01.35 «Вопиющая несправедливость! Так всегда и бывает!.. Ждёшь, тактичничаешь, все ходы перепробуешь, от хитростей до полного откровения, и всё напрасно! А кто-то походя сорвёт её, цель твою, не глядя, не поглядев даже, а так... Пить, укусить сладкого сока захотелось... Ветер покачнул ветку, смотри, мол, яблочко какое, бери...» После жуткой неудачи, бессмысленного выпытанного у Чумы названия Шамании, он опасался быть заподозрен в навязчивости, в слежке едва не охотничьей. «Чужой, посторонний человек! Спорю, не больно-то интересно ему, не сильно-то и надо было!..» Чужой, посторонний человек вон сидит... С Пажом рядом. Вернувшийся... Тяжело, как только что возвратившиеся сидят, в остаточном напряжении утомительной дороги. Оно уходит постепенно: с ног, с колен, обхватывавших драконьи бока, до пальцев рук, сжимавших драконью гриву. В последнюю очередь – с напряжённой шеи исчезнет, с выражения лица. У вернувшихся издалека оно всегда окрашено каплей удивления: я тут, и обыденность тут, и я в ней снова, а не там... Взгляд, остановившийся на колесе Арбы, за игрой не следит, полон мерцания. Как рана. Как будто мерцают в зрачках дроидские огоньки, исцеляют увиденное в дороге, а не глаза отражают, сшибающиеся, клюквенно-спелые марблс, на подсветке стола. В тон шарикам зажжена подсветка, чтоб сложнее, заход в марблс-прятки. «В тайну открывшуюся ему смотрит! Легко и незаслуженно доставшуюся ему! Отчего Паж так поступил?! Рассердился? На успешную провокацию, как я Чуму подловил?.. Наверняка, что ещё... Не должен был, не имел права, бла-бла-бла... Рассердился, ладно, но, дроиды, если в эту свою Шаманию они приглашают всё-таки, за все эти годы, за все прошедшие годы, почему он, а не я?! Почему даже приблизиться, издали посмотреть не дали мне?.. Черти серых туманов, Паж угощает его напоказ! Он издевается? Мы не друзья больше?!» Отто ходил маятником от клюквяно-красного игрового колеса к белому, рассеянный. Брал соломку и закусывал телячьи, мягкие губы, пучок травы жующий телёнок. Прятал их за бокалом Впечатления. Помогая возчику Пачули, угощения разносил Халиль. Почему-то именно сегодня... На высоких барных табуретах, одному высок табурет, а второму низковат, Паж сидел рядом с Громом... У стенки, обнявшись. Привычка Отто, но не Пажа отнюдь. Как пришли, они не играли. Пили не преставая. И с собой принесённое, и угощение Халиля, и соломки заведения, подряд. Из шкатулки прозрачного кубика матово-прозрачные горошины ледышек Паж клал себе в рот с размеренностью метронома и так же Грому напоминал брать, встряхивая кубик. А когда это не помогало, шептал ему что-то. Сам клал ему в рот. Суровое от природы лицо Грома лоснилось, блестело подсветкой столов, красным жаром от неё, не смытой усталостью дороги... Отто видел не игру света на испарине масляной кожи, а полыхание тайны посвящённого. Искры летели в него, полыхали в нём ревностью. Растерянностью и досадой. Зла не хватает на нерассудительного себя! Паж бледен, Паж, какой всегда. Отто знать не мог, но угадал точно: эти двое только что вернулись из Шамании. На выходе, на пороге Шамании Гром думал, что худшее позади. Не подозревал скорого оглушительного перепада, догнавшей и захлестнувшей волны. Не поддерживай его Паж, не напоминай каждую минуту: дыши-дыши, не подталкивай его по ступенькам глубоководных ледышек осторожно, – шаг назад, два вперёд, осторожно выходи, – Гром не показался бы Отто столь отрешённо-загадочным. Крутился бы волчком на полу, со свистом и хрипом, как на Техно неудавшийся фейерверк, в промежутках судорог пытаясь разбить себе голову и вернуть дроидам Огненный Круг! В принципиально новых областях выдержка - дело наживное. Не сразу приходит, а вслед за пониманием того, как оно всё бывает, чего ждать и когда, что смело игнорировать, при всей угрожающей видимости процесса. Паж для него сейчас – больше, чем дроид, он – как технические дроиды тела, бег огоньков, пульсация влаги. Он – маячок из глубокого