02.21 «Гордость нас погубила. Твоя гордость, Моя гордость...» Мема пела на мотив «Ах, мой милый Августин», и с каждым куплетом он становился всё медленней, всё грустней. До ледяной какой-то, безнадёжной созерцательности. Эта песенка не на эсперанто, потому на нём немного коряво звучит, а исходно она складная. Им в Гала-Галло всего дел-то, самолётики складывать, по коллекциям Впечатлений старые языки учить... Старьё переводить на эсперанто, на старые же мелодии перекладывать... Подходящие, чтобы горевать на чужом языке, чтоб тебя не услышали, чтобы сценкой, мим-сценкой выглядело это. «Взять бы нам в горсть её, Выбросить вовсе...» Коряво, в оригинале лучше. В оригинале, не в горсть, а за шкирку. И не вбросить, а за дверь отправить. К будке, на цепь посадить. Так как в следующих строках: «Гавкала на чужих бы, Незваные если гости...» Мема пела и бродила одна, уйдя от лунных бубнов в Шамаш. В те времена, которые воскрешала для неё песенка, Мема находилась под сильным влиянием Мадлен. Не представляя собой в этом смысле исключения. Весь ближний и дальний круг Мадлен находился под её несомненным влиянием. Притом что, пожалуй, единственная из основательниц Гала-Галло, певиц вайолет, именно Мадлен не обладала каким-то ярко выраженным, специфическим даром. Остальные обладали исходно, Котиничка в океанских глубинах приобрела. А даром Мадлен оказалась власть собственно. Власть, как таковая. И дар её был велик. Устойчивые группы отличает суровость, чёткость границ. Как наружных, так и внутренней структуры. Масло масляное, устойчивость – жёсткость, да. Но чтоб понять, каково оно в реальности, требуется время. И подходящая шкура: крепкая, но чувствительная. Потому что понять означает – на собственной шкуре ощутить. Тот ещё риск имеется, что в процессе она задубеет и, пережив, не поймёшь. Зато впишешься. Мема вписалась. Её ненаглядный – нет. Сохранение членства в закрытом клубе означало для Мемы, уже потерявшей дракона хищницы, бойца, борца и технаря, – слишком дорогой для Гала-Галло, чтоб Мадлен чистоплюйство проявлять, – умножение доступа к информации на степень всего имевшегося в распоряжении клуба. А как борцу правого крыла, тоскующей без его атмосферы, – страховка, возведённая в степень всех знакомств Мадлен, всех борцов и богатеев. Супер. К слову, она предпочитала те борцовские шатры, где правил не устанавливали вовсе. На секундочку, на одно мгновение не трус, Мема, как в схватке, в жизни пользовалась всеми доступными ей приёмами, силами, оружием, так по жизни, на правое крыло заходя, использовала все связи и страховки. На поручительство, на выкуп, на остановку боя... Вскоре они сделались ей ненужными, но первые годы, девушка неопытная и некрупная, без покровительства она не выжила бы там. Что же до характера, она напрашивалась на неприятности, как только могла. С Каратом... В целом у них ничья, но при случае, мог поиздеваться! До того как их вражда перешла в стадию: удавка на удавку, обе в мусор, Меме не повезло... По цепочке от той же Мадлен шла страховка, чтоб проигравшей Меме на бои-кобры не выходить, ими брезговала. Ну, замена банальная, платная. Через Карата, как выяснилось, шла. Надо ж было ей именно тогда оступиться, промахнуться в дурацком кулачном бою! Звёздочки перестали мерцать в глазах... В ушах колокольчики затихли... На смену им пришёл голос, разлетевшийся над борцовским рядом: – Право замены!.. От сектора гиацинтовых фазанов!.. «Знакомый голос...» Взмах руки... Покачиваясь лениво, с обнажённым торсом, играя мышцами, парень уже выходил за неё... Его заслонила широкая спина, чёрные косы змеятся, лоснятся... «Он что ли?!» Обернулся. «Он!.. Невезение терминальной стадии! Карат на правом крыле чёрт знает сколько времени и не бывал... Нарочно пришёл?..» Нарочно! Его и приняли здесь не за легендарного Биг-Фазана, а за богатого поручителя с Техно. Полётный, сильный голос лектора вдруг стал неопределённым и вкрадчивым голосом гуляющего, рыночного охотника... Щёки, отчёркнутые полуулыбкой, лучики