Похудела После обеда Анну Михайловну вызвал к себе директор. «Интересно, на что я ему понадобилась?» - открывая обитую чёрным дерматином дверь, размышляла пожилая женщина. - Вызывали, Степан Васильевич? – несмело произнесла она, войдя в кабинет. Но директор в это время с кем-то разговаривал по телефону и только кивнул ей головой, указав при этом пальцем на стул возле стола, приглашая сесть. Анна Михайловна примостилась на краешек мягкого стула, поправила опять грозившуюся выпасть вставную челюсть и принялась тихонько ждать, когда же директор освободится. Наконец Степан Васильевич завершил разговор, положил чёрную трубку на телефонный аппарат и обернулся к женщине. - Мне, Анна Михайловна, очень тяжело начать этот разговор, но деваться некуда, - начал он, покашливая от смущения и передвигая с места на место находящиеся на столе канцелярские принадлежности. – Сколько лет уже вам? - Сами ведь знаете, Степан Васильевич, в сентябре шестьдесят стукнуло. - Да, так и есть, - будто только сейчас вспомнил директор. – Часы ещё тогда подарили вам на юбилей. Ходят? - Слава Богу, и по утрам будят. - Вот по какому вопросу я вас вызвал, Анна Михайловна. В нынешнее смутное время нашему хлебозаводу приходится бороться за выживание. Никуда не денешься, конкуренция. Всякие минипекарни пооткрывали, где хлеб получается дешевле, у них ведь контора маленькая. И нам поневоле придётся провести сокращение штатов, от этого никуда не уйти. - Что, меня уже уволить хотите? – Анна Михайловна поставила вопрос ребром. - Мы тут уже между собой толковали на эту тему, крутили и так, и этак. Получается, что вроде никого нельзя трогать. У одной детей полон дом, другая мать-одиночка. Всех жалко. А вам, ветерану нашего завода, можно уже на пенсию выйти, дети давно выросли. - А внучка как же?! Если я на маленькую пенсию сяду, ей придётся учёбу бросать! - Но у неё ведь есть родители, пусть свою дочку содержат, пока она учится. Нечего было тогда и рожать, если прокормить не в состоянии! - Они ведь оба не работают, на учёте по безработице стоят. - Пусть работу ищут! Анна Михайловна, я вас прекрасно понимаю. Очень сожалею, ведь вы столько лет отдали нашему заводу, но приходится. Если мы не сократим число работников, то в скором времени предприятие окажется банкротом. Тогда все останемся без работы. Этот месяц ещё доработаете, но в следующем придётся писать заявление об уходе в связи с выходом на пенсию. Проводим достойно, подарок дорогой на память за многолетний труд преподнесём. Анна Михайловна снова поправила выпадающую челюсть, осушила платочком глаза и, сгорбившись, вышла из кабинета. А так хотелось внучку доучить, довести до диплома, ведь с колыбели её нянчила, вместо матери была. От дочери с зятем толку не будет. Что с них возьмёшь? В голове одни пьянки. Беспробудно пьют и пьют не просыхая. Пособия и компенсации все на «Трою» уходят. Может, вместо крови по венам уже давно «Троя» течёт? Абсолютно ничего им больше не нужно, на всё давно махнули рукой. Даже огород возле дома лебедой зарос. Картошку-то хоть ведь можно было посадить! Но нет. Откуда такие взялись? Никто не может ответить. Сама всю жизнь горбатилась не покладая рук, корову держала даже в самое трудное время, сват со сватьёй тоже работящие. А дети вон алкоголики. Какими только словами ни пыталась вразумить их Анна Михайловна, бесполезно, им хоть кол на голове теши. И так хотелось пожилой женщине, чтобы хоть внучка выучилась да в люди выбилась, подальше от пьяниц-родителей, подальше от их вечных скандалов. Стоит Анна Михайловна над баком с тестом, а слёзы тоненькими ручейками сами собой текут по рано покрывшемуся морщинами лицу. И за что Господь наказал её, выделил такую тяжкую долю? Родилась и выросла без отца, которого сразу после начала войны призвали на фронт, не успели оформить брак в сельсовете. Крикнул только с парохода: «Жди, Машенька, через месяц вернусь с победой, тогда и распишемся!» Ни единого письма даже Мария не дождалась от Михаила. Росла Анна в нужде, постоянно страдая от проникающего до костей холода и сосущего под ложечкой голода. Всё перетерпела. Учиться тоже не довелось. Хорошо хоть, пожалели добрые люди девочку и помогли устроиться на хлебозавод. Благодаря этой работе и выжила. В симпатичную девушку превратилась. Сосватал её Владимир – парень из родного села, трактористом работал. Не очень его хвалили знающие бабы, говорили, что тяжёлый характер, дважды уже связывать приходилось по пьяни, но выбирать было не из кого, парни-то после тяжёлой войны наперечёт. Жизнь вроде наладилась было, дочка родилась. Владимир оказался мужиком работящим, но время от времени прикладывался к чарке, вот тогда крепко доставалось Анне. На стол по первому требованию она должна была ставить бутылку, причём обязательно непочатую, неполную не принимал, тут же об пол вдребезги разбивал, а жену посылал искать новую. Как-то раз даже пытался за ноги разорвать жену надвое, слегла и долго после того случая болела бедная женщина. Из-за пьянства и с жизнью расстаться пришлось мужу. Ехал под хмельком на тракторе, заснул за рулём и свалился с моста в речку. Когда подняли, уже не дышал. Вроде и не за что хвалить было мужа, но вдовой век вековать ещё хуже оказалось. Но подняла дочку, замуж выдала, надеялась, что