Старых рюмок хрусталь зеленеет тускло, за гранёными стёклышками буфета. Стол удобный привычно бумагой устлан, стынет чай, и от солнца плывут конфеты, растекаясь в фольговом блестящем ложе ароматной рекою из шоколада… Мы вчера ещё были, куда моложе, не искали на коже досадных складок, от слежавшейся пудры, сухого грима, от гримас удивлённо-недоумённых, и от смеха… Всё это неповторимо, но! К работе. А ветер доносит звоны недалёкой церквушки… О чём я снова? Без наливки, пожалуй, не разобраться, где там рюмки, мой свет? Я даю Вам слово, нынче будет прилично, без инсталляций, наспех собранных, сложенных, как попало, разукрашенных старым засохшим гримом... Как-то странно, наверное, я устала перечитывать письма моих любимых, многочисленных Гамлетов и Отелло, Бержераков, Тристанов и дон Гуанов... и опять я совру Вам,что не хотела подражать Вашим строчкам. Но донна Анна, и Офелия, и Дездемона тоже – все прожитые, пережиты́е роли, подтвердят, что, похоже, увы, похоже... Незаметно и нежно, почти без боли, извлечён некий стержень, увит словами, разукрашен иначе, но, всё же, ясно, что сегодня с утра я болею Вами, и не пьётся наливка, и свечи гаснут, и, заточенный остро, порвёт страницу Кох-и-Нор, мой излюбленный карандашик... А давай, на полях нарисуем лица, и оставим на память потомкам нашим. 26.07.15.