Отец и сын Любил Андрей бывать в доме Николая Петровича. Ведь чего только у него не было! Комнаты прямо таки забиты всякой аппаратурой. Работал Петрович, а именно так обращались к нему односельчане, заведующим клубом, вёл для ребятни кружки, учил фотографировать, показывать фильмы, собирать простые радиоприёмники. На стенах многих домов района можно увидеть красиво оформленные фотокарточки кинозвёзд, модных рок-ансамблей. Это всё – работа Петровича. Он с киноплёнки переводил силуэты артистов на фотобумагу и продавал недорого желающим. А кто не приобретёт фотокарточку любимой звезды? Записывал он и шлягеры модных заграничных ансамблей на аудиокассеты и распространял среди молодёжи. Первым в селе он приобрёл видеомагнитофон и видеокамеру. Вечером, когда молодёжь уже расходилась из клуба по домам, он не раз говорил: «Вот выберём время и снимем мы с вами фильм о нашей жизни», - чем сильно раззадоривал мальчишек. Допоздна засиживалась ребятня у Николая Петровича в клубе. Родители были не против, по крайней мере, под присмотром, не хулиганят где-нибудь и не курят по углам. Яркое летнее солнце уже основательно остыло, поблёкло и приблизилось к вершинам далёких елей, когда Андрей вернулся домой. Мать возилась возле печки, выглянула на звук скрипнувшей двери, скользнула своими красивыми грустными глазами по сыну и опять принялась за свои бесконечные женские заботы. - Где был, сынок? – спросила скорее для порядка, чем из интереса. - В клубе с Петровичем фотокарточки печатали. - Принёс? Дай взглянуть… - Нет, они сырые ещё, сохнут. - Отца нигде не видел? - Нет. Разве он не дома? - Пока не возвращался, - тяжело вздохнула мать. - Давай я схожу и поищу, - предложил мальчик. - Не надо, сам придёт. Лучше покушай и ложись спать. Андрей быстренько выпил молока с картофельной шаньгой и вышел в сарай, где под пологом от комаров у него приготовлена постель. Быстро скинул верхнюю одежду и нырнул под одеяло. Остывшая постель обожгла тело неприятным холодком, мальчик свернулся калачиком, колени прижал руками к подбородку, чтобы быстрее согреться. Постепенно согрелся, холод отступал. А в голове крутились разные мысли. Думалось о Петровиче, о себе, об окончании школы. Да и какие только мысли не приходят в голову тринадцатилетнему мальчику… Вот он вырастет и станет таким же умным, как Петрович, а, может, и ещё умнее. Да и мастерство отца вдобавок приложит. И будут односельчане издалека первыми здороваться с ним, звать Васильевичем, просить придти отремонтировать радиоприёмник или телевизор. А Васильевич никому не откажет. Только пить, курить, и водкой за работу брать он ни за что не будет. Постепенно одна картина начала заслонять другую, всё перемешалось в голове маленького Васильевича, и мальчик сладко-сладко заснул. Мать вышла в сарай, поправила одеяло, погладила сына по голове, задвинула засов на двери и зашла в дом. А утром в их дом нагрянула беда, перевернула всё вверх дном и нанесла в сердце мальчика долго не заживающую рану, которая зарубцевалась только через продолжительное время. …Ночью в деревне ограбили магазин. Этим в наше время уже никого не удивишь, постоянно слышишь, что нечистые на руку люди крадут всё подряд. Но чтобы на такое дело пошёл его отец!?