о моих видах на наследство. - Развлекайся сам! – громко ответила я. – У меня голова болит! Он еще раз стукнул кулаком в дверь и громко сказал: - Вредина. До меня донесся запах разогретых котлет и бренчание посуды. Потом он начал копошиться в прихожей. Со звонким стуком упала на пол металлическая ложка для обуви, отец невнятно чертыхнулся. Щелкнул замок, с пола потянуло холодным воздухом. Я приподнялась. - Па, ты уходишь? Он не ответил и хлопнул дверью. Обиделся. Остаток вечера я провела в одиночестве. Перемыла посуду на кухне, вытерла пыль и пропылесосила комнаты. Поужинав, я налила чай в любимую кружку и улеглась в постель с недочитанным детективом. Глаза скользили по строчкам, не вникая в содержание. Мысли перескакивали с одной проблемы на другую, как горные серны с уступа на уступ. Куда ушел отец? Вернется обратно или найдет себе другой постоялый двор? Ехать завтра к Алле, или дождаться новых инструкций? Какое платье надеть вечером? Записаться к визажисту, или накраситься самой? Удастся ли визажисту скрыть мой фонарь под глазом? В конце концов, я вылезла из-под одеяла, прошлепала в ванную и достала из аптечки упаковку снотворного. Приняла для верности сразу две таблетки и погасила ночник на столике. ********** Проснувшись, я первым делом прислушалась к звукам джаза, обычно несущимся в это время из кабинета. Тихо. Неужели отец не вернулся? Господи, только бы с ним ничего не случилось! Я выскочила в прихожую и облегченно вздохнула. Новое пальто свисает со спинки диванчика, пыльные туфли разбросаны в разные стороны: одна возле вешалки, вторая – у кухонной двери. Культпоход удался. Я повесила пальто на вешалку, поставила туфли рядом с обувным шкафчиком и отправилась умываться. Зеркало подтвердило, что опухоль спала окончательно, а синяк поблек и приобрел желтушный оттенок. Есть надежда, что до вечера ситуация еще немного улучшится. Если правильно выбрать стилиста, то вопросов у Алекса не возникнет. Заваривая чай, я услышала, как хлопнула дверь кабинета. Отец появился на пороге кухни мрачный и невыспавшийся. Под глазами тени, взлохмаченные волосы торчат в разные стороны. - Привет. Хорошо погулял? – спросила я невинно. - Не твое дело, - буркнул он, отодвигая меня от холодильника. Я демонстративно помахала ладонью перед носом. - Фу-у-у…. Завтракать будешь? - Ох! – отец страдальчески скривился. – Садистка! Огурцов соленых нет? Или помидоров? - Продукты заказывал ты, - напомнила я. - Нашла, чем хвастаться. Тоже мне, хозяйка. – Он уселся за стол и обхватил голову руками. Новый полосатый халат доставал ему до щиколоток. – Ну, чего уставилась? Таблетку дай, если нет ничего другого! Я принесла из ванной аптечку и поставила перед ним на стол. - Выбирай. А то потом скажешь, что я пыталась тебя отравить. - Острячка. – Он зашуршал упаковками, а я налила себя чай и уселась напротив. Смотрела, как он, бурча себе под нос, выдавливает на ладонь противоядие в желто-красной капсуле, ищет кипяченую воду и стакан, и испытывала странное снисходительное чувство, схожее с материнским. Я любила отца и не осуждала его. Он рос в детском доме, вытащив оттуда ненависть к одиночеству и страстную потребность окружать себя огромным количеством людей. Откинув голову, отец запил капсулу, сморщился и осторожно, без стука поставил стакан на стол: - Куда собираешься? - А ты уже забыл? – удивилась я. – Вчера договаривались! - А-а-а…- Он снова уселся напротив и подпер голову ладонью. – Ну, правильно. Действуй. Что нужно сказать, помнишь? - Непьющая я. Где ты, все-таки, был? - Там, где много-много музыки и веселых общительных людей. - В ночном клубе? - А почему в единственном числе? - Ох! – возглас поневоле вышел почтительным. – Извини, я не слышала, когда ты вернулся. - Еще бы! Дрыхла, как сурок под снегом. А я не выспался. - Ложись и спи. - Я днем не могу. - Выпей