В Петербурге на Гороховой улице жил в каморке, похожей на гроб, бедный студент Родион Рассольников. Перебивался он с хлеба на воду, а чтобы хоть как-то поддерживать свое существование, занимался под заказ переводами. Так он жил какое-то время, выбиваясь из последних сил. Когда силы и средства почти иссякли, студент Рассольников ради экономии решил подселиться к одной дряхлой старушонке, жившей в соседнем квартале. Переселившись, Рассольников перебивался уже с хлеба на квас. Но теперь в его житьё вторглось пренеприятное обстоятельство: старуха по ночам храпела во всю ивановскую. Каждую ночь, лежа за трехстворчатым шкафом, служившим перегородкой, Рассольников проклинал свою жизнь, но терпел. Чтобы себя хоть чем-то занять ночью, он считал в уме овец, а заодно представлял, как их жарят на вертеле и подают на стол. Или просто ворочался с боку на бок, когда ноги затекали. Потом он стал смелее – завел обычай вставать и убегать на кухню. На кухне он воровал у старухи сайки. Там же занимался и переводами. Денег больших за это дело он не получал, но на квас хватало. Днем он ходил в университет, во время лекций спал. Отныне он спал днем, а ночью писал и переводил. Старуха из ночи в ночь храпела все громче и свирепее, так что скоро мимо нее нельзя было пройти не побледнев. Теперь, чтобы пробираться в темноте на кухню, Рассольникову приходилось брать в руки топор для храбрости. Дрожа от страха, прижимая к груди топорище, Рассольников проникал на вожделенную территорию. Там он зажигал керосинку и сразу же бросался за стол; обзывая себя трусом, открывал лихорадочно свой дневник и на чистой странице выводил: «Тварь я дрожащая». Потом он все же успокаивался, выпивал жбан квасу, закусывал сайкой и принимался за переводы. Наутро, умывшись, надев циммермановскую шляпу и пальтецо, он шел в аудиторию, где забирался на самую высокую скамью и засыпал. От невзгод лицо студента посерело, глаза ввалились, стал он худой как макаронина и обтрепанный, так что встречавшиеся с ним господа пугались. Его посчитали конспиратором и заговорщиком, и тайно обвинили в подпольном производстве бомб, приписав еще и попытку покушения на государя императора. Однажды, в предрассветный час Рассольников долго сидел на кухне неподвижно. Обхватив голову руками и понуро глядя на только что опорожненный жбан, он ругал себя за малодушие и сетовал на судьбу. Вдруг лицо его просветлело и приняло решительное выражение. Тогда он схватил перо и написал: «Тварь ли я дрожащая…», а после, поразмыслив немного, добавил: «…или право имею?» Что означал сей вопрос – неизвестно, ибо уже через минуту рука Рассольникова, сжимавшая перо, начала слабеть, нос потянуло книзу, голова рухнула на стол, и он заснул. Полусонным его арестовали на рассвете. Топор и дневник пришпилили к делу как улики. Учинив следствие, его признали виновным, и хотели было повесить, но махнули рукой и сослали в острог. В Сибири каторжанин Рассольников познакомился с таким же острожником – бывшим инженер-подпоручиком Достоевским. Новый знакомец оказался нервным и немногословным: бывало, полезет в карман за словом и, не найдя такового, возьмет лопату и съездит кому-нибудь по физиономии. Хотя людей Достоевский любил. Но больше всего любил он человеческую душу: бывало, вынет из чьего-нибудь тела душонку и бежит скорей к микроскопу исследовать. Делясь пайкой и доверительно называя приятеля «братушкой», Рассольников рассказывал свою историю, и тогда скупая слеза выкатывалась из глаза хмурого каторжника-литератора. Через пятнадцать лет маститый писатель Достоевский, вдохновленный драматизмом сюжета, напишет знаменитый роман. Кое-что в сюжете он подправит: добавит персонажей из маргинальных слоев, а Рассольникова сделает брутальным Раскольниковым.