мрака к голосу, к вяжущему, ледяному вкусу на языке... И к пониманию случившегося. Однако и для Пажа Гром – маячок к жизни, даже в большей мере. В моральной, а не животной. Шамания должна пополняться людьми, но тот, кто зовёт... Он берёт на себя полную ответственность. За более чем друга, соратника, брата по лунному кругу, звена в страховочной цепи. За человека на первом этапе – звена совершенно незрячего. Паж в Шамании настолько давно, что помнит ещё гадательные, проклятые времена, когда слепы были и они сами, вслепую определяли, кто годен, кто нет. Ошибались через раз... Ошибались за разом раз... Кого звали? Ведь не чужих, не врагов, не проигравших на спор! Друзей звали. Сколь же часто этот визит, ничего не подозревающих людей становился для них последним! Как волчками крутились они, прямо там, изгорая в агонии, или за пределами Шамании, когда худшее вроде бы миновало! И ничем нельзя помочь! Не получалось! Недавний знакомый, Гром был для Пажа средоточием мира сейчас, не первой и даже не сотой, но от того не менее напряжённой попыткой отыграться за все потери, утраты, ошибки. Добавить сколь возможно аккуратно очередное звено в лунный круг, раскрыть глаза и предоставить дальнейшее его личной воле. Что впрочем, условность, дальнейшее Паж прекрасно знал. Но это не важно. Искушение Шамании – не его искушение, её. Обитатели Шамании – не ача, не рабовладельцы. Держит сама Шамания. Крепко-накрепко. Пока звено не сомкнулось в цепи, шкатулка с глубоководным ядом, опытная рука Пажа, мембране его шаманского лунного бубна – чужое всё. Чужая жизнь. Отрезанная как острым ножом прошлая жизнь Грома. Первый опыт: ... сумасшедший, – ничем не оправданный! – риск... ...брызнувшие слёзы боли... ...слёзы с красными огоньками, дико горячие, успевающие высохнуть, пока насупит высвобождающий экстатический транс... ..экстаз, подхвативший на грани исчерпания сил... ...крик... ...бессвязный шёпот... ...шёпот... ...зов лунного бубна... Однажды, ждать недолго, Гром свыкнется с тем, с чем можно свыкнуться. Смирится с тем, с чем невозможно. На своих ногах, извиваясь в танце, освоившись, он будет заходить в экстаз, брать от него до капли. Смеяться, а не плакать. Гореть. Гореть и не чувствовать боли. В той же агонии изгорать, охотно навстречу ей идя. Землёй под его ногами станут бубны лунного круга. Небом – каждый новый экстаз, приближающий безвременную смерть. Как же Шамания ненавистна дроидам. Хуже, чем правое крыло. А как она Пажу была ненавистна? И как любима им... Морское Чудовище, промёрзшее до костей, он всех тёплых людей видел желанными в специальном, совсем другом смысле... Приязнь испытывал к ним... Но Шамания должна пополняться! Должна быть в разумных пределах людной, процветающей... О, как неуместно это слово в отношении такого мрачного места!.. Шамания нуждается в топливе из крепких, страстных, недалёких, подходящих для этого парней. Она должна существовать. Дарить непереносимое, обнажать тайное. «Отто, дурашка, устами телёнка глаголет истина! Соломинкой прилипла к ним истина, – вот если б ответа! – вопроса: «Паж, а кому ты – паж?..» Именно!» Именно это он сам хотел бы узнать... Такой долгий, выматывающий путь, проделанный по муке своей и чужой, искушению, агониям, слезам, прощальным объятиям... Зря, что ли?! Прежде чем и для Пажа наступит время прощаться, должен он узнать, кому паж! Кому?! Как выглядел сам? Кто ждал его за дверью, где прекращаются Впечатления? И наконец: как разъединить смертоносность этих Впечатлений с их оглушительным кайфом?! Самый главный, практический вопрос. Вполне вероятно, ответ на него надо искать там же, за дверью, где ждут пажа, куда заходит паж. Искать снова и снова, пока не найдётся ответ на излёте предпоследней эпохи, когда дроидское отказалось служить кибер-механике... «Кому я паж?.. Ах, Отто, может быть, и узнаю... Не этот ли человек, крепкий, для Шамании перспективный найдёт что-то, нами упущенное. До чего же смешно ты