от сошедшихся полумесяцами глаз. Всё так половинчато в нём... И так однозначно. Мема ртом хлопнула, как рыба, невзначай за спину потянулась, к брошенной сумке, к отододи... Биг-Фазан наклонился участливо: – Тебе уже лучше? Водички ищешь? Пожалуйста, возьми... Скрещенные на груди руки, в правой узкая стопка зажата небрежно: между безымянным и мизинцем. Клинчевский знак. Так напоказ перехватить какое-либо оружие – пренебрегающий, оскорбительный жест. Одним мизинцем, типа, одной левой... – Ненавижу, – восхищённо прошипела Мема, оценив проделанную им интригу, плюс везение. Его. Её – невезение. Рука Мемы остановилась на узле медянки отододи, взгляд Карата на её руке, а её взгляд на его двух круглых, витых, медных браслетах... И улыбке. Улыбочке... – Приятно видеть, – сказал Карат, – что моё скромное изобретение пользуется успехом. Сам этих малышек люблю... Не скрываясь, он приподнял запястья. – Одной поймаю, второй освобожу тебя... Нам обязательно устраивать это шоу на публике? Выпей, оливки нет. Мема опрокинула стопку. Оливки не было. Чистый яд. Карат предложил ей то, что пили они тесной компанией... С ненаглядным её и с Каратом вместе... В пору их недолгой, светлой дружбы. С тех пор хранил. Не выпил, не продал. Да и не велика ценность, чего там продавать, суетиться... Ей отдал. Прошло время, сцену эту она вспоминала с улыбкой. Почему же её ненаглядный ушёл из Гала-Галло? А почему любое слово, совет, «на» обычное, «на, возьми» произносились тут не с вкрадчивостью охотника, не с зазывным гонором бая, не с напускной важностью торговца, не с устрашающим рокотом клинча? Наконец, не с бесцветной, шипящей глубиной Морского Чудовища? А тоном и выражением – между плевком и приговором? Почему у всех старых галло хриплые голоса? Они же не клинчи? Зачем им такое в голосе? Выработалось... Само... «Возьми себе этот лал...» – в устах Мадлен звучало, как: «Лети, утопись в море!» И так всегда. Каждый день. Мему это устраивало. Её друга нет. Поперёк горла встало. Не то, чтоб Мадлен запрещала нежности. На неё равнялись. Под её влиянием находясь, как под ярким прожектором. Меме, что, она не знала сантиментов вообще, как таковых... Её друг затруднился бы выразить, проблему словами. Столь актуальную, что ушёл туда, где не будет любимой каждый день. Считалось на тот момент твёрдо, что нет девушкам пути в Шамаш. Где одни парни, и сантиментов тоже в помине не бывало. Однако жизни побольше! Всё-таки сто раз больше, чем в Гала-Галло! Где над огромной луной брат брату – страховка... Всего-то взялись за руки. Непостижимо... Волшебство... Где сладости прячут в земле, не деля на свои и чужие... Где пальцы гуляют по бубнам не только для дела, но и от нечего делать... Где, если с тоски, вне лунного круга, во мраке, среди кратко цветущих тюльпанов ты проглотил каштан, кто-то непременно отыщет тебя! На его бубен, зовущий, указывающий путь во мраке, ты станешь выходить долго-долго... Ты выйдешь, и он встретит тебя... Брат, побратим, шаманиец... С Чистой Водой забвения, с сахарной ниткой в руке... С криком: «Паж, Паж, получилось! Нашёлся чёртов суицидник! Где там твои ледышки?! Тащи скорей!..» За спиной друга Мемы остался стриженный парк Гала-Галло, где каждый куст – надгробие. Очень быстро Шамаш позвала и забрала его, открытого, её обаянию не сопротивлявшегося. Стрижиные полёты выпивал как никто упоённо. О сути их, о моральной стороне не задумывался... А в Галло – то, и то, и то, ничего нельзя было! Даже петь. Даже насвистывать. Мадлен, певица вайолет, не желала вспоминать о прошлом. Каллиграфия, оригами... Тишина... Музыкальное сопровождение рынка – слон в чудной сбруе, в накидке с бубенчиками, ему можно. Ему не запретишь изредка протрубить. И тот раздражал Мадлен. Кое-кто на материке дорого дал бы за этот живой артефакт... Густав не забыл слона! В моменты, когда отступала тоска и накатывала обычная скука, он размышлял, как его, такую громадину можно украсть из облачного рынка? Лучший вариант – открыто попросить у Мадлен! Избавилась