снотворное. - Ненавижу химию. - Ну, тогда объяви бессрочную голодовку, - посоветовала я. Натянув любимый прикид – джинсы и свитер, - я снова отправилась в ванную и замазала синяк тональным кремом. К моему удивлению, вышло удачно. А когда я припудрила травмированное место, исчезла даже легкая тень, проступавшая под косметикой. Мурлыча под нос какую-то песенку, я подкрасила ресницы, нарисовала черные стрелки и отстранилась, разглядывая свое отражение. Ах, какая женщина, какая женщина… Мне б такую! Скрутив волосы в узел на затылке, я заглянула на кухню. Отец по-прежнему сидел за столом и читал этикетку на банке со сгущенным какао. - Вот так поговоришь с тобой, и вправду есть перестанешь, - выразил он претензию к составу продукта. Когда у отца плохое настроение, виноваты в этом все вокруг, кроме него самого. – Таблица Менделеева в жестянке. - Па, на улице холодно? Вопрос его озадачил. - Холодно? Не помню, не заметил. Кажется, нет. На всякий случай оденься потеплее. - Ладно. Ты куда-нибудь уйдешь? - А надо? – спросил он осторожно. Я пожала плечами. Вечная теория мужского заговора. - Па, если потребуется место для свиданий, я проблему как-нибудь решу. Не выходи из дома вечером. Я за тебя беспокоюсь. - С чего бы это? - Дура потому что! - разозлилась я. – Нормальная дочка тебе бы денег на ночной клуб выдала! Глядишь, и наследство пораньше прикатит! - Не прикатит! – злорадно пообещал он. - Если меня убьют – все уйдет домам престарелых! - Тем более сиди дома! Я с тобой бесплатно мучиться не собираюсь! Походная «аляска» дожидалась меня на вешалке как боевой конь в стойле. Я сунула руки в рукава и с треском проехала головкой «молнии» снизу доверху. Холодное высокое небо обещало заморозки. - Когда вернешься? - крикнул отец. - Ближе к вечеру! – так же громко ответила я. – Если что – позвоню. По дороге к метро я купила свежий выпуск «Гляделок». На первой полосе большая фотография: две женщины, - молодая, с длинными волосами и пожилая, с консервативной стрижкой, - злобно таращатся друг на друга. Уж не знаю, поймал ли фотограф удачный кадр, или эффект достигнут с помощью фотошопа. Броский цветной заголовок гласил: «Любовница министра «уделала» законную супругу!» Даже любители сплетен считают, что в последнее время издание переживает период крайней беспардонности. Газета нарушала все мыслимые табу, переступала все границы приличий, и каждую неделю хвалилась новыми подписчиками. «Известный бизнесмен Мирон Марецкий презентовал старшей дочери, с которой не разговаривал три года, бриллианты, стоимостью в двести тысяч долларов! Компенсация или плата за молчание? - вопрошают знакомые этой странной семейки. Напомним, что пятую (не последнюю!) супругу бизнесмена недавно нашли убитой в собственном доме. Связан ли угон и взрыв машины старшей дочери с этим странным событием? Следствие безмолвствует. Думаем, в ближайшее время у популярной телеведущей Ксении Марецкой появится автомобильчик круче прежнего. Хорошо иметь богатого папеньку, верно, Ксюша?» Заметка попала в новостную ленту. Рядом снимок: я стою, наклонив голову, а отец застегивает на моей шее колье. Выражение моего лица можно назвать идиотическим, ухмылку отца – плотоядной. Весьма неприглядное зрелище. Штаб-квартира «Гляделок» занимала два этажа в новом шикарном здании недалеко от центра. Фасад украшен фотовыставкой гламурных львиц, побитых молью котов российской эстрады, жен и любовниц политиков и бизнесменов. Морщины на лицах экспонатов секонд-хэнд тщательно разглажены, зубы выбелены, волосам придан объем, а глазам – жизнерадостный блеск. - Вам назначено? Этим классическим вопросом меня встретила девушка с морковным хвостиком на макушке. Сочетание цветов в ее одежде заставляло усомниться, что дальтонизм - исключительно мужская болезнь. Корпоративным духом издания веяло буквально с проходной. - Нет, но