Охотничий инстинкт - Может, Миша, не пойдёшь сегодня никуда? – безуспешно попробовала остановить мужа бабка Татьяна, когда тот собрался на охоту. – Утки ведь умные, под выстрелы не подставляются, простынешь только и снова надолго сляжешь. - Как это не пойду?! Пойду! Не буду же в такую хорошую погоду дома сидеть! Весна раз в году для того и бывает, чтоб поохотиться. Сам президент целых десять суток выделил специально для нас, чтоб могли отдохнуть, сердце успокоить, азарт унять. Тянет ведь, как магнитом, на природу. - Да не ври, – улыбалась мужу бабка, - меня же совсем не тянет. - Ну, если тебя начнёт тянуть на охоту, тогда пиши пропало, - рассмеялся Михаил Петрович, широко раскрыв беззубый рот. Так беззлобно препираясь с супругой, дед натянул ватник, надел на голову меховую шапку, забросил за спину пустой рюкзак. - Теперь лишь бы ружьё с патронташем не забыть, - ухмыльнулся в усы уже возле двери. На всякий случай, как всегда, широким взмахом Татьяна Ивановна осенила уходящего мужа крестом со спины и прочла коротенькую молитву. - Варежки не забыл?! – крикнула уже вдогонку. - Нет! Возле амбара на толстых столбиках рвётся с цепи, усиленно сигнализирует хвостом и тонко повизгивает ярко-рыжая, сильно смахивающая на лису, собака, просится вместе с хозяином в лес. - Не возьму я тебя сегодня, не подлизывайся, - дед любовно потрепал своего четвероногого друга по мягкому загривку. - Ты мне там всех уток распугаешь. Так плача и остался Буско на цепи, не пожалел его на этот раз хозяин. Постоял ещё, протянув голову вперёд, ожидая, что освободит дед Михаил его от противной железной цепи, а когда надежда не оправдалась, то опустился на землю, положив голову на передние лапы, и обиженным взглядом проводил охотника, пока тот не скрылся из виду. Сердце Михаила с утра бьётся в груди по особому, будто под торжественную музыку, как в большие праздники. Ведь всю долгую зиму под завывание северного ветра в трубе ждал наступления весны, с осени ружья в руки не брал. Может, даже забыл, как охотятся, куда надо нажимать при стрельбе. Но наконец дождался, пришло его время, на улице ясный май мило улыбается, потемневший снег с открытых мест сошёл, тепло потихоньку пробирается в ельник, чтобы и там очистить землю, открылась река, разливается, утки стаями направились к северу на свою родину, чтобы свить там гнёзда и вывести новое потомство. На перелётную птицу охота правительством разрешена, в этом ничего зазорного нет, ведь охотничий инстинкт глубокие корни пустил в народе. Прежде возле самой деревни и сиживал Михаил в ожидании садящихся на отдых уток. Ручей тогда широко разливался и утки под вечер массово садились отдохнуть после трудного дневного перелёта. Но постепенно вода подмыла берег, ручей углубился, стал как овраг и уже не заливает широкую поляну, где раньше летом паслись колхозные коровы и лошади. Нынче колхоза нет, стада тоже, некому бродить вокруг деревни, щипать траву и молодые побеги ивы. Со всех сторон на деревню наступает лес. Михаил пробовал расчищать место посадки уток, но чем больше он рубил кусты ивы, тем гуще те разрастались. Поэтому махнул рукой и бросил это бесполезное занятие. В последнее время дед облюбовал себе место возле речки на когда-то сенокосном лугу, где в низине возле леса после таяния снега образуется небольшое озеро. Там из молодых ёлок соорудил себе укрытие типа шалаша, где и сидит тихонько с ружьём в ожидании прилёта уток. А как только они сядут, то Михаил Петрович тут уж знает своё дело, руки его не дрогнут и старенькое ружьё мимо цели не бьёт. Дневное светило усиленно греет, старается