бы с радостью! Но при той памяти, что по себе оставил Густав, легче украсть Гала-Галло у слона! Тоже вариант, и его Густав обдумывал. А потом скука отступала, и приливом накатывала всегдашняя тоска: «Вот бы Марик...» Что, удивился? Обрадовался?.. Ещё как. 02.22 Игровые ряды Южного Рынка неким свежим утром, кому прекрасным, кому средне, кого и вовсе насторожившим, предъявили ранним пташкам архитектурную доминанту, небывалую, неожиданную. Изготовителю шатров Густава улыбнулась его идея стремительного прихода на неизведанные территории. Для себя повторил так же – за одну ночь. Но не жилое, и не шатровое. Игровое сооружение, в полном согласии с местонахождением. Длиннющая штука, сама себе реклама, она сразу произвела фурор. Ориентиром стала, рынок-то путаный, тесный и с каждым днём всё тесней. Рынками-спутниками обрастал, за рамой уже негде. Инженер, – внезапно, – Суприори. Техно-бай, техно-голубь, по Техно и Южному проводник, себе на уме – всем слуга, и вдруг... Не уголок, два места дорогие выкупил, вельможей заделался, владельцем аттракциона. Дело хорошее, да не всегда, весёлое, но для всех. И с его именем не вязалось. Остроумный и язвительный, день ото дня глубже погружавшийся в непонятную, возрастающую тоску, Суприори. Уставший от заказов и заказчиков, хитростей и тонкостей, Суприори. Жульнические устройства требовали порой выдумки стократ против подлинников! От исследований уставший Суприори, от корифеев техно, которые больше похожи на роботов, чем роботы из старых книжек... Уставший от придирок Буро, этим способом вытягивавшего технаря на откровенность, но не такой Суприори человек. Сплошные придирки... Ему что ли, Биг-Буро, он имитации вместо скрытой механики подсовывал? Подсунул ему хоть раз? Или друзьями его, фаворитам, прихвостням бессчётным? Разочка не бывало! Всех помнил и знал! Лишь ради того, чтоб на ровном месте не оступиться. Не шлёпнуться на виду. Надоело! Совсем посторонним людям подсовывал. Устал... От занудства Карата, от... Непонятно чего. От всего в целом и раны одной, дроидам регенерации неподвластной. Суприори завернул финт, какого не ждали от него. Уж точно там, где не ждали. Как выглядела его «Астарта» – стела, старт, стрела... Трамплин. Симбиоз гипертрофировано лаконичной американской горки с русской рулеткой. Тонкий, тончайший шпиль. Элегантное и простое сооружение. Перекрытия жёсткости почти не заметны и помещены высоко, в самый угол, вскарабкаться по ним нельзя. От двух нешироких опор упругими вогнутыми дугами трамплин резко стартовал ввысь. Дуги, желоба сужались до ширины плеч и швыряли человека в головокружительный свободный полёт. Астарта выстреливала и ловила. Но ловила не всегда... Не каждый раз. Инженер и владелец лишь хмыкал, руками разводил: ну, механика, ну, не идеальная... Ну, и что вы хотите от меня? Предупреждаю каждого, никто силком не тянет. Весь Южный горячо спорил: задумано им, подлецом или случайность-таки, побочный эффект? Взбешённый Буро, ненавидевший бессмысленный риск, обратил этот вопрос к Карату в форме претензии. Будто Карат за Суприори ответчик. Собутыльник и друг-технарь на тон его не обиделся. Отнёсся с пониманием и со всей серьёзностью, проявившейся в том, что не ответил. Взял день на изучение вопроса. Вердикт его оказался таков: Суприори не лжёт, но лукавит, как всегда. Стартёр и приёмник объединены безгарантийной сцепкой. Уточнение взбесило Буро хуже прежнего, хотя куда казалось бы. – Неизбежен ли технически, – спросил он, – выбор конкретно этой сцепки? – Нет, их, сцепок типов только пятнадцать навскидку назову. – Тогда – зачем?! – Эта дешевле. «Придушу... И жрать не стану». Её название... Грамотные полудроиды, играли в слова, палиндромы занимали их, сочинение вензелей смысловых, чтения и записи отражённо, задом наперёд... Конечную и начальную «а» отбросив, они задумались, Суприори ли Астарта принадлежит. Нет ли тут скрытых смыслов, старт это или совместное владение? С кем? И какой монетой Суприори отдаёт совладельцу его часть прибыли? Полудроиды