думаю, что Алла Валентиновна меня примет. Она здесь? - Как доложить? – спросила девица, игнорируя мой вопрос. - Ксения Марецкая. То ли сотрудники «Гляделок» не читают собственные опусы, то ли отлично владеют собой. Девица с каменным лицом потыкала в кнопки на телефоне и, прикрыв рукой рот, что-то тихо сказала в трубку. Я деликатно отвернулась, изучая просторное фойе, уставленное диванчиками и пальмами в кадках. - Идите, - сказала девушка через пару минут, положив трубку. – Алла Валентиновна в общей редакции. Знаете, как пройти? Я ответила, что не знаю. Девушка довольно толково объяснила мне ходы и повороты, я поблагодарила и начала подниматься по витой металлической лестнице в стиле «авангард». Ступеньки были узкими, и не предназначались для обуви на шпильках. Ступая на цыпочках, я преодолела два марша и попала в узкий коридор, изрытый ходами, как нора полевого суслика. Отсчитала два поворота направо. Узкий проход, расширяясь, вывел меня в квадратный холл с четырьмя дверями, увешанными табличками. Я отыскала дверь с надписью «Редакция», шагнула в просторную комнату, разделенную перегородками, и тут же зажмурилась. Доведенная до предела агрессия буквально прыскала на посетителей с ярко-красных стен. В глазах рябило от логотипов разных компаний, развешанных на стенах. Десять кабинок (пять у правой стены, пять у левой), были забиты столами, компьютерами, факсами, телефонами и горшочками цветов. Сотрудники разъезжали по комнате в креслах, перекликаясь и лихо отталкиваясь ногами. Звуки напоминали стук роликовых коньков об асфальт. Все вокруг трещало, сверкало, переливалось в каком-то неестественном лихорадочном возбуждении. На мое появление никто не обратил внимания. Ослепленная и оглушенная я не сразу заметила Аллу. Она стояла за спиной женщины в белой рубашке с широкими манжетами и внимательно просматривала макет выпуска. Лавируя между летающими креслами, я начала пробираться к ней. - Алла! Она быстро оглянулась. Оживленное лицо накрыла тень. - Почему ты не позвонила? Неужели трудно договориться заранее? А если бы я была в типографии? Как обычно, она разговаривала сплошными вопросами. - Если тебе некогда, могу уйти! - прокричала я, перекрывая гомон комнаты. Поколебавшись, она наклонилась к уху женщины в белой рубашке и что-то шепнула. Та кивнула, взглянув на меня с любопытством. Алла развернулась и направилась к двери, бросив на ходу: - Иди за мной. Алла провела меня через холл к двери с табличкой «Издатель» на ходу доставая из кармана ключи. Сегодня на ней был длинный свитер с любимым узором в стиле «этно», черные леггенсы, яркие замшевые сапоги и короткий песцовый жилет. Ноги у Аллы оказались неожиданно тонкими, и в сочетании меховым жилетом напоминали мохнатого паучка. Открыв дверь, она вошла первой. Бросила ключи на стол, уселась в кресло и замерла, выжидательно глядя на меня. Я аккуратно прикрыла деревянную створку и села напротив. Минуту мы разглядывали друг друга. Из всех жен отца, я считала Аллу самой бестолковой. Звание первой леди она носила всего лишь два года, не удосужившись за это время родить ребенка, получить образование или упрочить свое положение другим способом. Из-за бездетности ее алименты были вдвое меньше, чем у других бывших жен. После развода у Аллы случился период «затяжного кризиса», (как говорила Рена со своей обычной многозначительной улыбкой), из которого она выкарабкалась десять лет назад. Купив на деньги Мирона умирающую бульварную газетку, Алла сумела превратить ее в злобное, но довольно известное издание, регулярно поставляя москвичам сплетни к субботнему завтраку. Я вдруг поняла, что ее деятельная натура не имеет ничего общего с образом слабохарактерной дурочки, который составился у меня под влиянием чужих реплик. - Ну? – Алла приподняла брови. – Чего хочет твой папаша? Кстати, где он? У тебя? Она