… В последнее время он частенько прикладывался к рюмке, иногда надолго попадал в бахусовы сети. Но чтобы украсть… Такого с ним никогда не было. Вчера отец с утра пошёл к Марье Полудиевой печку класть. Весь вечер проторчала мать у окна, всё отца караулила, но пойти искать его по селу почему-то не удосужилась, гордыня одержала верх. А зря! Тогда бы, может быть, всё пошло совсем по-другому. Как потом выяснилось, угостила хозяйка мастера вечером после работы, да ещё на дорогу бутылку водки с длинным горлышком всучила. А как же иначе? Ведь если не отблагодаришь, как следует, в следующий раз и обратиться-то не к кому будет. А печников в селе, кроме Василия Дмитриевича, почитай что, и не осталось. Кладут, конечно, некоторые для себя, но так, как у него, редко у кого получается. У него кирпичик к кирпичику будто сами прилипают, и печки, как игрушки, выходят. Хозяйки, опять же, чрезвычайно довольны, суп с кашей хорошо варятся, и хлеб не подгорает. Вот так золотые руки Василия Дмитриевича сослужили ему плохую службу. В последнее время, когда жизнь поприжала сельчан со всех сторон, они и кинулись строиться, обзаводиться подсобным хозяйством. Новые дома как грибы начали расти. А что самое главное в доме для нашего северного края? Конечно же, добротная крестьянская печь! Вот и не убывает работа для печника. Только одному сложил, а уже другой в пояс кланяется, приглашает помочь. И отказать невозможно, ведь в деревне, почитай что, все родственники, неудобно как-то. Жена Василия в последнее время от такой жизни совсем усохла, как его нет дома, постоянно глаза красные. Уже разводиться собиралась, да раздумала. Это в городе хорошо – развелись, двухкомнатную квартиру на две однокомнатные обменяли и живут себе в разных концах города, друг друга не видят. А в деревне куда податься? Одной с четырьмя детьми новый дом строить? Да и как одной детей на ноги поднимать? Что на стол поставить, как одеть-обуть такую ораву? Вчера ещё вечером, как дети заснули, плакала-причитала: - Мама покойница говорила: «Пойдёшь за Василия, как царица жить будешь! Зятя с золотыми руками мне Бог подарил!» Вот как царице-то приходится маяться! Дома не бывает, сивухой от него разит за пол-версты. Ох-ох-ох! Как же дальше-то жить? После утренней дойки заглянула к ним на минутку соседка Марья и тихонько на ухо Нине шепнула, что ночью в деревне было совершено проникновение в магазин, а утром прямо за прилавком обнаружен спящий там в позе невинного ребёнка её муж Василий. У матери сразу потемнело в глазах, как стояла возле стола, так и рухнула на скамью, ничего сказать не может, только раскрытым ртом, как рыба, выброшенная на берег, ничего не понимая, хватает воздух. Наконец, видно, оклемавшись, бросила все дела и вылетела из дома. Андрей за ней. Только успел крикнуть младшим сёстрам, чтобы никуда из дома не смели выйти. Дверь магазина закрыта, невдалеке стоит зелёный милицейский УАЗик. Тут же на улице, разинув рты, находились в ожидании несколько мальчишек, причём некоторые из них показывали на Андрея и его маму пальцами и что-то оживлённо обсуждали. При приближении матери женщины, находившиеся в окрестности, опускали глаза, словно им не хотелось встречаться с ней, и старались быстрее отойти. Прошло довольно много времени, пока дверь магазина не раскрылась. Оттуда вышли участковый инспектор и два незнакомых милиционера, а последним на негнущихся ногах показался отец с растерянным лицом, одетый в испачканную глиняным раствором одежду. Он крутил головой направо-налево, будто кого-то искал. Увидев жену и сына, на мгновение оживился, на лице показалось вымученное подобие улыбки и тут же исчезло, рот приоткрылся, будто Василий хотел что-то сказать в своё оправдание, но только стыдливо опустил глаза. Участковый и незнакомый милиционер в гражданской одежде подошли к матери. - Нина Ивановна, нам надо поговорить с вами. Вот следователь – Степан Васильевич Ульныров, - показал участковый на незнакомца. - Чтож