дуешься, Отто, тёплый телёнок, отвлекись, сыграй в стеклянные шарики...» Крепкий человек, подходящий. Когда Паж увидел Грома на козьих плясках, последние сомнения отпали: вынослив, ритмичен, подходит им. Как состоялось знакомство... Гром пристрастился к коктейльным конфетам, выбивающим из бытия. Лакомство в цену механики. Удовольствие для богатых хищников, не для изгнанников. Кладовые Архи-Сада иссякали, да и неловко, общее достояние. Гром копил, удачно меняясь на Южном, брал иногда призы на левом крыле. Поднакопив достаточно, шёл на Краснобай, в ряд «Донный», сворачивал в ряд пустых шатров. Незащищённый от тумана и ни в каком тумане не пропускающий теней, кто заплутал ночью на Краснобае, может искать спасения в Донном ряду до утра, если его обитателей не испугается!.. Хотя позвать дракона – всяко умней. В шатрах Донного ряда Гром читал – с трудом, недавно научился, – пожелания рядом с конфетами в противоестественно ярких фантиках, и отправлялся разговаривать с людьми, узнавать, где и на что можно выменять эту вещь. Удавалось нечасто, запросы тайных продавцов конкретны и специфичны. Иногда везло. Однажды он увидел обсыпанное крупной солью ядро без фантика. И без требования... Верней, со значком, две лапки от солнечного круга раскинутые широко, приветственно. Знак – когда для чего... Может изображать широкий охват, неопределённость требований: на обмен сгодится что угодно из сферы удовольствий. Как иероглиф, означает насмешку в адрес жадности, неразборчивости мастеров Краснобая, берущихся за всякое разное, в ущерб качеству. Значок так же используется как приглашение куда-либо всех подряд, без входной платы и условий... А так-таки и за выход не потребуется плата? Не похоже на случай, когда: вход рубль, выход – два? Буран, побратим Грома, человек разумный, увидев таковой значок на ценнике, нашёл бы что сказать!.. Гром был один, в Донный ряд он ходил в неизменном одиночестве. Забавно, эта манера роднила ночных с дневными посетителями ряда... И он - соблазнился. Своего рода рекорд. Вершина неблагоразумия, эверест безрассудства, покорённый коротким шагом от полога до лакомства. «Оливка?..» – стукнуло, когда в рот клал. Товар не оказался ловушкой. Просто предназначался не ему. Тот, кого ждало, солью поблёскивая, ядро конфеты, пришёл с разницей в минуту... На входе в Донный ряд Паж вычислил бы его по скривившейся физиономии! На самом Краснобае угадал бы! Жёсткое, игольчатое ядро, состоящее из кристаллов не растаявших на языке, а рассыпавшихся в горле, сухих и острых, дармовое лакомство проявило себя вообще ни с какой стороны не как конфетка! Какая дрянь! Но – сильная дрянь! С типичной логикой гурманов всех времён и народов, что и оставалось Грому, как ни подумать, судорожно сглатывая, отплёвываясь безрезультатно: «Может быть, за то их ценят, что редкость?.. За – бррр!.. – непередаваемый вкус?..» Проклятущий глоток камней вниз по горлу не шёл, а напитавшись влагой, ударил сквозь нёбо в макушку, так, что глаза едва не вылетели из орбит. Тогда отпустило. По плечам, по коже до подошв холодным, растёртым гравием сползло. «Ой, гадость!.. Как в прибой упал...» Что тут скажешь, без обмана: коктейльная конфетка выбивает из бытия! Парень в проёме шатра, рвань перепоясанная... Осанка свидетельствует об ином... «Э!.. Да это демон с Гранд Падре!..» Демон наблюдал молча за сменой гримас на его лице. Явного неудовольствия не выражал, кажется, и скрытого не держа. Гром понял, что сделал не то, что надо, и готов был извиниться, как парень сказал: – Это не пробуют на континенте. И в одиночестве нежелательно. Предупреждая взмах руки в сторону заявленной мены, Паж добавил: – Нет, штука недорогая. Неправленая... Дрянь, да? Попробовать настоящую не желаешь? Или боишься? Какое дешёвое, какое вечное слово... Крючок. Гром дёрнулся и попался. Небрежное «боишься» ловило людей и постарше, и порассудительней его... Они неистребимы, они сквозь все эпохи проходят, как эта