выглядела просто прекрасно. Никаких синяков и мешков под глазами, никаких лопнувших сосудиков, никакого тонального крема, забившего морщины. Розовая кожа под тонкой пыльцой пудры напоминала слегка потрескавшуюся глазурь на фарфоре. Ярко-медные волосы перехвачены кожаным ремешком а-ля Жанна Бичевская, седина на висках аккуратно закрашена. Голубые глаза излучают нетерпение, здоровье и силу. - Мирон просил передать тебе условия нового завещания. Она нетерпеливо закатила глаза под лоб. - Господи, когда это кончится?! И не надоело ему бумагу переводить? Все равно сто раз его перепишет! Ну, давай, излагай, мне работать нужно! - Триста тысяч долларов, - сказала я прямо в лоб. – Мирон выплачивает тебе деньги сразу в обмен на отказ от остальной части наследства. - А если я не соглашусь? – спросила она с любопытством, не обратив на предложенную сумму никакого внимания. - Тогда ты не получишь ничего. Она задумалась, постукивая по столу крепким ногтем. - Значит, триста тысяч. А сколько Мирон предложил Рене, Анжеле и Алисе? Я покачала. - Извини, я не уполномочена делать заявления. Спроси у них сама, может они ответят. Алла откинула голову на спинку кресла и уставилась в потолок. - Значит, так, - начала рассуждать она, вращаясь в разные стороны. – Ближайшие наследники Мирона – четыре бывшие жены, три дочери и один сын. Итого восемь человек. Правильно? Мне он, конечно, предложил меньше всех, как бракованной самке. Значит, остальным женам предлагается тысяч по пятьсот. Итого – миллион восемьсот тысяч долларов. Она сделала паузу. Я промолчала. - Пошли дальше. Ян, как носитель родового имени, получит миллион, не меньше. Двойняшки тысяч по семьсот, не больше. Итого, два миллиона четыреста. Правильно? – Она резко выпрямилась, глядя на меня в упор. Кресло скрипнуло. – Кто получит остальное? Ты? Я замерла. Ненависть прорвалась в ее голосе, ярко-голубые глаза впились в меня как буравчики. - Алла, это его деньги. Мирон имеет право швырнуть их на помойку, если захочет. - Но он их не швырнет, не так ли? Все достанется любимой доченьке? - Ты прекрасно знаешь, что Селену он любит больше меня. - Да, ну? – Она иронически изогнула бровь. – Тогда почему он вдвое урезал ее содержание? Я не ответила, потому что растерялась. За три года моего отсутствия, в семье произошли важные события, а поставить меня в известность отец не удосужился. Я послала папаше пару крепких проклятий. - Алла, я понятия не имею,- начала я, но ее уже несло на всех парусах. - Как тебе новая машинка? - Господи, какая машинка? - Которую папаша подарил! На чем ездишь, детка? «Майбах», или что-нибудь покруче? - На метро я езжу, слышишь? На мет-ро! - Как? – удивилась Алла. – Он купил тебе метро? Звезда экрана! Папочкина гордость! Бриллианты не запылились? Не забудь их надеть на следующую папашину свадьбу, чтоб твоя мерзкая подружка в гробу перевернулась! Ей-то он такого не дарил! Двести тысяч долларов… - Сто тысяч! – заорала я в свою очередь, выхватывая из сумки свернутую газету. – Сто, а не двести! И не бриллианты, а изумруды! Разницу ощущаешь? - Где уж мне, плебейке! Так ты меня называешь? - Что-о-о?!... Я выпучила глаза. Алла продолжала бушевать: - А ты думала, твоя мерзкая подружка мне не расскажет, как ты меня грязью поливаешь? - Мара? - Кто же еще? - Я никогда ничего подобного… - Врешь! - Сама ты врунья! И газета у тебя такая же! Сзади донеслось деликатное покашливание. Мы одновременно вскочили и обернулись. У двери стояла высокая женщина с фигурой амазонки. Костюм нежно-персикового цвета великолепно сочетался с рыжевато-каштановыми кудрями и был сшит у первоклассного портного. Широко расставленные карие глаза внимательно осмотрели нас по очереди: сначала меня, потом Аллу. - Простите, я вам не помешала? – Женщина обернулась и стукнула в дверь. – Я пыталась достучаться, но вы не слышали.