Бредя безлюдным каменистым берегом, Милихонка смотрела на облака и думала, что они похожи на мягкую шерсть чудимурдика, недавно попавшего под дождь и еще не до конца обсохшего на молодом апрельском солнце. Иногда из-под ее когтистых лап вниз по склону скатывались мелкие камешки и с тихим «плюхом» падали в воду. Тогда Милихонка слегка вздрагивала (не смотря на то, что по всему лесу слагались легенды о ее нерушимом великаньем спокойствии, на деле, она была довольно нервной), и с ее меха, как со старого ковра или древнего фолианта, слетала пыль зимней спячки. Глядя, как кружат в лучах былинки, Милихонка зубасто улыбалась и вспоминала свои самые красивые сны. Обычно ей снились бегущие по реке волны и цветущие ябрлокки, роняющие на воду свои невесомые синие лепестки, и даже во сне она, казалось, чувствовала их аромат и запах сырой, нагретой солнцем земли. Порою, в дреме, она видела птиц или же сама становилась птицею, и тогда Милихонка летела над лесом, задевая крыльями верхушки столетних сосен, ныряла в кроны прохладных платанов и окуналась с головой в быстрые ручьи, пытаясь поймать клювом серебристую рыбу. Время от времени она незаметно подлетала к Китоеду и пронзительно свистела ему в ухо. Это ужасно веселило Милихонку. Однажды ей приснился очень странный сон. Где-то за много верст от ее пещеры, на берегу неведомой и безымянной реки, на большом камне сидело маленькое нелепое существо и тихо вздыхало. Один хвост оно обернуло вокруг задних лап, второй тоскливо повесило на плечо, а третий держало в лапке, подпиравшей подбородок, так что сразу было понятно – оно страдает от несчастной любви. Трихвостик был так печален, что тоска его сливалась с небесной ярью и уходила в песок, как мокрый снег. Он взял полусгнившую ветку и начертил ею какие-то витые символы у своих лап, но Милихонка была неграмотна и не могла их прочесть. Впрочем, она все равно точно знала (как всегда что-то знаешь во сне), что больше всего на свете трихвостик хотел бы кому-то сниться. Вернее, не кому-то, а Кому-то, что существенно меняло все дело. Растроганная Милихонка попыталась обратить на себя внимание, но у нее никак не получалось сделать хоть шаг или вымолвить хоть слово. В отчаянии она немного посвистела вполголоса, но так и не поняла, слышал ли трихвостик ее свист, или его заглушил язвительный смех нахального зимородка. Впрочем, рассудила Милихонка, Кто Угодно все равно никогда не заменяет Кого-то. Она медленно развернулась и ушла в другой сон, оставив трихвостика, как нашла, наедине с серой зимой и буквами на песке. Милихонка продолжала свой неторопливый ход вдоль русла. Ей пришла в голову мысль, что, после долгих месяцев спячки, неплохо было бы подкрепиться. Приняв такое решение, она в последний раз окинула взглядом голубой горизонт и свернула в чащу к тропинке, которая, как она помнила с прошлой весны, вела к широкой поляне полной сочных красных тиридовых ягод.