не указывают друг другу, что им делать. Вот будь Суприори с Буро оба Чудовищами Моря... Иначе бы их разговор сложился. Выкупить не удалось, продажу аттракциона не обсуждал владелец. Если и притворно, то актёрство соблюдено на высоте. Суприори сделал вид, что принял вопрос о продаже за комплимент. Удивился, потрясён: Буро видел его Астарту! «Куда бы отвернуться от неё!..» Не разглядел ли уважаемый, критичный Биг-Буро на ней лишних, неподобающих финтифлюшек, как обычно, кнопочек неработающих, или ещё подозрения какие? Неподдельная же грызла Суприори тоска, что он выдержал, не дрогнув, глаз не отведя, ответный, тяжёлый взгляд Буро, и тяжёлое его молчание. Чем пленил рыночных гуляк аттракцион. Помимо безжизненных континентальных гор, полудроиды не знают чувства высоты, на драконе верхом - это не одиночество. Половину ощущения высоты забирает дракон, а ему небо – как рыбе вода, среда обитания. Гонщик это «человекодракон». Неразделимое, совместное чувство скорости, полёта и высоты. На гонках не знают головокружения, чувства бездны, зова её. И в горах дроид подхватит. В рынке – нет. Астарта выбрасывала так высоко, что Южный представал с невозможного ракурса, как на ладони, загадочный лабиринт сквозь конические дымки тысяч шатров, протянувшихся к Собственным Мирам. Скорость взлёта и падения заставляла резко замереть и восхитительно ускориться Огненный Круг. Где ещё такое достижимо? Пошли разговоры, кто «прыгал», а кто нет... Кто сколько раз... Сколь раз не ловила Астарта? Им не удалось вывести закономерность. Раз из ста, из тысячи?.. Она не была пугающей, зловещей. Жёлоб стартёр перламутрово-кирпичный внутри, белый снаружи. Ускорял он плавно. Белый целиком жёлоб приёмник к моменту достижения подножия, плавно снижал скорость до нуля. На ноги встал, и дальше марблс катать, дротики бросать... Аттракцион комфортный, в отличие от многих и многих соседних. Только вот, смертельный иногда. За эксклюзив платили Суприори. За возможность проверить себя. За регулярную дозу безумия, за дуэльный инструмент. Став богаче он стал ещё мрачней, стриженный жёлто-блондинистый ёжик. Со спины, с затылка – солнышко, обернётся – мрак. И какой вздор Суприори брал за проход на него! Он брал всякое, расходники, схемы, ракушки, украшения, марблс наборы, разные технические штуки, включая сломанные. Но среди прочего, редкую, однако, никому и не нужную дрянь. Находя её, как правило на ней не наклонялись, поднять. Если срочно нужен грубый нож, скребок, если кто иглами такими на Краснобае пользуется... А Суприори брал или дорого или это... «Солиголки». Соляные иглы. Неживая стадия соляного телёнка, тыкавшегося в берег... Прибрежный артефакт, природный. Это – как если бы тени имели скелет, умирали, и на побережье волны обкатывали их кости. Но не в округлую гальку, а в иглы с крюком на конце. Зазубренным. «Кость» постепенно исчезает: крюк изгибается пока не дойдёт до основания. На изогнутой части образуются зазубрины, позволяя воде и ветрам солиголку дальше разрушать. Крюк почти не заметен на конце иглы. Пугает их сходство с ядовитыми шипами, живыми тенями, выброшенными наугад монстром с глубины. Отличить несложно, надо в упор за одной иглой смотреть. Да кто это станет делать и зачем, с учётом того, что упругости в шипе как раз на длинный прыжок, а нюх хороший. Добычи не найдя, живая игла на глазах погибнет, истает в ядовитую лужицу, они не могут без воды. А солиголка закаменевшая, как те, что на каштанах, но в десять раз длинней, она валяется годами. Эту дрянь Суприори в оплату и принимал. Буро услышал, скривился. Противно, непонятно, к чему каким боком приложить, к морским интересам не отнести... Чёрти что, а не человек, этот технарь. Проявив жадноватость, на выкупленные места Суприори установил опоры желобов, а те места, над которыми в небо устремилась Астарта, не захотел выкупать. Их владельцы шипели на него, но рассуждали промеж себя, чего больше сулит им такое положение, выгод или рисков. Выгод. Неприятная часть состояла