уловка. К великому счастью, и до эпохи высших дроидов такие не перевелись! И Гром такой. Да ещё и жизнь его на тот момент была неуспокоенно-пуста. Гром сообщил юноше-демону, что на Мелоди собирается, на оговоренную встречу, но поскольку юноша-демон имел неосторожность произнести очень неприятное слово, а тот, кто произнёс такое слово, вполне способен принять и Мелоди рынок за попытку улизнуть, то на пляски капри они летят вместе, и затем – куда угодно! Хоть к чёрту на рога, на рога к прыгучим актиньям! Паж усмехнулся, услышав, как пустую страшилку сухопутных, название монстра реально существующего и настолько безопасного для него, что используемого за ездовую подводную зверюгу, и кивнул. На Мелоди, прикрывая мутные, тинистые глаза, Паж, ещё не как друг, как мясник, наблюдал Грома... Козьи пляски... Скачки, завывания, повальный хохот... Удовлетворённо наблюдал. Посматривал на соседей по хороводу... Оценивал... Хотя в Шаманию лучше приводить людей друг с другом не знакомых, или, по крайней мере, не вместе, через порядочный временной промежуток. Больше толка, меньше болтовни. Буйный хоровод капри кончился. Дальше была уже Шамания. Отто попытался отвлечься. Сыграл, продул партию и сник окончательно. Паж к тому времени убрал руку с чужого широкого плеча, откинулся к стене и погрузился в свою обычную полудрёму-апатию. Спутник его мало-помалу обретал способность озираться осмысленно... Говорить. Односложно пока... О, уже и вставать и ходить. Значит, пора отправляться дальше. На Ноу Стоп удобней, тихо, спокойно. И отдохнуть, и обсудить. Гравитация земли произвела грубую, упорядочивающую встряску, гравитация облачного рынка даст разбежаться токам тела свободней... Приходится внешней среде делать работу, которую для старых шаманийцев расслабление производит без проблем, автоматически за минуту. Так ни одной партии не сыграв, пересидев в Арбе вечер и ночь, выпив половину запасов щедрого Халиля, они направились к выходу. Гром – ни на кого не глядя, лишь под ноги. Убедившись, что на них он держится твёрдо, Паж заложил кругаля между колёс Арбы восьмёркой, поймав Отто невзначай. Здороваясь, когда уж пора прощаться, дал телячьим губам ткнуться в холодную щёку, и задержал примирительно: – Да не сержусь я, Отто, коварный-марбл-асс! – Бу!.. – сказал Отто. Обиженное, тёплое, признательное «бу». И тут же набиваться с ними! Но Паж покачал головой, уходя, добавив многообещающе... Шутливо добавил, прощаясь: – Однажды... Если будешь плохо себя вести... Я покажу тебе Шаманию! 01.36 Клинчи умели не только драться, но и шпионить. Более того, их взаимодействие с «вешними» кругами Морской Звезды и облачных рынков лишь в этом и заключалось, лишь через осведомителей и осуществлялось, на девяносто девять процентов. В говорливых стаях, носящих сердоликовые серьги неприкосновенности, и пёструю повязку общедоступности выше локтя, Фортуне ведомо, курлычет ли хоть один голубёнок, который об интересах латников не осведомлён, не подписан на какой-нибудь клан. Секретно, но тайна – нестрогая, за дурное не считалось. В конфликты, интриги, коллекции вешних людей клинчи не лезли. Голубь в первую очередь сообщал о появлениях других кланов, и о новиках скрытой механики, даже если это игрушки совсем. Оперативно информировал, с большой буквы «о», зачем его и нанимали. Тяжёлые шарики сердоликовые в оттянутых мочках ушей были пропуском через Пароль на главную часть Техно Рынка. Настал день, когда неширокими рядами Краснобая, затихающими по ходу его продвижения, на голову возвышаясь, над толпой и некоторыми приземистыми, плосковерхими тентами баев, шёл клинч в полной боевой амуниции. Сверху озирал Рынок Мастеров, представший ему равниной тряпичных квадратиков, огороженных дворов, двухэтажных карточных домиков. Хрупкость и хаос. Прорези глаз темны, глаз не разглядеть. Ломаный оскал сжатых зубов. Походка клинча ровна, как кружение Белого Дракона под замечтавшимся всадником. Упруга, как бросок