освободить землю от снега, накопившегося за долгую зиму, вода в реке на глазах прибывает, это хорошо. Небольшой ручей сегодня течёт в обратном направлении, половодье гонит воду кверху, пришлось даже обойти по лесу, чтобы добраться до места засады. В густом ельнике снег ещё глубокий, несколько раз проваливался по колено. Сыпучий снег нахально проник в сапоги, холодной струйкой протёк вниз, намочил портянки. Поморщился старик, недовольно покачал головой, что всё-таки не сумел ноги в сухости продержать. Но вот и шалаш, опустился Михаил Петрович на заранее приготовленную чурку, приставил тулку к дереву и притих. Вспотел, пока шёл, расстегнул пуговицы и распахнул телогрейку, подставил грудь под приятную прохладу, вытер шапкой пот, струящийся по лицу, и облегчённо вздохнул. Снял обувь, вытряхнул из них остатки нестаявшего снега, достал из рюкзака сухие портянки, хорошо хоть не забыл запасные взять, намотал их на голые ноги, снова надел резиновые сапоги. Теперь хорошо, можно и отдохнуть. Мелкие пташки, замолкшие было при прохождении мимо них деда, снова весело защебетали, лягушки в луже продолжили свой нескончаемый концерт. Откуда-то появился первый комарик, покружился, тонко звеня, вокруг лица, опустился на руку и тут же принялся за работу, нагло пытается вонзить тонкий нос в задубевшую грубую кожу старика. От старания длинный носик даже согнулся. Не прогнал Михаил Петрович незваного гостя, первый же в этом году, оголодал, видно, за долгую зиму, пусть уж утолит жажду. Но вот смог, наконец, паразит пробить кожу, добрался до крови. Сидит и усердно сосёт, а живот надувается, краснеет. Быстро и насытился, упёрся ножками, вытянул хоботик и сорвался в полёт, как тяжело нагруженный самолёт, куда-то улетел, скрылся. Тихо сидит дед, мотает в голове свои думы, вспоминает прожитую жизнь, и тут вдруг: «Шлёп!» - прямо посередине широкой лужи садится кряква. Красивый селезень! Перья так и сверкают разными цветами радуги, гордо сидит, окидывает взором окрестности, крякает. Голову в воду всунул, что-то там ищет, еду, наверно. Михаил Петрович медленно протянул руку к ружью, взял его, взвёл курок, направил ствол в сторону утки, прицелился. «Ба-бах!» - расколол воздух громкий звук выстрела, пороховой дым полностью заслонил от глаз старика лужу с уткой. «Один есть, - ухмыльнулся в усы дед. – Главное ведь – это начать, а дальше дело пойдёт». Затихшие было после выстрела лесные жители снова ожили, зачирикали, заквакали, под ногами шмыгнула маленькая мышка. «Шлёп-шлёп!» - опустилась на воду перед глазами пара чирков. Сели и замерли, не шелохнутся, только глазами туда-сюда зыркают, следят, не грозит ли им тут какая-нибудь опасность, в случае чего готовы в ту же секунду сорваться и улететь. Не заметив ничего подозрительного, успокоились и расслабились. Селезень тут же начал проявлять внимание к уточке, крылья и хвост распушил, голову задрал, этаким удалым кавалером вертится вокруг неё. В юности Михаил Петрович вот так же ухаживал за своей круглолицей красавицей Татьяной, любыми средствами старался заманить её в свои сети, при этом страшно боялся, как бы понравившуюся ему девушку не отбили более удалые парни. Полюбовался охотник на влюблённую парочку, подождал, чтобы они оказались рядом и плавно нажал на спусковой крючок. Отличный выстрел! Лицо его расплылось в довольной ухмылке: «Вот уже три штуки на сегодня в рюкзаке!» Чирок – он хотя и маленький, но вкусный, суп из него получается отменный. Ещё с полчаса просидел и дождался: новая добыча шлёпнулась перед охотником посреди широкой лужи. Тоже очень красивая птица, величиной