в наглости, а вовсе не в физических их рисках. Штуковина не рухнет, инженер Суприори хороший, человек сложный. Приземлялись люди навстречу водному тиру. Вариант кафе, для тех, кого жажда и сука измучили сообща. А взлетали от марблс поля. Возле него и пресеклись Паж с Отто, когда Гранд Падре уже «приглашения разослал», кода приблизился срок, число печатей достигло минимума, после которого опоздавших не берут. Заспорили о времени их уговоренной встречи на Цокки-Цокки. Отто бросил мимо: – Клин с клинчами, уговор на тогда? Кому сказать, я покупаю тебя по времени, как щипаного голубя... – И кому же сказать? – улыбнулся Паж. – Кто должен этому удивиться? Он снова был в перепоясанных лоскутках бывшего пончо, державшегося ремнём. Щипаный. Отто не ответил, он повторил: – Когда клинч у Гранд Падре, так? – Так. – До или после, не говорено. – После. – До. – После... – До! Или я забыл обещание. Паж где-то ждал этого. Вздохнул: – Морских тварей все норовят обмануть, а потом удивляются, что мы злые. – Паж... Отто взял его за локоть и отвёл его в сторону. – ...я не понимаю, что я испортил, что вдруг поломал, пригласив тебя туда? На рынок, где не отметились, только солиголки прибрежные! «Как раз о них думал, – отметил Паж про себя, – о странной цене этого блондинистого парня...» – ...Паж, я не понимаю. Я думал, думал, думал! И не надумал, скажи, прямо скажи, что я сделал не так? – Ничего. Мой род занятий и образ жизни не пускает на Цокки-Цокки часто. Я уже объяснял. – И поэтому ты избегаешь меня даже на Ноу?! Часто – это два раза в год?! – Кому как... Паж обнаружил в непривычной обстановке на дневном свету, что телёнок стал взрослей. Получается, действительно избегал, паузы обостряют зрение. Брусочек упрямых губ иначе смотрится, когда оттенён играющими желваками. «Анисовых, сахарных губ... Если б ты знал!.. Ты б не сердился». Отто не глядел на него. На марблс, скачущие тоже не глядел. На пирамидками сложенных, жёлтых канареек, пёстрых кукушат, классика. – Освежиться что ли? – бросил он, шагая к жёлобу пустующей Астарты. – Так сказать, сверху на ситуацию взглянуть! Паж вздрогнул. Он понял, что напоминает Астарта ему: один, вертикально поставленный, резак. Исполинского размера! – Прошу, не ходи, – быстро, не повышая тона, сказал Паж. Руку занёс и приостановил мыслью: «Интересно, через какое время, до клинчей, после, до, телёнок простит мне оплеуху с тенью, залепленной точно в ухо? Ещё шаг туда сделай, и...» Отто не сделал шага, развернулся: – Что снова не так? Или пан или пропал. Если пропал – у Гранд Падре меня не будет... Как ты и хотел! Точно! С гарантией! Пока руками размахивал, другой претендент обогнал его на пути к Астарте. Протянул Суприори кисет с чем-то гремящим, тот глянул удовлетворённо, шнурок затянул и, поклонившись, пропустил его. Вольготно сев в жёлоб, как в кресло, улыбающийся парень ударил босой пяткой в полосу «старт». Астарта обволокла его свечением, потянула, подбросила. Распространился низкий, тихий гул, возросший до свиста... Парень взлетел и разбился насмерть. Очертания тела не осталось. Пыль, Огненный Круг и костёр из огоньков дроидов в рыночной пыли. Они шли прочь с Южного. – Тебе удалось меня обидеть, – как всегда безэмоционально сказал Паж. – Один – сто, – глухо ответил Отто. Паж гнал, подталкивал его, выбитого из колеи, смотревшего лишь под ноги. Босые пальцы пылят, пыльные. Шею согнуло, всё небо разом обрело враждебность. Наверх страшно, тошно смотреть. В руке Пажа зудел порыв сугубо воспитательной трёпки. Он-то, он, глубоководный ныряльщик, знал цену жизни! А этот... «Я щас – копия Буро...» Рама показалась за маревом широкого главного ряда. – Хорошо, после Гранд Падре, – в сторону сказал Отто. – Хорошо, до, – сказал Паж. Поняв, что сейчас либо ударит, либо поцелует его. – Хорошо, – удивился Отто, поднимая несчастные глаза. – Накануне, как в тот раз, на Мелоди встретимся, да? – Да. Они столкнулись, как сталкиваются в погоне за бум два Белых Дракона в небе, и поцеловались на прощание