пёстрой глубоководной змеи. Голубь клинчу не нужен, направление чуял сам. Отпустил его и, пока шёл, вспоминал, как порхал когда-то мелкой пташкой Центрального Рынка. Кончился параллельный, звонкий ряд чеканщиков. Вяхирь свернул в ряд, носивший смешное неофициальное прозвание «Оу-Вау!» Ряд лакомок, ряд самых разных, а главное - вручную тут же приготовляемых сластей. Эти ценились, эти привлекали, отдающие аромат, пока из котелка до рта покупатель несёт воздушную, лихо закрученную вату. Ценились и годами выдерживаемые под спудом, сколько во рту не катай, а всё Впечатление мерещится, но не даётся, лишь манит ваниль с каким-то цитрусом, с какой-то тревожной горчинкой... А взрывные марблс-пузырьки? А желе, чтоб лепить и швыряться им? А нежный, опьяняющий крем, чтоб в жмурки играя, слизывать?.. На пробу предлагая, на маслянистость, сладость и Впечатление, пшикают крем из тубы на ладонь или зачерпывают латунным, напёрсточным ковшиком, в другую руку давая стопку Чистой Воды забвения, чтоб по контрасту... Так можно сто пенных кремов перепробовать, если ты продавцу приглянулся! Ну как ещё могли назвать такой ряд?! Оу?.. Вау!.. Для аскетичного, сверхчуткого клинча, из каждого следующего шатра сквознячок - наповал. «Вернуться сюда, пожалуй... Или обратно через Марбл-стрит выйти?» Вообще-то Краснобай не торгует Впечатлениями. Для этого на Южном имеются специальные места, да и Оливковый Рынок всяким коллекционным водам посвящён, как о нём ни суди. Но в ряд Оу-Вау стекались и они, начинкой для лакомств, ингредиентом для сиропа. Не пустую же воду брать, мало у кого имеется столь хороший вкус, чтоб оценить сладость без отсыла к прошлому. Это как в прежние эпохи кушать без телевизора и радио, фильм смотреть без попкорна. Правда, если за неспешной беседой... Естественным образом в том же ряду обосновалась кампания Пачули, Арома-Лато, любители и знатоки ароматов. Их шатёр стоял на ажурных лесах светлой, и не темнеющей со временем древесины, сам солнечно-жёлтый. Жёлтый Зонт, Шафранный Парасоль называли, хотя этот зонтик, вознесённый, сам – солнечное пятно, и уж никак не защита от невозможных над континентом лучей! Яркий, радостный. Снабжённый при всей простоте устройства отменной вентиляцией, чему служила и обособленность его над рынком. Чтоб им не мешали случайные запахи из рядов, и они, паче чаяния, не выкурили соседей, разлив склянку какого-нибудь выдающегося по вонючести концентрата. Запах вещества, тон его, характер очень от дозы зависит, в малости бывает совсем не такой, как в избытке. Ароматы на продажу, общепризнанные, большинству приятные – десятая часть интересного коллекционерам, в оставшихся же девяти частях полно такого, что не подсунешь и лютому врагу! Краснобай – рынок без стен, драконы чистых хозяев Аромы приземлялись сразу на второй этаж, на открытую площадку вокруг шатра. Стены его и двери – бумажные ширмы, перфорированные, разрисованные. Сплошная, плотная ширма с изображением колокольчика перед входом с лесом, с Оу-Вау. Группа Арома-Лато не обзавелась неким общим символом или девизом, но личный имелся у каждого, связанный с именем, отражающий пристрастия. Если же, как рынок с высот Шафранного Парасоля, окинуть взглядом их стиль в торговле, играх и совместном коллекционировании, девиз сложится: «Мир, мир и мир!» Чуравшиеся хищнического, непредсказуемого Южного, с опаской ходившие по Краснобаю, аромы всеми силами поддерживали добрые отношения. Внутри группы, с заказчиками, с игроками и мастерами, с баями, близкими им по теме и далёкими. Отто – хищника, присоединявшегося с ним, разочка хищником никто не назвал! Не дал каким-то способом понять, что он... – без дракона как бы. Тайной не оставшееся, его членство на Ноу Стоп не было под Шафранным Зонтом вслух проговорено. Заказчиков Арома-Лато имела столько, что в дни лото поиграть, они просили приходить лишь участников или по срочной надобности. В остальные дни и ночи под Жёлтым Зонтом можно