теперь, надо, так надо, - отозвалась мать с виноватым видом. – Домой пойдём, или в сельсовет? - Домой, - ответил Ульныров. Сидя за столом, мать, платочком беспрестанно вытирая катящиеся по щекам слёзы, вполголоса отвечала на вопросы следователя, который долго записывал всё на бумаге. По окончании допроса он обвёл глазами помещение. - Надо будет обыск у вас, Нина Ивановна, провести, таков порядок. Только не обижайтесь на нас. Мы вообще-то не такие уж плохие люди, просто работа у нас такая. - Ну надо, так надо. Обыскивайте, - махнула рукой мать. – У нас всё на виду. Перерыли всё. Заглянули в хлев, в баню, поднимались на чердак и спускались в подполье. Но ничего не нашли. - Что у них ещё есть в хозяйстве? – спросил следователь, обернувшись к участковому. - Яма картофельная в конце огорода, - встрял в разговор Парфёнов Ефим, которого, как праздношатающегося, привлекли в качестве понятого. - Ну, что же, раз начали, то заглянем и туда. Пошли к яме, убрали закрывающие её доски. Следователь залез туда и подозвал остальных. Все увидели лежащие на проросшей прошлогодней картошке бутылки коньяка с красивыми этикетками. Как только их начали поднимать наверх, Василий Дмитриевич растерянно заморгал глазами, и стоял, поворачиваясь то к одному, то к другому, как будто прося помощи. А жена обожгла мужа укоризненным взглядом, произнесла сквозь зубы: «Бесстыжий!» - и отошла к крыльцу. Андрей же широко раскрытыми глазами смотрел на отца. Он и верил, и не хотел верить в увиденное. Весь мир перевернулся перед его глазами. Его отец, который постоянно учил сына быть честным, зарабатывать своим трудом, вытягивать ноги по одеялу, оказывается, сам придерживался совсем других правил, двуличным был его отец. Ну как после этого жить? Как смотреть в глаза односельчанам? Перед глазами, как в тумане, мелькали люди, подходили, отходили, о чём-то спорили. Только и запечатлелось в памяти, как посадили отца в милицейскую машину и УАЗик, нещадно пыля, отъехал от их дома и вскоре скрылся за поворотом. Андрей всё ещё стоял возле картофельной ямы, которую так и оставили открытой, а солёные капли тихо стекали по его мальчишеским щекам и терялись в густой зелёной траве. Вот и осталась семья без отца. Вчера ещё мальчик прошёл бы мимо открытой ямы, а сегодня сам, без всякой просьбы, аккуратно закрыл её досками и после этого уже подошёл к матери, безвольно сидевшей на крыльце, взял за руку и увёл в дом. И всё ещё никак не хотел мириться мальчик со случившимся. Его отец, который ни у кого даже щепочки не трогал, совершил такое большое преступление, за что он должен предстать перед судом и на много лет будет оторван от семьи. А как они без него жить то будут? Ну, ладно, он уже большой, а сёстры ведь совсем ещё крошки. Ему, конечно, как мужчине, во всём придётся помогать матери, и на ферме навоз убирать, и по дому хозяйничать. Как-то ведь надо горе материнское гасить. Снова и снова, как магнитофонную ленту, прокручивал мальчик в голове свои мысли. Всё перевернулось в один день. Его отец – вор! В деревне телефон в сарафане звонил не умолкая. Всезнающие бабы уже передавали из уст в уста, что Василий Дмитриевич от Марьи Полудиевой вышел вчера вечером около семи часов вечера. Был уже порядком на взводе да ещё из кармана торчала бутылка беленькой. Около восьми его видела Наталья Миронова возле магазина, где он прямо в крапиве сладко храпел, натянув пиджак на голову, видимо, спасаясь от комаров. После этого уже Василий никому на глаза не попадался. Из магазина, на первый взгляд, вынесли два ящика водки и ящик коньяка. А сколько на самом деле, покажет