с крякву, но не крякает, а голову вытянет и издаёт громкий протяжный крик, то ли свистит, то ли стонет. Не знает Михаил Петрович, как она называется, но пожал плечами и тут же уложил метким выстрелом. Неожиданно в лужу в одиночестве шлёпнулась самка кряквы. Поднял ружьё старик, уже готов был нажать на курок, но задумался. Самок вроде стрелять не принято. Может, она через месяц выведет целый десяток птенцов. За лето они подрастут и образуют маленькую стайку. Но это же перелётная птица, нет им ни числа, ни счёта, какая разница, одной больше, одной меньше. Для того Бог их создал, чтобы радовать охотника. Не выдержал, жадность оказалась сильнее рассудка. «Ба-бах!» - разорвал вечернюю тишину трескучий выстрел. Солнце опускалось всё ниже и ниже, вот уже коснулось горизонта, скрылось за густыми елями, только изредка проглядывало между зубьями деревьев, чтобы брызнуть своими яркими лучами на противоположный берег. Вскоре и совсем исчезло. Стало ощутимо прохладнее, от речки потянуло холодом. «Шлёп-шлёп-шлёп», - сразу пять или шесть уток опустились на водную гладь перед дедом. Подождал охотник, когда те собьются в кучу, чтобы одним выстрелом уложить несколько штук и с удовольствием разрядил в них ружьё. Не меньше трёх осталось плавать кверху брюхом на поверхности. Вот ведь как сегодня удача улыбается Михаилу Петровичу, хорошо, что не послушался совета бабки и не остался в тёплой избушке вместе с ней. Рот охотника сам собой раскрывается в довольной ухмылке. Как жаль, что никто не видит его добычи, некому похвалить, позавидовать. Вот бы каждый день подваливало такое счастье! Сидеть без движения становилось всё холоднее и холоднее, дрожь пробрала старика. В молодости целыми ночами возле речки дежурил, только под утро возвращался с полным рюкзаком и сдавал набитую дичь улыбающейся Татьяне. Пальцы рук даже в шерстяных варежках задубели, внутренняя печка, видно, стала затухать. Нет, не может сегодня выдержать до утра, от мороза дрожит, прямо всего колотит. Ну и хватит, можно на сегодня завершить охоту. Забросил вещмешок за спину, ружьё на плечо и спорым шагом, пока совсем не стемнело, направился к дому. Хотя похожий на слегка надкушенный с одной стороны блин месяц освещал дорогу, всё-таки дважды оступился и зачерпнул полные сапоги холодной воды. Останавливаться и переобуваться не стал, так и притащился до крыльца дома. Там уже разулся. За дорогу согрелся, пот ручьём течёт, а ноги ледяные, завтра точно горло заявит о себе, кашель замучает. Но это уже не важно. Главное – отлично поохотился, душу отвёл. - Ну как, принёс хоть что-нибудь? – с улыбкой встретила мужа бабка Татьяна. - А как же! Полный вещмешок притащил, еле смог поднять, - рассмеялся Михаил Петрович. - Что-то больно плоский у тебя рюкзак, - легонько пошлёпала по спине деда бабка. – Я же предупреждала, что зря идёшь, только время убьёшь а, может, вдобавок заболеешь, простыв. - Дура ты, дура, - улыбку спрятал в усы дед. – Дело ведь не в добыче, бабуся. Главное – это сам процесс! - Ну заходи уж, охотничек. Похлебай с устатку горячего супа из сушёных грибов со сметаной, ты ведь его любишь. Вроде стрелял же, иль промазал? Ох-ох-ох! Глаза, видно, уже не те, что раньше, дедушка. Михаил Петрович разделся, умылся, сел за стол и с аппетитом поел. На душе было легко, настроение бодрое, сердце в груди отбивало весёлую музыку. В последнее время, снаряжая патроны, в гильзы он клал только порох, без дроби. Так у него и охота самая что ни на есть, настоящая, и без вреда природе. А они, пожилые люди, уж как-нибудь и на пенсию проживут. Иван Ногиев 2015 год