посидеть, поболтать, выпить обычной воды из миров, пустой или надушенной по желанию. Можно попросить Чистой Воды забвения, отвергающей любые добавки к её суровому вкусу базовой какой-то реальности. Не спускаясь в обсидиановые подземелья, таким образом избавиться от чего-то, выпитого по ошибке. Аромы угощали друзей «сигарами» всех мыслимых видов. Приятно подышать сквозь них пропитками сложными и бесхитростными, термоядерно-густыми и освежающим слегка. Приятно забыться, втягивая, глотая запах и Впечатление усыпляющее, успокаивающее после партии в марблс, проигранной, увы. Неплохо и взбодриться утром, перед тем как отправиться кому в шатры правого, кому на арену левого борцовского крыла Южного Рынка. Их лото соответствовало тематике группы и являлось задачей на ароматическую композицию. Пачули заинтересовался странным флаконом, распространяющим вокруг незнакомую, притягательную ауру. Металл, чеканка. Пробка плотная не спасает. Концентрат. Отто не пожадничал бы подарить, но это так себе подарок. Хотел объяснить, почему, да не успел... В Арбе Пачули предложил сыграть на флакон, и Отто, марбл-асс, разумеется, выиграл! Тогда Пачули позвал его: – Асс, а?.. Вторая попытка, сыграем теперь в лото у нас? Посмотрим, как тебе в лото повезёт! – А сыграем! Отто с лёгкостью согласился, Уррса позвал с собой. Дракон просил о новых компаниях, Отто рад услужить. И снова не предупредил друга о нечестной ставке. Безо всякой задней мысли, пошли и пошли, успеется... Вяхирь, между тем, клинч в полном вооружении, тяжёлый как попытка осмыслить их нескончаемую войну, уже был оповещён голубем, уже отпустил голубя и уже почти дошёл по вкусному ряду Оу-Вау до Шафранного Парасоля. Успеется?.. Основным составом аромы прибыли загодя. Дюжина где-то собралась, столько же не закончили с прошлым заданием, сказались занятыми в Собственных Мирах. Отто хлопнул себя по лбу: вспомнил прошлое, так и не выполненное задание! Простое, возможно, потому и откладывал: на основе эфирного масла апельсина с лимонной полынью что-то приготовить. Делились плодами из Собственных Миров, обсуждали, как дерево, задуманное в эскизе, «привить» на другие плоды, как сделать, чтоб из полива Впечатления брало. На земле континента само получается, а в мирах, чем внимательней, подробнее создан эскиз, тем упорней сопротивляется привносимым в него улучшениям. Некоторые и ветки не дают обрезать, а некоторые наоборот: обрезанное за ночь восстанавливают, и то, и то помеха. Быстрое созревание, казавшееся грубым нарушением аутентичности, теперь пришлось бы кстати... Отто накануне жаловался, что у него осталась только горькая полынь. Клянчил, обещали поделиться. Тут уже Лайм, отвлёкшись от метания дротиков в пушистый круглый коврик на стене, хлопнул по лбу: – И я забыл! Другой раз, хорошо? Напомни, а в чём твоё задание? – Три дополнения в пробирках, чтоб сходились: в питьё, курительницу, духи. – Хорошее задание, мне нравиться. Обмозгуй ещё пару дней теоретически, я вспомню про масло. Личи давно пора раскидать в наборных табличках цифры, а она не могла оторваться от корзины, принесённой Бризом. Вперемешку: орехи с соком, заключённые в хрумкой, кисловатой скорлупе, и трёхцветная, сиренево-сине-жёлтая костяника. За многообещающим цветом скрывался самый нормальный вкус, а вот орешки... Их сок пах, если не выбирать специальных «арома-жаргонных» эпитетов, тиной прибрежной, на солнце нагретой, рекой! Старые орешки пахли откровенно рыбой. Но полудроиды любопытны и непредвзяты, а гурманы, те вообще знатные извращенцы! Личи увлёк этот необычный запах. Кислота скорлупы шла к нему, ягодная лёгкая сладость оттеняла. Она всё порывалась уйти за столик, откуда стопка табличек рамочных, пустых взирала на неё с безмолвным упрёком. Два мешочка: с цифрами для табличек и с бочонками для игры, до сих пор завязанные, понуро ждали, скособочившись... Порывалась и опять руку тянула за последней горсточкой! Никто Личи не торопил. Смеялись, а она