инвентаризация. В яме Василия Дмитриевича изъяли десять бутылок коньяка. Где остальное, никто не знал. Прошёл день после ареста отца, затем второй. Всё это время Андрей помогал матери, руководил сёстрами, давая им посильную работу. Обычно в это время он бегал со сверстниками, играл в войну, лапту и другие игры. А теперь его почему-то не тянуло к ним. Вот и сегодня мальчик пошёл к берегу ручья, который разделял село на две части, вдоль которого сельчане без всякого порядка понастроили бани, а ниже устроили настоящую свалку старых ненужных вещей. Опустился на корточки за чьей-то старой покосившейся баней и, прижав подбородок к коленям, отрешившись от остального мира, ничего не видя и не слыша, погрузился в свои невесёлые мысли. В селе слышались будничные звуки. В ближнем доме заплакал ребёнок и мать успокаивала его: «А-а-а! Баю-баю, баю-бай! Спи малыш мой, засыпай!» По дороге с громким мычаньем прошло с лугов стадо коров. Из соседней бани доносились голоса пьяных мужиков. Но Андрей ничего этого не слышал. Не очень весёлой представлялась ему дальнейшая жизнь. Долго так сидел мальчик, пока шум, поднимаемый алкашами в старой бане, не вывел его из этого оцепенения. Андрей встряхнулся и, сам не зная, почему, стал прислушиваться к этому пьяному базару. Разговаривали двое. - Ну и пройдоха же ты, Ефим, - сказал один. - Почему? – спросил тот, кого звали Ефимом. - Как почему? Мне бы никогда в голову не пришла идея, чтобы затащить в магазин Ваську-Печника. - А пусть не валяется, где не надо! Напьётся и хвастает, мол, я – печник! Пусть теперь в тюрьме печи кладёт! А нам с тобой на целый месяц хватит гужевать. Милиции-то что? Они на месте преступления схватили вора и тоже довольны, преступление раскрыто «по горячим следам». Ха-ха-ха! - Коньяк мне не понравился, клопами будто воняет. Тьфу! – сплюнул, слышно, первый. - Ты, Кузьма, меня держись! Будешь всегда сыт, пьян, и нос в табаке. Красота! Работать не надо! Только языком не мели! Понял? Ты меня понял?! - Я ж не дурак! От меня никто никогда ничего не узнает. Да и жизнь такая мне уж больно нравится, - осклабился, слышно, Кузьма. - Ну, давай налей ещё по маленькой, а то в горле совсем пересохло. В бане забулькала водка, а сердцу Андрея тесно стало в груди, оно заёрзало, зашевелилось и даже пыталось вырваться наружу, когда мальчик понял, о чём идёт разговор между Ефимом и Кузьмой. Довольно долго сидел тихо-тихо, стараясь унять бушующую в груди бурю. Затем бесшумно подполз к маленькому окошечку и заглянул вовнутрь. В баньке сидели знакомые мальчику Ефим Парфёнов и Кузьма Меркулов. Вот, оказывается, кто магазин ограбил! А отца туда затащили, чтобы на него всё свалить! Ох, если бы только Андрей мог, так и раздавил бы обоих, как гадких тараканов, чтобы даже мокрого места от них не осталось! Нигде не работают, бездельничают, а каждый день пьяные по селу шатаются. Оказывается, воруют, вот и пьют. Что делать? Подпереть дверь бани и поджечь? А что тогда станет с отцом? Кто поверит мальчику, что это Ефим и Кузьма магазин ограбили? Придётся тогда отцу в тюрьме сидеть. Нужно что-то другое придумать. А что? Надо сначала отойти подальше от бани, чтобы эти паразиты не узнали, что их разговор подслушан. Тихонечко, без всякого шума Андрей отошёл от окна, зашёл за соседнюю баню, затем со всех ног пустился бежать домой. Но постепенно его пыл начал угасать, а затем он и вовсе остановился. А кому он об этом расскажет? И кто ему поверит? Отца в магазине застукали? Застукали. Коньяк из их картофельной ямы подняли? Подняли. Вот и всё! И никак он отцу помочь не сможет. Надо такое