теперь уж отдохнёт. Но молодые не бросились подобно муравьям строить себе жильё и добро наживать, а предпочли выбрать для себя весёлую беззаботную жизнь с непрекращающимися пьянками и гулянками. Из-за этого Анна Михайловна внучку Танечку забрала у них и воспитывала сама, ведь законные родители временами даже забывали кормить девочку и она орала, просила кушать. Всё душевное тепло отдавала бабушка своей внучке. Умненькой та росла, после школы в институт поступила. Сообразила своей маленькой головой, что без высшего образования чрезвычайно трудно будет найти своё место в жизни. И вот так, в один миг все чаяния Анны Михайловны растаяли, как мираж. С работы выгоняют, ненужной оказалась… По дороге домой Анна Михайловна спохватилась, что во рту чего-то не хватает, оказывается, её постоянно грозящаяся выпасть искусственная челюсть всё-таки сдержала своё слово и вылетела изо рта. Вернулась на место работы, осмотрела всё кругом, но где уж найдёшь? Ну и ладно, Бог с нею, чуть раньше или чуть позже, так же бы посеяла. Софья Львовна, супруга районного олигарха, любила проводить время за чашкой чая. Кое-кто теперь предпочитают кофе, а Софье Львовне по душе только свежезаваренный ароматный сладкий чай. Естественно, пила она не одну голую воду, а с бутербродами. Разрежет белую булку напополам, но не до конца, поднимет один край, будто рот бегемота откроет, намажет маслом, положит кусок колбасы и закроет. Милое дело теперь с таким бутербродом и чашкой чая сидеть, откинувшись в мягком кресле и смотреть полюбившиеся женские сериалы. Красота! Аж глаза закатывает от удовольствия. Муж Софьи Львовны – Игнат Семёнович бросил государственную службу и стал предпринимателем. По всему району у него теперь магазины, политэкономию капитализма ведь изучал в своё время: «Деньги-Товар-Деньги штрих». Жене теперь нет нужды работать, с какой стати она будет за копейки хребет гнуть и здоровье терять? Платья у неё, какие хочешь, туфли только дорогие импортные, шубы не успевает менять. Вот жизнь настала! Знай себе полёживай да радуйся! Только одно плохо. Не по дням, а по часам набирает Софья Львовна вес, становится всё более похожей на широкий мешок, набитый тухлым жиром. Только-только новое платье приобретёт, один-два раза успеет надеть, показаться в обществе, а гляди, уже не влезает. Прекрасный пол во всём мире стремится сбросить лишние килограммы, женщины в телевизоре похожи на живых скелетов, которые непонятно как ещё держатся на ногах, даже слабенький ветерок их шатает. Иногда Софье Львовне тоже хочется не отстать от веяний моды. Но как? «Ладно, ещё одну булочку съем с чаем, сериал досмотрю, и до вечера крошки в рот не возьму», - решилась на очередную сделку с совестью Софья Львовна, разрезала ножиком с узорчатой ручкой булку, раскрыла… и в ужасе откинула булку подальше от себя. Что это? Внутри испечённой из пшеничной муки высшего сорта булки ей злорадно ухмылялись желтоватые челюсти с неестественно красными дёснами. Казалось, что булка широко раскрыла пасть и ехидно лыбится. Прошла неделя. Анну Михайловну снова пригласили в кабинет директора. На этот раз Степан Васильевич был там не один. Сбоку возле стола сидел широко известный в районе предприниматель Игнат Семёнович. На директорском столе на развёрнутой салфетке во всей красе демонстрировалась вставная челюсть Анны Михайловны. Женщина сразу же догадалась, что это её собственная, родная, пусть хоть и искуственная. Да как же не узнать, когда столько лет уже днём держала во рту, а на ночь любовно в стакан с водой опускала. Даже холодный пот прошиб пожилую женщину, подумалось: «Теперь о работе можно и не мечтать. Ну и пусть увольняют, пусть, я уже на всё рукой махнула». И смело присела к столу. - Это ваша, Анна Михайловна? – строго показал на экспонат Степан Васильевич. - Моя, - внезапно осипшим голосом тихо ответила та. - Ну и что будем делать? – обернулся директор к Игнату Семёновичу. - А что делать, спросим у самой Анны Михайловны. Во-первых, огромное Вам спасибо, поклон до самой земли за Ваше добро! - Какое добро?! – широко раскрыла беззубый рот от удивления Анна Михайловна. - Как какое добро? Теперь моей Софье Львовне от белых булок дурно становится, видеть их не может. Похудела… Все платья на ней висят, как на пугале. Параметры приближаются к девяносто-шестьдесят-девяносто. Я сам с ней как только не говорил на эту тему, умные книжки приносил, даже тренажёр купил, всё бесполезно. А вот Вы так просто решили этот вопрос. Вот и спрашиваю я Вас, Анна Михайловна, чем я смогу отплатить? - Ничего мне не надо, лишь бы с работы не выгнали, чтобы внучку смогла выучить. - Никто Вас, Анна Михайловна, не уволит! Работайте, пока можете. С сегодняшнего дня, Степан Васильевич, я беру ваше предприятие под своё крыло. Установим новое оборудование, откроем новые цеха и дополнительные рабочие места появятся. Вам, Анна Михайловна, вставлю новые зубы, которые уже будут крепко держаться, внучке определю ежемесячную стипендию, но с условием, чтобы после окончания института пришла работать ко мне. Потом с зарплаты постепенно удерживать буду. Ну, что ещё? Да, Анна Михайловна, Вы не продадите мне свою старую челюсть? Время от времени буду супруге показывать, чтобы не забывала. - Да возьмите так! Если надо? Иван Ногиев