рассуждала, облизываясь, что защёчные мешки - отличное приспособление! Что людям от эволюции не перепало ничего по-настоящему ценного и удобного, ни их, ни, тоже бы пригодился, длинного, цепкого хвоста!.. От всей души Уррс согласился с ней! «Какая разумная девушка!.. И красивая, язык раздвоенный... С хвостом ещё бы лучше была!..» Лото же их было такое... Знатоки, когда начали хвастаться и меняться рецептами, за время существования союза Арома-Лато быстренько перебрали все ходовые, неизменный восторг производившие на Оу-Вау сочетания запахов. В мирах, в уединении с предметом коллекционирования давно перебрали излюбленные. Чтоб подтолкнуть фантазию они нуждались теперь в каких-то рамках. Заданностях. И чтоб поломать свои шаблоны. Так изобретали новые духи: напитковые, для курительниц, телесные, для игр вслепую. Кому-то рамки нужны, подстегнуть фантазию, кому-то – ограничить, и всем – посоревноваться! На вкус и цвет образца нет, индивидуальные пристрастия аром совершенно разные, спорить, чьё лучше, не имеется никакой возможности. Под пьяную-пряную оливку, сдуру? Но порядочные, чистые аромы такого в рот не берут. Не отравишься, так чувствительность попортишь, собьются настройки, так сказать... Потому соревновательность их ориентировалась на общественный вкус. Кто лучше публике угодит. А поскольку у всякой публики в основополагающих чертах характера значатся взаимо-не-исключающие две: консервативность и страсть к новинкам, лото опиралось на них. Составляя карточки, Личи клала под один бочонок общепризнанный хит среди запахов, зато под остальные такое... Над чем стоило голову поломать! Как оно впишется, как вообще может вписаться в композицию?! – Тебе приснилось это в кошмаре?! – со смехом и возмущением спрашивали её. - Или океан нашептал туманной ночью от берегов вдали, где ни огонька дроидов, а лишь зарева хребтов скользят под водой?.. Зачем же ты снижалась?! Так может пахнуть лишь демон Великого Моря, издыхающий на берегу!.. – Бла-бла-бла! - весело отвечала Личи, раздвоенным язычком дразнясь. – Если демон мне нашептал, слетайте, у него попросите подсказки! Обнюхайте с разных сторон... Не зря же он так благоухает, развалившись на берегу! Либо вы получите эксклюзив, либо он покушает!.. Лайм, воплощённое молчание, не вмешиваясь, размышлял над карточкой, доставшейся ему... Подруга его в поддержке не нуждалась, возмущения лишь подчёркивали степень признания, заслуженного ею. Ведь, если не нравится составитель, выберите любого другого. Но Арома-Лато стабильно предпочитала оригиналку Личи. Каким-то бочонкам присваивали значения определённых ароматов. Каким-то - типов: землистые, сухо-земляные, сыро-земляные, прогрето-земляные. Высокого неба. Древесины живой и неживой, смолистые. Сухофруктов, сладко-фруктовые, сладко-цветочные. Пьянящие, свежие, студящие. Много запахов кожи, со временем суток связанных, сезоном, загаром. Лёгко-морские, солёно-морские, гнилостно-прибрежные, бездны, это интересный класс запахов... Располагая выбранное на карточке, Личи ориентировалась не только на удовлетворительную степень безумия, но и на цель композиции, область применения. С чего улетучиваться будут? С поверхности чашки воды? С шеи танцовщицы? Или окажутся заперты в соломинке? Или нужны, чтобы воску, эту соломинку запаявшему, придать некий тон? Целостные картины проносились в её уме: свидание в небе на драконах, скачущие хороводы Мелоди Рынка, его же парные танцы под расплывающимися светильниками медуз, растекающимися, проходя все оттенки спектра, прежде чем новые выстрелят голубыми звёздами, яркими до белизны... Видела, недоверчиво, через соломинку пробующего коктейль, богача у Халиля в шатре... Его самого, уединившегося в погребке, бросающего в пиалу щепотку их арома-приправы... Видела, взлетающий брызгами, сог-цок дружеских чашек, перемешивающихся дружеских вод и непохожих ароматов. Как же задать им, чтоб капля одного могла украсить второй сог-цок, а не испортить, не