придумать и сварганить, а затем это на стол участковому положить, чтобы у того аж челюсть отвисла, а Андрею безоговорочно поверили. Вот тогда и отец выйдет сухим из воды. А что бы на его месте сделал Петрович? Вот он бы выход обязательно нашёл. Снял обоих злодеев на видеокамеру и конец. Тогда не отвертятся. А сможет ли Андрей сделать то же самое? А почему же нет?! Только вот видика у него нет. Надо поговорить с Петровичем, попросить у него на некоторое время. Даст, или не даст, это его дело, а попытаться надо. Но снова не повезло мальчику. Как назло, Николай Петрович с утра уехал на два дня в город. Его жена – Людмила Ивановна, красивая румяная женщина, ласково проводила Андрея на крыльцо, закрыла дом на замок и сама куда-то ушла. Мальчик, уныло повесив голову, побрёл в обратном направлении. Обернулся через плечо и заметил, что окно в доме Петровича открыто. В затуманенную настигшим горем голову залетела шальная мысль: «Зайду через окно, возьму видеокамеру, сниму этих алкашей и обратно на место положу. Никто и не заметит». И вот он шустрой белкой залетел на подоконник, оттуда - в комнату. Высунул голову в окно, осмотрелся, вроде никого нет. Мигом сорвал со стены видеокамеру, спрятал за пазуху и тем же путём назад. Повис на руках и спрыгнул вниз. Хотел тут же убежать, но почему-то не смог. Чьи-то железные руки крепко держали его за шиворот. - Попался, воришка! – услышал над собой грубый хриплый голос. – А ну-ка, показывай, что за пазухой прячешь? Людмила Ивановна! С большим трудом смог Андрей повернуться и увидел над собой патлатую черноволосую голову конюха Семёна. И откуда его черти принесли сюда в эту минуту? Сидел бы у себя на конюшне да лошадей сторожил. Бегом примчалась Людмила Ивановна – жена Петровича. Ох и стыдно же было Андрею стоять перед ней, хоть сквозь землю в Америку ныряй. Подошли ещё люди. - Вот, каков отец, таков и сынок, - громко высказалась какая-то женщина. - Мой отец не вор! – во весь голос закричал мальчик и рванулся изо всех сил, но разве вырвешься из крепких, как клещи, рук Семёна. И вот Андрей уже в кабинете участкового. И капитан, как назло, оказался на месте. Небось, когда нужен, ни за что его не отыщешь! Капитан сидел за столом напротив Андрея и молча что-то писал на листке бумаги. Между ними на столе лежала видеокамера, на которую только и была надежда мальчика. И вот, надо же так случиться, всё сорвалось. Разве же теперь поверит ему, воришке, милиционер? Сидит, слёзы горькие льёт, а тот ровно никакого внимания на Андрея не обращает! И хоть бы что сказал! Сидит себе и пишет! Будто и не видит Андрея. Довольно долго так сидели. Наконец мальчика словно прорвало и он начал говорить. Рассказал всё, захлёбываясь, перескакивая с пятого на десятое и возвращаясь к уже ранее сказанному, не надеясь, что участковый поймёт его так, как надо. Вытрет рукавом рубахи слёзы и сопли, и дальше говорит. Наконец, закончил, и с полными надежды глазами взглянул на капитана. - Значит, хотел снять на камеру прямо в бане? - Да! - А кассета внутри? - Да! - Ну, тогда пошли и снимай, а я за тобой тихонько подойду. - Значит, вы мне верите?! - Верю! - Ура-а! Вместе вышли на улицу и пошли к бане. В эту ночь Андрей наконец-то спал крепко и не снились ему всякие кошмары, а утром проснулся, когда жёсткая отцовская рука ласково погладила его по голове. Бросился сын на грудь к отцу, крепко-крепко прижался к его небритой колючей щеке. - Вернулся, папа? - Вернулся, спасибо тебе, сынок! Оторвался от отца, заглянул в заблестевшие такие дорогие ему глаза. - Больше никогда не пей, папа! Иван Ногиев 1995 год