заспорить с ним?.. Личи умница, большой знаток. Распределяла, чтоб было увлекательно и сложно. Но на первый взгляд, этой девушке с набитым ртом, пахнущей тиной и рыбой, с губами сиреневыми от ягодного сока никто бы духи сочинить не доверил! Карточки разбирали, не глядя, изнанкой вверх, договариваясь о том, на что будет влиять последовательность их заполнения бочонками. Что будет основной тон, первым выпавшее или последним? Какие цифры, какие запахи позволят вычитать, а какие добавить по своему желанию. Да мало ли чего, чтоб и свобода импровизации была. Победитель, конечно, определялся, но это промежуточный результат игры. Основная – на Оу-Вау в их торговом шатре развернётся, когда будут готовы образцы. Но и промежуточный результат имеет свою небольшую ставку. И тогда быть должен ею – флакон Амаль. Окончательного, настоящего победителя назовёт Краснобай! У Арома-Лато были преданные поклонники, ждавшие этих дней, ждавшие новинок. Но их единицы, глас народный вынесет вердикт. Щедрые, открытые бай-аромы не ставили серьёзных меновых цен на пробники, что делало их не бедней, но богаче, добавляя популярности. Один Биг-Буро, как постоянный заказчик и поклонник, целого ряда богатеев стоит! Перед местными обитателями, оповещёнными гурманами, случайными прохожими, предо всем Краснобаем аромы выставляли напоказ духи, составленные каждым по своей табличке. И смотрели, чьё быстрей разберут. Кому сверх условленной цены подарков, презентов наложат. Засчитывались в сугубый плюс инциденты противоположного свойства – кражи! Леса, ажурное переплетенье опор, ведущих снизу под жёлтый тент, были скрипучи... На Техно Рынке обитающие друзья Арома-Лато без проблем сделали бы любые бесшумные, эти бы смазали, но оставлено, как есть. На входе ни замка, ни колокольчика дверного, пусть такая «сигнализация» остаётся... Леса не заскрипели, они криком застонали, громко и непродолжительно, словно по ним не взошли, а взлетели, и не человек, а неведомо кто или что, модулятор «свинцовый», вместе со свинцовым постаментом. Аромы притихли... «Местные что ли? Целой делегацией?.. Что-то срочное сторговать?..» Долго гадать не пришлось. Чёрная перчатка проступила на фоне входной бумажной шторки, величиной с голову кулак. Шипы на двух костяшках проткнули бумагу. Дверь в бамбуковой рамке откатилась, и клинч предстал перед аромами в их шёлково-бумажном, кукольном домике... Личи с набитым ртом застыла над корзиной... Прелестная иллюстрация к тому, что люди таки произошли от хомяков, и защёчные мешки у них имеются! Когда же, сглотнув, облизнулась раздвоенным язычком, настал черёд удивляться клинчу... Уррс, – дракон есть дракон! – подыграл сходу: бросил орешек в рот и слюнявой, неспешной, безо всяких там искр, вилкой языка облизался, зацепив нос и подбородок, благородный, ну и шкодный драконий лик. Отто дрогнул беззвучным смехом. Другие аромы нет, они испугались клинча не на шутку. Впрямь Отто смешно? Да, и снова да!.. Дальше – целый ряд вопросительных знаков... Соломка с узором по всей длине, густо посоленная знаками восклицательными, многоточиями растерянности. Какое Впечатление скрывает внутри... «Латник... Тот самый латник, чокнуться. И где? Под Парасолем! Сон какой-то, шейкером взбитый, Оу-Вау гордость. Латник – на Оу-Вау...» «Тот самый латник» вовсе не означает, что Отто уже встречал его, запомнил на маске разлетающиеся брови-голуби. «Тот самый» – показывает, как редко континентальные люди, облачных рынков гуляки видят клинчей вблизи, для них любой латник – тот самый. Для Отто же сверх сказанного: тот самый – клинч! Безымянный, так и зовущийся – «Клинч», из его марблс-мечтаний! Против которого тысячу раз при всём честном народе у Гранд Падре заходил в партию, и побеждал. Ослепительно побеждал. Всеми доступными способами побеждал. Под овации и крики. В восторженной тишине. Под свист, топот и овации. «Марбл-ас!.. Отто-ас!..» В своих дивно сладких, свежести не утрачивающих мечтах.